Текст книги "Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы"

В.М.

 
Снег сыплется, не прекращая
Все дни паденья своего,
Снежинок примелькалась стая,
За ней не видно ничего.
И даже рыхлые сугробы
Перекатать смогла метель
Без восхищения, без злобы
На протяженье двух недель.
Снег падает пушистый, колкий,
Слепит глаза, сбивает с ног,
Морозной колкою иголкой
Касается до лба, до щёк.
Земля под снеговым покровом,
Деревья сплошь запушены.
Не пробудить ли громким словом
Лесное царство тишины?
Не отрясти ли с ломких веток
Обледенелый снег плечом?
Не раскидать ли свежих меток,
Чтоб не забыть, как близок дом?
Снег сыплется с утра до ночи,
Февральский учинив разгул,
И, кажется, день стал короче,
А день к весне переметнул.
 

1960 март

 
Это был – великолепный,
Полный страсти, бурный вал…
Покров сорвал,
плоть обнажил,
Всю наготу
открыл нелепо.
Из женских, обнажённых тел
Причудливые арабески
Выкладывал он на песке –
и в блеске,
И в белизне молочной
млел.
Из откровенности мужской,
Из грубости упругих членов,
Способных углубиться в чрево –
Слагался на виду
прибой!
В сплетении своём невинны,
Сливались в брачном торжестве
Нагие призраки,
как две
Разодранные половины.
Тот вал, обрушенный, томил
Такою страстью непотребной,
Как будто нагонял и требовал…
Он красоту творенья длил.
 

1960

1.

 
Почему мы только камни
В пустынном круге
Подобных себе
Гладких, безучастных, холодных камней?
Вот, мы видим скрытыми глазами
Впадины и бездны,
Вот, безмолвными устами
Продлеваем беседу…
Не подумай, что мы мертвы,
Недвижны и покорны,
Первыми мы заселили землю
И живём на ней вечно.
И, хотя, мы покрыты
Плесенью и пылью –
Чище нас
И твёрже нас
Нет на земле созданий.
 

1960

2.

 
По вечерам тревожно пели души.
Их каменное тело жаждало плоти.
Они же оставались голыми валунами.
Их мыли ливни,
Жгло солнце,
Обжимал мороз.
Холодными голышами
Называли их люди.
Недоставало им формы,
Способности передвигаться.
Тяжёлые, гладкие камни
Оползали с рыхлой землёю.
И хотя их каменные души были тверды,
Они крепко и прочно любили.
 

1960

 
Как стройные, слаженные системы,
Как остов, обтянутый мясом,
Сетью кровеносных сосудов,
Нитями чувствительных нервов –
Движутся в пространстве массы
Разумно сцепленных клеток.
 
 
В торжестве белковых соединений
Явлена утверждающая сила
Бесконечного ряда повторений
Стойких, строительных материалов,
Пригодных быть оболочкой
Для хрупкой, разумной материи.
 
 
Красота – утверждение нормы,
Стремление к полноте гармонии.
Неизменные законы плоти
Составляют существо природы.
Только то, что обыкновенно,
По-настоящему совершенно.
 

1960

 
Всё шире круг небесной пустоты
С её мигающими звёздными мирами,
Где трудно от греховной маяты
Отгородиться правыми делами.
От неизбежного крушения богов
Нельзя забиться в щель сторожевую.
Со дна колодца зыбкий прах веков
Сознанье втянет в пляску вихревую,
Понудит дух метаться в пустоте
Необжитой, непознанной вселенной,
Чтоб где-нибудь на роковой черте
Он проявился вспышкою мгновенной.
Ничтожная пылинка отгорит,
Но вспышка света вечность будет длиться.
Луч до чужих пределов долетит
И уж назад к земле не возвратится.
 

1960

1.

 
Стоит ли счастье
Искать за пределами
Внешнего мира?
Там, где любовь – полон дом
Света, тепла и любви.
 

2.

 
Счастье земное
Благ небесных дороже –
В нём труд и любовь.
Гору мы дружно свернём,
Дом из щебня воздвигнем.
 

1960

1.

 
Любил он гололобых женщин
За их породистую стать,
За то, что в отношеньях трещин
Не думают они скрывать.
Не совпаденья с идеалом,
Живут в неведенье пустом,
Чужды евклидовым началам
И в браке утверждают дом.
Не достаёт притворной свиты
Для торжества чужих невест.
И за принятьем общих мест
Ошибки пола не прикрыты.
Так тонкостны и гололобы,
И хитроумны на словах,
Хранят они осадок злобы
На крашенных в кармин губах.
 

1960 май

2.

 
Захватывает в плен
Тревожный, повседневный
В витрине манекен
Необыкновенный.
Красивый манекен
Стоит, скосив глаза,
Следит за мной и за
Разнообразьем смен
У плотного стекла.
Он ждёт любви, тепла,
Стихов, похвал, речей.
Прелестный манекен
В витрине не скучает,
Он пустоту в обмен
На чувство расточает.
 

1960 май

 
Дни к осени клонились дружно,
К сырой и прелой теплоте.
Вся зелень в полноте недужной
Изнемогала в высоте.
Она, как прежде, не дышала
Обилием открытых пор,
Но тяжелела и склоняла
Под бременем листвы убор.
Омытая подряд дождями
И пропылённая не раз –
Томилась тягостными днями,
Уже сама с ветвей рвалась.
Готовая к ветрам и встряске,
В покое призрачном своём
Копила неустанно краски,
Чтоб буйным отгореть огнём,
И багрецом, и позолотой
Порадовать надолго взгляд.
И ринуться с большой охотой
В осенний, шумный листопад.
 

1960 август 26

 
И Орфей мобилизован,
Для него пришла война.
Точно петлю на аркане
Эта злобная старуха
Затянула: туже, туже,
Чтобы не было для песен
Выхода. Уже в строю
Мается Орфей унылый,
С котелком, с тяжёлой скаткой,
С бесполезным автоматом,
Обезличенный, лишённый
Всех достоинств человека,
Потерявший в справедливость
Пошатнувшуюся веру.
 
 
Почему по принужденью
Он обязан быть убийцей?
Разве в том его призванье,
Чтобы по дорогам мирным
Оставлять одни лишь трупы,
Жечь селенья и смеяться
Вместе с оголтелой смертью?
 
 
Посторонними руками
Он измазан липкой кровью.
Он участник преступлений,
Поощряемых законом,
Он преступник по приказу,
Бессловесная скотина,
Приведённая на бойню.
Всё его непротивленье
Только повод для насмешек.
Он давно в животном страхе
Потерял своё обличье,
И в солдатской подлой форме
Наказанья сам достоин.
В этой бестолочи грубой
Нет спасенья для Орфея.
 

1960 октябрь 3

 
Суров был край земли… когда Орфей
Достиг пустынного, закатного предела
И поражён был скопищем камней.
 
 
Усталость путником в дороге завладела.
На каменистом ложе он прилёг,
И, руку подложив под изголовье,
На небо чёрное, нависшее как потолок,
Глядел с покорностью, охваченный любовью.
 
 
Всё так же сходятся
в метагалактике миры
Для брачного совокупленья,
Чтоб породить
в неистовстве игры
Другие
звёздные скопленья.
Всё слито в космосе,
сопряжено
В одно
стихийное начало.
И дно вселенское
на человеческое дно,
Как семя мудрости,
запало.
Природа косная,
что до поры молчала,
Свой голос подняла
до развороченных высот –
И плыли звёзды,
убыстряя ход,
И бездна
под ногами клокотала
Парами,
магмой,
плавями металла.
 
 
Упорствует Орфей. Он чуда ждёт
Перед вратами тесными Аида.
 
 
Кем рядом ранен камень?
Исторгая стон,
Скатился он в пустынную долину,
Где в темноте, среди обломков, погребён.
 

1960–1961 февраль

1961

 
Невероятно, но мы стареем.
Близок день, когда нас назовут стариками,
Скажут, будто мы выжили из ума,
Становимся в тягость юным поколеньям,
Чиним препятствия и переходим им дорогу.
 
 
Мы сами когда-то думали так
О стариках, встававших нам на пути,
И, конечно, были правы, если бы мы их послушали,
То не смогли бы повторить прежних ошибок
С уверенностью первооткрывателей.
 

1961 январь

 
Опыт приходит поздно.
Не сразу мои доисторические предки
Научились шлифовать камни,
Делать ножи, топоры, наконечники стрел,
Изображения грозных богов.
 
 
Я никому не уступлю умения
Обтачивать и выделывать слова
Из косного, непокорного материала.
Я отбираю бесконечно ценное
Из россыпей повсеместно раскинутых слов
И подобен в том дикому предку,
Создавшему орудия труда и богов
Единственно ради смысла.
 
 
Опыт приходит в поздние годы,
Он ощутим и приносит пользу,
Он перенимается многими людьми,
Как общедоступное и простое.
 

1961 февраль

«Нравится мне у кабака стоять».

Л. Соломаткин

 
– Люблю стоять у кабака,
Там есть ещё подобье воли,
Что распирает бедняка,
Как в половодье пьяное раздолье.
Там вешних вод могучий хмель
Мне слышится в спиртном угаре.
Здесь, в мягкой зелени, постель, –
А в небе чистые Стожары,
И песня чумака в степи,
И ржанье лошади в распутье…
Что Питер мне? – Казак терпи!
Быть атаманом – бог рассудит!
 
 
Я мог бы спину распрямить,
Раздуть меха груди широкой,
Сивухой дух разбередить
В юдоли горькой, одинокой.
Когда бы царские орлы
Те вывески не украшали,
Когда бы громкие хвалы
Органы в праздник не играли,
Когда бы не стонал народ
От вековечного обмана,
И не мелькал бы нищий сброд
Перед глазами постоянно.
Мы, оставаясь во хмелю,
Не чуяли бы сердцем гнёта.
Вот я за что кабак люблю,
В нём тонет подлая забота.
 
 
От Разина и Пугачёва
Кабак – народной воли клуб.
Там вольное у стойки слово
Срывается набатом с губ.
Кабатчик, тучный, что кабан,
Вытягивается, как по струнке.
Но, если, ты вошёл в кабак,
Прощай и лошадь, и постромки!
Заложишь шубу и штаны,
Всё спустишь, сдохнешь под забором.
Мы тут пропойцы – обречены,
Заклеймены сплошным позором.
Здесь литератор и студент,
Народное смакуя горе,
Пропьют талант в один момент,
За штофом бесконечно споря.
Свой брат Успенский Николай,
Поит тут розовую лошадь.
 
 
Бечёвку, парень передай!
Я только подвяжу калошу.
Того гляди в ночлежный дом
Приду с попойки босиком.
А рожи наглые и злые
Вперяют непотребный взгляд, –
То души мёртвые России
Мне в сердце слабое глядят.
Достаточно терзать мне душу!
Талант я пропил! Всё равно
Чахотка жизнь в углу придушит.
Так будь ты проклято вино!
 
 
Свобода разве поманила,
Согнала с места мужика
И нищим по миру пустила
К дверям открытым кабака.
Весёлое житьё без крова, без земли
У всей чернорабочей голи.
Мы, как степные ковыли,
Как беглое перекати-поле.
И наш удел перегореть,
Чтоб быть добротным чернозёмом.
Кабак мне стал рабочим домом,
Прибежищем – в ночлежке клеть.
О, мать-сивуха, нет тебя подлей!
Ты всё нутро сожгла. Хмельное зелье
Мне принесло обманное веселье.
А там на дне – зелёный змей!
 

1961 декабрь

 
С точки зрения собаки
Человек весьма высок.
Получает он без драки
Замечательный кусок.
Ходит он на задних лапах,
Будто в цирке (очень жаль),
Разобрать не может запах,
На зубах плоха эмаль.
Он не ест сырого мяса
Всё же крепок и здоров.
Разделяется на расы:
Умных, пьяных, дураков.
С точки зрения собак
Вещь хорошая кабак.
Если выйдет кто оттуда,
Он с тобой поговорит,
Даст покушать он из блюда
И за то благодарит.
Вылижешь всё рьяно…
На то и пьяный!
 

1961(?)

1962

 
Радостно и ходко
Выплывает «лодка»,
На ней Разин-атаман
Идёт войною на дворян.
Что за пёстрый балаган?!
Лоскутные разбойнички!..
 
 
Разойдись погодка!
Ходи буйно «лодка»,
По вольному кругу,
По пьяному лугу.
Ничего мы даром
Не спустим барам.
Спалим поместья,
Господ повесим!
 

1961

 
Стрелки, пропойцы, вахлаки
И спиридоны-повороты
Заполонили кабаки
За штофом утопить заботы.
 
 
Руси веселье площадное!
 
 
Там осаждается на дне
Беспутство подлое, хмельное,
Как дань посильная казне.
 
 
Они бранятся и поют,
Уж воздух спёрт от матерщины,
Дерутся ражие мужчины,
Посуду бьют, управы ждут.
Потом на миг угомонятся.
И вновь ожесточённо пьют.
 
 
И по обочинам дорог
Мертвецки пьяные валятся
Без памяти, без сил, без ног.
 

1962

 
Вольному воля – пьяному раздолье,
Вор на воре – целое подворье.
В казёнке гулянье – в остроге покаянье,
С миру по нитке – голому на пропитье.
Спустим деньги в кабаке, пойдём дальше
налегке.
На то воля господня, когда праздник сегодня!
 

1961

 
Молодой, разбитной
Пьяный купчик идёт,
По жилету брелки,
Нараспашку живот.
Он красотку купил
Дорогою ценой,
Честь и совесть сгубил,
Не стоял за ценой.
У него на уме
Куш солидный содрать.
Покутит в кабаке,
Да пойдёт торговать.
Хорошо торгашу,
Деньги к месту пришли.
Он у всех на виду,
Не за ум – за рубли…
 

1962

 
Уж, ты будь предо мной
Точно лист перед травой,
Будто конь разгорячённый,
Разъярённый, племенной!
Уж, ты встань передо мной
Непотребный да хмельной!
Хоть ярись, хоть бранись,
Бабьей воле покорись,
И, как лист перед травой,
Приневоленный стелись.
 

1962

«…в настоящее, совершенно пустынное от всяких героических личностей время дворник может занять довольно видное место…».

Г. Успенский.

 
Выходит дворник на крыльцо,
У него красное лицо,
Рубаха потная из кумача,
Куртка падает с плеча.
Вышел помочиться,
Стоит матерится
На чём свет стоит.
Нынче дворник знаменит,
У литераторов в чести.
Он прохожего честит:
– Уж ты, пьяница, проходи,
Перед глазами не меледи,
Пока в часть не свели!..
 

1961

 
Как сны детства девочки
Пытливой и тонкой,
Нахлынут воспоминания,
Чтобы ранить сердце.
 
 
Беззаботны чистые помыслы.
В годы до грехопаденья
Мир полон ручных зверей,
Лоскутов и картинок.
 
 
Куклы спят, глаза не закрывая,
Не снимая башмаков и платья,
И над ними ласковая мама
Склоняется чутко.
 
 
У девочки, как у котёнка,
Все движенья грациозны,
Много смеха, шустрых уловок,
Лукавых улыбок.
 
 
Как у стройного жеребёнка
Тонки ноги, гибко тело,
Вдоволь резвости, ясной ласки,
Неуклюжести детской.
 
 
Загляни в лицо и увидишь
Проблеск женственности нежной,
Так пытливы глаза, в которых
Есть и ревность, и насмешка.
 
 
Вечно прыгалки, вечно мячик
И расчерченные классы,
Досаждающие мальчишки,
Усмиряемые подачкой.
 
 
И мальчишки нужны в играх,
Они приходят, как папы,
Поздно вечером после работы,
Их надо кормить обедом.
 
 
Они принимают упрёки
С покорностью грубой.
И тогда воробьиной стайкой
Разлетаются девочки.
 

1960 (1962)

 
Вот на чёрном небе встала
Обнажённая Луна.
Как самка соком истекала,
Но вырвалась из табуна,
Дерущихся крылатых облаков,
Изогнутых от сладострастья,
Летели клочья с их боков.
 
 
Чтобы добыть крупицу счастья,
Забыть недолю и нужду
И то, что рабство пахнет потом –
Все руки чёрные, привыкшие к труду,
Готовы к нежности и ласке,
К любовным, радостным заботам.
И наступает
время пляски!
 
 
Плеч овал девичьих смугол,
Спелым соком налиты,
Будто обозжённый уголь
Лоснятся от черноты.
Лакомы, как под углами,
Формы тела их стройны,
А над чёрными грудями
Бусы разной величины.
Вьются змейками, топочат
Обнажённым строем ног.
Бёдра плодородье прочат,
Силы много, очень много!..
 
 
Юноши черны и статны
И на диво сложены,
Бьют тамтамы… Вкруг
Деревни ликования полны,
И кострами
там деревья
До утра ослеплены.
И Луна плывет нагая,
Страсти юной потакая,
У неё обнажены
В полнолунье – груди, ноги.
Ей любовники нужны
Статные, многие.
Грозды звёзд летят на дно
Рассыпанными бусами.
Время пляской смещено:
Валко ему, пусто ему!..
Оно цедится сквозь пальцы
Мелкой пылью золотой.
Тьма ночная зорко пялится,
В лес оттиснута толпой,
Ахами, взмахами,
Привычными страхами.
 
 
Мерный топот, страстный вскрик,
И слова: от сердца прямо
Вырываются, на миг,
Приглушая звук там-тама.
И опять, и опять
Радости, ласки.
 
 
Грех
спать
В ночь
пляски!
 

1961–1962

 
Она несла себя навстречу дням.
И, чувствуя невольное смущенье,
Мечтали мы прибрать её к рукам.
 
 
Но то, что вызывало восхищенье
И постоянно повторялось в ней,
Теперь воспринималось, как отмщенье.
 
 
Нам время больше не отпустит дней
Очарованья, радости и счастья,
Живые чувства стали холодней,
 
 
Уму не достижимо сладострастье,
Заученным становится восторг,
В любовных играх призрачно участье,
 
 
Не веселит души любовный торг.
Страшимся мы постыдного величья.
Хотя бы крик я из груди исторг
И тем нарушил заповедь приличья.
 

1956–1962

1.

 
Я наступил на горло песне,
Я покарал её, убил,
Она уж больше не воскреснет,
Я сам её похоронил.
И так мне стало одиноко
В безмолвной жуткой тишине,
Как будто, я закрыл все окна
И повернул лицо к стене.
 

1962 май 4

2.

 
Произрастающее дерево
Из праха поднялось уверенно,
Листвой призывно зазвенело,
И песня превратилась в тело.
Под деревом вечнозелёным,
Привольно юным и влюблённым
Отрадно старым и любившим,
В заботах песен не забывшим.
 

1962 май-июнь

 
Бег времени не укротим,
В движении своём извечен,
Неумолим, необратим,
Сознанием очеловечен,
Он движет звёздные миры
И взвешивает судьбы наши.
Мы жизни щедрые дары
С рожденья
пьём из смертной чаши.
А потому:
не всё ли нам равно,
Что говорят о близком человеке?
– Он уснул,
ушёл,
уехал,
улетел,
утрачен,
утонул,
ужален,
убит…
Всё – умер!..
 

1962

 
Жизнь от программы отошла
и мыслится, как частный случай
от производного числа,
хоть участи достойна лучшей.
 

1962

 
Когда покидает поэта
Могучего времени ритм,
То все злопыхатели света
Восстают на него.
А он то своей глухотою
Не меньше судей удручён.
Весь мир пустыней пустою
Обступает со всех сторон.
Человек
задыхается в страшной,
Немыслимой духоте,
Затем,
чтобы день вчерашний
Вернуть –
на чистом листе.
Лишённый тонкого слуха,
Сторонится суеты.
В его отверстое ухо
Не западёт ничего
Небесного и земного:
Ни брани, ни похвал…
Он ищет в пустыне слова
Больного удара стиха.
 

1962 август 23

 
Хожу дорожками лесными
И прелым запахом листвы,
И капельками дождевыми
Бездумно умиляюсь там.
 
 
Начало осени отрадно,
Слух полон праздничной молвы,
А тут нежданно и негаданно
Встреча с чудом удалась –
 
 
Зачавкало в грязи, затопало.
Выходит выводок лосей.
И с веток сорвалось, захлопало
Сырою сетью паутин.
 
 
А, может, ничего и не было,
И лес стоит во всей красе.
Над ним нависло низко небо,
Лишь высветлился край один.
 

1962 сентябрь

1963

1.

 
Смеясь, она сказала:
– Мы насыщаем мир
Досыта, до отвала,
Как свежий корм, планктон
(Студенистая масса
Из стебельков, рачков,
Морского кваса, пива).
Потом она красиво
Свой локоть положила
На стол, ценя изгиб,
Из губ, из глаз, из тела,
Повёрнутого смело
Углами, в разворот
Смеялся разве рот.
А разум хлопотливо
Вступал в постыдный торг
С судьбой, с самой собой,
Чтобы дразнить: Слабо!
Слабо! Слабо! Слабо!
 
 
Наивны паутинки
Сознания. Зрачки
Взрывались, как стручки,
Горошинами смысла,
Затем, чтоб без заминки,
Без устали, в толчки,
Сорваться сразу с места.
И вот нас понесло
По осени багряной
С листвой опавших слов
Нежданно и негаданно.
Глаза полны борьбой,
Собой, своей судьбой,
Они кричат с мольбой:
– Бери! – А взять слабо.
Слабо! Слабо! Слабо!
 

1963 сентябрь 28

2.

 
Она сказала: – Правильно!
Поди, разбей стекло!
Жить праведно неправедно
На людях нелегко.
Ведь ты творишь добро,
Чтобы закрыть грехи,
Радушно и хитро,
Как будто пустяки!
И вовсе ты не праведник,
А только жалкий шут.
Когда на общем празднике
Вино с тобою пьют,
Вино, конечно, пьют,
Обмениваясь фразами,
А камни-то за пазухой
На случай берегут.
 
 
Неправедно жить праведно
Попробуй – и тогда
Пустыми станут правила
Насчёт добра и зла.
От подлого содружества
Идей, людей и связей
Обретёшь ты мужество
Не видеть безобразия!
Когда на то пошло,
Что подлость губит праведника,
Поди, разбей стекло,
Вот, и будет правильно!
 

1963 декабрь

 
Творенья Хлебникова читая,
Я открывал в них свежий смысл,
Друзьям вопросами не докучая
По поводу законов числ
И неразгаданных намёков.
Не так ли, по переброшенной доске
Над пропастью, на волоске
От гибели идёшь высоко
И чуешь тяжкий груз пороков?
Всевидящего солнца Око
Восходит гневно на небосвод.
Оно веселья буйством пышет,
У воина копьё берёт
И знаки им на тучах пишет.
Деревья от угроз стеснились,
А горы вздыбились хребтами,
И воды океана взмылись,
Чтоб кинуться на берег табунами.
Кто пережил часы рожденья
Земли, мир на ладони взвесил,
Постиг в пространстве массы протяженье, –
Не может жить без весел.
Он выбирает у Вечности ладью
И наслаждается лёгким бегом в лазури.
Всё человечество объединяет в семью
И брови незлобливо хмурит.
Ему давно не грозны боги,
Он их из пустоты творит,
Дарует зыбкие небытия чертоги
И живописный придаёт им вид.
Ему знакомы ваяние и зодчество
В словарных толщах языка,
И радостное мифотворчество,
Где в спешке перепутаны века.
Он различает перемены
На вкус, на цвет, по существу –
И формы остаются неизменны
И застывают наяву.
Как первобытный творец природы,
Объемлет он земной шар,
И все преданья, все народы
Его природный распирают дар.
Премудрости полны и небылицы,
В них мысль подспудная тесна.
И дышат вольностью страницы,
Храня деянья и имена.
Он зорок, берег огибая
Меж звёздных коромысл.
Ищу я свежий смысл,
Творенья Хлебникова читая.
 

1963 июнь 25

 
Нынче – точное изображение,
Отставшее от холста,
Не произвело на неё впечатления.
Она была привычным делом занята,
Подмены даже не заметила,
(Что ж, люди на ходу меняются!)
И мнимым невниманьем встретила
(Так ближним промахи во грех вменяются.)
Портрет бледнел, разодранный на части
Противуречиями быта.
Он так мечтал о счастье,
Чувств растрачивая избыток,
И теперь не хватало ему холста,
От которого он отстал.
К людям живым повышенный спрос,
Им не прощается ничего,
А он за собою сжёг холст,
И нитки суровой нет у него,
Вышел из рамы, как мечтал,
Внешне похож на оригинал –
Но не дало превосходства
Портрету с живым сходство.
 
 
Женщина намеренно сурова,
Она невозможного чуда ждёт:
Вот-вот расцветёт потускневшее слово,
Свершится в судьбе её поворот,
Комната заполнится светом,
Не будет в помине будничных дней.
Она с чужим говорит… с портретом,
Со стеной… Он противен ей.
Оживший портрет
банальная повесть
Сразила,
как потрясающая новость!
Он долго слушал слова любви,
Способные мёртвого оживить,
Он долго ждал за преданность похвал,
Когда тесную раму упрямо ломал.
И, всё-таки, лучше было сжечь
Холст за собой, изведав любовь,
Вниманья добиться ценою любой
И горькое счастье принять и беречь!
 

1963 февраль-июль

В.М.

 
Огонь испепеляет,
Плоть испепеляет огонь.
Языки пламени
Гложут мой колпак.
Пёстрый костюм
Пылает на солнце.
На лице – знаки
Выжигают – муки.
Сыплются угли,
Сеется пепел,
Как после разлуки
Звук,
Слетающий
С губ.
 
 
Я весь горю! Я сгораю,
Как кусок сухого дерева.
На виду у всех сгораю.
Горю, охваченный пламенем.
Огонь испепеляет,
Огонь испепеляет,
Плоть испепеляет огонь!
Мечутся языки пламени.
Время гореть в огне!
Дотла! Время!
 
 
С треском по ветру
Сыплются искры.
Красные угли
Глушит пепел.
Смех меня душит.
Дух лёгким дымом
Взлетает к небу.
Дотла я сгораю.
Мой прах покидает
Огонь очищающий,
Огонь Гераклита.
 

1963 июль