Текст книги "Майор Пронин и профессор в подвале"

Голосок у нее чуть резковатый, гортанный, но, в общем, приятный. Лицо тоже довольно милое, подогнанное к какому-то стандарту кинематографической красоты. Черные глаза, большие ресницы, темные брови, тонкий небольшой нос, хорошо очерченные губы и пышные золотистые волосы. Ресницы, брови, губы слегка подкрашены, а волосы, видно, обработаны основательно, уж очень неестествен их золотистый цвет.

– Вам что-нибудь нужно? – доброжелательно спросила незнакомка. – Можете умыться, поесть…

– Спасибо, – сказала Мария Сергеевна. – Вы мне лучше скажите – где я?

– Вам об этом скажут, – ответила незнакомка. – Я могу только помочь вам получше устроиться. Меня зовут Вайолет. Я рада быть вам полезной.

– И все-таки скажите мне, Вайолет, где я нахожусь? – уже настойчиво потребовала Мария Сергеевна. – Что это за тюрьма?

Вайолет почему-то улыбнулась.

– Вам скажут, это не входит в мои обязанности.

– Странно, – сказала Мария Сергеевна. – Немедленно выпустите меня отсюда, иначе вам придется отвечать!

– Я не могу этого сделать, – с каким-то даже сочувствием ответила Вайолет. – Но вы напрасно волнуетесь. Я пришла объяснить, что вы можете умыться и поесть. В мои обязанности входит помочь вам, а разговаривать с вами будут другие…

Она ушла, и Мария Сергеевна услышала, как щелкнул в двери замок.

Мария Сергеевна собрала всю свою волю и решила, что она не должна падать духом. Предстоит борьба. Какая – Мария Сергеевна еще не знала, но она не сомневалась, что предстоит борьба. Тем, кто придете ней разговаривать, она не хотела давать никаких преимуществ.

Она распечатала галеты, налила кофе. Кофе был хороший, с молоком, но не сладкий. Мария Сергеевна положила побольше сахару.

Потом она снова легла и, чтобы отогнать от себя мрачные мысли, взяла “Воскресение”. Она всегда любила Толстого. Она стала перечитывать встречу Нехлюдова и Катюши… От чтения ее оторвало щелканье замка. Мария Сергеевна даже вздрогнула, так неожиданно и громко щелкнул замок. В камеру вошел какой-то военный. Он был без знаков отличия, но она сразу, походной его выправке, определила, что это военный. Он сразу захлопнул за собой дверь. “Очевидно, офицер, – подумала Мария Сергеевна. – Разумеется, не советский офицер, офицер какой-то иностранной армии”.

Да, это уже не Вайолет…

Умное лицо и недоброе. Штампованное лицо из детективных фильмов. Бесцветные глаза, сухие губы, тяжелый подбородок. Ему лет сорок, а глаза такие, точно ему все семьдесят, старые какие-то, холодные, пустые глаза.

– Добрый день, – небрежно бросил он. – Как вы себя чувствуете?

– Отлично, – сказала Мария Сергеевна. – Но, может быть, вы объясните, где я нахожусь?

Офицер пожал плечами.

– Далеко, за океаном. В секретной тюрьме разведывательного управления. Вас это устраивает?

– Каким же образом очутилась я так далеко? – спросила Мария Сергеевна с иронией.

– Современный воздушный транспорт, – объяснил офицер. – Сейчас нетрудно за несколько часов перебросить человека из одного полушария в другое.

– Но я не представляю, как можно вывезти из Москвы человека без его согласия, – заметила Мария Сергеевна, снова начиная волноваться. – Все-таки, думаю, это не так просто!

– Вы ошибаетесь, – любезно возразил офицер. – Если угодно, я вам сейчас объясню.

– Да, именно это мне и угодно!

– Извольте. Вас действительно взяли в Москве, или, если говорить точнее, на станции Пасечной. Это вы, вероятно, помните. Затем вам ввели снотворное средство, погрузили в длительный сон, уложили в кофр, доставили на аэродром, и один из наших дипломатов вывез вас в качестве своих домашних вещей. Вероятно, вам известно, что дипломатический багаж не подлежит таможенному досмотру?

– Все это похоже на детективный роман, но маловероятно, – насмешливо заметила Мария Сергеевна.

– Вывезти человека из Москвы не так просто!

Она возражала, но сердце ее замерло. Она вспомнила, в газетах сообщалось о подобном случае. Один дипломат пытался нелегально вывезти какого-то человека за пределы Советского Союза. Осуществить это намерение помешала бдительность таможенников. Но ведь не всегда таможенники проникают в тайны дипломатических чемоданов! Неужели ее действительно вывезли? Теперь в жизни происходит много невероятного!

И, как бы в подтверждение ее мыслям, офицер напомнил об этом случае.

– Мы неоднократно вывозили людей таким способом, – пояснил он. – Об этом писалось даже в советских газетах. Правда, в одном случае мы потерпели неудачу. Но большей частью нам это удается.

Не хотелось верить тому, что говорит этот офицер. “Но если это так, – подумала Мария Сергеевна, – я совсем одна. Одна, вдали от Родины, вдали от своих людей…” “Ничего не поделаешь, – подумала Мария Сергеевна, – одна так одна. Надо как-то справиться с этим. А впрочем, и не одна, – подумала она, – там, дома, обо мне не могут забыть!” – Чего же вы от меня хотите? – зло спросила Мария Сергеевна. – Вы находитесь в самой секретной части нашей тюрьмы, – продолжал офицер. – В секторе стальных комнат. Эти комнаты запрятаны глубоко под землей, сюда никто не может проникнуть. В стальных камерах содержатся те, кого никто не должен видеть и кого, может быть, никто и никогда не увидит до самой их смерти.

На мгновение у Марии Сергеевны закружилась голова. Нестерпимая тоска до физической боли сдавила ее сердце. Но она тут же взяла себя в руки.

– Почему же мне оказана такая честь? – иронически осведомилась она.

– Не бойтесь, – примирительно сказал офицер. – Вам это должно быть понятно. Вы покинете стальную комнату, как только мы договоримся.

– Во-первых, я не боюсь, – твердо отчеканила Мария Сергеевна. – А во-вторых, я ни о чем с вами договариваться не желаю. Я заставлю вас освободить меня.

– Не будьте наивны, вы отлично понимаете, что у вас нет никакой возможности связаться с кем бы то ни было. Выслушайте наши условия…

– Нам не о чем говорить, – холодно ответила Мария Сергеевна. – И я не желаю, понимаете, не же-ла-ю выслушивать никакие условия!

– Напрасно, – сказал офицер. – Все же я скажу то, что мне поручено вам передать. Вы получите в свое распоряжение специальный институт. Получите в свою собственность дом, машину, все удобства. Вам будут платить жалованье, о каком не может мечтать даже Глазунов. Мы переправим сюда вашу дочь. Ваша деятельность ничем не будет ограничена…

– Все это старо, – перебила Мария Сергеевна офицера. – С давних пор все, что вы перечислили, называется тридцать сребреников. Сумма меняется, но смысл остается тот же – плата за предательство. Я могу продолжить за вас. “За это вы познакомите нас с работой вашего московского института, передадите нам все его открытия и в придачу к ним свою совесть”.

– Не так сильно, – остановил ее офицер. – Русские любят говорить о совести. Но цена, которую вам предлагают…

– Послушайте, вы… – Мария Сергеевна повысила голос. – Вы привыкли иметь дело с продажными женщинами. Советские люди не продаются. За сорок лет это можно было бы понять!

– Все это слова. Вы же хотите жить!

– Но только не здесь и не в вашем обществе, – зло сказала Мария Сергеевна.

– Слова, слова, – повторил офицер. – Вот бумага. Как только вы напишете заявление, что не желаете больше работать в Советском Союзе, что просите предоставить вам политическое убежище, вы покинете эту комнату!

– Для этого мне не понадобится бумага…

– Вы наивны. – Офицер усмехнулся. – Но вы одумаетесь.

– Это вы наивны…

– Одумаетесь, – повторил офицер. – Просидите здесь неделю, две, три, год, мы не лишим вас ни пищи, ни даже книг, но вы захотите воздуха, света, свободы! И вы напишете тогда все, что только нам будет угодно!

Мария Сергеевна молча взяла книгу и демонстративно ее раскрыла.

– Рано или поздно мы договоримся, – уверенно сказал офицер. – Когда вам захочется меня видеть, скажите об этом Вайолет.

Он вышел, дверь захлопнулась. Мария Сергеевна уронила голову на книгу и тут же ее подняла. Может быть, за ней наблюдают!

Глава 9. Молчать и ждать

Со дня злополучных похорон прошла уже целая неделя. У Леночки начались каникулы. Ее подруги отдыхали, гуляли, ездили за город, загорали, купались – словом, набирались сил, а Леночка жила в состоянии непрестанной нервной напряженности.

Ее тревожила судьба матери, о которой она ничего не знала, она была напугана действиями страшного и невидимого врага, о котором так часто и много говорил Королев, ее сильно потрясла мрачная история с опознанием трупа. Павлик, как только мог, поддерживал ее в эти трудные дни и по-прежнему каждый вечер проводил у Ковригиных. Вот и сегодня он сидит у Леночки. Она берет книгу, но Павлик замечает, что смотрит Леночка вовсе не в книгу, а на кресло, в котором обычно сидела Мария Сергеевна.

Пошли в кухню пить чай, Павлик помог накрыть на стол. Леночка поставила на конфорку чайник, взяла с полки чашку Марии Сергеевны, белую чашку в пестрых цветочках, долго держала ее в руках и со вздохом поставила обратно. Взяла баночку с вишневым вареньем, с любимым вареньем Марии Сергеевны, которое Павлик тоже очень любил, и тут же, точно обжегшись, тоже поставила обратно, как будто в отсутствие Марии Сергеевны к этому варенью нельзя было прикасаться.

Они молча пили чай, и Леночка то и дело настороженно прислушивалась, не зазвонит ли телефон. Королев звонил почти каждый день. “Здравствуйте, Елена Викторовна. Привет вам от вашей мамы. Чувствует она себя превосходно и просит не беспокоиться”.

Он ни разу не захотел встретиться с Леночкой, говорил однообразно и лаконично, но и это было хорошо.

Сегодня от него еще не было никаких сообщений, и Леночка очень волновалась.

Звонок раздался поздно вечером.

– Добрый день, Елена Викторовна, как самочувствие? Может быть, повидаемся? У меня для вас письмо… Как обрадовалась Леночка!

Она стала поспешно собираться. Потом, вспомнив наставление Пронина, нашла в сумочке записку с телефонным номером Ткачева и позвонила к нему.

– Григорий Кузьмич? Это Ковригина. Лена Ковригина. Помните? Только что звонил Василий Петрович, привез от мамы письмо. Просит прийти в кафе “Националь”…

– Очень хорошо, Елена Викторовна, – ответил ей Ткачев. – Поезжайте. Только, пожалуйста, ничего не говорите Королеву…

Леночка быстро провела гребнем по своим коротко остриженным волосам, тронула помадой губы.

– Куда? – нервно спросил Павлик.

– В кафе. Я ненадолго.

– Для чего?

– Нужно, Павлик, нужно.

Павлик насупился.

– К этому… Ну, словом… К этому?

– Да, к этому, – подтвердила Леночка.

– Вольному воля, конечно… – Павлик вдруг вспылил. – Я бы на твоем месте не пошел!

– Почему?

– У тебя несчастье, а ты бегаешь по кафе. Хотя бы из уважения к памяти матери повременила…

Что ж, он был бы прав, если бы с Марией Сергеевной действительно случилось несчастье… А Павлик даже побледнел от волнения.

– Мне это просто непонятно. Ты какая-то бесчувственная. Такое горе… Я до сих пор не могу прийти в себя, а ты бежишь в кафе на свидание с каким-то там… Красишь губы! Прихорашиваешься! Извини, но я начинаю терять к тебе уважение! Иди, иди. Я тоже уйду. Мне здесь нечего делать… Павлик впервые говорил так резко, и Леночка поняла, что он действительно может уйти.

– Вот что, Павлик, – сказала она. – Я же иду по делу. По очень важному делу!

– Не верю! – воскликнул Павлик.

– Честное слово!

– Я не понимаю, что это за таинственные дела, о которых ты не могла рассказать Марии Сергеевне и не можешь сказать мне… Нет, ты меня извини, но я не верю тебе!

– Послушай, Павлик, я признаюсь тебе во всем, – вдруг решительно заявила Леночка. – Но ты поклянись мне… Дай честное слово, что ты никому ничего не скажешь. Потому что я открою тебе государственную тайну.

Павлик смотрел на нее с недоверием.

– Я открою тебе государственную тайну, – повторила Леночка. – Я никому ничего не говорила, но тебе открою. Не могу видеть, как ты мучаешься. Я верю, ты меня не подведешь… Она взяла Павлика за руку и тихо сказала:

– Мама жива, ты понимаешь, жива! Ее простл скрыли, ей грозила опасность, и ее спрятали…

Она рассказала Павлику все, что знала сама, рассказала о Королеве, рассказала о беседе с Прониным и его поручении.

Павлик стоял ошеломленный. Он очень уважал и любил Марию Сергеевну. Она заменила ему мать, которую он потерял еще в детстве. Известие о том, что Мария Сергеевна жива, словно бы вернуло и его к жизни. Но уж очень непонятной показалась ему инсценировка ее смерти, фальшивой и ненужной. В ней была какая-то жестокость, что-то садистское…

– А знаешь, Леночка, все равно мне все это не нравится, – морщась, как от боли, сказал он. – Конечно, я не специалист, но думаю, что наша разведка могла бы обойтись без таких спектаклей.

– Ты так рассуждаешь потому, что ты не специалист, – обиделась Леночка за Королева. – Там лучше знают. Молчи уж!

Она пошла к выходу.

– Сиди и жди меня, я скоро вернусь.

Она ушла… Нет, Павлику определенно не понравилась вся эта история. Ему захотелось самому взглянуть на Королева. Леночка сказала, что пойдет в “Националь”. Почему бы Павлику не поехать туда? На одну минуточку. Взглянуть на Королева и уйти, получить о нем хоть какое-то представление… Через двадцать минут он уже сидел за столиком кафе и, надо признаться, чувствовал себя не совсем в своей тарелке – он боялся попасться на глаза Леночке.

Он сразу же ее увидел. Сидела она сравнительно далеко, и рядом с нею находился этот самый Королев. Молодой, высокий, но какой-то белесый и, в общем, на взгляд Павлика, в высшей степени противный.

Они тихо и спокойно разговаривали. Павлик почувствовал облегчение. Он сразу понял, что этот человек равнодушен к Леночке. Павлик не мог бы объяснить, как он это понял, но он успокоился.

В это время Королев рассказывал о Марии Сергеевне. Он, как обычно, угощал Леночку пирожными, но в нем чувствовалось какое-то нетерпение, точно говорил он об одном, а думал совсем о другом, находился рядом с Леночкой, а мысли его витали совсем в другом месте.

Леночка посочувствовала даже ему, ей подумалось, что у него какие-нибудь неприятности по службе. Недаром ей не понравился тон, каким говорил Пронин о Королеве.

Сегодня Королев был особенно симпатичен Леночке, хотя бы уж только потому, что привез ей весточку от мамы.

– Хоть и не полагается, но я попросил ее написать, – сказал он, передавая сложенный лист бумаги.

Леночка с нетерпением развернула его. Письмо оказалось немногословным, но это был мамин почерк, это были ее слова, и у Леночки сразу стало легче на душе.

“Дорогая доченька, не беспокойся обо мне, – писала Мария Сергеевна, – все будет в порядке. Держи себя в руках. Мама”.

– Скоро увидитесь, – добавил Королев. – Еще неделю-другую, и все будет в порядке.

– Спасибо, – сказала Леночка, – Вы даже не представляете, как мне тоскливо.

Они посидели еще минут пять и простились.

– Вы останетесь? – спросила Леночка.

– Сегодня я провожу вас до метро, – сказал Королев.

Они пошли к выходу.

Павлик замер. Леночка шла прямо на него. Она в упор смотрела на Павлика. Он втянул голову в плечи и проклинал себя за то, что потащился в “Националь”. Она сейчас скажет ему что-нибудь такое обидное… Вот они приблизились к его столику и… прошли мимо.

Через час он позвонил Леночке.

– Ты очень сердишься? – с замиранием в сердце спросил Павлик.

– Очень, – сказала Леночка, но голос ее был не очень сердитым.

– Мне можно приехать?

– Нет. Я занята.

– Когда же я тебя увижу?

– Завтра…

Всю ночь Павлик, ворочаясь с боку на бок, раздумывал над тем неожиданным, почти невероятным, что он узнал от Леночки.

Он попытался разобраться в своем отношении к Королеву. Таинственного незнакомца, который вызывал Леночку на свидания, Павлик просто ненавидел. Теперь же стало ясно, что Королев проявлял только деловой интерес к Леночке, и все-таки… И все-таки, после того как Павлик его повидал, чувство ненависти не только не уменьшилось, но даже возросло, обострилось… Павлик знал такие лица. Они бывают у людей ясного и очень холодного рассудка, у людей, которым чуждо все, что делает человека Человеком, – любовь, дружба, уважение, сочувствие, жалость… Это страшные люди с “невозбудимым сердцем”. Такие люди действительно способны придумать фокус с мнимой смертью, с подлогом трупа. Но это же гнусно! Как там могли?..

Когда начало светать, Павлик уже ходил из угла в угол по своей маленькой комнатушке и готов был действовать. Он твердо решил пойти к начальству Королева. Неужели они, зная о его жестокой и циничной выдумке, одобрили ее?

Павлик забежал с утра в больницу, отпросился у главного врача и поехал в Главное управление.

– Мне нужно видеть генерала Пронина, – сказал он в бюро пропусков.

– Он вас вызывал? – осведомился молоденький лейтенант.

– Нет, – сказал Павлик. – Но мне необходимо с ним поговорить.

– А по какому делу?

– Это относится к… смерти Ковригиной.

Лейтенант позвонил по внутреннему телефону.

В общем, Павлик довольно быстро получил пропуск, но когда поднялся и вошел в комнату, указанную в пропуске, увидел не генерала, а всего лишь какого-то майора.

– Здравствуйте, садитесь, – сказал тот Павлику – Что вы хотите нам сказать?

– Мне нужен генерал Пронин, – упрямо сказал Павлик.

– Товарищ Пронин занят, – сказал майор. – Может быть, вы поговорите со мной?

Но Павлик ни с кем не хотел говорить, кроме Пронина. Он твердо стоял на своем.

Пришлось идти докладывать Пронину.

– Товарищ генерал, – начал Ткачев, пряча улыбку, – вас категорически требует Павел Павлович. Видно, что-то важное. Со мной разговаривать не желает.

– Какой Павел Павлович?

– Успенский. Молодой врач, помните?

Когда с Прониным говорили о чем-нибудь приятном или о людях, которые ему нравились, с его лица исчезало обычное выражение строгости и сосредоточенности, оно делалось мягче и в глазах появлялась какая-то особая, ему только свойственная доброта.

– Так бы сразу и сказали, – воскликнул он, смеясь, – врач Успенский, жених Лены Ковригиной! – И добавил уже серьезно: – Ну что ж, это отличный человек и, кажется, умница. Если пришел, значит, заделом. Ведите его сюда.

Уже уходя, Ткачев в раздумье спросил:

– А может быть, посвятить его в суть дела? Парень крепкий, мог бы даже помочь. Как думаете, Иван Николаевич?

– Там будет видно… Ведите его сюда!

И Павлик очутился у него в кабинете.

– Товарищ Пронин? – нерешительно спросил Павлик, с недоверием поглядывая на штатский костюм Пронина. – Генерал Пронин?

– Так точно, – подтвердил тот.

– Я хотел с вами поговорить, – взволнованно начал Павлик.

– Давайте уж по порядку, – остановил его Пронин. – Сначала расскажите – кто вы и откуда?

Павлик сконфузился.

– Извините. Врач Успенский. Павел Павлович Успенский. Ординатор больницы имени Захарьина. К вам я по делу Ковригиной.

– Что же вам известно об этом деле?

– Все, – сказал Павлик. – Решительно все. Вчера она мне призналась во всем.

– Не совсем понимаю. Как она могла признаться через десять дней после своих похорон?

– Да я же знаю, что ее не хоронили! – воскликнул Павлик. – Я вам говорю, она признались во всем! – Мария Сергеевна Ковригина призналась, что ее не хоронили? – Да не Мария Сергеевна, а Елена Викторовна… Леночка!

– Призналась вам, что Марию Сергеевну не хоронили?

– Да, она мне рассказала все.

Пронин испытующе смотрел на своего посетителя.

– А где же в таком случае Мария Сергеевна?

– А уж это у вас, очевидно, надо спрашивать! Леночка… Елена Викторовна сказала, что она находится… уж не знаю где, но где-то у вас!

Пронин с интересом всматривался в Павлика.

– Ну а если и так, зачем же пришли ко мне вы?

– Товарищ Пронин, я мало что понимаю в делах, которыми занимаетесь вы. Я врач. Поэтому мой вопрос может быть и наивным, и даже глупым, но вы уж меня извините.

– Пожалуйста-пожалуйста. Я вас слушаю.

– Неужели, чтобы уберечь профессора Ковригину, нельзя было придумать другого способа?

Теперь Павлик говорил уже спокойно, очень твердо, с убежденностью в своей правоте. Однако Пронин не ответил на вопрос, а только кивнул и сказал: “Так-так”, – мол, продолжайте, я хочу услышать все до конца. И Павлик продолжал.

– То, что вы придумали, дико, жестоко. Если хотите, цинично. Я не специалист, но я берусь здесь же предложить вам десять других способов. Без мнимой смерти и этих отвратительных фальшивых похорон! Скажу вам откровенно, будь я на месте вашего Королева, я бы не выполнял таких поручений, я бы бросил такую работу.

– Понимаю, товарищ Успенский, – ласково сказал Пронин, вышел из-за стола, подвинул свободный стул, подсел к Павлику. – Понимаю и кое-что расскажу вам сугубо доверительно. Этот самый Королев, которого вы, очевидно, здорово не любите, не имеет к нам никакого отношения.

У Павлика перехватило дыхание.

– То есть как “не имеет”?

– А так…

Смутная догадка начала приобретать отчетливые очертания.

– Не хотите же вы сказать, что этот Королев…

– Хочу, – прервал его Пронин.

– Это пока служебная тайна, но вам это следует знать. Королев попросту шпион.

– А Елена Викторовна это знает?

– Пока еще нет, но скоро узнает.

– Ничего не понимаю, товарищ Пронин. А где же, тогда Мария Сергеевна?

– Это нам, к сожалению, пока неизвестно.

Павлик облизнул пересохшие губы.

– Может быть, она действительно убита?

– Нет, не думаю. Она им нужна живая…

Прощаясь, Пронин крепко пожал Павлику руку и еще раз напомнил, чтобы он в случае необходимости звонил майору Ткачеву и что его, Павлика, вызовут, как только он потребуется.

– А потребуетесь вы, очевидно, в ближайшие дни, – заключил Пронин.

После ухода Павлика Пронин сразу же вызвал к себе Ткачева.

– Снимки готовы? – поинтересовался Пронин. – Вызовите ко мне младшую Ковригину, а сами организуйте проверку по всем каналам.

Ткачев потоптался на месте.

– Иван Николаевич, вы сказали ему?

– Да, сказал. Вы правы, он настоящий парень. И вообще больше незачем играть в прятки ни с Леной Ковригиной, ни с Успенским. Они себя достаточно проявили, их тоже надо включить в борьбу… Он отпустил Ткачева. Тому предстояло уточнить еще многие факты для подготовки завершающей операции. Петля, которая была наброшена на тех, кто похитил Ковригину, начала затягиваться…

Леночка вошла в кабинет к Пронину оживленная и даже веселая.

Пронин залюбовался ею. “Если мать еще лучше, – подумал он, – так что же это за красавица…”

Они поздоровались.

– Как настроение? – осведомился Пронин.

– Немножко лучше, – ответила Леночка. – Спасибо за письмо.

– За какое письмо?

– За мамино. Королев мне уже передал его.

– А он все-таки дал вам его вчера?

– А разве не полагалось? – смутилась Леночка, боясь, что подвела Королева.

– Не то что не полагалось, – сказал Пронин, – но я думал, что это он просто так, для красного словца, а на самом деле никакого письма нет.

Он увидел, как Леночка прижала к себе сумочку.

– Оно у вас с собою? – догадался он. – Дайте-ка его на минутку.

– Да там, в общем, ничего. Всего два слова… Пронин почему-то долго читал записку. Потом перечитал ее еще раз, рассматривал через лупу.

– Это ваша мама писала? – спросил он.

– Конечно.

– Уверены, что она?

– Неужели же я не знаю ее почерка? – недоуменно возразила Леночка. – Да и Королев… – Она даже растерялась. – Не мог же он подделать?

– Мог. Он все может, этот ваш Королев, – резко сказал Пронин и неожиданно спросил: – Вы ехали сюда так, как вам было сказано?

– Да, – ответила Леночка. – Доехала до мединститута, вошла в главный подъезд, вышла через другой и поехала сюда…

– А вы не заметили, за вами никто не следил?

– Нет. Кто же может за мной следить?

– Королев, – сказал Пронин. – Все тот же ваш Королев.

– Почему мой? – возразила Леночка. – Он не мой, а ваш.

Пронин выдвинул ящик стола и бросил перед Леночкой фотографию.

– Он?

– Он, – подтвердила Леночка. – А вы знаете, кто это? – Василий Петрович Королев. Капитан Королев…

– Капитан-то он, может, и капитан, да только чей? – сердито сказал Пронин. – Это его вчера в кафе сфотографировали. Вы знаете, что это за тип? Шпион, диверсант… Это он украл вашу мать!

У Леночки кровь отлила от лица.

– А где же она? – еле слышно спросила Леночка.

– Это мы и хотим узнать, – сказал Пронин. – Но вы не волнуйтесь, мы ее обязательно отыщем.

– А может быть, ее уже нет… – промолвила Леночка, холодея от ужаса.

– Это исключено, – уверенно возразил Пронин. – В том, что она жива, сомнений нет. В противном случае они бы ее сразу убили. Ваша мама – целый капитал. Она им нужна живая, а не мертвая!

– Да, но где же она, где? – нетерпеливо спросила Леночка. – Где же вы будете ее искать?

– Найдем, я же вам обещал. Найдем, – успокаивающе повторял Пронин. – Но на этот раз вам действительно придется помочь органам государственной безопасности.

– Но я ведь и хотела помочь, – растерянно произнесла Леночка. – Мне и в голову не могло прийти…

– А мы вас и не виним, – перебил ее Пронин. – Этот тип действовал ловко, что называется, со знанием дела. Значит, вы не отказываетесь от помощи нам?

– Конечно! Говорите, я сделаю все, что нужно.

– Все, что нужно, – задумчиво повторил Пронин и спросил:

– А если придется рискнуть?

– Ну что ж, я не испугаюсь!

– А если придется рискнуть жизнью?

– Увидите, – взволнованно сказала Леночка, – ни мой отец, ни моя мать не были трусами.

– Хорошо, – ответил Пронин и добавил: – А пока молчите и ждите.

– Это самое трудное. – Леночка вздохнула.

– Без терпения и выдержки нельзя быть ни хорошим врачом, ни хорошим чекистом. Если Королев будет звонить, разговаривайте, точно ничего не знаете, захочет встретиться, встречайтесь, но на людях – в скверах, в кафе. Если пригласит куда-нибудь на квартиру или за город, воздержитесь. Это директива. Придумайте предлог умно, не вызывая подозрений, и откажитесь.

– Вы его арестуете? – спросила Леночка.

Пронин отрицательно покачал головой.

– С этим не надо спешить. Арестовать просто, но это не значит, что он все расскажет…

– Понимаю, – сказала Леночка, – Как у меня тревожно на душе. А что мне сейчас делать? Ведь надо что-то делать!

– Молчать и ждать. Мы вам скажем, когда что-нибудь понадобится. И никому ни слова. Это тоже очень важно. Я думаю, вы это понимаете.

Пронин позвонил секретарю.

– Если Григорий Кузьмич вернулся, пусть зайдет.

Ткачев вошел с пачкой фотографий в руках.

– Что-нибудь выяснили? – спросил Пронин.

– Да, кое-что…

– Ничего-ничего, говорите, – разрешил Пронин. – Ей полезно знать.

Ткачев взял фотографию, лежавшую на столе перед Леночкой. – Королев, – сказал он и положил снимок перед Прониным. – Беляков, – сказал он затем и положил рядом фотографию этого же человека. – Сразу узнали и шофер, и в Институте неотложной помощи. – Ткачев положил третий снимок. – Кварц тоже узнала, ее дачник. – Положил четвертый. – Прилуцкий. Под этим именем он прописан в гостинице “Останкино”.

– Скрылся? – спросил Пронин.

– Нет, благополучно живет, – сказал Ткачев.

– Ну, а на самом деле? – несмело спросила Леночка. – Как же его зовут на самом деле?

Пронин сочувственно поглядел на девушку.

– Как его зовут на самом деле, мы постараемся ответить вам как можно скорей.