Текст книги "Сказание об Урус-хане. Фёдор и Айтуган"

Сказание об Урус-хане
Фёдор и Айтуган
Лев Алексеевич Исаков

© Лев Алексеевич Исаков, 2023

ISBN 978-5-0060-8471-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сказание об Урус-хане

Фёдор и Айтуган:

повесть о родителях, которых не выбирают

Пролог

Когда состоявшийся литератор Н. Карамзин обращается к истории, как к историческому, вполне естественно и неизбежно, что историческое открывается ему как художественное, чарующее или отталкивающее – когда профессиональный состоявшийся историк, как Т. Моммзен, вдруг в результате своих напряжённых специальных штудий выдаёт высокохудожественный продукт… Это нечто иное, если не встречать его заранее в штыки, отвергая с порога то, что выходит за рамки простейших умозрений-уклонений нынешнего «экономического»/пищеварительного века «характер экономики Римской аристократической республики обеспечил победу над плутократической республикой Карфагена» … Гм, признавая, конечно, что агротехнику, навигацию, кораблестроение, принципы тактически и стратегии Рим усвоил у побеждённого – впрочем, как и то, что и Римская Республика и «Первая Объединённая Европа» – Римская Империя пробавлялись зерном Сицилии и «азиатским способом производства» Египта… Или признать, что некий незримый фактор «антиисторически» в отношении всех апробированных представлений менял содержательный итог того, что рисовалось рукой вполне высушенного в ограниченностях своей дисциплины специалиста и… потерявшего в ней дитя – то, которое более уносит, не устремляя к публичной читаемости у профанов, к следованию своему инстинкту и чувству исторического: не изловив ещё, но отмечая наличие бликов и теней на вполне отложившихся установлениях с этикетками Газдрубалл, Ганнибалл, Фабий Кункстатор, Марцелл «Молниеносны», Сципион Африканский… Что-то другое, отличное от бухгалтерских прописей о «базисе рабовладельческого хозяйства 2 в. д.н.э.», которые являет нам сонм «объективных исследователей», беззастенчиво уклоняющихся от своих творений, как только угнездятся на желаемых кафедрах и выходят лицом к лицу в живую аудиторию.

Оживляж?

Подслащивание горького продукта?

Анекдотец к случаю в скучной компании?

Но не в математике, ни в экономике, ни в курсах военной стратегии этого нет – там интерес, а с ним и красота содержания, возникают ИЗ САМОГО ПРЕДМЕТА, не из побасенок о Ньютоне, его котах и служанке.

…Оставим в стороне интерес к историческому: уже то, что 1/3 всех названий сциентистких печатных изданий в мире «исторические», а по морю разливанному прочего и 9/10, прямо о том свидетельствует – как и феномены Морозовых-Фоменок соглашают с тем, что его скорее следует страшиться, чем увлекаться… Но есть ли в Истории собственная предметная красота, подобная красоте греческого доказательства неограниченности ряда простых чисел – за пределами художественного отображения носа Клеопатры, что было бы только художественным, да вот только Клеопатра…?

Эрнст Кассирер задался и положительно высказался о «наличии красоты в истории», но только внешним образом, через иное восприятие, этическое, интеллектуальное, массу другого, но также внешнего к истории, понимаемой в её полноте: и жизнь-процесс и умозрение на неё/Машина Тьюринга – и всё вместе.

В своей работе «Спецификум исторического» с добавлением хвостов в названиях под вкусы и потребности тех или иных издательских профилей, я утверждаю наличие красоты в историческом объективно предметном, не на внешне-зрительном отстранении, как пристрастие индивидуального зрения к тому или иному цвето-ряду; не как внешне приписываемое, а имманентно присущее качество самого исторического. То, что присутствует в нём вне индивидуального схватывания, раскрывает его при постижении или уводит в тень, постоянно зыблющую «положительные» построения…

…Математики договорились да «приципа неопределённости»…

…Экономисты и Социологи занают: «Призрак бродит по Европе…» – теперь уже и по миру…

…Качание деревьев вызывает ветер, или ветер качает деревья – определится, когда вы убедитесь, что деревья без ветра не качаются…

Можно ли только по тени определить объект – в приложении к историческому: можно ли открыть некий фактор в отсутствие каких-либо связных свидетельств о нём… По совокупности событий, которые связывают и разрывают целостность одновременно – и дают итоговую заданность дальнейшего исторического на пространстве… Да пожалуй, уже на вторую тысячу лет!

…Определяющими в том смысле, что они впервые задали тот контур, в котором будет развёртываться история восточной Евразии, из которой она выходят уже на весь Старый, а ныне и Новый Свет, явились события второй половины 14 века, приблизительно с 1340-го по 1405 год, когда, как представляется в курсах всемирно-региональной истории, решалась судьба Польши, Турции, Балкан, Византийской империи, гибнущей-возрождающейся империи Чингизидов-Тамерлана на пространстве от Адриатики до Кореи – и самой серой из них, единственно безличной, Московский улус – Митрополия Константинопольской Патриархии…

От первых своих работ, иные из которых настолько странны, что невозможны к предъявлению на обозрение исторического сообщества и ныне, по утверждению автора в каталогах МГУ, БАН РАН, ГПИБ, Гарварда, Стэнфорда, Принстона, Дартмута, Корнеля, Йеля, Беркли и проч. – и вплоть до узко-специальных, например, сугубо прикладной о хронометрии Куликовской битвы, я обнаруживал присутствие некого фактора, меняющего характер событий той поры в отношении их внешней предопределённости…

…Удивительно, как «московское военное дело» – назвать его военным искусством не поворачивается язык – породило такой военный шедевр, как битва на Куликовом поле! Но ещё более: почему эпохальная Ангорская битва, отбросившая на 50 лет пантюркизм от стен Константинополя и вопреки всему создавшая шанс для приговорённого Константинополя с пригородами вновь стать Элладой-Византией, как и Балканам возродиться государствами из пашалыков – так удивительно похожа на Куликовскую?… Не использовали – дело ваше!

…Почему, при полном преобладании армий «Польши-Всей Европы» над клочком разгромленной Синей Орды – Четыре армии: Польская, Литовская, Русская, Немецкая во главе с талантливым полководцем Витовтом-Алексанром – была вдребезги разбита раздираемой муждуусобицами татарской толпой?

…Почему не возродилась «всемирная держава Чингисхана, от Вислы до Кореи», ведь всё для этого было налицо, вплоть до равного предшественнику вождя Тамерлана, своим индийским походом вышедшего даже и за периметр империи Великого Монгола?

…Какая-то тень то ложилась, то ускользала в этих событиях, обращала их в нечто большее или меньшее их объективной заданности, нарушая «естественно-научный» ход событий на пространстве от Адриатики до Хуанхэ, от Невы до Ганга…

Я персонифицирую её в некое одно лицо, т.к. история, её поступь, пляски, беснование, смерть – дело людей. Без них в наличии только геология с функциями пресуществления чего-то иного: археозой, палеозой, мезозой, неозой, хамозой…

…Ну и в собственное удовольствие посмотреть то, о чём что-то знаю:

– И как у вас там?

PS. Все разговоры на НЕ РУССКИХ языках приводятся русским текстом: попытки набора в разных регистрах оказались утомительны, а курсив… пока не пробовал, но скучно. Утомлять же читателя своим познанием тюркско-татарского предосудительно…

Бур Медведь – Бела Лебёдужка…

Червь медленно полз по ветке к тому, что влекло его каждый день в заповеданном кругообороте метаморфоз нераздумчивой жизни, полнеющими просыпающимися нежно-зелёными листочками – но что-то необычное, чужое вторгалось в слитный покой неумолчно баюкающего леса, что-то резкое, нескладное, рвущее умиротворение вздохов вершин под прикосновениями ветра скрежещущей сталкивающейся злобой… Червь замер, пытаясь уловить надвигающую угрозу, стегающую тишину устоявшихся звуков треском ломающихся сучьев, воем сталкивающегося железа – особо завораживающими, что их не сопровождали такие пугающие, но понятные трубные переливы и прыгающий лай предателей-собак страшного существа – человека… Что-то чужое врывалось в лес, подбрасывая и взвивая птиц, останавливая и прижимая к земле зверей и гадов…

Червь замер на ветке…

…Человек внизу под деревьями напрягся, вслушиваясь в прорывающиеся злобно-резкие звуки в ровном гуле леса, потом неслышно двинулся на них – при большом и даже громадном теле его ноги ступали легко и неслышно, ничего не задевая.

…«Бызун или Басалай шалят..?» – почти равнодушно шевелилась мысль, но рука проверила задвинутый за кушак топор, передвинув его ближе к боку; другая приспустила с плеча добротную дорогую, не крестьянскую, рогатину…

Кроны чернолесья поредели над сгустившимся орешником – и звонко, резко зачастили удары стали о сталь…

…Э, да это вои – шаромыжникам то не в стать… – плечом уместился между орешинами, всматриваясь через листья…

Отчаянная схватка кипела вокруг большой колымаги, остановившейся на полуобороте поперёк дороги…

…Пробовали развернуть – ударили спереди: вон и пристяжная лежит со стрелами в боку, пытаясь поднять и роняет голову: …лёгкой тебе кончины…

Двое пытаются повернуть коренника на обратный путь – один тянет за уздцы, другой отмахивается – да ловко так – от троих, частя по железу. Полосует с заворотом кривая сабля, страща и не пуская… Не по нашему – Татарва?

Ещё один у задка колымаги – рвёт саблю. Кто на него?…

…Тебе то что: не твоё дело – не суйся!…А рука уже сама потащила из-за пазухи льняную рядинку – стал заматывать голову, запустив концы с носа на подбородок: кто его знает – а в послухи не пойду…

…Что-то случилось: налетевшие всадники затоптали заднего – передние, отмахиваясь в одну саблю, отходили к колымаге: дверца распахнулась…

– Девка?…

…Подхватили за руки – побежали к лесу – один прикрывал, отметая боковыми ударами, плечом уходя за ними… Вдруг повернулся, красивым замахом на шею с поворотом на выходе по ногам обрушил наскочившего… Недолго ему…

…Удар в туловище – На шею – завалился… Взмахи сабель полосовали павшего – Один бежал-рычал за девчонкой…

…Её лицо всё до глаз в платке…

…Татарка!

…Схватил за подол – дёрнул на себя…

…Ржал; …Отбросив саблю, одной рукой поворачивал её на себя другой рвал платье, шарил по груди – рычала страшные слова вырвавшийся из позвоночника тьма…

Девчонка поворачиваясь влево, не давала ему завалить себя – правая рука пропала в складках платья – стала подниматься: в руке блеснуло жало короткого клинока, поднялось выше, выше… выше тискающих грудь пальцев – тянулось к тонкой шее…

…Дура, это же только тело…

– Ах ты… – – чёрные мерзкие слова срываемого с добычи самца – будет не Насиловать! Рвать! Душить! – Б_У_Д_Е_Т У_Б_И_В_А_Т_Ь…

Молчаливо копившаяся ярость, выдыхом отпущенная, взвилась дугой летящего топора, расколовшего надвое мисюрку и череп – разлетелась брызгами мозгов и крови. Бросившемуся навстречу и вдруг повернувшему спиной и побежавшему назад подхваченный на бегу топор вошёл в кольчужную спину между лопатками, рубя позвоночник – копошившийся на телеге кмет вздёрнулся, схватился за лук, потянулся за стрелой к заплечному тулу – брошенная С ЛЕВОЙ РУКИ рогатина вошла в шею, унесла голову на ножах-рогах…

Леденящий кровь рёв раненого медведя полоскала глотка Человека-Зверя – взвил, разметал, бросил в слепую скачку обезумевших лошадей, мотающих всадников в сёдлах – один совладел, стал оборачивать – взлетевшая стрела ударила под наушник шлёма: завалился набок,; билось, металось за лошадьми под копытами бешеной скачки тело…

– Благодарствую, подсобил … (а то бы вернулись и тогда…) …густой голос ровно рокотал, как будто и не было ничего, и не рвала минуты назад леса беснующаяся ярость, разметавшая птиц и разогнавшая зверей…

– нЕ тРоЖь ГоСпОжУ – а взметнувшаяся к плечу рука заученно выхватила 3 стрелы: одну на тетиву, две в зубы.

…Эк ты, а ведь добрый вой, а на такую худобу запал..

– КаК еЁ оБиДиШь, оНа Же в ЩеЛи ПоТеРяЕтСя…

– Эй, УрУс – ЯзЫк ПрИдЕрЖи: ГоСпОжА…

– Вы ЛюДи НеПрОсТыЕ и ЛаДнО… и НаПаЛи на ВаС нЕпРоСтЫе … – ИсКаТь БуДуТ?

– БуДуТ…

– ЛоШаДеЙ уВеДёМ – Я нА ВаШиХ пОхОж?

– На ШаЙтАнА.

– ВоТ и ЛаДуШкИ – СкАжУт, БоЛьШаЯ ОрДа НаЛеТеЛа…

Распрягли коней, с увечных сняли сёдла, ножами освободили от мук – собрали оружие, перегрузили хуржины с кладью…

Махнул рукой – отойдите…

Порылся за пазухой, достал тряпицу, поймал ветер на лицо, зажал нос левой рукой и резко подбросил правой вверх – поплыла серая пыль, медленно опускаясь на дорогу и траву…

– ТеПеРь СоБаКи На СеДмИцУ Нюх ПоТеРяЮт – ХоДу…

Ушли по дороге – потом резко нырнули в приспокоившийся лес, мерно вздыхающий пучиной…

…Но уже не трое, а пятеро – под телегой отлежался сухонький старичок с узенькой бородкой; на халате неестественно висел большой, в палец толщиной, крест – подсадили на третью лошадь. Он сразу ухватился за повод передней в связке цугом, где на двух оглоблях, протянутых между лошадьми, положили изрубленного телохранителя – Диво, дивное, он дышал… Охранял сзади лучник – стрела на луке…

…Девчонка ехала второй – мужики смотрели в стороны, когда она прямо на себе от подола вверх рвала на полосы платье и передавала перевязывавшему мечника старичку; разом отвернулись, когда равнодушная ко всем, сбросила через голову остатки одежды, впечатавшись ослепительной белизной в блики-изумруд леса – теперь, в шальварах и чекмене, ехала в ледяной отстранённости…

Уже когда краснота тронула блики пробивающихся через кроны лучей, как-то неожиданно выехали на поднимающуюся пригорбком луговину, на перегибе которой чуть выступали травяными скатами полуземлянки…

– Вот и город-городок – от семи дорог отворот!

Навстречу неслись собаки: полущенки-недоростки заливаясь радостным лаем – большие, с полпути почувствовав чужаков, с нарастающим рыком щерились клыками, пятясь и бросаясь на схватку

– Брысь, Свои!

Щенки прыгали-заливались перед ним, подсовываясь под руки – большие, узнав хозяина, успокаиваясь, обходили вокруг всадников, внюхивались в незнакомые запахи.

На лай вышли трое женщин и пожилой мужичёк – за юбку одной держалась-пряталась девчонка малолетка…

– Ну, доехали! Принимайте гостей дорогих, незваных…

– Гость в дом – Бог в дом – ,как громом поразили из-за спины слова «татарки»…

– Ханым и по русски знает?

– Урусов в Орде много – от нянюшки научилась.

И перекинув ногу через голову коня, не оглядываясь, кто примет поводья, не спрашивая куда, пошла к домам – через собак, прянувших в стороны, сразу переставших подвизгивать; мимо раздвинувшихся людей, вдруг напрягшихся перед чужой волей…

– Гуща, кто это?

– Как скажут – так и будет. Не простые! …Липа, баню затопи, всё сваргань …Гапа! Прибери в моём чулане для ханым, что скажет по бабьему делу, достань или мне скажи; мужиков к Кирше, я на сеннике – будешь при ней пока… – Сорока, давай обед силён, только без поросят…

– Да у нас пирог из осерья, похлёбка да каша… ну и мёд есть…

– Пирог сойдёт, а в кашу наруби козлятины жареной побольше – вот и бесбармак. Мёд со зверобоем завари.

– Да кто это?! – сразу в пару голосов…

– Много знать – беду накликать! Всем: ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем – весь день дома были: хозяин над душой стоял…

В сумерки Липа толкнулась в сенник.

– Гуща, а Гуща?

– Чо те?

– Уж какая девка баская, ай, баская – ты её себе привёл?

– Да что в ней баскова – тоща, как моща.

– Да чо вы мужики, без глаз вовсе? Сама в осиночку-цыпочку, а титьки налитые в здоровую бабу, а уж жопа…

– Тьфу!

– Не, Гущинка – ты нас всех мимо обошёл, ни к одной не пристал: может, станется?

– Да ты упала что ли? Это не нашего поля ягодка, не мой лужок!

– Ну ладно, там воды горячей не меряно, если пойдёшь, я кваску для пара занесла.

– Вот когда дело сказала – зови Хвата, вместе попаримся. Татары не пошли?

– Нельзя: один беспамятен, один рубленный, один у твоего чулана сторожится – прямо у порожка лёг. Я ему шкуру да овчинник вынесла. А страшной то как: чуть что – стрыло на тебя и стрелы в зубах. А хороший, вежественный – на всё кланяется и «рахмет» говорит …А тот, задохлик, вроде бы знахарь: молодому вывих вправил, а беспамятного чудно как-то спицей поколол и тот приспал, задышал…

– Вот то ладно до нас – я слыхал про этот чуд у мунгал.

– Я Косырке скажу: у ней старшой хлюпает – прогреть бы надо. Она вам и напарит баню.

– Скажи.

– Порты и рубаху чистую сейчас вынесу – не застынешь ночью?

– У меня тулуп.

– А то смотри, лежанка широкая, место есть – подвинусь…

Когда душа открывается…

На заре, когда солнце пронзило верхушки деревьев и, озарив кроны, распахнуло небо ослепительной синевой, ушёл обычным путём в лес-чудовище, постукивая обухом выборные деревья – на иных ставил сочную зарубку на повал – потом всё скрыли вздохи леса…

…Вернулся за полдень

Анька-Векша встретила насмешливо:

– Ступай шибче, тоя барыня заждалась!

– А она и есть боярыня – уймись до таски…

…И как же она сидела на чурбане – как царица на троне…

Наклонил в полупоклон голову:

– Здрава будь, бог в помощь, Ханум…

Встала – да как это девки умеют так вставать, будто лебёдушка на крыло поднялась – наклонила ответно голову, НО НИЖЕ…

– Спасибо, батыр сугэрчи/доблестный/, за спасение, приют – за жизнь моих людей.

Негромко сказал, чтобы бабы не слышали – ишь, где-то поджались-навострились…

– Ты боярыня – я смерд; твой указ – моя служба.

– Я без дома, без дороги – бегу, где день, где час прожить… – какая я боярыня…

– Ты для меня боярыня, как за честь на жизнь замахнулась – на посмертный грех заскочила… У нас про то поп скажет: Дура! Это только тело…

– А ты сам как?…

– Не моего ума дело. Я смерд: руками силён – голова чтобы кланяться.

Чуть улыбнулась, а как-то светло стало…

– Так почему дурру спас?

Ухмыльнулся простачком до ушей :

– По глупости – смерд же!

…Как давно так с девками не балясничал – через забор с подковырками…

Чёрные глаза-миндалины посерьёзнели-упёрлись…

– Смерд-смерд, а оружием владеешь как бек-батыр – откуда такое? Я никому не передам: не желаешь – не говори, я не обижусь…

– Тайности тут никакой: меня с малолетства приставили в служки-однолетки к княжичу, потом в боевые холопы при нём. Вот с ним и набрался: учился он – учили меня, чтобы было ему кого рубить-стрелять, а мне от смерти убегать…

– Расскажи; только сядь сначала: у нас в степи мужчины садятся без спросу – это женщины стоят – ждут, пока прикажут…

– У нас так хозяин с гостем… – тьфу, что мелешь, она же гость!

Не заметила, а может и нет.

– А что дальше было?

– А так и стал я у него при стремени, только недолго: на Москов литвины привезли великого немца – на ристалищах всех побивал. Стали звать со всей Руси поединщиков. Ну, кто знатней: княжичи, бояричи, дети боярские… Наш тоже угнездился, всем семейством: сына – дочерей показать…

Два дня на Кучковом поле – а позорище; немец вой добрый: на коне как башня, конь гора. По второму дню уже насмешничал: щитом не стерёгся – на бок принимал. Копьём ударит – поединщики вверх сапожками летят. На его стороне доспехов куча – всё до сапог победителю, и кони… Уже целый табун!

Выкликнули бирючи московскую волю – поединщик без чинов!

Крикнули Раз…

– Никто!

Крикнули Другой…

– Никто!

Крикнули Последний…

…И позор на старчищ: Илью, Добрыню, Олексу

– Никто…

А, была не была!

– А дайте мне «личину»!

Как на поле выехал – все смолкли, а потом…

– Ха-ха-ха! Га-га-га! Хи-хи-хи!

…Лошадка моя крепенькая, красивенькая – играется как девка: скачет щёпотно, бочком – на ней бочка сорокаведёрная, ноги по землю: копейцо ледащее поскакивает – на мисюрке «личина» побрякивает…

– Хо-хо-хо! Ги-ги-ги! Бу-бу-бу!…

А лошадка —то моя наваривает, чуть не в присядку, кренделями – смотрю и немец уже копьём расслаб. Тут и ударили в колокол!

Мы навстречу – только немец «отпущенный», а я в готове. Когда смотрел на ристалища, приметил, что он в «одесную», а я с любой руки… Была у меня давняя потайка, как от копья уходить, и лошадка моя ей была обучена и очень к ней способная: коротенькая, крепенькая, поворотливая.

…Конь несётся на нас в разгон, передние и задние выбрасывает вместе, чтобы на копьё опереть всеми четырьмя – ай, по нам…

…И чуть уже головами не столкнулись, милочка моя – р-р-раз! – пошла ему под левый бок и головище копьища у меня за плечом, а древко на груди, и…

…А и никто не понял, почему конь, почти завалив кобылку, несётся вперёд, а немец выпадает одесную через него назад – конь и кобылка его копьём в седле выворачивают, а я не даю копьё отбросить: остаётся ему, коли не стать переломанным, упасть назад по другой бок…

…Добрый был немец: успел ноги выдернуть из стремян – сразу вскочил…

– Кобылка победила – летел бы ты под копыта!

– Ханым, в самое место углядела – какой жеребец ударит с ходу кобылу?…Они скакали по прямой – мы по окоёму, если он не подвернёт в сторону, не успеем – итак поддал в круп.

– И был бы «немц» победителем, если бы ты сидел на жеребце, или он на кобыле…

– Да уж, что бабы, что кобылы друг другу и мужикам не спустят…

…Мне его конь и доспехи не нужны стались – они не для Руси. По рукам ударили, он мне половину добычи, я ему коня и доспехи, а хозяева уж как тут набежали – всё выкупили домой в чести приехать… На те деньги и сталось урочище, а за защиту чести Владимирской и славы Рязанской написан «беломестцем» без служб…

– Служить мне не хочешь?

– Нет, ханым: служить не буду – защищать буду. Живи сколько надо… Напавшие на тебя не разбойники и не местные.

– Значит, Москва с Ордой сговорились – а ведь на Москву Сарайская епархия грамоту посылала… Обузой не будем!

Она повернула кольцо на руке, до того лежавшее камнем вниз – стянула с пальца:

– Вот, продай – только здесь таких денег нет, да и в Москве нет – есть в Сарае, Булгаре…

– Зачем торопишься – не горит…

– Его всё равно надо продать – по нему узнают о хозяевах… Я устала его прятать в ладони.

– Поспрашиваю…

– Ну, сколько наговорили… – А почему ты один?

– А почему ханум такая умная?

– Вот ты меня назвал Ханум – а мне как тебя звать?

– Ну, у нас как бы по три имени: одно по крещению – его таят, не сказывают; второе по отцову прозвищу – Медведь,; третье по уличному – Гуща…

– Медведь в медведя понятно, а Гуща почто?

– А любил в мальцах гущу после бражки допивать – углядели и ославили…

– Моё имя сам скажешь – Ханым нельзя.

– Да и то… нежданно свалились – Неждана?…Только длинно – Жданой будешь?

– Хорошее имя – а твоё как? Чтобы позвала, сразу понял кто…

– Да?… Вот если Отай? И кричится и как выдох – запомнить быстро… Но зови в ухоронку – особенно от баб и чужих.

– Отай – совсем как наше…

Поднялась – встал; в поклон – чопорно – разошлись…

…И что это на меня такая болтня напала?…