Текст книги "Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы"

Н.Н. Ливкину,Н.М. Рудину,

Л.Ф. Жегину, Л.М. Тарасову,

Н.М. Чернышёву

 
Один, восставши ото сна,
Из кошки извлекает искры,
Его и ландыш, и сосна
Вдохновляют искренне.
 
 
Другой живёт, как сибарит,
И жизнью в Лыскове доволен,
Он нюнюфары слов дарит,
Когда с друзьями бродит в поле.
 
 
У третьего с утра мазки
Имеют тайное значенье.
Любой этюд или эскиз
Он пишет вопреки ученья,
Пренебрегая буквой S.
 
 
Четвёртый прозой и стихами,
Как торба тощая, набит,
И часто ходит вверх ногами,
Когда врастает прочно в быт.
 
 
А пятый – божий одуванчик –
Прозрачен, лёгок, невесом,
Всё бегает, как резвый мальчик,
За кашками и за овсом.
 

1958 август

(На даче в д. Лысково)

 
Не ты ли космос Властелин,
На муки обрекаешь тело
И раскаляешь до предела,
И остужаешь до глубин?
Многообразье мирозданья
В любом из нас воплощено,
И духом плотское созданье
До времени наделено.
Подобием живых галактик
Проносимся мы в пустоте,
Где Космос, убеждённый практик,
Уподобляет нас мечте.
 

1958 сентябрь

 
Стоят осенние деревья
В убранстве праздничном своём,
Как бы, от стужи цепенея,
Напуганы небытиём.
Там листья падают со звоном
С прозрачной, страшной высоты,
Но в мерном ритме похоронном
Живые нотки разлиты.
И не страшит нас увяданье
Осенней роскошью ветвей
На рубеже грядущих дней,
Которым есть уже названье.
 

1958 сентябрь

 
Бывает порой, что звуки
Способны мы увидать
И гамму цветовую
На полотне разыграть.
Искусны наши руки,
Пытлив, изощрён глаз –
Отвердевают звуки
И долго тревожат нас.
 

1958 сентябрь

 
Через плотное, литое,
Разноцветное стекло
Я гляжу на прожитое,
Что бессмысленно прошло,
Но осталися картинки
Детства в памяти свежи,
Как последние крупинки
Правды, в пёстром мире лжи.
 

1958?

 
Триединый, вечно сущий,
К нам в которой ипостаси
Светом истины войдёшь?
К чаше тайной хлеб несущий,
Возвестишь о смертном часе,
В горний мир свой отзовёшь?
Слыша глас наш покаянный,
Примечая нищету,
Светом правды осиянный,
Поразишь ли темноту?
И когда пронижет члены
Кровной влажностью любовь,
Мы постигнем перемены
Плотских избежав оков,
Прояснённое сознанье
Постигает смысл числа,
Вечных сущностей слиянья,
Ради блага созерцанья
Триединого Творца,
Ибо во главе угла
Нет предстоящего лица,
Невозможно исключенье.
Только трудное ученье
Ум в борьбе освободит,
Чистый сердцем сокрушит
Тяжкий камень преткновенья.
 
 
Пребывает вечный свет,
Непрерывный, неслиянный,
Как источник постоянный,
Мысли творческой предмет.
И поскольку матерьален
И в конкретность воплощён –
В отвлеченье – идеален,
В повседневности смещён.
 
 
Лишь круговорот движенья
Порождает вечный свет,
Длится он без повторенья,
Для него предела нет.
Он в системы утверждает
Разум, насаждает жизнь,
В каждой твари преломляет
Луч, в многообразье призм
Отражает блеск величья,
Как подобье существа,
Постижимый без обличья,
Предъявляющий права
На ничтожное созданье,
Что в просторах мирозданья
Умещается в слова.
 
 
Метафизика творенья
Отрицание нашла
В диалектике числа,
А троичность – утвержденье,
Подтверждение в любви,
В красоте – преображенье.
Истинно самодвиженье
Света, жизни и любви.
Суть одна, три совмещенья
Неразрывные явленья
Времени и бытия.
 

1958 октябрь

 
На площади Маяковского
встал гигант
Из бронзы,
грубо отлитый.
И только
талант наскочил на талант,
Посыпались
искры
на плиты.
Когда Москва
в неоновом свете
Пылала огнями
реклам и витрин,
Тупо глядели
взрослые и дети,
Как сходятся
в поединке
богатыри.
Думалось,
от дерзкого Голиафа
Взвоет
пристыженный
бородатый Давид,
Не обойдётся
без протокола и штрафа,
Без сирот,
без вдовы…
Любители зрелищ,
расходитесь пристойно!
Я не для драки
вступил
на площадь.
От меня не дождётесь
сцен непристойных,
Мой финал
заведомо
проще!
Я обойду
вокруг постамента
Два,
три раза –
подряд,
Пока не дождусь
в кадре
момента,
Когда наш
встретится взгляд.
Тогда услышу
с высоты аховой:
– Думаешь,
стоять легко!
Я из бронзы,
а ты –
из праха,
Так разбей меня
молотком!
Я больше не в силах
жизни
биения
Вкладывать
в лестницы строк,
А меня
распирают стихотворения,
Как толпы –
моё метро.
Бронзы
литое многопудье
Мешает
в темпе стремиться…
В доме любом
хранит,
как орудие,
Тома моих книг –
столица!
Иди!
И стой!
У мира на страже!
Давно
твой приход
предвидя,
Дарю тебе ключ я,
а сердце
подскажет
Коммуны близкой
виды!
Сказал и вздыбился,
как Голиаф
над домами,
Пряча от позорища
кратчайший нрав.
Плещет над площадью
широчайшими штанами,
Не розовое облако –
бронзовая гора.
От ослепительной,
на людях,
беседы,
Чувствуя энергии
разгул
в теле,
Не шёл,
но летел я,
как после победы, –
И птицам подобны
строки
пели.
 

1958 декабрь 1

 
У памятника Александра Грина
Остановился я в раздумье погружён.
Таким ли в жизни был когда-то он,
Исполненный достоинства мужчина?
Какая стронула его причина,
Что был он в действиях смещён
И в домыслы всем сердцем обращён?
 

1958(?)

 
Пусть расцветают все цветы
Под небом Родины любимой.
Перед судьбой неумолимой
Мы не страшимся нищеты.
Во имя строгой простоты
Столь беспощадной, нетерпимой,
Мы ищем действенной и зримой
Для сердца ясной красоты,
Когда народ самодержавный,
Равно великий и бесправный,
Величие таит в себе,
Способный проявить в борьбе
Таимые под спудом силы
И не раскрыть их до могилы.
 

1957–58(?)

1959

1.

 
Чайки кормятся рыбой и падалью.
Резким криком оглашают воздух.
Они не покинут гавани –
Города
с конструктивными башнями,
Бульваров
с порыжелыми деревьями,
Моря,
подёрнутого разводами нефти,
Плещущего о борт пароходов.
Беглец страшится света.
Идёт,
сужая круги,
навстречу
гибели…
 

2.

 
Разве может человек быть свободен,
Беспрепятственно ходить по земле,
Не имея паспорта с постоянной пропиской,
Военного билета и справки о месте работы?
Разве не обязан человек носить имя,
Данное ему со дня рожденья
И помнить о многочисленной родне,
Которая не прощает прегрешений?
Человеку становится дико,
Потому что нет у него близости с природой,
Чужими стали для него леса и реки,
Луга и болота, город и море…
 

3.

 
Как одинок бездомный человек,
Без имени,
законом осуждённый
К позорной смерти…
Трудно потеряться
в безлюдном городе,
Хранить молчанье…
Ведь там, где льются толпы по обочным
стокам,
Подобно одухотворённой протоплазме,
Бездушный город – Аргус
тысячами глаз
Выслеживает жертву…
Челюсти домов жуют людскую жвачку
С покорностью голодных автоматов.
 

4.

 
Мир воров и сутенёров,
Проституток и нищих,
Сыщиков и пьяниц
Ходит за ним по пятам.
Город обречённых и бездомных
Накликает на него несчастье,
Нужда берёт за горло
Цепкой, костлявой рукой.
Нищий принц собирает отбросы,
Окурки и жалкую мелочь.
На него выливает небо
Липкого дождя помои…
 

5.

МЯЧ

 
Катится мяч по бережку:
То синий,
то красный мяч.
Будем вдвоём
бережно
Перебрасывать мяч!
Разве не хочет девочка
На руки
взять
мяч
И, как кочан,
как голову,
Качать его,
качать…
Мяч летит
уверенно
Из детских рук
вверх.
Над берегом
серебряный
Сыплется:
смех…
смех…
Катится мяч по бережку:
Мяч,
мяч,
мяч…
Будем с тобой,
девочка,
Час, два…
Играть,
Час, два…
до вечера,
До тусклой зори.
Ночь придёт.
Погасит свет.
Зажжёт фонари.
 
 
Будет сыро и холодно.
Все лягут спать.
Ночь подвесит над городом
Луну,
как мяч!
 

6.

 
Жизнь свиток чёрных преступлений
Войны, нужды и ревности…
 
 
Но, как бы, не был одинок
И осуждён на гибель человек,
Луч света для него пробьётся
Тем отраженьем вечного тепла,
Которое от солнца остаётся
На стенах из бетона и стекла.
 

7.

 
Был стебель из фарфора
Вытянут искусно.
И форма женского тела
Придана ему.
 
 
И этот лёгкий стебель
Подобьем головы
Завершал цветок
В сиянье лепестков.
 
 
От блестящей наготы,
Лишённой смысла,
Некуда было отвести
Удивлённые глаза.
 
 
Неужели образ женщины,
Плоской и безрукой,
Нам заменит Афродиту
Древней Эллады?
 

8.

 
В тылу жила неверная
Солдатская жена.
За легкими соблазнами
Погналася она.
За жалкими соблазнами:
За лаской, за пайком,
За тряпками, за туфлями,
За краденым теплом.
 
 
Ложь себе теснится
Среди домашних стен,
А по ночам ей снится
Счастье мирных дней.
От горького, постылого,
Постыдного житья
Спешит она упрямо
К уюту мирных дней.
 
 
Всё пленного, убитого
По имени звала.
Жена была неверная,
Да только с ним спала.
Ложь себе свивается
В плетённый, крепкий жгут –
Стыдом её без жалости
Давно соседи бьют.
 
 
Вчера ещё с любовником
Ходила в ресторан,
Делила ласки пьяные –
Но то была игра,
Пьяная, азартная,
Ненужная игра…
Сплошные буги-вуги,
А после них: погром!..
 
 
Стоит закрыть глаза,
Как рядом встанет жена.
Где любовь, там обман.
Тьма!
И тогда
оборвёт патефон
Грубо
солдат –
Липкий,
сладкий обман,
Без любви…
Взгляд,
полный лжи,
Помнит солдат.
Где обман, там любовь. Кровь!
И навек
уснула жена
Вечным сном…
Солдат, солдат,
Крепче сердце зажми
Ладонью
в комок!
 
 
Спит жена вечным сном.
Преступник бежит от суда.
Кровь чернеет на нём.
И сам он чёрен уже.
Он на смерть осуждён. От судьбы
Не уйдёт… Он на смерть
Осуждён…
Сон –
убит!
А где-то с чужим
спит жена.
Он на смерть осуждён. Он на
Смерть осуждён… Он на смерть
Осуждён…
Без войны!
 
 
Солдат, солдат,
Крепче сердце зажми
Ладонью
в комок!
 

9.

 
Город из бетона, металла и стекла,
Стен кирпича и камня прочной кладки,
Залитый асфальтом, вымощенный плитами,
Украшенный фигурами причудливой лепки,
Опутанный сетью шоссейных дорог –
Выглядит огромным чудовищем-спрутом.
Он захватывает щупальцами добычу
И жадно втягивает в полость рта
Дымящиеся океанские пароходы.
Беспощадные города-спруты
Убивают электрическим током.
 

10.

 
Берут меня с улицы
За плату,
как есть,
Как монету разменную,
как с хода,
вещь!
Душа стоит
голая,
Как бутылка пуста.
Пьяна я
по горло,
От ласк – сыта.
Жалкая, трущёбная
Стережёт
нищета.
 
 
Затискана, обсосана,
зацелована,
Кинута
В мягкую постель,
В перья обряжена,
Как ворона,
Белая,
Площадная ворона,
Куда уйду от жизни,
Руки в тоске заломив?
 
 
Каждому нужно
Безбедно жить,
Есть,
Пить…
Хоть умри!..
 
 
Подлые мужчины,
Как стадо кобелей,
Следят,
снуют по улице,
За гроши берут.
 
 
Не вижу я радости
От беглых встреч,
И самой мне
Нечего
беречь.
Ни стыда, ни совести –
Голый срам,
Поперёк сердца –
Шрам!..
 
 
На смерть связаны
Прочным узлом,
Убежим,
позорное
оставим ремесло!
Когда покинем город,
Где стыд и смрад –
Что же мы выберем
Между добром и злом?
Что же мы выберем,
Нищий
Гость?
 
 
Щепотку зла,
Щепотку добра,
Разменного серебра
Горсть…
 

11.

ПРОЩАНИЕ

 
Да, я тебе не верю,
Не верю, хоть умри…
 
 
Есть в тебе чужое,
Холодное и злое,
Что вывернуть способно
Душу наизнанку.
 
 
Да, я тебе не верю,
Не верю, хоть умри…
 
 
О тебе бездомном,
Нищем и голодном,
Гадала по ночам я
И плакала навзрыд.
 
 
Да я тебе не верю,
Не верю, хоть умри…
 
 
Ты весь как на ладони,
Боящийся суда.
Убийца или вор ты,
А всё ж покинешь порт.
 
 
Да, я тебе не верю,
Не верю, хоть умри…
 
 
Судьба по гроб связала.
Любовь то или жалость? –
Нам только и осталось
Жалость, не любовь!
 
 
Да, я тебе не верю,
Не верю, хоть умри…
 
 
Если завтра в море
Вырвемся с тобою,
Нам будет выход: море,
Одно лишь море, море…
 
 
Да, я тебе не верю,
Не верю, хоть умри…
 

12.

 
Робко призрачной надежды
Мелькнуло светлое крыло.
Беглец
на миг
вкусил отраду.
Он был отмечен в нищете любовью,
Пусть площадной, но бескорыстной, чистой.
Две женщины ему любовь дарили,
Не требовали платы
за любовь.
А девочка с мячом
тянула к жизни,
И мяч катился
по траве зелёной
Отрубленной на плахе
головой.
 

13.

 
Когда от бешеной облавы
Уйти торопится беглец,
Все полицейские заставы
Ему готовят встречу.
Подобно затравленной птице,
Он ищет выхода к морю.
Пронзительным криком чайки
Оглашает воздух…
 

14.

 
Мост разведён. Червяк взлетает вверх.
Ползёт по скрепам. Звонкий скрежет стали
Гремит в ушах. Металла гулкий смех
Невыносим. Он чужд людской печали.
Преступник держится за жизнь. Спешит.
И слышит топот за спиной и скрежет,
Мотоциклетов рёв, свист пуль…
Ожог и боль. Спешит и воздух режет,
Сухую пыль глотает на бегу.
Ожог и боль. Он падает, пьёт свежий
Дождь,
воздух,
небо,
слёзы,
кровь,
мочу –
И радостно –
уходит в радугу…
 

15.

 
Напрасно ждут его
Две женщины в порту,
С ним поделить
готовые мечту
О счастье призрачном и вольном…
Ждёт девочка,
забросившая мяч
Далёко в поле.
Закатился мяч.
И некому подать ей больше
мяч.
И некому сыграть с ней
в красный мяч.
Счастливый принц обратно не придёт.
У сказки есть конец. Волна прибьёт
Труп чайки к берегу. Волна прибьёт
Труп чайки к берегу.
Волна прибьёт…
 

1959

 
В бочке пустой,
Упрямый и злой,
Оброс Диоген бородой.
 
 
Ночью и днём –
Всё с фонарём,
Прыгают блохи на нём.
 
 
Не может никак
Сиракузский босяк
Опыт учесть собак.
 
 
Один лишь ответ
Твердит много лет:
– Уйди, ты мне застишь свет!
 
 
Свободен лишь тот,
Кто тупо живёт
И смотрит на мир, как скот.
 
 
Забота снята
С племенного скота,
Подстать мудрецу нищета.
 
 
Смачно урод
Корку жуёт
И воду из лужи пьёт.
 
 
В бочке пустой,
Упрямый и злой,
Трясёт Диоген бородой.
 

1959 апрель 11

 
Я люблю, когда надо мною
Только небо –
лежать в траве.
Высоко ли, низко небо
Недоступно измерить мне…
Одни травинки –
бывают выше,
Чем плывущие облака,
Другие – рядом совсем,
чтобы слышать
Я кузнечиков треск мог…
Я люблю за полётом птицы
Мне доступную грань обегать.
И готов уходить на небо
Тонкорунных овец ласкать.
 

1959

 
Если ты владеешь формой,
Будь спокоен, будь упрям.
Неподкупен путь у песен.
А когда им станет тесно,
Ты вернёшь назад сады.
Для стиха приходит детство
С каждым юным поколеньем,
И тогда доступны смены
Заблуждений и преданий.
 

1959 февраль

 
Из одних обтекаемых линий,
Из восторженной, трепетной плоти,
Из собранья частиц совершенных,
Преломляющих чистый свет,
Из подобья торжественных, плавных,
Подвигающихся систем –
Ты вступаешь в пересеченье
Обусловленных плоскостей,
И в уме я слагаю движенья
Всех частиц, отражающих тело,
Проходящее рядом по срезу…
 

1959

 
Что, если тело только косный камень,
Который силой приведен в движенье,
Когда сознание его покинет,
Оно мгновенно распадётся в прах.
Когда бы это был тяжелый камень,
Изведавший земное притяженье, –
Лежал он плотно на краю оврага
И оползал бы неприметно с почвой.
Но разве тело гладкий, крепкий камень,
Гранит иль мрамор? Как оно непрочно,
Всего лишь полая, пустая оболочка,
Вместилище воды и скудных элементов.
Весь этот хлам пойдет на переделку.
У камня век длинней. Зато сознанье –
Меняет с каждой линькой оболочку.
Сознанье прячется в природный панцирь
И в нем себя определять способно,
Хоть до свершенья цели покидает
Изношенное бесполезно тело.
Не правда ли, неволит нас борьба,
Желание любить и насыщаться?
И не щадим мы до износа тела?
Когда же потеряем – горько плачем.
Мы покрываемся паршой, дыханье
Бывает сперто, и грудная жаба
Нам душит горло, подлая вода
Теснит и долго заливает члены.
Все тело распадается на части,
Уже расходится зловонье смерти,
А с губ сухих крылатое сознанье
Срывается и медлит на отлете.
В какую ринется оно утробу,
В каком котле стихий переродится,
Когда имеет право на бессмертье,
Желанье жить и продлевать творенье.
Пускай же теплится на дне сознанье.
Ведь не из камня я, раз чувство боли
Подсказывает мне, что я живу и мыслю,
Веду борьбу и вытесняю смерть.
 

1959 февраль

 
Короче становилась жизнь,
Но с каждым часом всё теплее,
Участливей, приметно старше,
Казались за окном деревья.
Они имели многолетний опыт,
Листвою обновлялись много вёсен,
И если были порожденьем солнца,
То знали это и тянулись к свету.
Они свидетели моих годов,
Они наставники моих желаний,
Они листвой меня всего одели
И властно повернули к солнцу.
 

1959 февраль

Вале

 
Приобщиться к великой тайне,
Приоткрыть еле видную дверцу,
Выход дать утомлённому сердцу
И ещё стать темней и печальней –
Темнее сказочного эфиопа,
Печальней царевны Несмеяны.
Добраться до лесной поляны,
Где ночные фиалки благоуханны,
Где можно к вечеру видеть циклопа,
Где кузнечики поднимают стрёкот
В тёмной листве перезревшей,
Где от счастья Леший, прозревший,
Кусает собственный локоть.
Блаженны лесные поляны,
Июньские выпавшие ливни –
Ветви деревьев под ними
Распрямляются точно бивни
Мамонтов грубы и странны.
А кругом первобытной свежестью
Дышат кусты и травы,
Обрывая игры и забавы
Смутными словами: Кто следующий?
 
 
Почему я темный и печальный
Не сложу со спины там ношу?
Почему я на землю не брошу
Вздох тяжёлый и покаянный?
Очисти душу, лесная поляна,
От смуты, от дневного обмана,
От липкой лжи, годами желанной.
Нет чище просветлённого эфиопа,
Радостней царевны Несмеяны –
Льётся запах благоуханный
Ночных фиалок с влажной поляны.
 
 
Приветливы, не похожи тропы,
Деревья прозрачны в полнолунье,
Призрачны лоси и лани…
Ветви лапы кладут на плечи
Бережно, и дышать легче,
И одно на лесной поляне
Цветёт единственное желанье –
Огромное и круглое, как полнолунье.
 

1959 июнь 20

 
Немецкой речи тёмное теченье
Не раз тревожило моё воображенье
Напором вод, нахлынувших затем,
Чтоб потопить, познавшего тревоги.
 
 
Немецкой речи грозные пороги
Несут меня, готового совсем
О камни неприступные разбиться
И потонуть в стихии не родной.
 
 
Но Рильке там встречается со мной,
Быть может, он мне только смутно снится,
И свежая, славянская струя
Мне не даёт пред камнями забыться,
 
 
На крыльях белых поднимаюсь я,
Как сотворённая из пены птица.
 
 
Не избежать всех чувственных желаний,
Прикосновений женственных стиха,
Его молитв и тайных упований
Очистить души словом от греха.
 
 
Он много вынес в жизни испытаний.
Теперь глядит на мир издалека,
Прозрачен, чист, в дерзаньях идеален,
Так одинок пред Богом, так печален –
Из обособленного смертью уголка.
 

1959

В.М.

 
Я стою у порога довольный,
Улетаешь ты птицей вольной
В синее, летнее небо.
 
 
За спиною домов глыбы,
Мы осилить их не могли бы,
Улетаешь ты прямо в небо.
 
 
Ты приветливая, прямая,
Неволи не принимая,
Полюбила летнее небо.
 
 
Ты побыть со мной не хотела.
Погрустила и улетела
В небо, в синее небо.
 
 
Знаю, ты даже не птица,
Но мне будет долго снится
Высокое, чистое небо.
 
 
Я не рождён для полёта,
Терзает меня забота –
Зачем мне – небо, небо?..
 

1959 октябрь 19

 
В пространстве линия прямая
Приобретает кривизну,
Бег, в точке схода замыкая,
У мер космических в плену.
 
 
Опережая день творенья,
Мысль ускоряет свой обход.
Минувшее без повторенья
В теченье времени войдёт.
 
 
На плоскости пересекутся
Любые, встречные ряды,
Отклонятся и разойдутся,
Оставив по себе следы.
 
 
На баснословные размеры
Неумолимых величин
Не хватит людям умной веры,
Чтобы постигнуть мир один.
 
 
Сознанию тесны границы,
Где время ускоряет бег,
Фотонные ракеты – птицы
У края станут на ночлег.
 
 
Подвластны общему движенью
И пролагая путь вперёд –
Вернутся к своему рожденью,
Увидят собственный исход.
 
 
Так, обращается прямая,
Нигде не разомкнув объём,
По виду та же, но другая,
С обратным мнимым бытиём.
 

1959 декабрь

 
Был прежде Нун.
И первое создание его
Он сам – произрастающее семя.
В том семени начало всех начал,
Бессмертия живого сущность,
Размах и буйство плоти.
Ничтожно мало, но совершенно
По форме – семя.
Оно в сырой и тёплой
Среде оплодотворенья
Покоится веками
Для жизни вечной.
Есть в малом трепетном ядре
Уплотненье массы,
В нём бытие в покое мнимом
Недвижно пребывает.
Оно ничто, хотя сопряжено
В единое: крупинка,
Таящая благую силу.
Нун – порожденье хаоса,
Владыка сущего,
Производитель миров –
Не принимает облика,
Он воплощается, как дух,
Как множество
В чудесных ипостасях
Великой Девятки.
В среде, насыщенной
Любовным трепетом,
Возникло первое дуновенье,
Пробудившее семя,
Давшее толчок живому
В его тайном имени.
И тотчас стало поглощать семя,
Всё, что строило его тело
Из частиц мирозданья.
Ускоренье вызвало подобье
Гигантского взрыва.
Так возник Атум,
Его величество Ра.
Ослепительное до белизны пламя
Взметнулось до предела.
Встало над зенитом солнце
Многорукое, многоочитое,
Золотоволосое до ярости.
Был Атум двуполым,
Существом изначальным,
Имевшим соответствие
Парных членов.
Он поглощал всем телом
Питательные соки
И изрыгал отбросы всем телом.
Ра плавал в среде плотной
Из небытия, из мрака.
Был он владыкой мира
До его сотворенья.
Не было под ногами тверди,
Над головой свода,
Сущее в образе Хепра,
Вышло из недр Нуна,
Как огненное колесо славы,
Как тело полное блеска –
И покатилось в просторах
Безграничной вселенной,
Извергая потоки
Огня и лавы.
Были длительны сроки
Бытия владыки,
Его величества Ра.
Но всё рождённое жаждет
В неустанном росте деленья,
Утвержденья подобья,
Продленья рода.
Ра достиг предела
В могуществе власти,
И тогда вожделенье
Обуяло бога,
Он сплёл своё тело
Для страстного совокупленья
Торжествующей плоти.
В рот его возбужденный
Попало терпкое семя.
Возликовал Хепра,
Возрадовался сущий.
С языка Ра слово
Страсти упало
Слюной оплодотворенной.
С шумом изрыгнул мудрый
Первенца своего сына
Бога воздуха – Шу,
Веселился, вытеснув
С уст своих Тефнут,
Богиню влаги.
Воспринял их Нун, сказавши:
– Да возрастут дети,
Порождённые солнцем,
Его величеством Ра!
 

1959 декабрь – 1960 январь

1960

 
Нут – юная богиня неба
Была прекрасна и нага.
Стройна, как только египтянки
На древних росписях бывают.
И ослепительное тело
До блеска поражало очи.
И это женственное небо
Лежало над землёй, над Нилом,
Над Гебом с головой змеи.
 
 
Чью женщину познал пастух,
Воображая в страсти Геба?
Он преломил остаток хлеба
И поделил вино на двух –
И с ней покоится на ложе.
Ничто их больше не тревожит,
А звёзды россыпью плывут.
 

1960 январь