Текст книги "Лаврентий Берия. Кровавый прагматик"

Глава 4. Месть благодетелям

Благодаря следственным делам Лаврентия Берии и бериевцев мы знаем о терроре в Грузии больше, чем в других республиках СССР. Из допросов палачей, которые сами стали обвиняемыми, известны страшные подробности методов следствия и казней. Слово «бериевщина» стало нарицательным как общее обозначение чудовищного произвола и садизма.

Большой террор в Грузии имел свои особенности. Здесь было расстреляно 0,15 % (пятнадцать сотых процента) человек по отношению к численности населения. В лагеря отправлено 0,18 % (восемнадцать сотых процента) населения. То есть всего репрессирована треть процента населения. Сравнительно с другими регионами это относительно немного. Выше цифры репрессий в Армении, Белоруссии, Казахстане, Таджикистане, Туркмении, Украине, Молдавии, в большинстве автономий Российской Федерации. Больше всего в России пострадало население Карелии – 1,1 % населения. Также высоки показатели в Сибири. В Западно-Сибирском крае было репрессировано 0,87 %, в Красноярском крае 0,93 %. На Северном Кавказе серьезным репрессиям подверглись Кабардино-Балкария (0,93 %) и Чечено-Ингушетия (1,03 %). В процентном отношении в среднем по СССР было репрессировано 0,47 %.

В официальных статистических данных фигурируют три категории репрессированных: бывшие кулаки, уголовники и другие контрреволюционные элементы.

В Грузии 74 % – политические, всего 8352 человека, из которых 4990 расстреляли; 8 % осужденных составляли уголовники, 28 % – кулаки. Структура репрессий в Грузии резко отличается от всесоюзной.

По всей стране политические – треть осужденных, 16 % – уголовники, 51 % – кулаки.

Можно предположить, что практически сплошному уничтожению подлежала вся политически активная грузинская часть населения: и коммунисты, и бывшие меньшевики, и национал-демократы, и дашнаки. Что касается «национальных» операций, то они не могли иметь такого размаха, как в других регионах. Немцев, поляков, финнов, корейцев, китайцев в Грузии немного. Подверглись арестам турки, персы, а в Абхазии – эстонцы. Тем больше удивляет процент репрессированных «контрреволюционеров».

Как мы уже писали, коллективизация в Грузии прошла значительно мягче, чем, скажем, на Украине, на Кубани, на Дону. Гораздо меньшим был и процент раскулаченных, а соответственно, и скрывшихся с мест ссылки, которых снова отлавливали в 1937-м. А именно они, как мы видим, составляли в других регионах большинство арестованных.

Можно сказать, террор в Грузии отражал личность и жизненную позицию самого Берии. Он был прагматиком, чуждым любой идеалистической идеологии. Поэтому грузинские политики и интеллигенты казались ему «слишком умными», вызывали подозрение. Когда-то они его презирали, теперь он их уничтожал. Его ненависть можно назвать классовой. Крестьянский сын, получивший на медные деньги образование, не мог не чувствовать неприязнь и ревность к детям князей, врачей, адвокатов, литераторов, учившимся в лучших российских и западных университетах. Мальчик из Мерхеули по своему воспитанию, манерам, языку, культурному багажу никак не мог войти в элитарные круги грузинской столицы, как ни старался. С точки зрения Берии, он работал, поднимал сельское хозяйство, промышленность, строил будущее, а они только болтали. Над Лаврентием иронизировали, рассказывали обидные анекдоты о его грубости и невежестве. А у него была долгая память.

Берия был так политически удачен еще и потому, что его психология была близка сталинской. Кадровая революция, начавшаяся в 1929 году и закончившаяся Большим террором, предполагала замену дореволюционной интеллигенции выпускниками советских рабфаков и вузов и почти полное уничтожение старой партийной элиты. Как и Берия, Сталин долгое время был в тени Троцких, Зиновьевых, Бухариных с их знанием языков, опытом эмиграции и марксистской премудростью. Ко всякого рода «умникам» Сталин относился с такой же неприязнью, как Берия. Неслучайно из всех секретарей республиканских компартий на плаву после Большого террора остались только Лаврентий Берия и его ставленник Мир Джафар Багиров.

Уничтожение Орджоникидзе

23 октября 1936 года в Тбилиси арестовали старшего брата Серго Орджоникидзе – заместителя начальника Закавказской железной дороги Папулию Орджоникидзе. Это старый большевик, до революции он работал на железной дороге телеграфистом, дежурным по станции; еще тогда познакомился со Сталиным. Ключевых постов никогда не занимал, известен был как человек общительный, веселый, но также вспыльчивый и порою даже вздорный.

Жил Папулия в одном доме с Лаврентием Берией и никакого почтения к соседу и высокому начальнику не испытывал: наоборот, прилюдно оскорблял. Рассказывали, что он приходил в Заккрайком и громко, при всех работниках аппарата, вопрошал: «Этот жулик будет сегодня принимать?» Берии об этом было, конечно, известно.

Мы побывали и в этом доме, и в гостеприимной семье Папулии Орджоникидзе, которая по-прежнему там живет, и услышали несколько семейных историй о быте этого некогда престижного номенклатурного дома и конфликтах Папулии с Лаврентием в 1930-е годы.

Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе, рассказала нам:

Этот дом построили, как я помню, в 1931 году, и дедушка работал уже на Закавказской железной дороге. Замначальника был и партийную организацию еще возглавлял. А Берия уже был знаменитым чекистом, и этот дом был ЧК. Берия предложил дедушке перейти на эту квартиру, они жили до этого на улице Ленина.

Застолье здесь, в этом доме, было, и Лаврентий тоже присутствовал среди гостей. И была очень интересная, красивая женщина, за которой он начал непристойным образом ухаживать. Это дедушка заметил, вызвал его в коридор и там ему дал пощечину. И еще раз он дал пощечину, это уже все соседи помнят. Когда из деревни приехали крестьяне с какими-то просьбами и охрана не впускала их, а дедушка услышал в комнате, что там крестьяне. У одних были дети больные, другие хотели куда-то в вуз поступить, он помогал очень многим. Если у кого-нибудь болел ребенок, он давал вагон, говорил, поезжай куда хочешь, на тебе деньги на лечение, вылечи ребенка. Он был очень внимательный к своей родной деревне. И когда узнал, что охрана их не пускает, то сказал:

– Ко мне приехали люди, а вы не пускаете!

Да, говорят, приказано.

– Кто приказал?

– Лаврентий Палыч.

Ой, он начал его ругать. Конечно, Берия слышал наверху, спустился, и дедушка ему дал пощечину, так что тот споткнулся и чуть не упал, там же, при людях, на крыльце. Соседи даже помнят. Они говорили нам, детям, что вы можете гордиться, у вас дедушка был такой бесстрашный, что он даже Берии дал пощечину. После этого Берия решил как-то помириться с ним. На первом этаже была бильярдная, где все соседи собирались, играли в бильярд. Он предложил тоже одну партию, а дедушка не согласился и кием заехал Берии прямо по голове. Так что эта палка, по-моему, даже переломилась. И он лежал, говорят, две недели, но после этого, конечно, он больше не захотел помириться.

Еще до ареста дедушкиного Серго приехал сюда, но не зашел к брату, прямо поднялся наверх к Берии. А когда дедушка вышел и услышал его голос, то спросил: ты что, не зайдешь к нам? Серго сказал: нет. Ему не нравилось, что брат ему всегда говорил, что настанет время, может быть, меня не будет, но вы все равно поймете, что это большой проходимец, как он Берию называл. Проходимец, именно так. Что он из себя корчит большевика, он не большевик. Он открыто это все говорил, не боялся. Серго был уверен, что Берия – это находка, большая находка для партии. Я даже вот вспомнила еще, мне говорили, что у Серго была пластинка, где записана была речь Берии. Он говорил, ты из меня сделал большевика, спасибо тебе за это. Как будто он был благодарен ему, но он всячески подкапывал землю, чтобы его угробить. Он, оказывается, несколько раз говорил, что между мной и Сталиным ни одного грузина. И он выполнил…

Этери Орджоникидзе, дочь Папулии Орджоникидзе:

Серго Орджоникидзе приезжал сюда и останавливался у Берии. На четвертом этаже, в этом самом доме. Папа очень обиделся. «Что ему надо, – говорит, – Берии? Берия, – говорит, – дашнак был в Баку». Потому Берия преследовал его. Папа знал, какой он был человек, а Серго не верил. Он говорил: «Папулия, Берия не враг нашей семьи».

Как известно, Лаврентий был человеком злопамятным и мстительным, но самостоятельно разделаться с Папулией Орджоникидзе он не мог. В то же время, став главным человеком в Закавказье, Берия заметно поменял свое отношение к Серго, которому был обязан карьерой. Изменился даже тон писем с подобострастного на суховато-деловой. Тем более, Берия понимал, что скандально известный Папулия – ахиллесова пята Орджоникидзе в Грузии.

В своем письме от 2 марта 1933 года Лаврентий не скрывает раздражения по поводу поведения старшего брата Серго:

Два слова о Папулии. Говорил с ним несколько раз, даже людей посылал к нему повлиять на него. Предлагал ему самостоятельную работу наркома легкой промышленности, наркома труда, Закжелдорстроя (строительство Черноморки, Джульфинки и пр.). Может быть, правда, с ним несколько угловато вышло, но так уж случилось. Уговаривал его долго, но ничего не помогало: отказывался от всякой работы, дулся, ругался и грозил объявить голодовку.

Сегодня говорил с ним снова, договорился с жел[езной] дорогой (т. Розенцвейгом), и Папулия согласился работать нач[альником] отдела контроля и исполнения Зак[авказских] жел[езных] дорог.

Думаю, что вопрос этим самым исчерпан.

Ваш Лаврентий Берия.

2/III 33 г.

Существует множество свидетельств, что Берия все чаще открыто проявлял неприязненное отношение и к самому своему бывшему шефу.

Из показаний подчиненного Берии С. А. Гоглидзе:

Как мне приходилось наблюдать до 1934–1935 гг., Берия, во всяком случае внешне, относился к Орджоникидзе положительно, а затем наступил какой-то резкий перелом, и Берия в присутствии меня и других лиц допускал в отношении Серго Орджоникидзе резкие высказывания пренебрежительного характера. Помню, что Берия обвинял Орджоникидзе в том, что тот навыдвигал негодных людей на ответственные посты, а те ходят к Орджоникидзе, наушничают и сплетничают ему, как бы в отношении Берии, и что Орджоникидзе этим людям верит. У меня складывалось впечатление, что Берия говорил это в результате какой-то личной злобы на Орджоникидзе и настраивал против него других.

Папулия Орджоникидзе (в центре) с братом Серго и его женой Зинаидой. 1917

Папулия Орджоникидзе с внуками

Этери Орджоникидзе, дочь Папулии Орджоникидзе

Серго и Зинаида Орджоникидзе

О ненависти Берии к Орджоникидзе рассказывали и другие ближайшие люди Берии. «Мне известно, – показал П. А. Шария, – что Берия внешне относился к Серго Орджоникидзе как бы хорошо, а в действительности говорил о нем в кругу приближенных всякие гадости».

Да и сам Орджоникидзе чувствовал враждебность Берии. Бывший первый секретарь компартии Армении Георгий Арутюнов сообщал в письме Никите Хрущеву в августе 1954 года:

Я случайно присутствовал, когда между заседаниями 17-го съезда (1934 год) т. Орджоникидзе упрекал Берию в том, что он преследует всех тех лиц, которые бывают у него, что Берия пытается дискредитировать т. Орджоникидзе в Грузии. При этом Орджоникидзе называл фамилии Кахеани, Торошелидзе и других, которых Берия систематически травит и преследует.

Бывший второй секретарь Кабардино-Балкарского обкома М. Звонцов, арестованный в 1938 году, так рассказывал на допросе о беседе между руководителем партийной организации этой республики Беталом Калмыковым и Орджоникидзе:

Бетал задал вопрос: «Товарищ Серго, до каких пор этот негодяй будет возглавлять закавказскую парторганизацию?» Серго ответил: «Кое-кто ему ещё доверяет. Пройдет время, он сам себя разоблачит».

Во время следствия по делу Берии в 1953 году первый секретарь ЦК компартии Азербайджана Багиров сообщил, что в 1936 году Орджоникидзе подробно расспрашивал его о Берии и отзывался о последнем резко отрицательно. Из этих разговоров было ясно, что «Орджоникидзе тогда понял уже всю неискренность и вероломство Берии, решившего любым средством очернить Орджоникидзе».

Руководитель Закавказья, Лаврентий Павлович, молодой человек, только что принят в ЦК. Орджоникидзе – живая легенда. Берия никогда бы не стал отзываться о своем бывшем покровителе презрительно, если бы не чувствовал: отношение к Серго меняется и у самого Хозяина. И эта тенденция была ему как нельзя кстати. Он помнил унижения, которые претерпевал от окружения Орджоникидзе в Грузии. Теперь Серго оставался единственным препятствием для расправы над обидчиками.

Сильный удар по окружению Орджоникидзе был нанесен в 1935 году. Был обвинен в потере бдительности по так называемому «кремлевскому делу» Авель Енукидзе, старый друг Сталина и Орджоникидзе, бонвиван и жизнелюб. С высокой должности секретаря ЦК его перевели в Кисловодск руководить кавказскими курортами.

Показательны выводы Сталина, которые отражены в его письме Кагановичу от 8 сентября 1935 года:

Посылаю Вам записку Агранова о группе Енукидзе из «старых большевиков» («старых пердунов», по выражению Ленина). Енукидзе – чуждый нам человек. Странно, что Серго и Орахелашвили продолжают вести дружбу с ним.

Бесило вождя и то, что Орджоникидзе не отмежевался, а покровительствовал Бесо Ломинадзе, откровенно антисталинскому человеку.

Протоколы допросов эпохи Большого террора не слишком надежный источник. Под пытками люди говорят обычно то, что хотят от них добиться следователи. Но показания Мамии Орахелашвили, данные им в тюрьме, ценны именно тем, что они отражают то, что от него хотели услышать об Орджоникидзе (Архив МВД Грузии).

В сентябре 1937 года бывший первый секретарь Заккрайкома М. Д. Орахелашвили, арестованный НКВД, подписал такие показания:

Большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который еще в 1936 году, говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и в конце концов заведет страну в тупик… Будучи очень тесно связан с Серго Орджоникидзе, я был свидетелем его покровительственного и примиренческого отношения к носителям антипартийных контрреволюционных настроений. Это, главным образом, относится к Бесо Ломинадзе. На квартире у Серго Орджоникидзе Бесо Ломинадзе в моем присутствии после ряда контрреволюционных выпадов по адресу партийного руководства допустил в отношении Сталина исключительно оскорбительный и хулиганский выпад. К моему удивлению, в ответ на эту контрреволюционную наглость Ломинадзе Орджоникидзе с улыбкой, обращаясь ко мне, сказал: «Посмотри ты на него!», – продолжая после этого в мирных тонах беседу с Ломинадзе. Примерно в таком же духе Серго Орджоникидзе относился к Левану Гогоберидзе. Вообще, я должен сказать, что приемная в квартире Серго Орджоникидзе, а по выходным дням его дача (в Волынском, а затем в Сосновке), являлись, зачастую, местом сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые, в ожидании Серго Орджоникидзе, вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в какой мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе.

С середины 1930-х годов статус Серго Орджоникидзе в глазах Сталина заметно упал. Но довести близкого товарища по борьбе с троцкистами и правыми до скамьи подсудимых казалось немыслимым. Между тем, Большой террор был неизбежен. Серго же, наряду с Максимом Горьким, являлся последней всесоюзно известной, многократно прославленной фигурой, которая могла помешать пыткам и казням, вступаясь за многочисленных друзей и подчиненных.

Известно, что Сталин часто проверял лояльность своих ближайших помощников, арестовывая близких им людей. Будут ли они выступать против или окончательно смирятся? В разное время в заключении находились жены Молотова и Калинина. Брат Лазаря Кагановича Михаил покончил жизнь самоубийством в ожидании неминуемого ареста. Для Серго таким заложником становится родной брат Папулия.

Лаврентий много лет вынашивал идею мести Папулии Орджоникидзе. И теперь время пришло. Папулия, пользуясь положением своего младшего брата, напомним, постоянно прилюдно оскорблял руководителя коммунистов Грузии. А кроме того вел разговоры, которые в то время расценивались как антисоветские. Дерзость не прощалась никому. Поэтому арест его был произведен в рамках, что называется, обычного права. И приговор Папулии по тем временам был вынесен достаточно мягкий – 5 лет ссылки.

Целей своих Сталин и Берия добились. Арест родного брата стал серьезнейшим ударом по Серго Орджоникидзе. Неслучайно было выбрано время ареста – за день до 50-летнего юбилея Григория Константиновича, который вся страна шумно праздновала 24 октября 1936 года.

Это был удар ниже пояса, которого Серго никак не ожидал. Еще 11 августа 1936 года он получил льстивое письмо Лаврентия:

Дорогой Серго, получил Ваше письмо о сборнике, посвященном Вашему 50-летию. Решение об издании такого сборника в связи с Вашим юбилеем есть твердое решение бюро Заккрайкома ВКП(б) и руководящего коллектива республик. Поэтому убедительно просим Вас не возражать.

Ваши доклады и статьи также обязательно необходимо в сборник включить. Многое в них сохраняет свою полную силу и до сегодняшнего дня. Это необходимо также для воспитания масс молодежи. Просим дать Вашу санкцию на опубликование намеченных докладов и статей в сборник к юбилею.

Родные Папулии так вспоминают о тех событиях. Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Когда сын Берии родился, когда он его крестил, родители в честь Серго Орджоникидзе дали ему имя Серго, и после этого он был для всех Серго Берия. Ну, наверно, где-то не в городе крестили, а где-то неподалеку. Но вообще все были крещеные. Потому что у Лаврентия Берии мать была набожная, верующая. Марта была замечательная женщина, как вспоминают все. Когда между Ниной Берией и Лаврентием Берией были разговоры о том, как надо обязательно Папулию арестовать, Марта спустилась и дедушке сказала, ты знаешь, что я слышала разговор, что тебя хотят арестовать, давай уезжай куда-нибудь. А он сказал, куда я должен уехать, везде меня найдут, я ни в чем не виновен, я никуда не уеду. И все, на второй день, как известно, его арестовали на работе.

Этери Орджоникидзе, дочь Папулии Орджоникидзе:

Папу арестовали в тридцать шестом году, двадцать третьего октября. Я помню последний день. Около Оперы, папа шел туда, и он нам дал три рубля и сказал: «Ага, дети мои, купите вы, какие конфеты любите». Называются так: с орехами нуга. И когда я обернулась, он, обернувшись, смотрел на нас, махнул рукой и ушел. Потом нас призвали, когда его высылали, в НКВД, чтоб мы видели его. Вот такая маленькая форточка, и он показался, в белой бороде. «Подсудимый Орджоникидзе, без разговору!» Он махнул рукой и ушел. И ушел от нас из глаз.

Нина Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Сталин и Орджоникидзе были близкие друзья очень – так грузины умеют дружить. Серго же работал в Тбилиси с двадцать первого года по двадцать шестой, он был секретарь ЦК трех республик – в Грузии, в Азербайджане и в Армении. Серго был большой человек. А со Сталиным Серго познакомился в девятьсот третьем году, когда еще Серго учился здесь. С девятьсот третьего года. Даже в музее у нас есть письмо, как они друг к другу обращались: «бичо». Бичо – это «парень» на русском языке. Есть у меня фотокопия этого письма. Но Берия только пользовался именем Серго, который был очень популярный человек.

Папулия пострадал из-за Серго, только из-за Серго, ведь именно к дню 50-летия арестовали дедушку. И Серго сказал, дайте я своего брата сам допрошу. Нет, говорят, он враг народа, он хотел убить Сталина и Берию. Чтобы Серго как-то очернить, именно начали с его близких, братьев, двоюродных братьев, однофамильцы тоже пострадали, в деревне многие, те, кто дружили с этой семьей.

Еще до ареста Папулии в наркомате тяжелой промышленности, возглавлявшемся Серго, прокатилась волна арестов. В частности, в сентябре 1936 года в тюрьме оказался первый заместитель Орджоникидзе Георгий Пятаков. Серго оставалось только смириться и открыто отмежеваться от близких людей на ближайшем февральско-мартовском пленуме 1937 года. Орджоникидзе написал проект своего выступления и показал его Сталину, но тот потребовал более жестких формулировок и выводов, настаивал на покаянии в «утере бдительности».

В квартире наркома, пока он находился на службе, произвели обыск. Узнав об этом, Орджоникидзе немедленно позвонил Сталину и выразил свое возмущение. Сталин в ответ заявил: «Это такой орган, что у меня может сделать обыск. Ничего особенного…» Утром следующего дня у Орджоникидзе произошел разговор со Сталиным с глазу на глаз. После возвращения Орджоникидзе домой состоялся телефонный разговор со Сталиным, как писал биограф, «безудержно гневный, со взаимными оскорблениями, русской и грузинской бранью». Затем, 18 февраля 1937 года, Серго покончил жизнь самоубийством. В газетах сообщили, что умер он от паралича сердца.

Этери Орджоникидзе рассказала нам:

У Серго Орджоникидзе в доме все было государственное: стулья, посуда – все. У него собственного ничего не было. Серго домой очень поздно приезжал. Он нарком тяжпром. Ему все звонили до утра: соедините там, соедините здесь, соедините – и под утро приходил домой. И дома тоже все время звонили. Знаете, какой Серго был – жизнерадостный очень. Но очень деловой. Он бы не простил капли лжи никому. Мне говорят мои дети: ты настоящая Орджоникидзе. Я не дам в обиду никогда никому сама, и сама я не приму незаслуженную обиду.

О самоубийстве Серго что я знаю. На второй день был Пленум. Его должны вывести были из Политбюро. И он это узнал, под утро он застрелился. Когда туда вошли, Лаврентия была у них домохозяйкой, и она сказала: что-то хозяин не просыпается. И когда Зина вошла, Зинаида Гавриловна Павлуцкая, он лежал внизу, застрелился. Потом мы хотели поехать на похороны. Мама очень хотела, билеты купили, все, и когда мы пришли к поезду, чтоб сесть, нам говорили: ваши билеты неправильны. Отобрали у нас билеты и сдали начальнику. Мы туда пошли, а поезд двинулся и уехал. Не пустили. Так и не попали на похороны.

Теперь у бывшего грузинского руководства не оставалось защитников в Москве. А Берия мог окончательно расправиться и с семьей своего бывшего покровителя. Как сообщал Генеральный прокурор СССР Роман Руденко:

В августе 1937 года Папулия Орджоникидзе по распоряжению Берии был вновь арестован и этапирован с места ссылки в Тбилиси «в связи с тем, что в процессе следствия по делу контрреволюционной троцкистско-террористической организации, совершившей убийство С. М. Кирова, выяснились новые обстоятельства контрреволюционной деятельности Орджоникидзе П. К.». Из показаний арестованных соучастников Берии видно, что дело по обвинению П. Орджоникидзе находилось на особом контроле Берии. После того как П. Орджоникидзе в течение нескольких дней подвергался избиениям, «от него были получены показания, что он состоял членом контрреволюционной организации и намеревался совершить террористический акт в отношении Берии, о чем якобы знал С. Орджоникидзе». Ложность этих показаний очевидна даже из записи протокола допроса П. Орджоникидзе, продолжавшегося неделю. Признав себя виновным в контрреволюционной агитации, П. Орджоникидзе далее заявил: «В чем конкретно выражались эти контрреволюционные высказывания, я постараюсь вспомнить».

10 ноября 1937 года старший брат Орджоникидзе был расстрелян. Подверглась репрессиям вся семья Орджоникидзе. Органы арестовали жену Папулии Нину. 29 марта 1938 года «тройка» приговорила ее к десяти годам лагерей. Но 14 июля ее дело было рассмотрено вторично, и 15 июля 1938 года Нина Орджоникидзе была расстреляна. В 1938 году жену Серго Орджоникидзе – Зинаиду Гавриловну Павлуцкую – приговорили к десяти годам заключения. Тогда же были осуждены к высшей мере наказания другой брат Орджоникидзе Иван и его жена Антонина. В 1941 году арестован третий брат – Константин. Был расстрелян также племянник Орджоникидзе Георгий Гвахария, директор Макеевского металлургического завода.

Бериевец Сергей Гоглидзе показал на следствии в 1953 году:

Я считаю, что Берия к делам Папулии Орджоникидзе, Бедии и Дарахвелидзе проявил личную заинтересованность и мстительность. Нужно иметь в виду, как я уже показывал раньше, Берия по складу характера деспотичен, мстителен и мелочный человек, особенно в тех случаях, когда он стремился достигнуть какой-то цели. Он не терпел никаких возражений, чужого мнения и авторитета других. Везде и всюду он хотел быть первым, добиваясь этого любыми средствами, в которых он не стеснялся, особенно в тех случаях, когда можно было использовать органы НКВД и какие-либо компрометирующие материалы на неугодных ему лиц. Я хочу сообщить еще об одном деле, вызывающем у меня большие сомнения, особенно в связи с разоблачением Берии. В 1941 году по указанию Берии был арестован Орджоникидзе Константин Константинович, который был осужден Особым совещанием НКВД СССР на пять лет тюрьмы за распространение, якобы, клеветы на вождя. В 1945 году ему тем же Особым совещанием был увеличен срок еще на пять лет, но после истечения и этого срока он находился во Владимирской тюрьме. Как мне докладывали, осужденный Орджоникидзе длительное время протестовал против заключения его в тюрьму и его возражения доходили до буйства. С материалами дела его я не знакомился и не знаю, кто непосредственно вел следствие по его делу, но мне это дело представляется сомнительным…

В семье Орджоникидзе в Тбилиси так вспоминают те страшные годы.

Этери Орджоникидзе:

За что папу арестовали? За Берию. Больше ничего. Сидел он очень мало здесь в НКВД. Его выслали в Верхнеуральск, в политизолятор. Потом, когда Серго умер, он привез обратно папу и звонил в свое НКВД, что, когда Папулию будут допрашивать, позовите меня, я буду допрашивать – и он его избивал лично. Пострадали все братья, все трое. Даже соседи из деревни – всех перестреляли. Из нашей семьи пострадало восемнадцать человек – из нашего круга.

Помню суд в Тбилиси над бериевцами. Эта самая тройка: Гоглидзе, Кобулов и третий – Церетели. Эта тройка подписывала на расстрел. Списки такие большие, и когда спрашивали у Церетели: неужели ты не помнишь, как ты подписал? «Я Папулию близко знал, – заплакал он, – я не подписывал». А когда ему показали подпись и целый вот такой список – он заплакал. Вот это я помню, своими глазами видела.

Гоглидзе вину не признавал. Но они очень переживали, что они ошиблись. О, Берия такой хитрый был. Они все ругали его: он нас обманул. Знаете, что он делал? Составлял списки, а подписывала эта тройка. А списки не показывали, потом заполняли. Серго помог Берии. Стать человеком помог. А потом он вот так отплатил.

Инга Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Папа мой работал в Гаграх строителем, и мама с папой поехали отдыхать с друзьями. Там был теплоход «Победа», где был очень хороший ресторан. Когда мама с папой туда поехали, вдруг перекрыли дорогу. Говорили, Берия идет, Берия идет! Перекрыли всю дорогу, и охранники никого не впускали на теплоход, ни выпускали, пока Берия не спустился. А у него там была, оказывается, дача. Мама мне говорила, что было так страшно. Я говорю, почему? Я испугалась, чтобы Берия меня не узнал. Я, говорит, за спиной моего папы пряталась, чтобы Лаврентий меня не узнал и чтоб Нина не узнала меня. Когда они прошли и людям сказали, что уже все, вы можете подняться на теплоход, мы, говорит, с отцом поднялись, и меня все дрожь брала, у меня был все время страх, что он меня увидел и узнал. Я помню, какие они пришли взволнованные. Страх был очень сильный.

Когда маму выслали из этой квартиры, когда мы жили совершенно в другом районе, там соседи спрашивали, вас еще не выселяют? Мама говорит, у меня чемоданы сложенные, чего вы пугаетесь нас? Вы же троцкисты, семья троцкистов, зачем вас переселили сюда. И этот страх всегда был, вы знаете, ночью, если кто-нибудь стучал, мы умирали от страха. Каждый стук и каждый незнакомый голос. Маме уже казалось, что кто-то следит за нами.

Люди, которые не заслуживали такого жестокого обращения, они были уничтожены. Тем более моя бабушка. Когда бабушку арестовали, она была вся в трауре, потому что у нее погиб сын 19-летний, от туберкулеза. Я вот в марте родилась, а ее арестовали в феврале. Ей было сорок два года. Была очень интересная, очень красивая, из хорошей семьи. Арестовали бабушку и расстреляли в 38-м.

Нина Джибути, внучка Папулии Орджоникидзе:

Папулия очень любил семью, своих детей и свою жену. У них старший сын погиб в 34-м или 35-м году, и мама часто говорила, если б он остался живой, Берия его б тоже арестовал, потому что он все время с отцом, даже на фотографиях, везде с отцом. Из-за дедушки еще пострадали его даже друзья из района. Когда дедушка сидел, Берия говорил, что в мой кабинет его вызовите, при мне допрашивайте, и он избивал на допросах, принимал тоже участие в избиении, были люди, которые это рассказывали потом, как он издевался над ним. А бабушке говорили, подпиши, что твой муж враг народа, что он против советской власти, а бабушка не подписывала, поэтому ее расстреляли в 38-м году уже. А про нее никаких документов нигде нету, как будто ее и вообще не было, не существовало.

Едва в газетах закончили публиковать пышные некрологи, соболезнования и отчет о похоронах Орджоникидзе, как появились резко обличительные выступления и статьи в адрес виднейших в прошлом грузинских руководителей: Б. Мдивани, М. Окуджавы, М. Торошелидзе, С. Кавтарадзе, П. Агниашвили и др. При том что арестованы они были в большинстве еще в конце 1936 года, только в феврале, сразу после смерти Серго, началась публичная кампания по их изобличению. В основном это были те, кто примыкал в прошлом к «национал-уклонистам» или участвовал в троцкистской оппозиции. Все они давно раскаялись и занимали скромные должности в партийно-государственном аппарате. Но эти известные на всю республику имена старых заслуженных революционеров нужны были для организации первого большого политического процесса в Грузии.

Хотя судебное разбирательство еще не состоялось, газеты обвиняли этих людей в шпионаже в пользу Германии и Японии, вредительстве на оборонных предприятиях, организации крушения поездов, попытках реставрации капитализма, террористическом заговоре с целью убийства Сталина, Берии, Молотова и уже покойного Орджоникидзе.