Текст книги "Ленинград Довлатова. Исторический путеводитель"

Школа № 206

Наб. реки Фонтанки, 62

Как известно, районы между Владимирским и Загородным проспектами и каналом Грибоедова (до 1923 года – Екатерининским) были заселены по преимуществу купцами. Сами они чаще всего не имели никакого формального образования, а детей отдавали в школы при протестантских церквях: Петришуле, Анненшуле и Екатериненшуле. Власть и патриотическая часть буржуазии была этим недовольна. В Чернышёвом переулке (ныне улице Ломоносова) в 1870-х годах возникло Императорское коммерческое училище (при Довлатове – Институт низкотемпературных и пищевых технологий). В 1880 году было открыто еще одно Петровское торгово-коммерческое училище на набережной реки Фонтанки, 62. Существующее здание построил в 1883 году архитектор Федор Харламов. Петербургское купеческое общество было богатой организацией и не скупилось на учебные пособия, строительство дополнительных помещений и интерьеры. В шестом классе ученики решали, хотят ли они в дальнейшем получать высшее образование. Если да – последние два класса были общеобразовательными. Если же они хотели по окончании училища пойти работать, можно было последние два года изучать дополнительно бухгалтерское дело и основы коммерческого права. По своим размерам училище превосходило подавляющее большинство средних учебных заведений, в сорока классах обучалось 600 мальчиков.

В 1919 году Петровское коммерческое училище было преобразовано в трудовую школу, а затем превратилось в единую советскую трудовую школу № 23. С 1940 года и по сегодняшний день это школа № 206. Она была одной из 39 школ Ленинграда, которые продолжали работать в блокаду. Уровень преподавания долгие годы оставался очень высоким, не уступая дореволюционному, многие учителя работали в вузах. В школе в разные годы учились писатель-фантаст Иван Ефремов, один из создателей советской атомной бомбы Яков Зельдович, знаменитый африканист Аполлон Давидсон и актер Аркадий Райкин, который жил в том же доме, что и Довлатов. Учились здесь и близко знакомые Довлатову братья Михаил и Яков Гордины, Анатолий Найман и Евгений Рейн. В 1970-х сюда пошла в первый класс его дочь Екатерина.

206-я школа в 1940–1950-е годы пользовалась смешанной репутацией. С одной стороны, купеческая роскошь, вид на Фонтанку, огромный рекреационный зал. Окончивший школу незадолго до Сергея Довлатова Евгений Рейн вспоминает: «Амфитеатры аудиторий, роскошная библиотека, какие-то странные старые приборы в кабинете физики, заспиртованные зародыши в кабинете естествознания». Об учителях Сергея Довлатова известно немного. Директор, фронтовик Федор Петрович Первухин по кличке Кашалот, славился строгостью. Классным руководителем был преподаватель истории Яков Соломонович Вайсберг, которого ученики хвалили и любили. В школе сохранялись традиции и учительский костяк, училось много детей советской интеллигенции. Это было редкое учебное заведение, где выпускали школьную «Красную газету», печатавшуюся в типографии им. Володарского.

Определенное влияние оказывало обилие в окрестностях театров, кино, музеев, юношеского зала Публичной библиотеки. С другой стороны, это была послевоенная школа, до 1954 года – исключительно мужская. Главным и доминирующим контркультурным движением в СССР была тогда шпана: кепка «московка», сапоги «прохоря», финский нож, папироска, балансирующая на нижней губе. Довлатов к бандам не принадлежал и был домашним мальчиком, да и вряд ли его могли беспокоить уличные элементы, ведь в этой же школе учился его брат Борис, известный своей отчаянной смелостью, в конце концов, исключенный за абсолютно хулиганскую выходку: он помочился из окна школы на директора.

В 1948 году на Фонтанке, 48, по соседству, была основана первая в городе специализированная английская школа (№ 213), английской секцией которой заведовал Лев Хвостенко, отец будущего приятеля Довлатова Алексея Хвостенко. Школа считалась элитарной, там учились Андрей Черкасов,

В одном из дворов послевоенного Ленинграда

Андрей Битов и сам Хвостенко-младший. В «дворовой» 206-й школе Довлатову приходилось сидеть за одной партой и с теми, кого он позже мог встретить в университете, и с теми, кого он мог охранять на зоне в Коми АССР.

«…семеро из моих школьных знакомых прошли в дальнейшем через лагеря. Рыжий Борис Иванов сел за кражу листового железа. Штангист Кононенко зарезал сожительницу. Сын школьного дворника Миша Хамраев ограбил железнодорожный вагон-ресторан. Бывший авиамоделист Летяго изнасиловал глухонемую. Алик Брыкин, научивший меня курить, совершил тяжкое воинское преступление – избил офицера. Юра Голынчин по кличке Хряпа ранил милицейскую лошадь. И даже староста класса Виля Ривкович умудрился получить год за торговлю медикаментами».

С. Довлатов «Чемодан»

Немалое значение имела и местная топография. Один из трех дворов дома № 23 образует единое целое с двором 206-й школы. Эта коммуникация проходит параллельно Щербакову переулку. До сих пор ученики старших классов пользуются этим своеобразным коридором от Фонтанки к улице Рубинштейна. А в 1950-е особым шиком считалось пройти с Фонтанки на Рубинштейна по плоскогорью крыш, объединяющему один из сегментов Пяти углов, расположенный между улицей Ломоносова, Щербаковым переулком, улицей Рубинштейна и Фонтанкой.

Шпана

Послевоенный Ленинград – город, где подавляющее большинство населения зависит от карточек (их отменят только в 1947 году). Люди живут в подвалах, чердаках, теснятся в многонаселенных коммунальных квартирах, нередко прямо в пустующих цехах завода устраивают огромные многосемейные общежития. Хотя война закончилась, милицейские отчеты напоминают сводки о боевых действиях. В городе грохочут выстрелы, гибнут простые граждане и сотрудники милиции. Раздобыть боеприпасы не составляет труда, ведь четыре года вокруг Ленинграда шли бои. Подростки собирают по лесам стволы, как грибы. За один только 1945 год количество убийств и ограблений в Ленинграде возросло в два раза. Подростковые шайки действуют скопом, снимают с прохожих прямо на улице пальто, ботинки, драгоценности, вырывают карточки, воруют белье с чердаков.

Традиция сбиваться в хулиганские шайки в Петербурге восходит к началу XX века. Советская власть начала жестоко бороться с уличной преступностью. В 1926 году прогремело дело «чубаровцев»: семеро хулиганов с Лиговки были приговорены к расстрелу. Однако в 1940-е молодежная преступность снова стала бичом общества. Шпана, как называли хулиганов в Ленинграде, отличалась особой униформой. Они носили фиксы, металлические накладки на зубы, у них были ремни с тяжелыми пряжками для драки. За поясом или в кармане – финка, позаимствованный у соседней Финляндии нож «пуукко». Обязательным головным убором была туго натянутая на уши серая кепка букле, называемая по таинственным причинам «лондонка», к ней прилагались белый шелковый шарф и черное двубортное драповое пальто. Широкие брюки лихо заправляли в сапоги.

В послевоенном Ленинграде

Шайки шпаны были организованы по топографическому и феодальному принципам. Их костяк составляли молодые люди, обитавшие в родном дворе или квартале. Во главе стояли один или два вожака, которые, как правило, уже имели неприятности с милицией. Время от времени происходили схватки между дворами, кварталами. Иногда шайки объединялись для битвы район на район, скажем, «шкапинские» против «василеостровских». Эти драки были беспричинными, они напоминали турниры по боям без правил. Район улицы Рубинштейна был пограничным: с севера – Невский с его карманниками, фарцовщиками, обилием милиции (шпана чувствовала себя на проспекте неуютно), а в нескольких сотнях метров к югу – главная «красная» зона Петербурга, Лиговский проспект с прилегающими к нему Свечным переулком, Разъезжей, Марата. Сама 206-я школа, где учился Довлатов, имела богатую историю преступлений малолетних. Евгений Рейн вспоминал: «Школа находилась на территории банды некоего Швейка, семнадцатилетнего уголовника. Ему когда-то отрезало трамваем ногу, и на всю школу наводил ужас одинокий сапог, торчащий из-под пальто. В моем классе учились двое из швейковской банды, даже помню их фамилии – Клочков и Круглов». В 1944 году банда некоего Королева (кличка Король), состоявшая из учеников 206-й школы, во время демонстрации фильма о подвиге Зои Космодемьянской устроила драку с применением оружия в кинотеатре «Колосс» и среди бела дня изнасиловала женщину-милиционера в Екатерининском садике. Все школьники обязаны были соблюдать лояльность по отношению к этим хозяевам уличной жизни, платить дань. Взамен им обеспечивалась безопасность от чужаков в родном квартале.

Типография им. В. Володарского

Наб. реки Фонтанки, 57

Типография им. Володарского располагалась в здании Министерства внутренних дел, построенном на углу пл. Ломоносова (до 1948 года – Чернышёва пл.) и набережной Фонтанки. Эта старая, основанная еще при Екатерине II типография с 1939 года стала главной газетной типографией города. С 1955 года она вошла в состав издательско-полиграфического предприятия «Лениздат» и печатала книги и главные городские газеты – «Ленинградскую правду», «Вечерний Ленинград», «Смену», «Строительную газету». На последнем этаже типографии находился газетный сектор, где работали редакции городских многотиражных газет, там же заседали цензоры. Через третий этаж здание типографии соединялось с построенным в 1964 году «Домом прессы», как официально именовался комплекс «Лениздата» на набережной Фонтанки, 59. «Ленинградская правда» находилась на особом положении: в новом здании «Лениздата» редакция занимала целый этаж. Огромное фойе с видом на Фонтанку, уставленное креслами и столиками, служило и залом для разных мероприятий. Так, в 1964 году перед узким кругом приглашенных здесь выступила Марлен Дитрих. К услугам работников «Лениздата» и газетных сотрудников был буфет, через работниц которого можно было достать дефицитные продукты, например свежие овощи зимой. Буфет работал допоздна, и атмосфера в нем царила почти клубная. Корректорская, как и типография, работала в три смены, поэтому квалифицированные кадры нужны были всегда. В типографии имени Володарского корректорами служили сразу три женщины из довлатовской семьи: сначала тетка Маргарита, затем мама Нора Сергеевна, а позже и жена Елена Довлатова. Судьба самого писателя была связана с этим производством с детства, поскольку типография выпускала и «Красную газету» школы № 206, в которой Сергей Довлатов-Мечик помещал свои первые юмористические опусы. В 1958 году, готовясь к поступлению в ЛГУ, Довлатов несколько месяцев работал на Фонтанке в цехе цинкографии. Бывал он здесь и в дальнейшем, потому что именно в «Лениздате» печаталась газета Кораблестроительного института «За кадры верфям», куда Довлатов устроился работать после армии. В результате корректорская въедливость и внимание к каждой букве стали семейным довлатовским качеством: известно, что работая над своими текстами, он старался начинать каждое слово в предложении с новой буквы, борясь с автоматизмом письма. Писатель, для которого ожидание публикации его прозы стало своего рода неврозом, саркастически рассуждал об опасной службе корректора: «Есть в газетном деле одна закономерность. Стоит пропустить единственную букву – и конец. Обязательно выйдет либо непристойность, либо – хуже того – антисоветчина (а бывает и то и другое вместе)». Довлатов общался с коллегой матери, легендарным ленинградским корректором Олегом Риссом, автором книг «Беседы о мастерстве корректора», «Что нужно знать о корректуре», «От замысла к книге» и «Семь раз проверь». Именно Рисс заметил пропущенную букву «л» в слове «главнокомандующий» и исправил «славную каторгу» на «славную когорту». О Риссе Сергей Довлатов сделал очерк, звучавший в эфире ленинградского радио в январе 1972 года, а затем в 1980-м подготовил еще одну передачу для радио «Свобода», где вывел его под именем Фукса и обнародовал афоризм своего героя: «Наша действительность отражена только в опечатках».

«Лениздат». 1966 год

Из книги «Очерки истории Ленинграда». Том 6. 1970 год

Маршрут 2
С Васильевского на Невский

Невский проспект, 1950-е

Оттепель. Начало

«Хрущев принимал литераторов в Кремле. Он выпил и стал многословным. В частности, он сказал:

– Недавно была свадьба в доме товарища Полянского. Молодым подарили абстрактную картину. Я такого искусства не понимаю…

Затем он сказал:

– Как ухе говорилось, в доме товарища Полянского была недавно свадьба. Все танцевали, этот?.. как его?.. Шейк. По-моему, это ужас…

Наконец он сказал:

– Как вы знаете, товарищ Полянский недавно сына женил. И на свадьбу явились эти… как их там?.. Барды. Пели что-то совершенно невозможное…

Тут поднялась Ольга Берггольц и громко сказала:

– Никита Сергеевич! Нам уже ясно, что эта свадьба – крупнейший источник познания жизни для вас!»

С. Довлатов «Соло на ундервуде»

После смерти Сталина, 5 марта 1953 года, началось некоторое смягчение идеологической и эстетической цензуры. Уже через несколько дней было прекращено «Дело врачей». Поутих государственный антисемитизм. Из лагерей постепенно стали выпускать «политических». Уже в июне 1953 года в Союз писателей снова приняли Михаила Зощенко. В 1955 году вышел двухтомник запрещенного прежде Есенина. Началась подготовка пятитомного собрания сочинений эмигранта Ивана Бунина. В 1954 году в журнале «Знамя» была опубликована повесть Ильи Эренбурга «Оттепель», название которой перешло на хрущевский период. С сентября 1954 года было отменено раздельное обучение, одновременно в прокат вышел индийский кинофильм «Бродяга», наряду с «Тарзаном» главный экранный хит для подростков эпохи оттепели. Одноклассники подмечали сходство школьника Довлатова с Раджем Капуром, он даже нарисовал автошарж в образе индийской звезды. Как и на рубеже XIX–XX веков, огромную роль играли литературные журналы. В Ленинграде начал выходить журнал «Нева», в Москве – «Юность», легальная площадка для «прогрессивной молодежи». Главный редактор «Юности» Валентин Катаев печатал Василия Аксенова, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллу Ахмадулину. В Ленинграде знаковым стал капустник-мюзикл «Весна в ЛЭТИ», поставленный в 1953 году студентами этого модного тогда технического вуза. Александр Колкер написал искрометную музыку, а тексты сочинил Ким Рыжов. По форме это была пародия на стиляг, но сатирическая сторона мало кого интересовала, важно было хоть в таком виде посмотреть, как одеты эти персонажи, что и как они танцуют. Главные события эпохи оттепели произошли в 1956 году. В феврале прозвучал знаменитый секретный доклад Хрущева на XX съезде партии. Секретный доклад читали комсомольскому активу и всем членам партии, но довольно быстро его содержание стало общеизвестным. Впервые публично было сказано, что начальство иногда может ошибаться и даже совершать кровавые преступления. Молодые люди увидели, что правда не всегда на стороне отцов, и испытали острую тягу к самовыражению. В апреле состоялась пятая конференция молодых писателей Ленинграда. В числе участников – Андрей Битов, Сергей Вольф, Владимир Марамзин, Владимир Уфлянд. Начали выходить общесоюзный и ленинградский альманахи «День поэзии». В московском сборнике было напечатано стихотворение Бориса Пастернака «Зимняя ночь». Главное бурление началось осенью 1956 года: массово появились неподцензурные стенгазеты и рукописные журналы высших учебных заведений – «Литфронт ЛИТФАКА», «Ересь» и ставшая особенно известной стенгазета «Культура» Ленинградского технологического института, в редколлегию которой входили Евгений Рейн, Анатолий Найман и Дмитрий Бобышев. Несмотря на то что никаких явных политических лозунгов в газете не было, «Комсомольская правда» отреагировала передовицей «Что же отстаивают товарищи из Технологического института?». Брожение внутри страны совпало с забастовками в Польше и антикоммунистическим восстанием в Венгрии. Советские войска вошли в Будапешт, началась операция «Вихрь». Повсеместно пробивались ростки либерализма, и пребывающая в некоторой растерянности после доклада Хрущева идеологическая машина не успевала вовремя реагировать. В театр Комедии возвратился Николай Акимов, Большой драматический возглавил Георгий Товстоногов. В Эрмитаже открылся отдел прежде запрещенных импрессионистов и прошла выставка Пабло Пикассо, чье творчество шло вразрез с канонами соцреализма. Залы Эрмитажа превратились в дискуссионные площадки, где обсуждали все что угодно: события в Венгрии, Сталина, свободу самовыражения. Открытые диспуты в главном музее страны устраивать было неудобно и опасно – тогда зрители стали собираться на площади Искусств, чтобы продолжать обсуждение под открытым небом. В результате одного из организаторов обсуждения, студентку Красовскую, задержали и исключили из Консерватории. Самая обсуждаемая книга – повесть Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», напечатанная в «Новом мире» летом. В октябре на филологическом факультете состоялась встреча с писателем, превратившаяся в политический митинг. 7 ноября на Дворцовой площади арестовали за выкрикивание провокационных лозунгов студента филологического факультета ЛГУ Михаила Красильникова, харизматичного лидера группы молодых поэтов, впоследствии получившей название «филологическая школа». С этого момента КГБ впервые со смерти Сталина стал практиковать аресты инакомыслящих.

В семье Довлатовых, несомненно, почувствовали эти тектонические сдвиги. Интеллигентные ленинградцы обсуждали и выход после долгого перерыва книги Зощенко, и появление на съезде Союза писателей СССР Анны Ахматовой, и альманах «Литературная Москва», где впервые публиковались стихи Цветаевой, и картину Григория Козинцева «Дон Кихот», в которой снимался Николай Черкасов, игравший главные роли в знаковых для сталинской эпохи картинах «Александр Невский» и «Иван Грозный». Бурная оттепель пришлась на школьные годы Довлатова. Отношение к Никите Хрущеву, несмотря на его попытки реформировать страну, у Довлатова всегда было ироническим. Еще в 1950-е годы он написал дружеский стишок приятелю Андрею Черкасову:

 
«К коммунизму быстро мчусь
И работаю, учусь,
Как велел на этот счет
Наш отец Эн Эс Хрущев».
 

Между тем, большинство его будущих коллег и товарищей по литературе уже были к этому моменту студентами. Полученный целой группой сверстников глоток оттепельной свободы очень резко маркировал их в дальнейшем. Довлатов «бежал в конце двадцатки». Начинающий писатель этой атмосферы почти не застал. Он, что называется, опоздал родиться.

Филфак ЛГУ

Университетская наб., 11

Филологический факультет Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова был в 1950–1960-е, несомненно, лучшим учебным заведением для гуманитариев. Именно здесь учились не только те, кто хотел стать профессиональным филологом, но и те, кто мечтал о литературной карьере. Кроме того, филологический факультет всегда был популярным у красавиц и модниц. Сергей поступил на филологический не сразу: окончив школу, он год работал цинкографом в типографии имени Володарского и учился на университетских подготовительных курсах. В 1959 году он сдал вступительные экзамены и был принят на финское отделение. В аттестате по русскому языку, как и по всем «точным» наукам, у Сергея Донатовича стояла тройка. Поэтому выбор вуза был, вероятно, продиктован практическими соображениями – на языковое отделение человеку с гуманитарными способностями поступить проще. В середине 1970-х в письме сестре Ксении Мечик Довлатов рассуждал: «Призвание может заявить о себе в любую минуту. Небезызвестный тебе Жан-Жак Руссо первую строчку написал в 40 лет, а Пушкин в 14 лет был сложившимся философским поэтом. Сейчас у меня нет никаких сомнений относительно того, чем мне надо заниматься, а в 58-м году я поступил на финское отделение, но готов был пойти на албанское, неаполитанское, спартанское и вегетарианское. То есть мне было абсолютно все равно чем заниматься».

К тому моменту когда Довлатов стал студентом, филфак только начал восстанавливаться после космополитической кампании 1949 года. Атмосфера была в целом довольно либеральной, ректором университета был академик Александр Данилович Александров, математик, человек независимый, не любивший наушничество и партийную демагогию. Студенты слагали о нем легенды. Например, любили рассказывать историю о том, как Александров держал пари, что прокатится на трамвайной «колбасе» по Невскому проспекту. Когда на одной из остановок его снял милиционер и потребовал объяснений, профессор объяснил, что ставит научный эксперимент. Страж порядка вернул ему карточку членкора Академии наук со словами «Продолжайте эксперимент, товарищ профессор» – и Александров как ни в чем не бывало поехал дальше. Деканами филфака в довлатовские времена (1959–1962) служили лингвист Борис Ларин и специалист по древнерусской литературе Игорь Еремин, тоже люди интеллигентные и приличные. «Звездами» среди преподавателей, привлекавшими на свои лекции студентов других факультетов, считались фольклорист с мировым именем Владимир Пропп, специалист по Достоевскому Григорий Бялый, филологи-классики Иосиф Тронский и Яков Боровский. Отдельным аттракционом были выступления Георгия Макогоненко, роскошного мужчины, красавца и модника, ученика Григория Гуковского и мужа Ольги Берггольц. Наталья Долинина, дочь Гуковского, вспоминала эпизод, случившийся незадолго до начала кампании против космополитов, жертвой которой пал ее отец: «За стеной читал лекцию Г. П. Макогоненко. Вдруг отец посреди разговора остановился и прислушался к голосу лектора. Все замолчали. “Как говорит, а! – гордо сказал отец. – Цицерон!”»

В то время «естественные» факультеты университета еще не переехали в Петергоф, поэтому студенты всех специальностей обретались в общем плавильном котле, вытянувшемся по Менделеевской линии. Филологический и восточный факультеты, как и сегодня, занимали здание бывшего Историко-филологического института на Университетской набережной, 11, выходившее окнами на Неву и Медный всадник.

Университетская набережная. 1959 год.

Открытка из набора «Ленинград». Л. Зиверт

В университете ближайшими друзьями Довлатова стали студент албанского отделения, начинающий писатель Федор Чирсков, будущий знаменитый филолог Игорь Смирнов и штангист, поэт, а в будущем кинематографист Леонид Мак (он на филфаке не учился, но некоторое время вращался в этой компании и даже жил у Довлатова). Близкими приятелями Довлатова были бывший летчик и будущий уральский журналист Вячеслав Веселов, а также нынешний главный редактор журнала «Звезда» и душеприказчик Довлатова Андрей Арьев. Лучший друг Довлатова Валерий Грубин учился в Ленинградском инженерно-строительном институте, а потом перевелся на филологический факультет.

Довлатов сразу привлек внимание студенческой компании не столько своими филологическими дарованиями, сколько необычайным обаянием, изысканной воспитанностью, дерзостью, демократизмом, ростом и потрясающей внешностью. Он умел быть убедительным с совершенно незнакомыми людьми. Однажды умудрился убедить случайного знакомого, что играл в бильярд с Маяковским, и тот поверил и только потом одумался, что такого быть не могло. А оказавшись после первого курса в студенческом лагере под Судаком, Довлатов уговорил райком комсомола выдать группе студентов грузовик и немудрящий реквизит, чтобы проехаться с «бесплатным концертом» по окрестным винодельческим совхозам.

Выдающийся филолог-германист Константин Азадовский вспоминает: «Мы учились на одном факультете, дружили. Он редко посещал занятия. Учеба его не интересовала, его интересовала жизнь».

Валерий Грубин

Фото из архива А. Арьева

Довлатов был начитанным, сочинял стихи, но явный литературный талант в нем еще не проявился. Позже он писал: «Помимо литературы я жил интересами спорта, футбола. Нравился барышням из технических вузов. Литература пока не стала моим единственным занятием. Я уважал Евтушенко». Дошедшие до нас армейские стихи Довлатова начала 1960-х действительно напоминают Евтушенко характерной рифмовкой:

 
«Я умею танцевать танго,
И танцую я его ловко.
Только зря ты все глядишь, Таня,
Ты уж лучше пригласи Левку.
Вы, по-моему, вполне пара,
Он ведь парень боевой с Охты,
Ты, Танюша, пожалей парня,
Он давно уж по тебе сохнет».
 

Нервным центром филфака всегда считалась площадка лестницы второго этажа, где в те времена можно было курить, сплетничать и рассматривать поднимающихся по лестнице новичков и старожилов факультета. Сергей Довлатов сразу стал важнейшим актером этого бесконечного представления. Он познакомился с одной из самых ярких девушек факультета, русисткой Асей Пекуровской. Зимой 1959 года начался их роман, продлившийся год с небольшим и закончившийся сначала разрывом, а уже потом браком. Роковая любовь к Асе и к жизни не давала сконцентрироваться на науке. Как ни старались экзаменаторы, желавшие Сергею только добра, поставить ему положительную оценку не удавалось. В 1962 году он был отчислен и ушел в армию. После демобилизации Довлатов в 1966 году восстановился на филфаке, сначала на русском отделении, потом на отделении журналистики, но вскоре окончательно забросил учебу и диплома о высшем образовании так и не получил. К этому времени окончательно определился его главный жизненный интерес – литература. Это ремесло требовало не меньшей усидчивости и сосредоточенности, чем академические штудии, а учиться «ради бумажки» Довлатов не захотел.