Текст книги "Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы"

 
Я и сам не могу сказать,
Кто будет меня читать,
После на то пенять.
 
 
Кому время считанное
Терять угодно? –
Было бы прочитано,
Принято, угадано.
 
 
Что-то запомнится,
К случаю останется,
К месту вспомянется.
 
 
Стихи, как посевы,
Прорастают нежданно.
Невидно где сеяли,
Взошли – и ладно!
 

1963 август

 
Дни мои не похожи
один на другой,
у каждого своё отличье,
обличье своё.
До того они не похожи,
как одинаковые прохожие,
как булыжники
на мостовой…
 

1963 август

 
О, как часто небрежностью строк
Мы пытаемся точно сказаться!..
Люди судят в упор нас и строго
И не могут никак принять.
Что поделаешь? То, что сказано,
Ещё в сердце другом не осознано,
Не доказано, даже развязностью
Выглядит, а исправлять уже поздно.
 

1963 сентябрь 22

1964

 
Вдруг
на сцену выбегает паук.
И тогда десять
маленьких балеринок мух
разыгрывают в пантомиме
испуг.
 
 
Они танцуют
грациозно,
всем видом показывая,
как не возможно
избежать
карающего рока.
 
 
Низко ли, высоко
станут они взлетать,
паук
всё равно
их будет хватать.
 
 
Маленькие мушки в пачках
ползли на карачках,
а затем имели успех в сцене:
«Кто над нами вверх ногами».
 
 
Теперь,
когда ясен
недуг
и тех,
кто представляет
существование вещей,
которых в мире
не бывает –
 
 
Я прихлопнул мух
и прогнал паука
без малейшего сожаления.
Тем и кончилось
слегка
затянувшееся представление.
 

1964 январь

 
Машина сбилась со счёта,
внутри щёлкнуло что-то
и прекратилась работа.
Робот вышел из строя.
Однако, после простоя,
он снова пошёл на работу,
подчинясь чужому расчёту.
Поврежденье было пустое,
а леченье тоже простое.
 

1964 январь

 
Слово корчится в муках самовыражения,
От него исходят лучи, убивающие насмерть.
Слово – смертельно для незащищённых от
облучения,
Оно радиоактивно и в процессе распада
причиняет увечье.
Слово напряглось для взрыва, сжалось до
величия белого карлика,
Его масса такой плотности, что не подъёмна
и баснословна.
Слово пышет злобой, скрытой в недрах плоти.
Ради добра, ради добра, ради добра и света,
Ради добра готово слово вылезти из своей
оболочки
И дробиться деленьем, подобно клетке, не
изменяя родового вида.
Оно готово расплавленное само литься в руки
И сквозь пальцы течёт, как время – пространство.
Слово, как орех в кожуре, крепкий, ещё
неизвестно какой на вкус,
Может быть, горький, а, может быть, сладкий,
как запретный плод.
Слово – отрава и целебное зелье,
Прорастающая зелень и смена личин – слово.
Малая песчинка – слово, расширяющаяся
Вселенная – слово,
Ложь и правда – слово, всё и ничто – слово.
И вот оно корчится в муках самовыражения
от притянутого смысла,
Но ему никогда не раскрыть сердцевины –
без слова!
 

1964 май 26

 
У каждого есть недуги
Обременительные для других.
Но почему не поделиться
Собственными тревогами?
У каждого есть заботы
Неинтересные для других.
Но почему их не высказать
Постороннему человеку?
У каждого есть за душою
Воспоминанья о прошлом,
Ненужные собеседникам,
Но такие прекрасные.
И потому одиночество
Непомерно тяжёлый груз,
Который так и не удаётся
Переложить на чужие плечи.
 

1964 август 11

 
В те затонувшие миры,
Где свет в пучине лиловеет,
Доходит торжество игры,
Дух обмирает и робеет.
 
 
От неподвижных кораблей
Взлетает смутное дыханье
Не растревоженных зыбей
И водорослей прозябанье.
 
 
Где от подводных городов
Возносятся чужие шпили –
Не погребённых мертвецов
Мы в смутном мире посетили.
 
 
Там чья-то неземная длань
Корабль из бездны вод подъемлет.
Кому нужна такая дань?
И кто со дна её приемлет?
 

1964 ноябрь

 
Мы уходим в прошлое
И незаметно молодеем.
А со стороны не понятно:
Почему мы смеёмся?
А это нас обступает
Тесный круг друзей,
С прежними странностями,
Часто напускными.
– Будьте здоровы, вечные
Странники нашей жизни!
Располагайтесь свободно!
Давно мы не были вместе.
Вот и довелось в беседе
Скоротать время!..
А со стороны смешно:
Чем старики заняты?
 

1964

 
Пойду странником
По родной Руси.
Песни ищут крыл,
В полёте – сил!
 
 
Дорога! – Дорогам
Конца края нет,
По обочинам всюду
Толчётся народ.
 
 
Пьяным раздолье,
Трезвым – рай.
А кругом вольный,
Как цветник, край.
 
 
С посошком иду,
Пешком по Руси,
С заплечным мешком,
По камушкам…
 

1964–1967

1965

 
Жить без любви я не могу. Венок
Плету тебе из солнечных сонетов
И выхожу предупреждать желанья
В цветущий мир, не терпящий вражды.
Здесь всё тобой полно, всё – повод
Для жизни безмятежной и великой,
А прикрывается любовь словами,
Вот и угадывай по сердцу смысл.
От существа пастушеских идиллий
Не далеко ушли мы, те же тайны
Воображенье пылкое смущают.
Ты у ручья сидишь, а я плету
Венок, и вместе нам привольно,
А на уме блаженные минуты.
 

1965

 
– Если есть у тебя радость – поделись ею
С тем у кого на сердце погреб.
– Уж, я рад бы радостью поделиться,
Только на каждого не достанет,
У меня её самая малость,
Да и ту я ношу в тесной торбе.
– А, ты, вытащи радость на люди,
От взглядов чужих её прибудет,
В тощей торбе она зачахнет,
На виду расцветёт пышным цветом.
– А и впрямь, дорогие, дело,
Любуйтесь на моё счастье!
Пусть само оно в руки даётся,
Пойдёт по вольному кругу!
А вернётся – в ответных улыбках
Круглое и большое…
 

1965 март 22

В.М.

 
Вот каменной десницы
Пожатье – и с одра
Встают они… Дыра
В стене. И небылицы.
Склеп ещё не вскрыт,
Но выход обнаружен
И до надсады нужен
Подкоп под косный быт.
Усильем цепких рук,
Поранив их до крови,
Побег из недр готовят,
И резок дерзкий крик.
Обвал, другой обвал…
Покрыты пылью, щебнем,
С гомоном, со щебетом
Спешат в обман, в провал.
Огонь крылатый высечен,
Летят, им хоть бы что!
Из одного – их сто,
Из десяти – их тысячи.
По страшной кривизне
Скользят без измерений,
Покорны новизне
Острых ощущений.
 

1965 апрель 25

 
Девочка, дочь, мой свет!
Пусть радость всегда где ты,
Пусть там звенит песнь,
Пусть там растут цветы…
 
 
Солнце вноси с собой,
Радость, тепло и свет.
Пусть же, где нет любви,
Там и тебя нет.
 
 
Девочка, дочь, мой свет!
Чистой души уют,
Многие, многие ждут,
Там, где тебя ещё нет!
 

1965 сентябрь 11

В.М.

 
Куда как рвалась на простор
Живая мысль – раздуть костёр,
Воспламениться и лучами
В тревожном мире разойтись,
Но всё осталося словами.
Пред сжатием, душа, смирись!
Сужаются плотней порывы
И масса так уплотнена,
Как будто прочная стена
Мир отделила. Стали лживы
Законы косности глухой.
Уж боль глумится над тобой
И в муках удлиняет бремя.
Для тех, кто в страшной пустоте
Приблизился к такой черте,
Навек остановилось время.
 

1965 октябрь 4

 
Голые люди, как блохи,
Скачут по телам богов.
Голые люди берут луки
И в чащу бегут на охоту.
Лес полон птиц и зверей.
Скачет с толпами за богами
С воплями чёрный народ,
Из под рук добычу берёт.
Изгибы тела молодого
В наскальной живописи узнаю.
Красивы воины в бою,
И жертва дымящаяся готова.
Люди и боги все дни на охоте.
Трудно богам без людей.
Боги карают и милуют,
Люди их чтят и едят.
Голые люди, как блохи,
Скачут по телам богов.
 

1965 октябрь

 
Не живи, как хочется,
А живи, как можется! –
Мудрая пословица.
Что ж, от неё корёжится,
Мысли стали куцыми,
Серыми, постылыми,
Не с кем мне померяться
Последними силами.
Ходишь, как потерянный,
Хочется да колется,
На замке все двери,
Работа не спорится.
Видно скука лютая
Стережёт, не тупится,
Каждая минута –
Подлая преступница
Может и отступится?
Что ей имя-отчество?
Не живи, как можется,
А живи, как хочется.
 

1965 октябрь

В. Хлебникову

 
Невнятно он вещал с эстрады,
От велий тихости смущён,
Не сами шли похвал награды.
И загодя предвосхищён,
Был жертвою толпы,
Ревущей в час заклания.
Внимали разума столпы
И те, кто разумом тупы,
И чадно тлели чаянья.
Зал открытой пастью ждал
Косноязычья… Бережно,
Не замочив ноги, ступал
По воде, от бережка…
Не трудно было потопить
Его глумленья валом.
Но, чтобы юного сломить,
Всех чуждых воль не доставало.
Жила в нём дерзость открывателя
И скромность мудрого провидца,
Добром он привечал читателя,
Крылом укрывшись, словно птица.
Чуть слышный лепет… После,
В рост взмах рук: – Ну, и так далее…
А как он перебросил мост
В грядущее – видали?..
 

1965 ноябрь

1966

 
Небо – множество огней,
Раскалённых до мерцанья,
Будто поприще очей,
Излучающих сиянье.
Падает чуть зримо свет,
И в ночном круговороте
Звёзд, тревоги смутной нет,
Я и сам давно в полёте.
Бездна сердцу не страшна.
Растворён в безмерном своде,
Чувствую, что тишина
И меня захороводит.
В непроглядной темноте
Различаю я скопленье
Искр, несомых в пустоте
В непонятное смещенье.
И душой не возмущён,
Весь открыт для созерцанья.
Космос в душу обронён
Нам крупицей дарованья.
 

1966

В.М.

 
Был солнечный и погожий
День на прочие не похожий.
Вкрапливался он в сознанье,
Как неустойчивое припоминанье.
День имел не общие приметы,
Вскоре выпали из памяти предметы,
И остались на поверхности сдвиги,
Поделённые воображением на миги.
 

1966 апрель

 
Материализованные бесы
с ухмылкою проходят среди нас.
Они вторгаются в привычный обиход
дурною диалектикой распада.
Их можно отличать по темноте
глухого, инфракрасного свеченья.
 

1966 июль 3

В.М.

 
Пусть расстоянье разделяет нас,
Привычные смещенья перспективы
В воображении бывают прихотливы,
Предметы различаем мы на глаз.
 
 
Года живём под смутным игом встреч
Навязанных в пути пересечений,
И трезвый ум не в силах от влечений
Нас своевременно на сходах остеречь.
 
 
Всё ближнее созрело для утраты,
Всё дальнее стремится в обиход,
Мы втянуты в сплошной круговорот
И в месиво природы грубо вмяты.
 
 
Не то, что можем мы окинуть взглядом,
А то, что видим, то бытует рядом.
 

1966 октябрь

1967

 
В пути я вижу Царство Матерей –
Неистощимое глумленье пола
Над хрупкою организацией своей –
То оргия любви и произвола.
В неистовстве зачатий тяжелы,
Всегда беременны и плодоносны,
Они, как горы, проясняются из мглы
И в неподвижности слепой несносны.
Перерожденья медленный процесс
Вершит в природе жертвенное чудо.
И не созреет тайный плод, покуда
В них к окружающему меркнет интерес.
Неистощимая пора деторожденья!
Они не терпят устали в своей
Неистребимости желаний и скорбей.
Немею благостно от одного виденья
Торжественного Царства Матерей.
 

1960–1967

В.М.

 
Перед живым свечением души
Погружены привычно в созерцанье,
Мы повторяем будто заклинанья
Слова любви и преступаем рубежи.
 
 
А в памяти натруженной свежи
И суетливы, вопреки желанья,
Умершие приходят на свиданье.
Свеча горит, как жертвенник, в тиши.
 
 
Моление живых из мрака вырывает
Мельканье душ, и пламя там мигает
От колебаний воздуха. – Завет
 
 
Не преступи! – Минувшее тлетворно,
Но доброму вмешательству покорно.
То предки к нам слетаются на свет.
 

1967 март 24

 
– Беги!
– Бегу!
– Лови!
– Ловлю!
– Застынь! –
мгновению велю.
Вот: настигаю.
Вот: ловлю.
Но Хлоя вырвалась. Она
Быстра как свет. Обнажена.
Вся собрана. И как струна
Напряжена:
– Беги! Лови!..
– Бегу,
но длю короткий миг,
Одуматься в нём
не могу.
– О, Дафнис,
что же ты,
лови!
– Я тут!
– Я рядом!
– Я настиг!
 

1967 март 20

 
Был замкнут в форме.
И куда бы не устремлял свой бег,
Всё в том же порочном круге
Метался, вырваться не волен.
В спокойствие тупое погружён,
Сидел, на каменное изваянье
Похож, – и погружался в землю,
Когда легла ему на плечи тяжесть.
С ним говорили, он речей не слышал,
Был заключён в себе, свет поглощал.
Стеснён сознаньем, косный, без отдачи,
Созревший для последнего свершенья,
Не изменяясь, пребывал он в форме.
А ветер обметал с лица листву
Усталости и обдирал личины,
Что проступали на поверхности годов,
Потом сникал… Давным-давно дриады
Покинули ветвистые деревья.
И лишь могучий бык, боднувши камень,
Будил раскатистое по округе эхо.
 

1967 декабрь

 
И человек – модель богов устаревает,
Игрушкой выглядит бессмысленной, негибкой,
И в неподвижности греховной застывает
Эдип, мучительною сокрушён ошибкой
Пред Сфинксом, красоты необычайной,
В звериной сущности женоподобном.
Как обойдётся он с порочной тайной,
Охвачен страхом низменным, утробным?
Мир Матерей из вечности восстанет,
В нём взвоет скорби естество мужское.
Любовь его истерзанным застанет
С мечтою непостижной о покое.
И если мир стал мрачным пепелищем,
А червь сомненья смертным гладом точит,
Он ослепит себя. Бездомным нищим
Уйдёт бродить под тёмным кровом ночи.
 

1967 декабрь

 
– Когда бы мне, душа родная,
Нашлась стозвучная в ответ!?
– Но если ты не звуки – шумы
Одни способен извлекать,
Какие отзвуки ты будишь,
Нестройный порождая гул?
Друг мается, изнемогает
Под гнётом пагубной тоски.
Будь сам отзывчив, и тогда
Откликнется душа родная.
Будь сам стозвучен, и тогда
Наполнится ответным строем
Гармоничная душа.
 

1967 декабрь

1968

В.М.

1.

 
Из преисподней, из мрака
Вырывается луч света –
Персефона рождает Загрея.
Стебель, как рог, пробивает
Каменистую почву,
И встают молодые побеги,
Набирая буйную силу.
Бог, как бычок молодой,
Норовист и породист,
Зевса могучего он ипостась,
Горд им родитель.
Страсти ада и громы неба
В нём щедро смесились,
В росте рвутся наружу.
Равного нет ему по дерзанью,
В скрытом виде, приемля форму,
Он копит славу…
 

2.

 
Гера кличет титанов, и сходятся вместе
Для кровной мести косные пращуры.
Обманно дарами прельщают Загрея,
Подкупая доверье грубой лестью.
Для безопасности приняты меры,
По наущенью Геры снята стража.
На пустые приманки ребёнка сманили,
Завлекли, оттеснили, ликуя, под своды:
– Дичок ты, беглый! Бычок ты, белый!
Прямой и смелый, плющом повитый!
 
 
Загрей юный,
Обнаженный
Стоит пораженный
Посреди круга.
Он видит:
 
 
Первые в роде творят заклинанья,
Обряд возлиянья вина совершают,
Лица скрыли звериные маски,
Беспутны в пляске телодвиженья.
 
 
А мальчик чистый,
Преображенный,
Стоит пораженный
Посреди круга –
В свете.
 
 
С диким воплем, смутны от страсти,
Раздирают на части жертву титаны,
Рвут руками, грызут зубами,
Терзают ножами нагое тело Загрея.
 
 
Глохнут в страхе под сводами звуки,
Рты и руки в крови у титанов.
 

3.

 
И сказал Зевс: Отныне
Вечен бог, обитающий
В любом поедающем
Тело –
И пьющим
Кровь его!
Бог умирающий
И воскресаемый
В духе,
Бог воскресающий
И пребываемый
В ткани
Соединений и сочетаний
Плоти!..
 

1968 январь

 
Мне было неожиданно тревожно,
Как будто я украл вчерашний день
И сбыть его знакомым невозможно,
И уничтожить потихоньку лень.
Одну лишь непроветренную скуку
Он нагнетал недужный и чужой.
Я вывернул его – внутри пустой,
Он чем-то липким вымазал мне руку.
Противно стало мне. Я выносил
Его на улицу и оставлял в подъезде.
Он возвращался вновь и, как возмездье,
Со мною рядом неопрятный жил.
 

(1959) 1968

 
Мы целое до той поры дробим,
Пока не станут сами дроби целым,
Раздельным, бытие обретшим телом,
И с той поры предмет непостижим.
Не так ли, из бесчисленных монад
Слагаются несходные предметы?
Духовной сущностью их множества согреты,
Вступают в предопределённый ряд.
Вселенная, как организм живой,
Была и есть сверхчувственное тело,
Не сознающее начала и предела,
Вмещает всё и движима собой,
Так мыслит человек, поскольку он
Хранит подобие и в форму заключён.
 

1968

 
Сбиваю оковы с омертвелых слов,
Настойчиво, упрямо, видя в этом
Немыслимом труде от бед спасенье:
А, вдруг, заговорю на многих языках,
Пойду к поганым, и меня поймут,
Язычники сердца свои откроют.
На топком месте забиваю сваи
И ставлю дом походный на юру.
Как руки огрубели, как спина
На воле выпрямилась, всё весомей
Становятся слова. Я ощущаю
Земную тягу, будто Святогор.
Готов поднять, но в землю увязаю,
И отступиться больше не могу.
 

1968

 
Сидели с Паном мы, держал цевницу
В руках он, волосы его седые
Напомнили мне об ушедших годах.
– Не огласить ли нам долину песней,
Не поразвлечься ли игрой старинной?
Что, ежели, в ладах согласие с природой
Вновь вызовут и голос наш, и пальцы?
Но проводов натянутые струны,
Но грохотанье трактора в низине,
Но мчащиеся спешно электрички
И шум, и выхлопы аэроплана –
Сбивают нас на непривычный строй.
Переглянулись мы, смущенье поборов,
Пан отложил цевницу, он хохочет:
– Другие времена, другие песни!..
А летний зной, как прежде, разморил.
 

1968 апрель

 
Как жалит жёлтой змейкой
Прирученный огонь!
Пощады нет, спасенья нет,
Не жди, когда замрёт!
Вот приворотный уголёк,
Скинь на него скорей тоску!
Та змейка с жаром уползёт,
И пламя вспыхнет на ветру.
И жадно будут языки
У ног зализывать траву,
И долго в сердце яд огня
Любовью переменной тлеть.
 

1968 апрель

В.М.

 
Мы включены в поток метаморфоз,
В круговорот растений и животных –
И сны неорганического мира
Тревожат нас. Век копим и растём!
То шелестим листвою, как деревья,
То птицей пролетим, то зверем
Промелькнём, то ляжем косным камнем,
Как тут не бейся, глыбы не свернуть.
Взрывная сила чувств освободит
Вглубь втиснутую массу, и от сердца
Потянутся взволнованно побеги
Любви, увенчанные щедрым цветом,
Тогда пойдём и наберём букет,
А память совпадения подскажет.
 

(1958) 1968 май

1969

 
Умилилася душа,
И от гибельного тела,
Не подумав, отлетела,
И летала, мельтеша
Крылышками, что невзрачны,
Но проворны и прозрачны.
Подхватил воздушный ток
И понёс её по воле
Случая за лес, за поле,
Будто беглый огонёк.
Время для души отпало.
Вдруг она затрепетала:
– Где же тело? Где оплот
Жизни, дом обетованный?
Труп покинутый, желанный?
Душу оторопь берёт,
Ищет, стало невтерпёж,
Даже пронизала дрожь.
Видит: тело бездыханно
Распадётся скоро в прах.
Тут душа благоуханна
Уместилась в головах,
Погрустила, пожалела
И вошла покорно в тело.
 

1969

 
Подходит возраст – дня уборы
Осенней свежести полны,
Не умолкают разговоры,
И в прошлое уводят сны.
 
 
Отрадны сердцу измененья
Морозом тронутых кустов
И праздное уединенье,
Подёрнутое тленом слов.
 
 
Преданья сами облетают
Обильным ворохом листвы,
Их мнут в пути и не сметают,
Как память пришлую молвы.
 
 
Вдали прозрачностью одеты
Проходят давние года –
И далеко видны просветы,
Где мы не будем никогда.
 
 
Прекрасное проходит мимо,
Не удержать, не обхватить.
Но что в душе навек хранимо,
То суждено и, может быть…
 

1969 сентябрь

 
Жив Гельдерлин… К титанам
В горы идёт он… Колкий
Шиповник никак не удержит,
Цепляется за полы одежды
И сыплет кровавые лепестки.
Тому всё нипочём, кто безумен:
Высота не пугает, с кручи
Озирает он скромные селенья,
Иногда смеётся, иногда плачет.
Титаны слышат его, но бессильны,
Они не могут придти на помощь,
Сами взывают к нему о помощи
Гулкими колебаниями почвы,
Подземными толчками и стонами.
 
 
Умерла Диотима… Один он,
Бог его покарал безумьем,
Глухи друзья к его немощам,
Но, впритык, подступила Греция.
Плещется у ног лазурное море,
Коней Посейдона слышно ржание,
Он погружает ноги в бездну
И моет их, моет над пустотою.
По крутым, нехоженым тропам,
Где скачут дикие козы,
Идёт Гельдерлин упрямо,
Без малейшего содроганья,
Несёт свою скорбную ношу.
Каждый помнит его и кормит,
Он причислен к лику бессмертных.
Но откуда встала преграда
Между ним и людьми? Не в силах
Постигать они тёмные речи,
Прорицанья его и стоны.
 
 
Жив Гельдерлин… Превратность
Судьбы с лихвою изведал,
Побеждённый – стал победитель,
Несвободный – всегда свободен.
Сходит медленно с гор в укромный,
Обсаженный тисами домик,
И там, позабытый смертью,
Ждёт рассветного часа.
Ночь проходит в долгих страданьях,
Сходят к ложу его полубоги,
Они душат безумца в объятьях,
Делят с ним посмертную славу,
А ещё глядит Диотима
В глаза ему с тайной мольбою,
И кричит Гельдерлин от страха,
От страсти придушенным криком.
 

1969 декабрь 14

 
Благотворная природа
В первозданной красоте
Человеческого рода
Потакает срамоте.
 
 
Где густыми деревами
Сплошь облеплена скала,
Беленькими червячками
Извиваются тела.
 
 
Бесы, люди и животные,
Позабывши про сором
Ищут травы приворотные
Путь в Гоморру и Содом.
 
 
Будто пьяные силены
Бродят ражие мужчины,
Лезут в бочку Диогены
В поисках первопричины.
 
 
Здесь любое бытие
Держится на острие,
А каждое отверстие
Вызывает действие.
 
 
Прорастает буйно уд,
Как дерево кудрявится,
Коль цветочки зацветут,
Ягодки появятся.
 
 
Будем бегать нагишом
Уподобимся скотам,
Право слово, хорошо,
Прикрывать не нужно срам.
 
 
Проскакали табуны,
На них нагие скакуны,
Едут задом наперёд,
Смерть проклятых не берёт.
 
 
Ходи в петлю и в сарай,
Жеребца там выбирай,
И сквозь воду и огонь
Вывезет крылатый конь.
 
 
Для одних господни страсти,
Для других любовные,
На виду срамные части,
Спрятаны духовные.
 
 
И отшельники святые,
Во пустынных местах,
Измождённые и злые,
Испытывают страх.
 
 
Не идут на ум молитвы,
Жалят насекомые,
Бесы вышли для ловитвы,
Старые знакомые.
 
 
Бесы кинутся стремглав,
От них пощады не ищи,
Носы как дрель, и как бурав,
И как железные клещи.
 
 
В обиходные предметы
Бесы рядятся подряд,
Иглы, лезвия и пилы
Из промежностей торчат.
 
 
Бесы просто уникальны,
Свой для каждого греха,
А иные музыкальны,
Поддувают как в меха.
 
 
Играет бес на скрипочке,
Два задом в трубы дуют,
Девочки на цыпочки
Встали и танцуют.
 
 
За ноги тонкие берёт,
Будто скрипочку кладёт,
Бес смычком по телу водит,
Дико девушка орёт.
 
 
Девки в озере сидели,
Промеж ног болтался бес.
Они хором загадали:
– Как бы глубже не залез!
 
 
Заглотила рыба уд,
Ну, какая радость тут,
Если жизненные соки
Бесы похоти сосут.
 
 
Одной – смех, другой – грех,
Одной – зуд, другой – блуд,
Оголились, остудились,
В толк остуды не возьмут.
 
 
Чернокожие Мурины
Белых девок тискают,
Те глядят на образины,
И от смеха прыскают.
 
 
Похотливо к парням льнут
Розовые девочки,
Когда за грудки их берут,
Они припевочки поют:
 
 
Не выкручивай рук,
Не заламывай ног,
Я сама созрею вдруг
И раскроюсь как цветок!
 
 
Оскверняют блудом склепы
Парочки дебелые,
До чего ж у них нелепы
Жопы перезрелые.
 
 
Бес попутал и пошёл,
Его пленила задница,
Насадил её на кол,
Пускай себе дразнится!
 
 
Пышнотелые блудницы
Вылупились из яйца,
Бесы лижут ягодицы,
Клохчет рядом курица.
 
 
Жабы груди им сосут,
На тугой живот ползут,
Трутся, млеют, ищут губы –
Поцелуй бесовский груб.
 
 
Сколько в лютой страсти скорби,
Зла в греховном хохоте.
И гомункулусы в колбе
Предаются похоти.
 
 
Что от бога, что от беса
Знать нам не положено,
Век живи для интереса,
Земля – унавожена.
 
 
Не зря природа ликовала.
Обманная тайком
Она грешников слизала
Шершавым языком.
 

1969