Текст книги "Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы"

1974

 
Прекрасно имя твоё Валентина,
На все лады его повторяю,
В нём есть утвердительность и сила,
Лёгкость, нежность, мягкость –
Валентина, Валя, Валюша,
Валенька, Валентинушка,
Валентинушка, Валенька, Валюка…
 

1974 февраль 9

В.М.

 
Полюби меня, если можешь,
Перед тем, как сойти мне в бездну,
Говорят, любовь сильней смерти.
Полюби меня со всей страстью,
Удержи на краю обрыва,
Полюби меня, полюби меня,
Чтобы был я совсем счастливым.
Окрылённый последней любовью,
Самой зыбкой, самой краткой.
Перестану считать ступени,
Опасаться смертного страха.
Полюби меня, путь к бессмертью
Подари своей верной любовью,
Ведь любовь твоя словно вечность
Продлевает поздние миги.
Перед тем, как сойду я в бездну
Под тёмные своды ада.
Полюби меня, полюби меня,
Полюби меня, если можешь.
 

1974 февраль 9

 
– Жива в твореньях духа Эвридика
И вечно будет жить,
нетленная в веках!
И обвиваться,
точно повилика,
На подымающихся в высоту стеблях.
Я вынесу тебя
в мир буйный
на руках.
Мне скорбному –
молчанье ада дико.
Я воскресил тебя,
вновь создал Эвридика,
Теперь согреемся мы
в солнечных лучах!
 

1960

Поэмы

Художник
(симфония)

Посвящается Пабло Пикассо

I.

 
Камня тверже гордыню
Обведу вокруг чресел,
Королеву Изабо в покорную рабыню
Обращу, и буду весел.
Есть привкус пыли у легенд.
Со стен толченым кирпичом
Прах сыплется на ветхий тент
Под коим дремлет живописец,
Пригретый солнечным лучом.
Горит на куртке позумент
И ярок пестрый ситец.
 
 
– Королева Изабо,
Королева древних сказок,
Под корою внешней
скорбь
В краску
вгонит сразу.
От смещенья плоскостей
Музыка слышна повсюду.
Ключ к покорности твоей
Доверять друзьям не буду.
 
 
Тут потупя очи долу,
И в желанье горяча,
Королева дала волю
Соблазнительным речам.
 
 
– Я тебя все дни хочу
И вздыхаю поминутно.
Где моя из камня лютня?
Я теряюсь и молчу.
Уж не ставит больше розы
Юноша на круглый стол.
Видно прежде был он холост,
Постарел, стал нагл и толст.
Ты столбцов газетной прозы
Не вкрапляй в мой дивный холст.
Свежестью лимонной цедры
Потянуло в мир приютный.
Почему ж, обычно щедрый,
Ты разъял на части лютню?
И тебе скажи не жаль
Королеву Изабо
так жестоко обижать,
Когда мы связаны судьбой?
Уж не ты ли мне кольцо
Обещал надеть на палец?
Мы бы,
как Пигмалион с Галатеей,
обвенчались…
Но за час перед венцом
На нас разбойники напали.
Женщина пошла на выкуп,
И была не дорога.
Ей прежней близости не выплакать.
У тебя своя дорога.
 
 
– Торговать мечтою мне,
Королева, очень нужно,
Чтоб имелся хлеб насущный,
Чтобы спал я не на сене.
Живя со мной наедине,
Уж давно бы сникли вы,
А теперь в чужом краю
Обретете вы впервые
И поклонников нескромных,
И музейщиков придворных.
 
 
Огромный мир как представленье,
Доступней людям на холсте. Им ближе
Образ натурщицы, нашедшей воплощенье
В труде, что сердце к счастью движет.
Не говорит художник: – Так я вижу!
Но так я представляю сущий образ.
И Риму, Дрездену, Парижу,
Москве –
понятно его томленье!
 
 
– Скажи, какие соблазны пола
Еще ты помнишь? Я приму такое
Заманчивое положенье тела,
Которое ты мне подскажешь.
 
 
– Если можно без подсказок,
Выйди чистой из воды мутной,
Сохранив наивный разум,
Будь мне девушкою с лютней.
 
 
Художник честный, прямодушный,
Отверг соблазны дикие натуры.
Камень был ему подушкой
В дни, когда писал он горы.
Там считали его братом
Моралеса акробаты.
Говорил поэт калека,
За бутылкою абсента,
Что был сорван у Эль Греко
Свежий, свернутый бутон.
Вслед за Гойей,
чистым сердцем,
Повторял он:
AdeIante!
И не знал покоя…
Ведьмы
С юношей играли в фанты.
Им дарил он поцелуи.
Загребал руками солнца
Жар,
глотал в облатках воздух,
Землю пожирал,
пил воду
Горных рек,
любовь пыльцою
Отрясал цветочной
с крыльев
Пестрых бабочек –
так в оно
Время
погружался в отдых…
Гитары,
гитары,
гитары,
Звон бубнов,
треск кастаньет.
Мелькающие пары
На праздничной земле.
Кружатся в танце пары,
Свет
уточняет
цвет.
Гитары,
гитары,
гитары,
Звон бубнов,
треск кастаньет.
 
 
Детство снилось в натюрмортах –
Апельсинах и лимонах,
В первозданной желтизне
Сказок золотого века.
Поднялся.
Протер глаза.
И не знает, что сказать.
 

2.

 
Горек хлеб, вино и фрукты,
Когда сердцу нет отрады.
На Испанию родную
Вывел он рисунок в бой.
Обнажил сатиры факел,
вздернутый надменно фаллос –
– Сникни, бравый генерал, –
Мене-
текел-
перес!..
Ты к позорному столбу
Не привяжешь, скот, свободу.
Уж давно пора народу
В правую вступать борьбу.
 
 
Если вывести быка,
Разъярить его до боли,
Исколоть ему бока,
А затем пустить на волю,
Он поднимет на рога
Нерасторопного врага
И зальет арену кровью.
Только бык тупая масса
Организованного мяса,
Что предназначена судьбой
На размноженье и убой.
На рогах торчат колодки,
В ноздри вдернуто кольцо.
Бык бежит от грозной плётки
И дрожит перед концом.
 
 
Страну попов, монастырей,
Крестьянской жадности и страсти
Прибрал к своим рукам злодей,
Придя обманом к власти.
Петлей на горле он стянул
Народа вольное дыханье,
В средневековье вновь поверг страну,
Дал вялое дням прозябанье.
Но выбьются из-под доски,
Примяты воинским металлом,
Народной мудрости ростки,
Глумясь над старым генералом.
 
 
Церковным замутив угаром
Умы завистливых крестьян,
Собственность над тощим паром
Равняет вечные межи,
Земля рыжеет от свежих ран,
На нивах зреют мятежи!
Встает видение коммуны,
Затопленной в крови врагами.
И те, кто сердцем юны,
Всегда с ее сынами.
 
 
Истощено терпенье.
 
 
Погоди мгновенье,
Стой!..
 
 
Я слышу гул.
Грозный топот. Стук.
Колес, копыт и ног.
Там!
Тут!
 
 
Много их. Идут.
Тяжек гул шагов
Медленных шеренг,
Барабанов бой,
Голос труб…
 
 
Вот они идут
тесные ряды.
Слышен грохот, гул,
Топот, вой.
Вот они идут
Темные ряды.
Вот они идут,
Сея смерть.
Вот они идут,
Держа наперевес
Колющую сталь
Отточенных штыков.
Вот они идут,
Солнце заслонив,
Вот они идут,
Поднимая пыль,
Вот они идут,
Там!
Тут!
 
 
Много их. Идут.
Тяжек гул шагов
Медленных шеренг,
Барабанов бой,
Голос труб,
Скрежет колесниц,
Звон скреп.
Вот они идут.
В смрад. В дым.
Вот они идут
Там!
Тут!
Вот они идут
Там!
Тут!
Вот они идут.
Вот они идут.
Вот они идут.
 
 
Стой!
 
 
Война пришла нагая,
С каменным лицом,
Тело предлагая,
Налитое свинцом.
Но Мир всегда был светел,
Безгрешен и суров,
Он даже не заметил
Отравленных даров.
На щеке синь пороха,
 
 
Ожог третьей степени.
Только выжжен пуантелью рисунок
На память о бойне.
Пять пустых патронов в обойме.
И черная пасть смертной жути.
В глазах рой мушек. Стон. Ожег.
Сознанье, что не дошел… Шаг!
 
 
Война прошла, вбивая
Металл в земное лоно,
Плоть кровью обливая,
С повесткой похоронной.
Но Мир тянулся выше,
Вдувая в груды мертвых тел
Желание тепла. Он близости хотел,
И гул победы трезво слышал.
 

3.

 
На устах у Мира песня
О белой голубке,
А кругом его теснят
Круглые улыбки.
Уж один круглится рот,
Чтобы песня ввысь летела,
Будто весь поет народ,
Голос отделив от тела.
И струятся изо Рта
Человечества
потоки
Праздничного серебра,
Пока всё в смехе не потопят.
Рот, готовый много есть,
Жадный до питья и пищи,
Пел и изгалялся в честь
Изобилья и излишества.
 
 
Отрастёт большое Ухо,
Обратится в чуткий слух,
Поглощая каждый звук,
Вызволенный им из мрака
Первозданной пустоты.
Грациозно и невинно
Звуки мира ищут Ухо,
Чтобы слить в нем воедино
Плоть свою и дух,
Освободясь от глухоты
Слушать, как растут цветы,
И в частотах колебаний
Отдаваться гулко, звонко,
В барабанной перепонке
Музыкою ликований.
 
 
Где от зависти Глаза
Повседневно изнывали,
Скатный жемчуг, как слеза
Был ценным символом печали.
Где от Глаз струился ужас
Искаженных отражений,
Боль и ледяная стужа,
Кровь и похоть преступлений –
Все как в солнечных лучах
Изменилось в добрый час.
Хлынули потоки света,
Выплеснулись через край.
Есть глаза любого цвета,
Какие хочешь выбирай!
Вьются Глаза от радости
Спиралью на глазах,
Чтобы любовь и восторг нести
В расширенных зрачках.
И если останутся одни глаза,
Полные радужного сияния,
Они еще много могут сказать
Круглые от ликования.
 
 
И у Носа обоняние
Удивительно остро
В миг тревожного метанья
Над притушенным костром.
Ноздри с шумом прочищены
От копоти и дыма.
Запахи гнилые, смрадные
Гасили чадящую головню войны.
К людям, что честили их
За вонь падали и чад пороха,
Они вышли из чистилища,
На ходу сменив проворно
тяжкое зловонье
На тонкую шкалу благоуханий –
И все кинулись за ними в погоню
И нюхали, и нюхали чистыми носами.
Нос дышал, впервые втягивая
Тонны свежего воздуха,
Обнажая розовые ноздри
Для любви и отдыха.
 
 
Рука тянулась от плеча
Уму непостижимой длины,
То сокращалась, как рычаг
В локте,
То обвивалась как аркан,
Подобно вскинутой петле –
И люди были удивлены,
Что разум ей отдельно дан.
 
 
Тяжелой поступью Нога
За всех
одна
ступала,
Ложилась площадью стопа,
И все ей
места
было мало.
В те дни была нарушена
Гармония творенья
От общего желанья
Воссоединения.
С треском пучился Живот,
Радуясь, что он живет.
Ширились шары Седалища,
Распрямлялись Члены,
На покинутом пожарище
Свершались зримо перемены.
 
 
Из хаоса сплетенных членов
Вздымались голые уроды
И распадались постепенно,
Как первые излишества природы.
Мир врачевал нагое тело,
Соединить пытаясь обрубки,
И песня Мира
о белой голубке,
Белой голубкой
над хаосом мира летела…
 

4.

 
Остановив движение частей,
И в прах повергнув частные уродства,
Мир пожелал создать людей,
Исполненных гармонии и превосходства.
Из общего лепил он теста,
И массу клал на общие весы.
Утихли Рты, Глаза, Носы
И заняли по праву место.
Мир вывел совершенную породу,
Живущих разумом людей
И подарил им полную свободу
Осознанных поступков и идей.
Для братской дружбы всех народов
Открылась светлая стезя.
Ведь приручить к себе природу
Без единенья сил нельзя.
Необходимость всех ограничений
Осознана и принята спокойно.
Нет больше места для лжеучений,
Что тревожили покойников.
 
 
И Мир вложил тончайший смысл
В соцветье крыл и сочетанье числ.
Исчислил щедрые дары природы,
На пустырях разбил плодовые сады,
Урегулировал течение воды,
Пустыням дал водопроводы.
Паденье вод переложил он в свет,
Нахлынувший стремительным потоком,
Как радостный итог побед
Над тяготившим годы роком.
Он гордо совершил поход
На горные вершины,
И ринулся в низины лед
В движенье приводить турбины.
 
 
Была планета им оборудована
Для умного труда и для веселий,
Связал он дикий атом, точно овна,
И приручил для мирных целей.
От тучных стад, плодов и овощей,
От изобилия одежд, вещей,
От быстрых способов передвиженья,
От виденья подземных недр,
От мудрых книг, от музыки и пенья
Стал человек велик и щедр.
И уходили Мира патриоты,
Живущие грядущим днем,
В междупланетные полеты
За золотым Руном…
 

1955

Орфей
(Вторая симфония)

 
Как целое из ничего
Возникла мысленно поэма
И взрывом выплеснула тема
Из недр живое существо.
Так из ядра в котором масса
Покоилась – уплотнена,
Возникла, в смысл заточена,
Неведомая прежде глосса.
И в бурное коловращенье
Размеренных и плавных строк
Ворвалось резкое смещенье,
Чтоб лавы преградить поток.
Поэма ширилась, вобрав
В себя всё нужное для роста,
И в жизнь вошла легко и просто,
Пятою голой смерть поправ.
Что может подсказать Орфей
Другим? Невнятная стихия
Им овладела. В беге дней
Он губит помыслы благие.
Поэт останется чужим,
Непризнанным, бездомным, нищим,
Перед священным пепелищем.
И самый обожжённый прах
Не отвратит его в минуты
Опустошения и смуты,
Когда он помнит о стихах.
Орфей блажен и в злые дни,
Что отвергают дар свободный.
Хранитель мудрости народной
Он веку грозному сродни.
 

1966 январь

 
– Изо всех современных поэтов
Я, быть может, самый
большой поэт –
Толкователь мифов,
хранитель заветов,
Зеркало,
поглощающее свет.
Я всё беру,
что дают мне люди:
Намёки,
жалобы,
слёзы,
смех,
Головы,
торсы,
плечи,
груди,
Вольный взлёт мысли,
смертный грех.
Мне трудно донести, не расплескав,
месиво
Площадных, повседневных, любовных слов.
Хочу,
чтобы смесь эту
время взвесило,
Как высшую ценность
на чаше весов.
Людской поток захватывает всё,
Что поглотить и подавить способен,
В паденье шумном
крутит колесо
Культур –
неукротим, неистов, злобен.
То гладью растекается
сплошной,
То роет русло
посреди расщелин,
То обмерзает
коркой ледяной,
А с таяньем –
грозит,
достигнув цели,
Мир подчинить,
не потерпев границ.
В годину бурь
людской поток
уверен.
Но валит на себя
размытый им гранит
И намывает
новые
крутые мели.
 
 
Бывал ли прав хотя б один поэт –
Не в силах отмести
пустых противуречий?
Отвержен он,
растерзан,
дара речи
Лишён…
(Пустопорожний, обезличенный предмет –
Ему прямого назначенья нет).
 
 
И то,
что он таит в себе одном,
Но выразить не может
словом точным,
Его сжигает
адским,
медленным огнём
Или захлёстывает,
как ледяной источник.
Он задыхается
и с губ его
едва
Срываются,
в употреблении истёртые.
слова.
– Одни лишь идеальные предметы,
Воображение рисует мне.
Хранят они не общие приметы
И отношеньем чувственным согреты,
Закалены на творческом огне.
Их чистой формой восхищён вполне –
На всё ищу готовые ответы.
 
 
– Где ж слитки,
где руда
народных накоплений,
Награда высшая
за бескорыстный труд?
Стихи его,
как брагу солнечную пьют,
В чаду восторга и предвзятых мнений
Юнцы, –
довольные,
что напоил их гений…
 
 
– Эвридика, Эвридика,
Мне отраден
самый час,
Что таинственно и дико
Подстерёг и сблизил нас.
Ты была, как откровенье
Непостижное уму.
(Так порой стихотворенье
Близко сердцу моему.)
В откровенные признанья
Я готов переложить
Все восторги, упованья,
Всё, чем рядом будем жить.
 
 
– Эвридика, Эвридика,
Как цветок прекрасна ты!
Задержись,
повремени-ка,
Лёгкой
не спугни
мечты!
Я пленён тобой и полон
Обладаньем до конца,
Весь, как будто очарован
Смуглой свежестью лица,
Нежной грацией фигуры,
Обаяньем юных лет.
Ты вобрала от натуры
Вечной женственности свет.
 
 
– Эвридика, Эвридика,
В восхищенье бытиём,
До вакхического крика
Мы в излишестве дойдём.
Опрокинем вмиг препоны,
Что на жизненном пути
Нам расставили законы –
Им время – тлеть,
а нам – цвести!
На развалинах преданий
Пробиваются ростки
Чистых,
творческих желаний.
Мы изящны и легки!..
Трудно быть ещё прекрасней!
В страсти,
точно мотыльки,
Мы летим на свет опасный.
И сгорев от страсти властной
Обратимся
в угольки.
 
 
– Ещё ребёнок неуклюжий,
Ты умиляла красотой
Спокойных
плавных полукружий
И негой в членах разлитой.
Была ты чем то непохожа
На сверстниц,
занятых игрой,
И было не одно и то же
В движенья вложено тобой.
Я находил отличье
в плавных
Ритмичных линиях твоих,
Как будто бы в ролях заглавных
Ты в пластику
переводила стих.
Любил я смех твой,
как живое
Напоминанье о весне.
С ним детство,
в грозах прожитое,
Обратно
возвращалось мне.
Всё было чудо в Эвридике:
Точно косы, с отливом синим,
собранные в узел.
Упасть они могли бы
с мерным
звоном;..
 
 
Как молодое,
слаженное тело,
отмеченное круглыми штрихами,
затем,
чтобы о счастье полном пело
и слитно,
и раздельными частями;..
Как кисти рук
умеренной длины,
с прозрачной мягкостью и матовостью кожи –
такие пальцы
для касаний
ей нужны;..
Как были ноги юные
стройны,
обнажены
в хотеньи откровенном,
напряжены
в биенье чутком ритма…
Все помыслы мои
с дыханьем нежным слиты.
Вошла в сознанье Эвридика неизбежно –
И завершает построенье
точно рифма!..
 
 
– Гестия, богиня дома,
Дева вещая, с тобой
Мирно мы ведём беседу
У родного очага.
Образ твой в печурке малой
Возникает по утрам.
Ты тепло хранишь и пищу
Ежедневную даруешь.
Для тебя открыты тайны
Нас связующие в браке.
Эвридику ты заботой
И вниманьем окружи.
Помоги ей быть спокойной,
Раздели её тревоги,
А когда настанет время
Первого прими ребёнка.
Гестия, богиня дома,
Твой огонь неугасим.
Чистым сердцем вместе мы
Твоего участья ищем.
Справедливая, в труде
Неустанном пребывая,
Возлюби наш дом. Он будет
Храмом славы для тебя!
 
 
– Эвридика, в танце плавном
Ты мелькаешь предо мною
Женщиною своенравной,
Чуть ревнивою женою.
Ты все дни полна любовью,
Страстью душной по ночам.
Вместе семенем и кровью
Суждено сродниться нам.
 
 
Мы одно –
хотя нас двое –
И всегда другой
Орфей.
Сердце твёрдое мужское
Жаждет спешной смены дней.
Для духовного размаха
Выход нужен на простор,
Мысль его не терпит страха,
Вносит ясность и раздор.
 
 
Эвридика не желает
Счастья просто уступать.
Для детей гнездо свивает,
Пробуждается в ней мать.
Перед мнимым идеалом,
Что воздвигнут навсегда,
Ограничить мыслит
малым
Миром
грубые года.
Ищет в страсти подтвержденья
Для сердечной полноты,
Превосходства,
утвержденья
Рано принятой мечты.
 
 
Юный муж подвержен зову
Человеческих страстей.
К перевалу грозовому
Устремляется Орфей.
У него в движенье вечном
Вся душа обнажена,
Он не вправе быть беспечным
Когда требует страна.
Он целит людское горе.
Для него добро и зло
Существуют в равном споре –
И священно ремесло.
 
 
– Если я тебя покину,
Не смущайся, не тоскуй,
Значит, я имел причину
Лишнего
не говорить.
Может быть, мне тяжелей
Одинокому в пути.
Не сокрушайся, не жалей,
Счастья
лучше
пожелай!
Чтоб к домашнему порогу
Друг вернулся
полон сил,
Забывая понемногу
Страх
и трудности дорог.
 
 
Всё, чем жизнь меня подарит,
Разделю с тобой охотно
И себя отдам в придачу,
Не от щедрости,
от счастья
Всё делить и всё иметь…
 
 
– Эвридика, неужели,
Радость, та, что суждена,
В скоротечные недели
Отгореть обречена?
Нам отрадно наслажденье –
Мрак отступит перед ним,
Пылкой юности горенье
Мы во времени продлим.
Разгорайся страсти пламя
В нерастраченных сердцах.
Отклик вызови у камня.
Понимание
в цветах!
 
 
– Эвридика, равнодушно
На Орфея не гляди!
Будь умна, будь простодушна,
Слишком строго не суди!
Будь приветлива, покорна,
Невоздержанна, дика!
Там правдива, здесь притворна!
То близка, то далека!..
И в изменчивости страстной
Потеряется Орфей,
Подчиняясь силе властной,
Радостной любви твоей.
 
 
– Эвридика, в наши годы,
Мы не видим быстрых смен
Торжествующей природы,
Нам грозящих перемен.
Жизни бурное начало,
В протяжении своём,
Тесно, прочно нас связало
Ярким, солнечным лучом.
Безграничные просторы
Отпустило на пути,
Чтобы море,
чтобы горы
В полной мере
донести.
 
 
Это был великолепный,
Полный страсти
бурный вал.
Покров сорвал,
плоть обнажил,
Всю наготу
открыл нелепо.
Из женских обнажённых тел
Причудливые арабески
Выкладывал он на песке
и в блеске
И белизне молочной млел.
Из откровенности мужской,
Из грубости упругой членов,
Способных углубляться в чрево,
Слагался на виду прибой.
В сплетении своём невинны,
Сливались в брачном торжестве
Нагие призраки,
как две
Разодранные половины.
Тот вал обрушенный томил
Такою страстью непотребной,
Как будто нагонял и требовал,
Всю красоту творенья длил.
 

 
Эвридика в лесу
Сквозь чащу символов
хотела б Эвридика
Пройти,
не поцарапав ног,
не исказив лица.
Но робкий шаг – там грозная улика.
Страх нимфу одолел…
 
 
Деревьям нет конца,
Неясный свет обманчив за стволами.
Что ждёт её
в тревожной тишине?
Идёт она,
прикрыв лицо руками
От паутины липкой.
В каждом пне
Чудовищ видит.
От сплетённых веток
Шарахается,
как от потных рук.
В глазах её мольба, отчаянье, испуг.
Расставленных она не замечает меток.
Всё страшно ей,
всё чуждо на пути,
Мутится
от тревог
рассудок.
Так много дней
должна она
идти
Одна,
покинутая…
К пересудам
чуток
Болезненный и обострённый слух.
Прохода не дают навязчивые шутки,
Смех и глумленье.
Только в промежутки
Их оглушает
сердца учащённый стук.
В глазах роятся тучи тёмных мух,
Расходятся круги,
как в бредовом виденье
Гнетёт тоска,
сбивает с ног недуг,
Ей отравляющий земное прохожденье.
 
 
– Эвридика, погоди минуту,
Остановись в беге,
Разве ты не видишь Орфея?
 
 
– У меня немного,
Верней, ничего не осталось.
Самые праздники
Грубо попраны,
За спиною – гипсовая усталость
И белые руки у неё отбиты…
– Ты пришёл, чтобы нарушить
Клятву верности, Орфей,
Чтоб всей тяжестью обрушить
Клевету позорных дней.
На кощунственные крики
Ты растратил юный пыл,
Стал чужим для Эвридики,
Дом расхитил, дух убил.
Не таких ждала я песен,
Веря в твой могучий дар,
Чистый облик скрыла плесень,
На огонь упал нагар.
Против правды и свободы
Ты возвёл тьму небылиц
И готов живые всходы
Потоптать с ордой убийц.
 
 
Все дни
с пристрастием перебирает,
Как платья Эвридика,
уж давно
Одни из моды вышли,
те мечтает
Перешивать она,
те суждено
Донашивать
с холодным небреженьем.
Ей жаль утраченной девичьей красоты.
С каким неумолимым сожаленьем
Она укладывает в памяти мечты.
Из слёз,
обломков лжи,
зеркал разбитых
Встают пещеры
ломких сталактитов –
Опустошённый, призрачный, чужой
Мир,
угрожающий обманом и бедой.
Крылатых образов
лишилась Эвридика,
Глядит она
на жизнь
со стороны.
Природа равнодушна и двулика.
А ей любовь,
ей утешения нужны.
Она не может из дурного круга
Метаний
вырваться:
… Ведь только об одном
И говорить и думать
день за днём
Невмоготу ей…
Узел
стянут туго!
 
 
– Эвридика, погоди минутку,
Остановись в беге,
Разве ты не слышишь Орфея?
– Слышу чужой голос,
Трепещу от страха,
За край бездны
Уцепилась корнями –
Там я как огненное древо,
Роняющее кровавые плоды…
 
 
Лесная чаща
всё тревожней и темней,
Просвета нет за плотными стволами,
Как будто бы
на растерзание зверями
Оставил
юную жену
Орфей.
 
 
В лесу,
охваченную
тёмными страстями.
Титаны борются за обладание душой
Смущенной женщины.
С назойливостью праздной
Внушают ей
сомненья и соблазны
И отнимают
по частям
покой.
Лишённая любви и материнства,
Превозмогая безотчётный страх
Идёт она,
в тревоге и слезах,
Терпеть обиды, невнимание, бесчинства.
 
 
Её открытому, правдивому уму
Не совладать с преступным равнодушьем.
Орфей, что был ей предан и послушен,
Уже не внемлет
слову одному…
Другие жизни вытеснили в нём
Живые чувства.
Сердца пыл утрачен.
Охвачен творчества
неистовым огнём
Не для неё одной
он предназначен.
В калейдоскопе быстрых дней,
Как окровавленный осколок,
Чужой –
вращается Орфей –
Узор обманчив и недолог,
Но ранит острое стекло.
Уж кровью жизнь в борьбе исходит.
Что прежде радостно влекло
Ответа больше не находит.
Меж тем редеет лес…
Вдали яснее,
Привольней стало.
Можно переждать
Отступничество,
замкнутость Орфея –
И творчество
сознаньем
оправдать.
 
 
Перед глазами женщины
желанна
Открылась
светлая,
зелёная поляна,
Там было всё полно
нежданной красоты,
И в первобытной свежести
цветы
Цвели.
Над ними бабочки кружили,
Поляну
сосны тесно обступили,
И пробегал приветливый ручей
В густой траве,
доступный как Орфей,
Пленяя слух
ритмичною строфою
Любовных строк,
он мчался стороною.
Ей было беззаботно и легко.
Казалось,
небо поднялося высоко,
И раскалённое от солнечных лучей
Струилося и плавилось над ней.
Тогда
сомнений прежних
не имея,
И этим миром праздничным владея,
Решила Эвридика отдохнуть,
Чтоб к дому после
свой направить путь.
Она срывает крупные ромашки,
Гвоздики,
распушившиеся кашки,
Не хочет больше думать ни о чём,
Разулася –
и ходит босиком
По шелковистой, радостной поляне
Где исполняются,
шутя,
желанья.
 
 
Но жизнь её
отравлена тоской.
Прозрачный воздух, птичье щебетанье –
Сулят в лесу обманчивый покой,
И Мойры ей
готовят испытанья.
 
 
В груди сомненьями клубится
Погибель близкая твоя –
И скорби подлая змея
В приветливой траве таится.
Смертелен был укус змеи.
Недоставало капли яда,
Чтоб оборвались дни твои,
Чуть прояснилася отрада.
Короткий миг прервал мечты,
Убитой горем Эвридики –
И выпали из рук цветы:
Ромашки, красные гвоздики…
 
 
Ей песня слышалась вдали,
То девушки навстречу шли.
– Выходили мы из дома были веселы,
Пели песни, рвали ягоды, смеялися,
Не подумали, что горе тем накликаем.
Только горе вперёд вырвалось непрошено,
Обгоняло нас, в лесу гулко аукало…
На поляну вышли мы приметную,
Где водить любили игры девичьи.
С детских лет то место нам приманчиво,
Оно солнцем летним взыскано, обласкано,
Всеми травами-цветами разукрашено,
Родником – ручьём студёным напоено.
 
 
У ручья зеркального, прозрачного
Эвридику мы увидели склонённую.
Будто в воду смотрит, не насмотрится,
На красоту лица не налюбуется.
Стали звать её, по имени окликивать,
Выжидать, словами добрыми приваживать,
Только слова мы в ответ не выждали,
Испугались, вдруг подруги тесно сгрудились.
Видим, мёртвая лежит подруга нежная,
Наша милая Эвридика, приветливая…
Скорбью лютой, как змеёй ужалена,
На ноге босой синеет ранка малая.
Опоздали мы к подруге на выручку,
Не спасли её от смерти верным заговором,
Не приняли от неё вздоха последнего.
– Ты подруга наша, старшая, статная,
Встань с земли сырой на ноги резвые,
Расскажи, поведай по сердцу, по совести,
Что свело тебя к могиле прежде времени?
 
 
Разве скажешь, когда губы крепко сомкнуты.
Нет для слова, как для пташки вылета,
Крылья резвые подбиты, в кровь подрезаны,
В одиночку слёзы горькие повыплаканы.
Не собрать нам вздохи твои, не выверить,
Не понять, что иссушило тебя, вымучило,
На поляну ясную к закату солнца вывело!
Эвридику мы с земли холодной подняли,
Положенье телу правильное придали,
С плачем, с жалобой из леса к дому вынесли,
Безутешному Орфею в руки отдали.
– Ты прими, прими от нас подругу близкую,
Жену верную, безвременно умершую!
Мы, что видели, продумали, в слезах поведали,
По уменью девичьему оплакали…
 
 
– Эвридика умерла!
Всё померкло
омертвело,
Жизнь приветная ушла
И осталось
только тело,
Только тело на столе,
Под цветами полевыми,
Да как дыханье
на стекле
Оплывающее
имя…
 
 
Уж не будет никогда
Эвридика вместе с нами,
Радостна и молода
Одарять друзей словами,
Серебристый, вольный смех
Не рассыплется широко…
Сердцу на виду у всех
Неприютно, одиноко…
 
 
Эвридика умерла!
 
 
Всё померкло, омертвело.
Не успела, унесла
Всё, что высказать хотела.
К телу мёртвому её
В сокрушении приникну,
Не услышу ничего,
Не утешусь, не привыкну….
 
 
Эвридика на столе
Холодна и равнодушна,
Дань покорная земле,
Тленью одному послушна.
Уж её не отогреть,
Ей не возвратить дыханья,
Над умершей властна смерть,
Разрушенье и молчанье…
 
 
Умерла Эвридика…
Остались одни
В памяти
чадящих дней головни –
И проложил
этот тусклый свет
В тревожную бездну чувства
след.
На миг
осветилося бездны дно –
И всё по-прежнему стало
темно.
Только чад стоит
от загашенных дней,
Только скорбь безысходная о ней.
Умерла Эвридика,
на ложе простом
Лежит,
покинуть готова дом.
И разве Орфей,
удручённый концом,
Не любовался
смертным лицом,
Не касался лба и безмолвных губ,
И холодных рук,
но рядом был труп!
Любимый труп,
прекрасный
пока,
Не распалася ткань,
точно строка.
Орфей стоял
у жены в головах
И долго думал
о своих стихах.
Пытался осмыслить,
оправдать,
Всё,
что нельзя повторить
и начать
Заново,
с первой строки,
вдвоём…
Эвридика не слышит…
Небытиём
Охвачена…
Страшен загробный плен,
Последний и безотрадный тлен…
 
 
Бег времени неукротим,
В движение своём извечен,
Неумолим, необратим,
Сознанием очеловечен,
Он движет звёздные миры
И взвешивает судьбы наши,
Мы жизни щедрые дары
С рожденья пьём из смертной чаши –
И потому не всё ли нам равно,
Как говорят о близком человеке:
 
 
– Он уснул, ушёл, уехал, улетел, утрачен,
утонул, ужален, убит –
Всё – умер!..