Текст книги "Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы"

Л.П. Миндовскому

 
Хриплый стон, и груди колыханье,
А затем покой глубокий и ровный.
Отлегли печали и страданья,
И открылся путь для покаянья,
Как исход от суеты греховной -
И в конце пути: Престол Господень.
 
 
На земле одно худое тело –
И слезами залиты глазницы.
В них земная скорбь отяготела,
Покидает он и дом и дело.
И душа взлетает легче птицы.
 
 
Светлый дух его над нами в полдень.
 

1942 апрель 14

1.

В.М.

 
Душа была осуждена
Все дни в неверии томиться,
Я ждал, что солнца свет затмится,
Глухие встанут времена,
 
 
До неба вырастет стена,
И будет божий мир темница,
А всё, что прожито вменится,
Во грех – и не сбылось, жена.
 
 
Тебя до времени скрывало
От грешных взглядов покрывало –
И я по тысячи примет
 
 
Постиг, что ты моя Изида.
От сердца отлегла обида.
Был от Саиса ясный свет.
 

1942 май

2.

 
Жадно травы влагу пьют,
Тянут стебли свои…
И дальше, дальше всё бегут
Торопятся ручьи.
 
 
Мне и сегодня снятся ручьи,
Жаворонки в полях,
Клейкие почки на тополях,
Ночные слёзы твои…
 

1942 май

3.

 
Жена моя, одиноки,
Печальны твои вечера.
Как тень, удлиняются сроки
От пройденного вчера.
Трудно по долгой тени
Судить о скором конце.
Во сне – скрипят ступени
На твоём крыльце…
Во сне – кусты сирени
Стоят в цвету…
Дни войны жестоки
Несут они суету.
Молись, чтобы минули сроки,
Богоматери и Христу.
 

1942 май

М.В. Нестерову

 
Есть в тебе, что-то девичье
Отрок Варфоломей,
Богобоязненный, кроткий,
Утешенье семьи своей.
 
 
Лица твоего линии
Тонкостны и просты.
Сложены в крестное знаменье
Детские персты.
 
 
В белой льняной рубашке,
Стройный, как стебелёк,
Ты потянулся к небу
Горнему, пастушок.
 
 
На загорелом личике
Глаза, как васильки,
Берёзками и рябинками
Убран берег реки.
 
 
Где ты увидел схимника?
Что он сказал тебе?
Сбудется воля Господня
На твоей судьбе.
 
 
Вестью небесной обрадован,
Держишь ты образок.
Русь широко раскинула
Сеть своих дорог.
 
 
Славит земля святителя.
Но тихо в душе твоей,
Кроткий, богобоязненный,
Отрок Варфоломей.
 

1942 июнь 7

Бирюлёво

 
Знаю, долго будут сниться
Бирюлёвские поля,
Примелькавшиеся лица,
Скудная, в цветах земля.
 
 
За оградой куст сирени,
Над деревней – облака,
От которых пали тени,
Словно на душу тоска.
 
 
Одинокий созерцатель,
От души я верить мог,
Что увижу Богоматерь
У просёлочных дорог.
 
 
Там, где жаворонки в небо,
К солнцу устремят полёт,
Ест она свой ломоть хлеба,
Ключевую воду пьёт.
 
 
Крестным знаменьем готова
Осенить от бед Москву.
Слышу я святое слово,
Тихой радостью живу.
 
 
И лишённые движенья –
Застоявшиеся дни
Длительного униженья –
Сердцу дороги они.
 

1942 июнь-июль

Бирюлёво

 
В Духов День посади берёзку –
Застенчива и скромна,
Словно девочка, будет она
Примерять то одну, то другую серёжку…
Пусть кора у неё и темна,
Срок придёт, блеснёт белизна
По стволу её вешней порою.
Зелёные ветви свои
С любовью на плечи твои
Положит берёзка, красуясь листвою.
И едва коснутся листы
До щеки, улыбнёшься ты,
Утешен лаской живою.
 
 
Быть берёзке твоей сестрой.
 

1942 июль 7

1.

 
У русской земли есть воины
Могучие, как Пересвет,
Схимы они удостоены,
Молча хранят обет.
 
 
Скромные, в тихой обители
Живут богатыри,
Где седенькие святители
Молятся до зари.
 
 
И не поймут многие,
Кем светочи зажжены? –
Пока не настанут строгие,
Суровые дни войны.
 

2.

 
У русской земли есть святители,
Которым не ведом страх,
Строят они обители
В непроходимых лесах.
 
 
К Сергию чудотворцу
Ходит бурый медведь,
Тянется старец к солнцу
Душу живую согреть.
 
 
Молится полон достоинства
За подневольный народ,
С князем небесное воинство
Благословляет в поход.
 
 
Древних поверий ревнители
Летопись битвам ведут.
Воины и святители
Родину берегут.
 

1942 июль-август

«…Ты мой сосед, Господь…»

Рильке

 
Ты мой сосед, Господь! За тонкою стеной
Я различаю каждое движенье.
Сын человеческий, своё преображенье
Ты искупил жестокою ценой.
Но смерть была не в силах побороть
Того, кто принял добровольное страданье.
И на кресте, живущим в назиданье,
Ты допустил распять не дух, но плоть.
Как я люблю тебя, Господь! И скоро
Войду к тебе, ты мне откроешь дверь,
Когда стучать я буду – и поверь,
Не уклониться нам от разговора.
Я докучать не стану просьбами, к чему? –
Мир без того богат, дух без того возвышен,
А я уверен твёрдо, что услышан
Тобою буду и завет приму.
 

1942 июль

 
Ущербны дни, плетут, как пауки,
Свои тенета, и в сетях тоски
Запутываюсь я… Душа покоя просит,
И нет его, единый миг уносит
Всё, что в систему стройную сложил,
Что уберёг, как скромный старожил
От недруга коварного и злого,
От глаза дерзкого и от дурного слова.
 

1942 сентябрь – октябрь

 
Вот и сегодня чутко дремлет Пан.
От скошенной травы плывёт дурман,
Кружащий голову. Игру свирели
Неповоротливые думы одолели.
Над спящими деревьями видна
Ущербная, холодная луна.
И теплится приветливо у ног
Неприхотливый, голубой цветок.
 

1942

 
Потопило лихое горе
Все лазоревые цветы,
Не оставило не единого
На проторенном пути.
 
 
Но летели вослед за горем,
Словно птицы, мои мечты –
Клевали его, терзали его,
В конец его извели…
 
 
И взмолилося тогда горе
За поруганную честь –
Отпусти меня, пощади меня
Ради солнечного дня.
 
 
Я живое топчу без устали,
Но лишь стоит мне пройти,
Расцветают цветы лазоревые
Ещё краше на всём пути.
 

1942 ноябрь

1943

 
Были
могильные плиты
отёрты
от пыли,
 
 
чистые сердцем
собрались
друзья
на погосте.
 
 
– Господи,
дай нам услышать
счастливые
вести,
 
 
наши бокалы
расплавленным
солнцем
наполни.
 
 
Долго ли
пьяное солнце
в хрустальном
бокале
 
 
искриться будет,
врачуя нам
души
лучами?
 
 
Разве мы
знаем,
покорно склоняясь
к закату?
 
 
Разве мы
помним
измученным сердцем
невзгоды?
 
 
Тяжкое бремя
ложится
могильной
плитою.
 
 
Время расчистит
рукой
дружелюбною
плесень,
 
 
мшистые камни
зальёт
золотистою
влагой,
 
 
там мы
и встретим
любимого друга
и брата.
 
 
– Добрый,
наполни бокалы
живительным
светом!..
 
 
– Нежный,
упейся
до одури
солнечной лаской!..
 
 
Видишь,
от сердца
виясь,
потянулись побеги,
 
 
переплелася
зелёная
буйная
поросль.
 
 
Закатное солнце
коснулось
до края
бокала,
 
 
хрусталь
просветлённый
ответствовал
радостным звоном.
 
 
Далёкое детство
звенело
серебряным
смехом.
 
 
Прожитые годы
гудели,
как звон
колокольный…
 

1943 январь 27

 
Трудолюбивая, как пчела,
Душа хлопотливо собрала
Мёд душистый в полные соты
И отдыхает после работы.
 
 
Но только солнце по утру встанет,
Оно за работой пчелу застанет.
Так и душа, пребывая везде,
Истину обретает в труде.
 

1943 март

 
Где твой Саис, возлюбленный? –
Спрашивает душа.
Вот – мой Саис, вот – мой Храм,
Нерукотворный Дом.
 
 
В горнем Храме кто с тобою? –
Спрашивает душа.
В Храме моём, в Доме моём
Сердце моё – Жена!
 
 
Кто идёт по ступеням в Храм? –
Спрашивает душа.
Вешний день, вечный мир,
Солнечный свет – Сын!
 

1943 март

 
Кроткий ангел, не человек
Поселился в лесной глуши,
И струится солнечный свет
От его просветлённой души.
 
 
Вот он старенький и седой,
Со следами страстей и битв,
Собирает душистый мёд,
Тихо шепчет слова молитв.
 
 
То не ангел, но человек,
До конца испытавший судьбу,
И чужды суетливые дни
С честью кончившему борьбу.
 
 
Неустанным, долгим трудом
Он возводит мысленный храм.
Отлегла от сердца печаль,
Только радость гнездится там.
 
 
Кроткий ангел и человек,
Вкупе спаянные огнём,
Зажжены словно две свечи
Восковые пред алтарём.
 
 
На одежде из грубого льна
Золотые легли лучи –
И звенят у старца в руке
От господнего рая ключи.
 

1943 июль

 
Прекрасна золотая старость,
Когда над старческими сединами
Не властно сокрушительное время,
Когда рисует давние приметы,
Прозрачная, как воздух, память,
И каждый абрис с точностью намечен,
Но поглощён неуловимой дымкой.
Ещё не тронуты холодным дуновеньем
Стоят недвижные вдали воспоминанья,
И к ним ведёт по живописным склонам
Извилистая, лёгкая тропинка.
Склоняя сердце к дальним переходам,
Она становится неуловимой гранью
Между действительным и отошедшим миром.
И разве могут быть помехой годы
В чудесном мире, где границы стёрты?
 

1943

 
Податель благ, животворящий свет,
Тобою воздух утренний согрет.
С Востока тянутся, незримые в ночи,
Как сотни рук, подвижные лучи.
Листами вешними трепещут дерева,
От сна приподнимается трава,
И как туман, подъятая роса
Поит душистой влагой небеса.
Благоухание цветов, жужжанье пчёл,
Жилой дымок вблизи лежащих сел,
Лес, отодвинутый стремительным жильём,
Поля, возделанные длительным трудом,
Изгибы рек, немолчный гам ручьёв
И миллионы птичьих голосов –
Всё славит солнце, от его лучей
Ждёт ласк живительней и горячей.
Лишь человек, встречающий восход,
Свои хвалы разумно воздаёт,
Вплетая голос в монолитный хор,
В стозвучный, Бога славящий собор.
И не с тобой ли, кроткий Серафим,
Мы на молитве утром предстоим?
 

1943–1945

 
Разве не был
белым звоном,
над земным
плывущий лоном,
Свет текущий
шумно, зримо
к узким дланям
Серафима?..
 
 
Разве не был
белым, белым,
над простёртым
старым телом,
белым, белым,
полным звоном,
луч скользнувший
по иконам?..
 
 
Разве не был
серебристым,
белым, белым,
звонко чистым,
луч, упавший
с мерным звоном
в лад медлительным
поклонам?..
 
 
Разве не был
колокольным,
вечно белым,
вольным, вольным
луч, припавший
тесно, зримо
к узким дланям
Серафима?..
 

1945 декабрь

 
Отче небесный,
спаси меня!..
Очи твои светлые
вижу я …
 
 
Синие колокольчики
звенят в траве.
Днями
с ними
и мне
звенеть…
 
 
Святый Боже,
помилуй нас,
помилуй нас,
помилуй нас!..
 
 
Святый Боже,
помилуй нас,
помилуй нас,
помилуй нас!..
 

1943 август

 
От утреннего холода
Твёрже и свежей,
Облачённый в золото
Солнечных лучей,
 
 
Посетил воитель
С широкими крылами
Тесную обитель
за тёмными лесами.
 
 
Вывел душу сирую
За белую руку:
– Спасу тебя и помилую,
Уйму твою муку!..
 
 
Иди, душа-странница,
В дальнюю дорогу,
Что при тебе останется,
Снеси богу!..
 

1943 октябрь

Муром

1944

 
Монастырки – сосенки
Бегут по склону
К вольному полю.
Зелёные ветви
По земле стелют –
Убежать не могут.
 
 
– Куда вы, сосны?
– Куда вы, сестры?
Стойте на месте!
Тесна обитель,
Небесный воитель
Освободит вас!
 

1943 октябрь

Муром

 
Ты мой светлый жаворонок,
Песни чистые твои
Учит маленький ребёнок
У дорожной колеи.
 
 
И когда он повторяет
Песни чистые твои,
Сердце сладко замирает
От восторга и любви.
 

1945 май

 
Отраден поцелуй разлуки,
Сомкнувший тесные уста.
Родные, ласковые руки
Познали расставанья муки,
А сердце – знаменье креста.
Есть радостное в каждом миге,
Когда ведут одни пути,
Одна судьба, любовь и книги
Дом сокровенный обрести.
И если в горькую годину
Питает душу Дух Святой,
Прими безропотно кручину
И примирися с нищетой.
Ещё тесней разлука сблизит
Войной смятённые сердца,
Не оскорбит и не унизит,
Но будет светлой до конца.
 

1944 февраль 19

Алабино

 
Я видел девочка-душа
Рыдала у костра.
Я подошёл к ней и спросил:
– Что плачешь ты, сестра?
Твоя печаль меня томит,
Она, как штык, остра,
Тупой и рваной раной жизнь
Мне кажется с утра.
 
 
– Не так ли, девочка-душа,
Рыдала у креста
Мария, горестная мать,
Распятого Христа?
 
 
Слова печали и любви
Слетали на уста,
А скорбь была, как горний снег,
И, как хрусталь, чиста.
 
 
Не так ли, девочка-душа,
Рыдали у креста
Три женщины, Марии три,
Любившие Христа?
И тело мёртвое его
С плачем погребли.
 
 
Утешься, девочка-душа,
Лишённая любви!
В холодный и ненастный день
На помощь позови!
Тебя я крепко обниму,
Шепну тебе: – живи!..
 

1944 март 26

 
Не потому ли, что на смерть осуждены,
Мы тесно сближены и все отчуждены,
Друзья и недруги, готовые в пути
Спасти товарища и тут же подвести.
Отдать последнее и обобрать дотла.
Лишённые угла, семьи и ремесла,
Мы, словно накипь, на большом котле,
Наш долг не мыслить о добре и зле.
На разных языках мы говорим одно,
Что перед смертью всё разрешено,
Что на войне для всех один конец,
И кто в душе убийца – молодец.
С утра до вечера готов солдат
То на костре, то на времянке концентрат
Варить, а сытый режется в очко,
Пьёт водку, воду ржавую и молоко.
Желудком мается, страдает от поноса,
И нет ему проклятому износа.
А в темноте, когда глаза смежает сон,
Солдатский начинается Декамерон –
Грубы рассказы, помыслы – жестоки.
А поезд, к фронту убыстряет сроки.
Там из вагонов выброшены в бой,
Мы будем жертвовать для Родины собой.
Страх, отупенье, равнодушье к жизни
И чувство стадное с любовию к Отчизне
Смешаем мы в одно, готовы одолеть
Врага или достойно умереть.
 

1944

 
Всё, как прежде, бывало
В старом доме твоём –
Только дома не стало,
Для живущего в нём.
 
 
Всё как прежде покойно
Подошла тишина,
И склонилась покойная
В белом платье жена.
 
 
Всё как прежде, не стало
Только жизни одной.
И душа, что устала,
Отошла на покой.
 

1944 октябрь 22

 
И я провёл с тобой в санбате
Тревожную, большую ночь.
Нетранспортабельный, в палате
Лежал ты, я не мог помочь.
Я только мог склониться низко,
Подать тебе глоток воды
И жизни краткие следы
Запечатлеть в колонках списка.
 

1944 октябрь

Ягдбуде

1.

 
Перстами не разыгранный прелюд
Словесную отыскивает форму.
Рассудок чутко определит норму,
Звучанья точный смысл приобретут
И воплощенье в образах найдут.
Так голубям несут в пригоршне корму,
Они слетаются и радостно клюют.
 

1944 декабрь

2.

 
Сказания о доме, о семье
Порой библейский смысл приобретают.
Пророки сыновей мне обещают,
О дочерях рассказывают мне.
С пророками я восседаю на скамье.
Меня, как ствол, побеги оплетают
И до вершин ветвями достигают.
 

1944 декабрь

3.

 
В своих симфониях Чурлянис воплотил
Однообразие литовского пейзажа.
Всё видимое в красках растопил,
Мир призраками мысли населил –
И любовался красотой миража.
А над его душой стояла стража,
И, кажется, он никогда не жил.
 

1944 декабрь

4.

 
Они загнали быстрого оленя
В пустынный лог, и меткий автомат
Сразил его. Веселье для солдат
Топтать старинные немецкие владенья.
– Осла убили!.. – громко говорят.
Рога ветвистые и мутный взгляд
Запоминаю, как стихотворенье.
 

1944 декабрь

1945

 
Иглы
света.
 
 
Звёзды
снега.
 
 
Впереди:
 
 
в лицо мне дует мокрый снег…
 
 
Позади:
 
 
заметённые следы
и осколками слюды
чуть
подёрнутые лужи…
 
 
Весь
от стужи
изнемог.
 
 
Синий
снег
сбивает
с ног.
 
 
Свежий ветер, колкий снег. Кто по имени зовет?
 
 
Гнутся низенькие ели,
за оградой
присмирев…
Иглы
света.
 
 
Звёзды
снега.
 
 
Чужеземные метели,
чужестранные дороги,
оглушительный напев:
 
 
– Терем, терем, теремок,
а кто в тереме
большой?..
 
 
Ветра вой.
 
 
Снегопад.
 
 
Скручен.
Смят.
 
 
Свят!
Свят!
Свят…
 
 
– Мышка-норушка,
лягушка-квакушка!..
 
 
…Господь Саваоф!..
 

1944 декабрь – 1945 январь

 
Как маятник колотится
Один и тот же ритм
И гонит однозвучную
Вереницу рифм.
Отхлынет и воротится,
И снова тут, как тут,
Как будто, песню скучную
Молоточки бьют.
 
 
Когда из одиночества
Я выберу пути,
Которыми привольно
И радостно идти.
Нет имени, нет отчества,
Прозвания, числа…
Перестань, довольно!
Вот и жизнь прошла.
 

1945 январь

Венцловишкен

 
Все дни, как древний иудей,
Я провожу в глухой пустыне
В мечтах о Родине своей,
И о поруганной святыне
Вздыхаю в темноте ночей.
 
 
Сраженный поступью войны
О месте своего рожденья,
О жизни, о трудах жены
Слагаю скромно песнопенья
И вижу радостные сны.
 
 
Еврея не покинет Бог,
Не испугают испытанья,
И твёрдо ступит на порог,
Когда минует срок изгнанья.
 
 
И потому, как иудей,
Я свято берегу приметы,
Сокровища души моей;
Предания старинных дней,
Ненарушимые заветы.
 

1945 январь

Венцловишкен.

 
Ночь,
мне больше ничего не надо,
только
ласку рук твоих
сильнее ощутить.
Ночь,
что может быть
полнее взгляда
звёзд твоих?
Скажи,
что может быть!?
 

1945 февраль

Венцловишкен – Мансфельд

 
Высокий летописный свод
Открыт, как небо, надо мною.
Ладья узорная плывёт,
Гонима голубой волною.
 
 
Однообразный плеск воды
Движенью времени созвучен.
И золото течёт с излучин,
Чуть прикоснусь веслом звезды.
 
 
В двойной пучине без конца
И отражение бездонно.
И только древняя икона
Ещё хранит черты Творца.
 

1944 ноябрь – 1945 февраль

Мансфельд

 
Та египтянка молодая,
Душой бессмертной обладая,
Покорно спутника ждала,
Ресницы длинные сурьмила,
Привычно волосы синила
И лотосы в ручье рвала.
Одежды грубого холста
Свободно тело облекали,
В кармин окрашены, уста
Слова любви изобретали.
– Как птица залетит в силок
И в нём останется пленённой,
Так для тебя, мой брат влюблённый,
Затянут туго узелок.
Что может быть полнее счастья,
У всех, как притча, на устах,
Звенеть, как кольца и запястья,
Как серьги, медные в ушах? –
Одна любовь, одно стремленье
Найти по духу воплощенье
И жить, и мыслить заодно.
Накрыта скатерть–самобранка,
В кувшине красное вино,
И смотрит зорко египтянка
В ту даль, где солнце зажжено.
 

1945 февраль

Мансфельд

WM

 
Ход реминисценций
Душе моей знаком.
Поэзия, как средство,
Войти чуть слышно в дом,
Поднять неторопливый
Давний разговор,
Пока поёт болтливый
Старый самовар,
Пока сверчок за печкой
Стрекочет о любви
И поведать хочет
Домыслы свои.
От большого сердца
Отчий дом светлей.
Ход ременесценций
И тебе знаком…
 

1945 февраль

Мансфельд

 
Безумье синими глазами
Опять следит из-за угла,
И, как под острыми ножами,
Душа в тревоге замерла.
 
 
Мне речи жадные знакомы,
Они ко мне обращены,
И волосы светлей соломы
Безумью моему даны.
 

1945 февраль

Шарлотенгоф

 
Золотые слитки золота
Он хранил в сыром подвале.
Кованные, под замком,
Сундуки в углу стояли.
 
 
А потом всё это золото
Он любимой подарил,
Потому что больше золота
Ласки милой он ценил.
 

1945 март

Шарлотенгоф

 
Словно накипь стихи о войне,
И когда остывает чувство,
Отлагает привычно искусство
Наши тёмные страсти на дне.
 
 
Кровожадные,
злые уроды
Среди гладких и круглых камней
Притаилися,
стали белей,
И над ними
прозрачные воды…
И нельзя той воды замутить.
Дни плывут, как длинные рыбы.
К роднику припадая,
могли бы
Мы спокойно и медленно пить.
Но душа,
забывая своё
Униженье,
на дно роковое,
Как и прежде
кидает живое
Искрошённое
сердце моё…
 

1945 июнь 25

Аскеrау

 
Не рождённые дети мои
Вы глядите из тёмных кустов,
Вы идёте за мной по пятам
И, подобно душистым цветам,
Расточаете ласки свои…
Я делю с вами ужин и кров
И к чужому веду очагу.
 
 
Только полного счастья отцов
Я постигнуть умом не могу.
Звонкий смех удивителен мне.
Не сержусь я на вашу возню.
 
 
Придвигаю скамейку к огню
И сижу, забывая о сне.
 

1945 июнь 28

Аскерау

 
Мужчина принял полный мир
Животных и вещей,
Как целое – он не дробил,
Не взвешивал – имел.
 
 
Была в согласье красота;
Он содержал в уме
Число и просто жил в раю,
В себе вмещая все.
 
 
Все – это были тьмы, ничто –
Была ночная тьма.
Он закрывал глаза, и мир
Весь замыкался в нём.
 
 
Но женщину размножить род
Бог создал из ребра,
Она не знала полноты,
Все множила кругом,
 
 
В раю животным и вещам
Давала имена,
И повторял за ней Адам
С трепетом слова.
 
 
Он понял, что трещит по швам
Первозданный мир,
Что, расчленив его, потом
Они не соберут.
 
 
И стал он складывать слова,
Чтобы из них возник
Язык, имевший бы хотя
Подобье полноты.
 
 
Слова двойной имеют смысл,
За каждым есть намёк
На вещь, которая в раю
Не в сумме – в полноте.
 
 
Загадку задал нам Адам,
Что если сумму слов
Мы сможем совокупно слить? –
Получим пустоту!..
 

1945 июль

Даркемен

1.

 
Маленькие песни мои
Рождаются сами,
А затем улетают.
Лёгкие, как пушинки,
Плывут по ветру,
И у каждой есть семя.
Если в сердце твоём
Добрая почва –
Прорастут они
В сердце.
 
 
Тысячи песен моих
Находят почву.
 

1945 август

Даркемен

2.

 
Я рассекал
Живую ткань стиха,
Когда хотел
Гармонию поверить,
Но стих дышал,
Он весь благоухал
Доступный лишь
По чувству
И по вере.
 

1945 июль

Гумбинен

3.

 
Одни поэты
Никогда не лгут,
Зато и правды
В простоте не скажут,
Двух слов они,
Как следует,
Не свяжут,
Единым словом
Образ
Создадут…
 

1945 август

Даркемен

4.

 
У меня мечта,
Как зеркало,
Прозрачна и чиста…
У тебя душа,
Как девочка,
Прекрасна и чиста…
 
 
Я несу,
Как отражение,
В сердце моём
Каждое
Движение
Твоё…
 

1945 август 21

Даркемен

5.

 
Я живу крылатыми
Нежными мечтами.
 
 
Все они, как лебеди,
В синем водоёме.
 
 
Все они, как девушки,
В родительском доме.
 

1945 август 22

Даркемен

6.

 
Всё девочка,
Всё ученица,
Как ты умела обо мне,
Оставшися наедине,
Мечтать
И щебетать,
Как птица…
 

1945 август

Даркемен

7.

 
Ночное небо звёзд полно.
Как я люблю рисунок сложный.
На дне души моей тревожной
Безмерное отражено.
 

1945

8.

 
Я буду ждать,
Внимая Деве
Святого таинства
Природы,
Когда заговорит во чреве
Младенец,
И свершатся
Роды…
 

1945 август

Даркемен

9.

 
И созвездья, как сплетенья,
Божьи – смысл и нервы бытия…
И созвездья, как сплетенья
Сущего – который я.
 

1945

10.

 
Упали на мои ладони
Последние вечерние лучи.
– Прощай, мой день,
Так были горячи
И ласковы
Твои признанья.
Я не ищу поступкам оправданья,
Я не бегу
От длительной погони –
Мечты мои,
Как розовые кони,
Как облака,
В последний час заката.
 

1945 июль

Гумбинен

11.

 
Весь я в белом, белом,
Весь я в золотом.
Надо мною
Нежная синева,
Подо мною
Синяя глубина.
Словно голуби
У меня слова.
 

1945 август 20

Даркемен

 
Гипсовой Мадонне
принёс я розу.
Мадонна сказала: – Danke!..
 

1945 сентябрь 1

Даркемен

 
Мир не знал
любви
нелепее,
Чем случайная любовь
поэта.
Словно содрано
с души
великолепие
И положено –
к подножью склепа.
Когда поэт,
опалённый страстью,
Стоит,
как ангел бескрылый,
Кто мешает
подойти Счастью
И просто сказать:
– Милый!..
Он лишь копия
с великих полотен.
У него душа –
голова на блюде.
Даже в страсти, чист и бесплотен,
Он Дух Господен
среди вас,
люди!
 
 
А потом,
двух слов
связать не смея,
Этот небесный
выродок
Будет писать,
что Саломея
Вымолила голову
у Ирода.
Что вы знаете
о любви, люди,
Не желеющие
красок и глянца? –
Лишь поэт
уносит
на память о чуде,
Звенящие
черепки танца.
 

1945 сентябрь 9

Даркемен