Текст книги "Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта"

Глава 10
Развить воображение!

Как вы думаете, что главное в искусстве? Для меня прежде всего – воображение. Вот перед тобой лежит лист бумаги, ручка, перо, тушь, кисточки. Все готово для рисования. Уже линию провел, точку поставил. И что дальше?

Можно нарисовать яблоко с натуры. Но есть еще мир вне реальности, мир у тебя в голове. В твоем воображении проносятся фантастические картины, хочется их запечатлеть.

Как научиться воображению? Это я у вас спрашиваю. Я до конца не знаю, но попробую на своем примере доказать, что это возможно.

Зима. Москва. 1973 год. Я иду по улице Горького, студент медицинского института, захожу в книжный магазин «Дружба». Там продавались книги социалистических стран. Вдруг мне попадает в руки книга о французской карикатуре. И у меня возникает ощущение чуда, я увидел в ней карикатуры Боска, Сине, Шаваля и Ролана Топора.

Они совпали с моим душевным настроем.

А настроение мое было еще то: медицинский институт, больницы, анатомический театр. Очень я был нервный худой молодой человек с длинными волосами. И мне пришелся по душе этот откровенный прекрасный черный юмор.

Книжку я не купил, она была слишком дорогой. Но эти художники открыли во мне энергию истока. Я понял, что могу тоже сочинять что-то в этом духе – оригинальные парадоксальные сюжеты. И начал рисовать очень маленькие картинки тушью, мне тогда казалось, карикатуры такими и рисуют, какими их публикуют в журналах, – размером со спичечный коробок.

Я нарисовал десять, двадцать, тридцать, сорок карикатур, странных, с элементами черного юмора. Вот одна из них: час пик в метро, пассажиры в шляпах и пальто с портфелями ожидают поезд. А вместо поезда выходит из тоннеля мужик в рубахе, кучерявый, и играет на гармони.

Это была моя первая опубликованная карикатура. И выбрал ее художественный редактор журнала «Смена», один из самых известных художников-карикатуристов, Олег Теслер, которому я принес свои картинки.

Как он так сразу меня распознал – хотя там же уйма художников вертелась! Такие маленькие картинки мои на крошечных бумажках! Все рассмотрел, а не погнал взашей, не сказал – иди отсюда, учись своей медицине, здесь большие ходят, взрослые люди у нас в издательском комплексе «Правда» на Сущёвском Валу.

Наоборот:

– Рисуй все, – говорит, – что в голову приходит, и не думай о том, напечатают или не напечатают… Из тридцати один да напечатаем!

Сергей Тюнин, мэтр карикатуры, в белом костюме и бежевых ботинках, он тоже работал в «Смене», услышал его слова и вздохнул:

– А я уже так не могу. Я все время, когда мне приходит что-то в голову, начинаю думать: нет, эту карикатуру я рисовать не буду, потому что ее не опубликуют.

Потом, когда я познакомился с художниками-карикатуристами, я увидел – как же их мало. Раз-два и обчелся. Видимо, множество звезд должно сойтись в определенной точке, чтобы родился карикатурист, один на миллион, владеющий тайной смешного, улавливающий волны абсурда, которые пронизывают жизнь человека.

Смех расширяет наше сознание, поэтому комедианты – это настоящие благодетели человечества. Каждое утро, когда японский учитель Риндзай просыпался, он начинал оглушительно хохотать. На его смех сбегались ученики и спрашивали:

– В чем дело?

– Я смеюсь, – отвечал Риндзай, – потому что мир так прекрасен, а вокруг одни дураки!

Сапог потеряли. Бумага, тушь, рапидограф, 1977.

Карикатурист – это рисующий клоун. У меня есть такая картинка: после представления в гримерной сидит усталый клоун. Он снял колпак, башмаки, и оказалось, что голова у него такая же длинная, вытянутая и конусообразная, как сам колпак, а ноги такие же огромные, как клоунские ботинки. Только круглый красный нос он еще не снял, поэтому мы не знаем, какой у него нос на самом деле.

Это притча о карикатуристе, о человеке творчества. Прикоснулось к тебе божественное крыло, осенило тебя, и ты пошел как сомнамбула по этой жизни.

Ты рисуешь постоянно: ночью просыпаешься, у тебя рядом лежат карандаш и бумага, потому что, если ты не зарисуешь идею, она будет тебя беспокоить, мешать заснуть.

Карикатурист – это бесконечный поток творчества, да такой, что иногда человек в нем крутится, как щепка в водовороте. Образы обгоняют тебя рисующего. Рука не успевает изобразить то, что приходит в голову.

Американский карикатурист Час Аддамс – по карикатурам этого художника снят фильм «Семейка Аддамс» – чуть не сошел с ума: не успеет одну картинку нарисовать, на ум приходит другая. Врач-психиатр придумал ему лечение: Часа положили в санаторий и дали тоненькую кисточку, чтобы он ею на протяжении месяца рисовал единственную карикатуру тридцать раз. Кажется, на тридцатый день он почувствовал себя лучше. Не знаю, надолго ли?

Лавина образов, которая обрушивается на карикатуриста, порой сметает его самого. Поэтому карикатуристов очень мало, и некоторые пасуют перед своим подсознанием, перед напором абсурдного, что наполняет их бытие: попытки наложить на себя руки были и у того же Мориса Сине, и у Жана-Мориса Боска.

Виталий Песков мог в любую минуту, в любом положении – хоть вверх ногами – нарисовать отличную карикатуру, хоть правой, хоть левой рукой! Десятки тысяч карикатур, вышедшие из-под его пера, говорят о том, что он рисовал без остановки.

Володя Иванов – один из пионеров современной карикатуры. Он прожил тридцать шесть лет. Вот одна из его карикатур: слесарный цех, около станка стоит растерянный рабочий, простой такой мужик порезал палец – а у него из пальца капает голубая кровь.

Карикатуры у него и печальные, и страшные, а в то же время смешные – кладбище, три могилы, и на них написано: Вера, Надежда, Любовь. А перед ними стоит мужчина в длинном плаще и с непокрытой головой. Идет дождь, сумерки, листья летят на ветру, падают ему на плечи.

Еще один уникальный карикатурист – Василий Дубов. Своеобразный Диоген, философ-киник среди карикатуристов. Он был непредсказуем.

Он не просто рисовал смешные картинки, он проживал жизнь вместе со своими абсурдными героями. В одной газете у него был постоянный «Уголок Дубова», где он печатал карикатуры. Вот одна из них. Вокзал, падает снег, подходит поезд, на перроне стоит женщина в длинном платье, в шляпе с вуалью. …А из громкоговорителя доносится:

– Анна Каренина, отойдите от края платформы!

Да что говорить – он был великолепный мастер. Он даже галошу мог превратить в искусство! Однажды приносит Василий большие картинки на нашу выставку в Горкоме графиков, а на них все тени от персонажей сделаны в виде одинаковых черных точек. Мы его спрашиваем:

– Вася, как ты достиг такой фактуры?

– Это галоша.

– Какая галоша?

Он достает из сумки большую черную галошу, у нее подошва вся в пупырышках.

– Макаем галошу в тушь, – радостно говорит Вася, – и шлепаем по рисунку. Вот так.

Каждый хороший карикатурист хоть что-нибудь да изобрел в технике рисования. Сергей Тюнин прославил бумагу, которая используется в химической промышленности как эталон белого цвета. На ней он достиг непревзойденного серебристого свечения рисунка тушью. Его карикатуры не просто смешные, они очень поэтичные. У Тюнина есть легендарная карикатура: в деревянной колоде торчит топор. А у него вместо лезвия большое крыло бабочки.

Кролики в обиду своих не дают. Бумага, тушь, рапидограф, 1982.

Правильно сказал в одной из своих фрашек поэт Станислав Ежи Лец: «Из гениальной мысли можно убрать все слова».

Без лишних слов обходился Олег Теслер. Вот одна из его гениальных картинок: в квадрате мечется человечек, никак не может выйти за его границы, бьется, бьется обо все четыре стороны в поисках выхода. Пока его не осеняет, что плоскость листа – это еще не вся реальность. Тогда он уходит вглубь квадрата и исчезает.

Или: идет нищий оборванец, ему что-то попало в ботинок. Он его снимает, вытряхивает, и у него из ботинка вылетает довольно крупный бриллиант. Тот надевает башмак и с облегчением идет дальше.

Такая карикатура сродни дзенской или суфийской притче.

У каждого карикатуриста есть свой конек. У Игоря Смирнова – истории про Дон Кихота, у Андрея Бильжо – Петрович, у Володи Буркина – рыбаки и охотники, у Саши Джикии – он сам, как будто с утра накурившийся травки.

А я люблю размышлять о том, как живет человек в перевернутом мире, когда нарушаются стереотипы существования.

Здесь матадор после корриды, уже в конюшне, наклеивает пластырь на раны быка, которые сам же ему и нанес, а бык лижет колено матадора, которое повредил своими рогами.

Огромная крыса с любопытством выглядывает из окна во двор, приоткрыв занавеску. А во дворе человек роется в помойном баке.

Или в лабораторию, где врачи-биологи во имя большой науки приготовились препарировать маленького испуганного кролика, неожиданно входят гигантские грозные кролики в длинных кожаных пальто.

Откуда взялись эти пальто? Однажды я выиграл в Канаде приз за свою карикатуру. Поехать я туда, естественно, не мог, а вот мой старший брат, историк Валерий Александрович, отправился в Канаду на какую-то конференцию. Я его попросил узнать там, в Монреале, можно ли получить мою награду.

Непонятно как, но ему выдали чек на четыреста долларов. Он купил мне кожаное пальто, коричневое, двубортное, настоящее канадское пальто. Он даже купил два пальто, себе и мне. Вот я и нарисовал эти пальто в карикатуре про кроликов.

Я смотрю на свои карикатуры, на карикатуры моих друзей – и каждый раз вижу новые смыслы. Настоящая карикатура не устаревает, потому что говорит о самой сути. По крупному счету человек не меняется. Все, что радовало и огорчало его, осталось неизменным в веках: жизнь, смерть, любовь, свобода, одиночество, прощания и встречи.

Ну разве устарела моя карикатура тридцатилетней давности? Пустынный город, одинаковые дома, из одного окна, почти под крышей, высовывается человечек и кричит в рупор:

– СВО-ЛО-ЧИ!!!

Он думает, что идет по бесконечному дну. Из серии «Водолазы». Фрагмент. Бумага, тушь, рапидограф, 1980.

Глава 11
Как нарисовать карикатуру

Как я сочиняю свои карикатуры? Например, у меня есть большая серия про дворников. Начнем с нее.

Вот я сажусь за стол, голова совершенно пустая, вообще ничего не могу придумать. Посмотрел в окно – а там дворник метет тротуар. Дай-ка я про него сочиню что-нибудь. В карикатуре персонажи должны быть обобщенными – дворник так Дворник, рыбак так Рыбак, охотник так Охотник, а не какие-то случайные люди. Я рисую типичного дворника: огромная метла, длинный фартук, кирзовые сапоги, фуражка-восьмиклинка.

Эти приметы дворника у нас на глазах оживают и начинают рассказывать свои истории.

Новая метла, собранная из свежих веток. Неожиданно она вся покрылась листьями и цветами. Ну, зацвела и зацвела, на дворе весна – ничего особенного. И вдруг находка: кепка-восьмиклинка похожа на бутон цветка. Она тоже расцветает! Клинышки раскрываются, как лепестки, восемь лепестков, и пуговичка в центре становится пестиком цветка. Дворник удивлен: что это у него на голове зашевелилось? Он посмотрел в лужу – а там его кепка превратилась в цветущий тюльпан. «Значит, действительно пришла весна» – подумал он.

Одна карикатура готова. Пока в эскизе, в легком карандашном наброске, без подробностей.

А голова дальше соображает, придумывает новую карикатуру.

Пришла осень. Пустой город вокруг, без деревьев, только дома, голый асфальт и грустный дворник с метлой. Пусто на земле, листьев нет. Где взять листья? Рисуем ларек, там продавщица в платке, в телогрейке, торгует осенней листвой.

– Осенняя листва, пожалуйста, недорого!

Дворник подходит и покупает осенние листья. Тетка высыпает их из лотка прямо под ноги счастливому дворнику. И они сыплются, кружась, кленовые, березовые, яблоневые разноцветные листья – на дорогу.

Сбылась мечта дворника. Поэтичная работа – мести листья в сентябре.

Так возникает ситуация из самих предметов и персонажей, надо только выявить до поры до времени скрытый в них абсурд.

Рисунок из блокнота. 1984 г. Бумага, тушь.

Рисунок из альбома. 1987 г. Бумага, тушь, рапидограф.

Сидит дворник на скамейке, нога на ногу, покуривает. Метлу отставил в сторону, у ног лежит совок, и в этот совок муравьи приносят разный мелкий мусор. Очень ловко устроился: муравьи работают вместо него!

Ты разыгрываешь маленькие пьесы. Цепочкой, звено за звеном, начинают выстраиваться мизансцены. Вдруг – раз, электрический разряд – вот эта картинка по-настоящему смешная!

Если представить окружающий мир в виде знаков, таких как дерево, дом, человек, птица, то между ними возникают смысловые отношения, появляется сюжет. Деревья клонятся от ветра, птицы улетают на юг, за ними улетают листья с деревьев, и… одно дерево оторвалось от земли вместе с корнями, взлетело и пристроилось за последней птицей в небесном караване.

Это притча не только о деревьях, но и история о возможном и невозможном, вызывающая и улыбку, и тревогу за улетающее дерево.

Так мы используем формальные ходы в создании карикатуры без слов.

Матрос прогуливается по берегу моря. Волны, волны, волны ходят по морю туда-сюда. Мы представляем, что волны живые, но какая тут фантазия? Волны действительно живые. А если так? Одна волна выпрыгнула из моря и босыми ножками пошла по песку. Матрос тут же подскочил, познакомился с этой волной. И они начинают танцевать! Рядом с ними нарисуем для убедительности заводной граммофон.

А если волны застыли? У нас на рисунке они как бы в движении, но замерли, остановились. Тогда на них можно кататься. И вот по морским волнам скользит лыжник, словно по снежной горке… Нет, это неудачная придумка: есть же катание по волнам на доске, а это на лыжах. Давай думай, художник!

Хорошо. Если волна такая высокая и стоит не шелохнувшись, то можно повесить качели на ее гребень и качаться на этой волне. Пусть на качелях сидит мальчик в матроске, а раскачивает его матрос. Им же все по плечу, матросам! И нам теперь по плечу придумать смешную, абсурдную, необычную карикатуру.

Карикатура без слов. Бумага, тушь, перо, 1979.

Воображение художника, как цветок, вырастает на почве реальности, а эта реальность таит в себе много необычного. Многое вокруг нас является абсолютно не тем, за что себя выдает. Практически все.

Кто не знает, что осьминог живет в воде? А если этот осьминог вышел на сушу и поселился дома у старого капитана? И так его полюбил, что, когда тот заболел, он стал ходить в булочную и в аптеку и ухаживать за ним, как всякий добрый отзывчивый осьминог.

Сюжет начинается с простого жеста. Тянешь за ниточку, тянешь и тянешь, и вытягивается клубок событий.

Один из моих любимых персонажей: матрос на пенсии. Вечером перед сном он читает книгу, и ему светит не лампочка, не свечка, а глубоководная рыба-удильщик. Сама в аквариуме, а отросток с фонариком высунулся и освещает книжные страницы.

Каждая вещь, каждый предмет, существо, животное, человек – содержат в себе что-то необыкновенное, скрытые возможности образа. Надо внимательно смотреть, как идет дождь, падают листья, тает снег, как дети лепят снеговика, как работают водолазы. Ты смотришь вокруг, словно инопланетянин. Тебя высадили на Земле и сказали:

– Через месяц прилетай обратно, расскажешь все-все-все!

У тебя большие круглые глаза и уши, как спутниковые антенны. Тебе все кажется в диковинку, а твое воображение станет высвечивать иной путь существования вещей.

Теперь, чтобы стать карикатуристом, дело за немногим: здесь надо обосноваться, пустить корни, влюбиться, жениться, развестись, сесть в тюрьму, хлебнуть лиха, посадить дерево, воспитать сына… Шучу. Но в каждой шутке есть доля правды. И если вы поняли, значит, у вас есть чувство юмора, а это самое главное для человека, который мечтает стать карикатуристом.

Книга «Война с саламандрами», разворот. Макет Николая Козлова. Издательство «Книга», 1985. Оригинал хранится в коллекции Третьяковской галереи.

Глава 12
Книга-ковер-самолет

Художник-карикатурист – птица вольного полета. Что думает – то рисует.

Карикатура – царство воображения, гротеска, супероригинальной манеры рисования. А это очень годится для книжной иллюстрации.

Для меня иллюстрация стала естественным продолжением искусства карикатуры. Книга сопровождала меня, как нянька, с рождения.

Когда я был маленьким, то никак не соглашался идти в детский сад, хотя он находился совсем рядом, через дорогу. Родители у меня были учителями, мама работала в пятой школе, отец – во второй.

Пока они в школе, я прятался на печке, а вокруг меня, как крепостная стена, лежали книги и журналы. Я еще не умел читать и только рассматривал картинки. Поэтому мне приходилось включать свою фантазию, угадывать, что же за истории написаны в этих книгах, погружаясь с головой в книжные картинки.

Это были книги Павла Бажова, русские народные сказки в пересказе Андрея Платонова, «Голубая стрела» и «Чиполлино» Джанни Родари, сказки Шарля Перро – с иллюстрациями Гюстава Доре, Билибина, Конашевича, Васнецова, Каневского, Сутеева. Художники этих книг, казалось, могли переноситься в разные времена и страны, понимали язык животных, знали, как выглядят драконы и русалки. И я шел за ними семимильными шагами через фантастические леса и океаны.

Научившись читать, я носил домой из библиотеки авоськи, полные книг. Приключения и фантастика стали моим любимым чтением. Однажды, открыв книгу Вальтера Скотта «Ричард Львиное Сердце», я увидел, что там нет картинок. И начал сам рисовать иллюстрации: рыцарей, турниры, воинов на лошадях, доспехи, старинные замки. Я изучал военное снаряжение тех лет, листал энциклопедии, перерисовывал оттуда картинки. Я пробовал вообразить вместе с писателем рыцарский мир.

Потом я понял, почему взялся за тушь и перо (всегда у меня тушь была, сколько себя помню! А теперь без пузырька туши я даже в путешествия не пускаюсь). Видимо, тогда уже я почувствовал недостаточность творения, какую-то неполноценность книжки без картинок. Все было слишком эфемерно, неопределенно. Как будто перед глазами проплывали прозрачные стены воздушных замков.

В 1976 году мне в руки попал самиздатовский экземпляр книги писателя Саши Соколова «Школа для дураков». Это была ксерокопия с заграничного издания. Я открыл книгу, стал читать, и понеслись перед моими глазами географ Павел Норвегов, загадочная женщина Вета, Роза Ветрова, Михеев и сумасшедший мальчик на велосипеде.

Никогда раньше я не читал подобных книг, когда проза настолько пропитана поэзией, а сами персонажи да того растворились в окружающем мире – в облаках, пустырях, железнодорожной станции, зонтичных растениях, в паровозных гудках, – что мне стало ясно: наш мир не предметный и объективный, а мир мысли, мир слова, порожденный необычайным богатством воображения.

За неделю я нарисовал акварельные картинки, а Коля Козлов, мой друг, переплел их вместе с текстом романа. Я даже титульный лист сделал: разлиновал страницу как тетрадь и написал пером:

Саша Соколов.

Школа для дураков.

Это была моя вторая иллюстрированная книжка.

Кто-то считает, что иллюстратор – неудавшийся художник. Быть может, он хотел стать великим живописцем или скульптором, но не получилось у него увлечь зрителей своим творчеством, и он стал иллюстрировать чужие тексты.

Даже Гюстав Доре, великий художник, переживал по этому поводу: «Я иллюстрирую, чтобы обеспечить себе возможность приобретать холсты и книги, с давних пор мое сердце принадлежит моим картинам. Я чувствую, что рожден живописцем. О, эти побочные дела!»

«Побочными делами» он называл занятия иллюстрацией.

Сам Доре! Достигший в искусстве иллюстрации огромных высот! Он обладал поистине великим воображением. В детстве ему являлись в сновидениях устрашающе большие, жуткие, кошмарные образы.

В одиннадцать лет Доре создал несколько рисунков на литографском камне, таких, что его отец не на шутку обеспокоился. Чтобы отвлечь сына от рисования, отец покупает ему скрипку, и тут в художнике пробудился еще один дар – музыкальный. Мало того что он мог в точности изобразить все, что видел; он мог сыграть на своей скрипке все, что слышал.

Гюстав, как и я, часто ходил в библиотеку, где подолгу рассматривал старые гравюры. Он заносил свои наблюдения в маленькую записную книжку, но никогда не срисовывал лица и фигуры, только делал заметки о костюме, древнем шлеме или оружии…

Поэт Бодлер говорил о Гюставе Доре: «У него изумительная, почти божественная память, которая заменяет ему натуру».

Однажды друг Доре фотографировал собор, а художник просто рассматривал его. Затем уже дома, пока друг проявлял фотографию, Доре нарисовал этот собор по памяти. Когда сравнили фотографию и рисунок, то увидели, что в рисунке не упущено ни одной детали.

Мир содрогнулся, увидев иллюстрации Доре к «Божественной комедии», настолько живо он изобразил круги ада, еще с большими деталями, чем сам Данте Алигьери, про которого люди говорили: «Вот тот, кто может ходить в ад и приносить оттуда вести! У него от адского огня потемнело лицо и закурчавилась борода!»

Любое литературное произведение Доре превращал в кинофильм голливудского размаха, воссоздавая в рисунках самые эффектные сцены, которые мастера-граверы переводили в книжные иллюстрации.

Он иллюстрировал сказки Шарля Перро, «Барона Мюнхгаузена», «Басни Лафонтена», «Дон Кихота», «Гаргантюа и Пантагрюэля», Библию.

Доре для меня – бог книги, я учился у него.

Мне кажется, именно он привел меня в середине 80-х в издательство «Искусство» и познакомил с Лией Орловой, художницей и моим первым художественным редактором. Лучшие мастера книги работали в этом издательстве, иллюстрации делали Сергей Бархин, Юрий Ващенко, макеты роскошных альбомов создавали Александр Коноплев, Борис Трофимов, Вася Валериус.

И вот в таком антураже Лия доверила мне, Лёне Тишкову, нарисовать иллюстрации для книги «Португальские драмы». Это были пьесы драматургов эпохи Возрождения (послушайте, как звучат имена!) Франсишку Са-де-Миранда, Луис де Камоэнс, Антонио Феррейра…

Я нарисовал книгу, и она вышла. Вы не представляете, что это такое – первая твоя книжка, вышедшая из типографии, новенькая, свежая, пахнущая клеем и типографской краской. На черном переплете красовалась серебряная шпага, переходящая в свечу.

Свеча у меня там была основополагающим символом.

На форзаце я нарисовал монахиню в балахоне с капюшоном, а вместо лица у нее во мраке капюшона горела свеча. Каково же было мое удивление, когда эту же картинку я недавно увидел на обложке книги Дэна Брауна. Я подумал: «Как классно придумано! Где-то я уже это видел».

А через год у меня народились саламандры. Это такие ящерицы, ростом с десятилетнего ребенка, с черной блестящей кожей, усеянной желтыми пятнами, – из романа Карела Чапека «Война с саламандрами». И не одна, не две, не три. Имя им – легион.

Выпустить их на свет, как джинна из бутылки, решило издательство «Книга». Тогда это было лучшее издательство в Москве. Главный художник Аркадий Троянкер и такие мастера, как Игорь Макаревич, Андрей Костин, Юлий Перевезенцев, Владимир Янкилевский, Юрий Ващенко, Владимир Куприянов, Григорий Берштейн и другие, создавали шедевры книжного искусства.

«Война с саламандрами» – вот произведение, способное вызвать взрыв моего воображения, подумал я!

И мои рисунки к роману Карела Чапека «Война с саламандрами» стали особой историей, ей подивился бы сам Чапек. Взять хотя бы суперобложку книги, где происходит космогоническая встреча саламандры и человека, там человек состоит из маленьких саламандр, а саламандра – из маленьких homo sapiens. Этим я хотел показать, что все формы мира, даже неистово враждующие, взаимосвязаны и перетекают одна в другую.

В течение нескольких месяцев я сидел на кухне в своей квартире на Коломенской и рисовал саламандр. В окне виднелось огромное капустное поле, временами мне казалось, что это не кочаны простираются от края до края, но головы диких ящериц, а само поле – океан, заполненный их отрядами, наступающими на человечество. Правда, я изобразил саламандр не черно-серыми, как это описано у Чапека, а желто-черными.

Наградив саламандр цветом тревоги, предупреждения, я создал универсальный символ угрозы, который множится и множится, пока не заполняет все пространство графического листа, заливая его черной кляксой с желтыми пятнами. Вся книга строилась на этих сочетаниях – от переплета до заставок.

Иллюстрация к роману «Война с саламандрами», издательство «Радуга», 1986. Бумага, рапидограф, акварель, 1986. Местонахождение неизвестно.

Дизайнером книги опять стал Николай Козлов, уже бородатый и рыжий, тоже врач и художник. Я его переманил в свое время из научного кардиологического центра в главную редакцию медицинской энциклопедии, он оставил медицину и стал на время художественным редактором. Потом он вместе со мной ушел на вольные хлеба. Помню, он нарисовал мой портрет: я стою за прилавком и продаю яблоки, а эти яблоки с яблони, которая растет у меня на макушке.

Разве мы думали, когда начинали работать над «Войной с саламандрами», что она станет образцом книжного искусства и будет включена в программу Московского полиграфического института?

А пока я, худой молодой человек, сидел на кухне не разгибаясь, отодвинув хлеб. Я рисовал и рисовал своих рептилий тоненьким рапидографом на кухонном столе, старинном, с гнутыми ножками, фирмы «Анаконда», раскрашивая бумагу китайской тушью и двумя красками – желтой и английской красной.

Некоторые картинки поражают своим количеством персонажей. Как это было возможно, не знаю, ведь у меня там даже море состояло из саламандр. Из тысячи мелких саламандр!

Когда книга вышла, а картинки попали на выставку, то меня с рекомендацией Дмитрия Спиридоновича Бисти приняли в Московский союз художников.

В анкете в графе «Какой художественный институт вы оканчивали?» мне пришлось написать: «Первый ММИ».

– А что это за художественный институт? – спросили у меня в отделе кадров.

– Да есть один такой, вы его не знаете, – ответил я загадочно, не стал расшифровывать. Меня бы не приняли, если бы узнали, что я окончил медицинский институт.

И уж совсем неожиданностью для меня стало то, что Третьяковская галерея приобрела иллюстрации к роману «Война с саламандрами» в свою коллекцию. А мне так жалко было отдавать их в чужие руки, что я взял и перерисовал все двенадцать разворотов, точно в размер, во всех деталях – до черточки.

Иллюстрация к роману «Война с саламандрами», издательство «Радуга», 1986. Бумага, рапидограф, акварель, 1986. Местонахождение неизвестно.

Суперобложка к роману «Война с саламандрами». Дизайн Николая Козлова. Издательство «Книга», 1985.

Я ехал в метро, вез в папке своих саламандр сдавать в Третьяковскую галерею. А рядом сидел человек и читал книгу Карела Чапека с моими иллюстрациями.

Пришел домой, рассказываю об этом своим близким. А мой сын Сережка заявляет:

– Что ж ты не сказал, что ты – художник этой книги? Он бы, конечно, не поверил. А ты бы раскрыл свою папку, показал бы картины про саламандр, вот он бы удивился!

Да, правда, он бы очень удивился, этот пассажир, возможно, в его жизни произошло бы чудо, о котором он не преминул бы рассказать своим детям и внукам… Но я постеснялся.

И в третий раз я перерисовал саламандр, когда типограф Максим Жуков задумал издать серию фантастической литературы в издательстве «Мир». Первой книгой решили выпустить чешскую фантастику, куда вошел как раз Карел Чапек. И вот я снова перерисовал этих саламандр! В третий раз!!!

К сожалению, этих иллюстраций у меня нет, они пропали. Осталась только маленькая концовка от этой грандиозной работы. И сами книги, вот они, стоят на моем столе, замечательные мои друзья, мои родные существа.

Набросок макета к роману «Золотой теленок». Бумага, тушь, 1986.