Текст книги "Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы"

1.

 
Изысканное мастерство сонета
Хранит следы упорного труда.
Нам эта форма строгая чужда
С тех пор как ежедневная газета
За уйму пошлых треволнений света
Крадёт у нас спокойствия года
И притупляет чувство без стыда,
Снабжая прозаизмами поэта.
Исполненный отрадного раздумья
Медлительный размер для наших дней
День ото дня становится сложней.
Мы лишены в конец благоразумья,
Нет лёгкости в сонете, между строк
Всегда торчит газеты мятый клок.
 

2.

 
Пять лет назад положено начало,
Вчерне намечена дальнейшая глава
Но как беспомощны привычные слова.
В них выразительности, страсти мало.
Всё отошло, что прежде волновало.
Вновь восстановит ли романтика права?
В Гренландии фантазия едва
Один, два раза мельком побывала.
Меж тем Ассоль в забвении жестоком
Росла, и не следил ревнивым оком
За девочкой поэт издалека.
Сиринга стройная, ты рождена для песен,
И образ твой младенческий чудесен,
Ты вся была подобьем тростника.
 

3.

 
Прочь промелькнула вереница дней
С пустыми дрязгами, заботами, нуждою.
Не раз любовь сменялася враждою
И порождала зависть у людей.
Но сказка становилась всё родней
И наполняла сердце теплотою
По всем составам мерно разлитою,
Как будто почву отыскала в ней.
Ассоль была прямое совершенство
И на поре семнадцатой весны
Тревожили её сознанье сны,
Исполненные смутного блаженства.
Восторженна, застенчива, смугла –
Ассоль весёлой девушкой была.
 

4.

 
Нёс угольщик корзину, был он стар,
Измучен, чёрен весь от мелкой пыли,
И, ревматизмом скрюченные, были
Бессильны руки. Сев на тротуар,
Поставил он неходкий свой товар,
Задумался, что каждый шаг к могиле
Ведёт, что силы, явно изменили,
И в голове стоит сплошной угар.
– Гляди, старик, корзина расцвела,
В ней розы красные и алые тюльпаны!
И в самом деле, девочка была
Права, корзина с углями легка,
Вновь силы прибыли, и радости желанны
Для нищего, седого старика.
 

5.

 
Жила в селенье нищая вдова
С детьми, она концы с концами
Едва сводила, чёрными трудами
Изнурена, бродила чуть жива…
У неимущего все отняты права.
Ветшает дом с прогнившими углами,
И радость, омрачённая долгами,
Обращена на хлеб и на дрова.
Но вот Ассоль вошла под грязный кров
И много щедрых принесла даров,
Не от достатка, от дневных лишений.
Как дорог был ей каждый детский взгляд.
Весь розами расцвёл убогий сад
Вдовы, не видно больше терний.
 

6.

 
По крохам мысленный слагая идеал
Я знал: Ассоль пока несовершенна.
Вся жизнь её порывов смутных смена.
К ней приближается девятый вал.
Тот образ, что я прежде воссоздал,
Что жил со мной упорно, неизменно –
Подобен кокону. Душа её из плена
Готова вырваться и я тогда пропал.
Не отыщу восторженных сравнений
Для красоты её, для тонкого ума
Нетерпящего принятых стеснений.
Ассоль живёт ещё мечтой своей,
Но мне давно известен юный Грей.
Он приближается… Ночная тьма
 

7.

 
Окутывает берег пеленою.
Пока Ассоль глядит в морскую даль,
Солёная, спокойная печаль
Бодрит её. Душой слита с водою.
Она внимает шумных волн прибою
И крику чаек…. Небо, как хрусталь,
Прогнулось чашей. Синевы не жаль
Поэту, с каждой новою звездою
Он мрак сгущает. И тупую боль
Вселяет в сердце, ту, что без названья.
Печаль отрадна. Смутные желанья
Испытывает смуглая Ассоль.
Идёт вдоль берега. Босые ноги
Подсказывают ей в росе дороги.
 

8.

 
Тревоги гложут капитана Грея.
Он чужд торговли, мелочных забот
Не терпит, прихотью все дни живёт.
К романтике пристрастие имея
Всё ждёт, какая посетит идея,
Произведёт в душе переворот.
Стоит в углу, заброшен, nature-morte
Очередная, вздорная затея.
Ночь звёздами полна. Им нет числа.
Далёко слышен мерный плеск весла.
Спокойно море. Ласкова прохлада.
Сосредоточиться, собраться надо.
– Скорее Летика! Уж берег недалёк!
Греби на тёплый, мирный огонёк!
 

ГОЛЫЙ КОРОЛЬ

(Песня Летики)

 
На белом свете жил король,
Он важный был король,
Снаружи точно леденец,
Внутри совсем пустой,
Льстецы хвалили короля
За то, что он пустой.
 
 
Три Парки ткали для него
Из воздуха парчу,
Три Парки шили для него
Из воздуха костюм,
Кроили призрачную ткань,
Носили королю…
 
 
Король холодный, ледяной,
Чванный и пустой,
Смотрел, как крутятся станки,
Без ниток вертятся мотки.
Костюм отменный у него,
Лишь он – не видит ничего.
 
 
Вот ледяную пустоту
Обрядили в пустоту,
Король по площади идёт,
Кругом смущается народ:
– Зачем на голый леденец
Надет из золота венец?
 
 
И только мальчик лет пяти
Один посмел произнести:
– Смотрите, как не хорошо,
Король гуляет нагишом!
И все увидели тогда,
Что голым был король.
 

9.

 
Всё творчество берёт. Оно сильней
Родства, привязанности, пылкой страсти.
Пусть сердце раздирается на части,
Жить без стиха ему ещё больней.
И самого себя не терпит Грей,
Терпимость сохраняя к церкви, к власти.
В певучем ритме обретает счастье
А меру в буйном рокоте морей.
Он с юных лет нашёл себе призванье.
И к тридцати годам достиг признанья,
Как мореплаватель, поэт. На корабле
Он посещал неведомые страны,
Его причудам удивлялись капитаны –
И вот он прибыл к северной стране.
 

10.

 
– Покойный Эгель подарил мне том
Сказаний, собранных в краю суровом.
Неподражаемо владел он словом.
В дни юности дружил с моим отцом.
Душ человеческих он был ловцом,
Себя прославил песенным уловом,
Питал презренье к государственным основам,
Ходил в народ, считался мудрецом.
Всю жизнь скитался без семьи, без крова.
Ценил я воспитателя крутого.
В его наезды, духом возбуждён,
Сам строил возмутительные планы.
Под сень могильную былого ветераны
Уходят, горек погребальный звон.
 

11.

 
Однажды, Летика, он жил в краю,
Где мы находимся, бродил с сумою,
А дело было, как сейчас, весною,
Стояла сырость пряная в лесах.
Земля безродная в простых цветах
Была прекрасна первой новизною.
Плескалось море мутною волною,
Ручьи смывали прошлогодний прах.
Он встретил девочку, которая несла
Игрушки… Так она проста была
Как полевой цветок стройна, красива.
Задумалась, склонилась над ручьём,
Игрушечным любуясь кораблём –
И, право, был он выточен на диво.
 

12.

 
На Севере есть чудо-мастера,
В резьбе искусны, сердцем тороваты,
Трудом они не нажили палаты,
Как Эгель с помощью гусиного пера.
Для творчества народного пора
Прошла, наживой чувства смяты,
Машины производят суррогаты,
Для мира пошлого поэзия стара.
Расцвет её придёт, когда в народе
Воспрянет дух и мысли о свободе
В жизнь воплотятся. Скованный титан,
Земли коснувшись, наберётся силы.
Мне потому игрушки эти милы –
Народной страсти в них таится океан.
 

13.

 
Старик умел наглядный дать урок.
Он мне кораблик подарил. Счастливый,
Я принял дар, бог видит, прозорливый,
Без моря жить я более не мог.
А девочка? Внезапный ветерок
Умчал её кораблик суетливый,
На алых парусах, шёл, горделивый,
И в море бурное унёс его поток.
Пускай стихи об «Алых парусах»
Навеяны действительностью низкой,
Всё сердце Эгель высказал в стихах.
Вот берег, Летика! Ночной туман
Скрыл очертанья, радостный и близкий
Ждёт воплощенья поэтический обман.
 

14.

 
Они сидят в трактире «Трёх дорог».
Пьян Летика, смеётся до упаду.
– На своего конька я скоро сяду.
На суше мокну я, вконец размок!
Плывёт земля тихонько из под ног,
С проклятой нету никакого сладу,
Как не плыву под стол сейчас я сяду.
Что ж пьянство, право, не худой порок!
А Грей меж тем, не отходя от стойки,
С трактирщиком заводит разговор:
– Скажи, хозяин, видно мелят вздор,
Ведь заблуждения в народе стойки,
Что где-то девушка такая есть,
Что трудно взгляд, увидевши, отвесть.
 

15.

 
Она душой свободной любит море
И ожидает в тайне корабля.
Влечёт её нездешняя земля
Где светел труд и где бессильно горе.
Надежда светится в открытом взоре,
И доброй сказкой сердце веселя,
Живёт она, с природою деля
Досуг, со всеми в откровенном споре.
Полюбопытствовать ты мне позволь,
Я приплачу за добрую беседу,
Могу ли верить я пустому бреду?
– Да это ж корабельная Ассоль,
Как вылитый портрет, точь-в-точь натура.
Да ведь она, того… признаться дура!..
 

16.

 
Трактирщик подавлял людей нутром
Своей животной, плотоядной страстью.
Он как паук питал к чужому счастью,
Пристрастье и сосал его своим беззубым ртом.
Он спаивал бродяг. С них драл потом
Семь шкур, годами потакал пристрастью
К вину, сам пользовался львиной частью,
Но каждого считал мерзавцем и скотом.
Как лоснилось лицо трактирщика, когда
Он разговаривал с надменным Греем,
Казалось, вымазан святым елеем,
Он убеждал, что может без труда
Свести его с любою потаскушкой,
И потрясал при том пивною кружкой.
 

17.

 
– Что знаешь ты про корабельную Ассоль?
– Давно бедняжка лишена рассудка.
Ей в раннем детстве сказанная шутка
Ум потрясла. Попробуй, приневоль
Такую девушку. Сказать позволь
При ней насмешливое слово. Жутко
Становится. Тут старая погудка
Пойдёт на новый лад. Сама-то голь,
Да с норовом – принцессу строит.
Но придавать внимания не стоит
Её фантазиям, ожгётся как-нибудь.
Наскучит ей глядеть все дни на море
И доверяться в нежном разговоре
Цветам и ветру. В том ли женский путь?
 

18.

 
Грей отошёл от стойки. Духота
И смрад от табака и рыбы
Тянулся вслед. Над пьяницами нимбы
Свет очертил. Душа была пуста,
Как тень в аду. Сегодня неспроста
Он бродит трезвый, раздвигая глыбы
Тяжёлых тел, где высказать могли бы
Случайно правду пьяные уста.
И угольщика старого в углу
Грей заприметил, погружённый в мглу,
Тот пиво пил, блуждая тусклым взглядом.
Со стариком Грей примостился рядом,
Спросил, в щепотку зажимая соль,
– Что помнишь ты про корабельную Ассоль?
 

19.

 
– Они с отцом известно сумасброды,
Но в хижине доступной всем ветрам,
В вещицы хрупкие преображают хлам.
Игрушки им дают немногие доходы.
От местных промыслов, собрав отходы,
С утра садятся по своим местам.
Прилежно трудятся, а солнце по стенам
Крадётся зайчиками… так все годы.
Забавно, что игрушки нарасхват
Берут у девушки застенчивой на рынке.
И появляются взамен в корзинке
То рыба свежая, то бархатный салат.
Ассоль приветлива, шутить готова,
И всем дарит улыбку, грошик, слово.
 

20.

 
Когда бы нежная её душа
От детских лет была не затемнёна,
Никто найти не смог бы в ней урона,
Стройна, непостижимо хороша,
С природой вольно грудью всей дыша,
Лишь к юношам она неблагосклонна.
Любви чуждается – глядит влюблено,
Спешит домой – приходит не спеша.
Ждёт – алые поднявши паруса,
Придёт корабль, и капитан влюблённый,
Весь алым светом страстно озарённый,
Сойдёт на берег. Правда, чудеса
Бывают в сказках, но скажи, откуда
В нужде живущим ждать такого чуда?
 

21.

 
Послушай, Летика, нам предстоит во мгле
Корабль наш оснастить за сутки парусами,
Чтобы соперничать могли они с лучами
Ликующего солнца на земле.
И не беда, что ты навеселе
Сговорчивее будешь с продавцами
Живей управишься с тяжёлыми тюками…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 

22.

 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сам не пойму, что сталося со мной,
Подобно Фениксу, я возраждаюсь снова.
Ассоль увидит с берега крутого
Корабль, давно подсказанный мечтой.
Сбежит с горы и встретит капитана,
Которому её любовь желанна,
И свяжет с ним свою судьбу Ассоль.
– Приветствую тебя, восторженный король,
Твой Летика готов любую службу
Исполнить, к королю питая дружбу!
 

1948–1953

1954

В.М.

 
Захочу и буйным вихрем
Зайчики со стен поскачут –
Я из зеркала ручного
Выпущу их наудачу.
Захочу и тёплый лучик
Упадёт тебе в ладоши,
Он приветливый, мохнатый,
По-настоящему хороший.
Захочу и мы смеяться
Будем дружно до упада.
Больше радости и солнца
Нам ничего с тобой не надо.
 

1948–1954

 
Опять уходит в детство,
Туда, где пение птиц,
Готовый получить в наследство
Всю землю, сразу без границ.
Он весело смеётся
И прыгает на лугу.
Далёко раздаётся
Задорное: – Агу!..
Вот перед ним дремучий лес
С грибами и земляникой.
Ребёнку хватит надолго чудес,
Стоит, любуется былинкой.
– О, как она тонка, стройна,
А чуть пригнись к земле
И будет выше, чем сосна,
С узлами на стебле.
 
 
Потом, дыханье затая,
Слушает в траве
Бег лесного муравья.
И отражаются в голове
Картины стройные природы
В перевёрнутом виде,
Как будто он глядится в воды,
И не забыт в игре Овидий.
Ребёнок любит метаморфозы,
И все явленья объясняет
Не языком учебной прозы,
А так, как понимает.
 
 
Ведь для него мир населён
Живыми существами,
Ручных козлят ласкает он
И кормит мотыльками.
Ему смешён косматый Пан,
Что отдохнуть сел на поляне,
От воздуха лесного пьян,
Как от вина иные будетляне.
Сидит, играет на свирели
Торжественно и любовно,
Чтобы звуки песни долетели
И до созвездья Овна.
 
 
Чертёнок выглянул из чащи,
Увитый хмелем, в бороде,
Как отрок настоящий
Из непристойного Садка Судей.
Хотите знать, чем юноша живёт
В восторженном воображенье? –
Он по приметам познаёт,
Что мир находится в движеньи.
 
 
И прочно с Паном для него слиты
Явленья мирные природы:
Могучие деревья и цветы,
Спокойные и медленные воды.
Сидит часами на берегу
И ловит рыбок:
– Я больше не могу
Прощать судьбе ошибок!
 
 
Где можно дно рукой достать,
Лежит речной песок,
Но трудно имя на нём начертать,
Когда плывёт за слогом слог.
Вода смывает имена,
Которые любовь подскажет.
Лишь берегут подолгу письмена
Зелёных берегов увражья.
 
 
Стихами дышат травы,
Вода, песок и сосны,
И только люди, что ищут славы,
В стихах неискренни и несносны.
Природа раскрывает перед ними
Увлекательную книгу.
Живи привольно днём одним.
Невзгоды дерзко оттолкни.
 

1953–1954

В полном унынии Херликин бродит в лесу.

Его томит одиночество.

Херлекин:

 
Слети ко мне, Купидо,
С заоблачных высот.
С мелодичным шумом, трепеща крылышками слетает Купидо.
 

Херлекин:

 
Кто ты, младенец голый,
С колчаном острых стрел?
 

Купидо:

 
Херлекин, ты звал меня? –
Перед тобой – Купидо!
Таков мой облик. Я прекрасен
В своей невинной наготе –
И взор мой ясен…
 

Херлекин:

 
Кумирического бога
Вижу в зелёной пустыне.
Лук он вынимает
И стрелу пускает,
Стрела пронзает сердце.
Коварная Катерина,
Я чувствую прямое
Стеснение в груди.
 
 
Чуть вспомнил, напряглося
Любовью всё естество –
И вот моё сознанье
На кончике стоит.
 

Купидо проводит пальцем по глазам

Херликина, сыплет красные маки.

Херлекин:

 
Когда моё сознанье
Стоит на острие,
Я предан пылкой страсти
И без огня горю.
Благодарю тебя, Купидо,
За вмешательство живое,
Ты умножил мои силы,
Наделил душой природу.
Эти белые берёзки
С упругими стволами,
Эти сосенки прямые,
Полные надежды,
Эти липы, налитые
Здоровым соком –
Предо мною в хороводе,
Как девушки, мелькают.
Зелёная пустыня
Тобой оживлена.
Купидо, Купидо,
Не оставь меня!..
 

Купидо:

 
Мой бедный, бледный, Херликин,
Ты не останешься один!
Покинь пустыню,
Иди к людям,
Где увидишь Катерину,
Её сердце покори!..
 

Херлекин:

 
Слушаю тебя, Купидо,
Покидаю пустыню,
Иду к людям
Искать участья –
Даром оно не даётся!
 

Поёт:

Катерина, Катерина,

Размалёвана картина,

Радость светлая моя!

1954 январь

 
Забудь свои наставленья
И отпусти меня
Писать стихотворенья
Про майские зеленя,
Про то, что мне всего дороже
И на тебя нисколько не похоже.
Я знаю, что пишу свободно,
Когда не спутан условностями,
Всё, что сердцу угодно,
Полный резвой готовности
Не держать себя в узде,
Но лететь подобно скакуну
Сегодня, завтра и везде
Навстречу табуну.
 
 
Но, если встретится горка
Такая, как Гарсиа Лорка,
Остановлюсь и на его могиле
Произнесу красивые слова:
– Где прежде поэты жили,
Теперь растёт трава.
Тонкие былинки
Вкраплены в неба золото,
На две половинки
Сердце ровно расколото.
Одна тебе половинка,
Другая мёртвому другу,
А сам я, как сиротинка,
Пойду и собьюсь с кругу.
 
 
В те дни, когда непроизвольно
Рождается строка,
Зачем ты говоришь: – Довольно!
Меня томит тоска.
Поэзия пустая шутка,
Готовая сорваться с губ.
Или как старая погудка
Она мила тебе?
И медью звонких труб
Поёт в чужой судьбе.
 
 
Она стояла у окна,
И мы смеялись оба.
– Я убежал из табуна
И буду верен тебе до гроба.
К нам песню вещего Баяна
Доносит ветер издалека,
Едва коснётся до ладов баяна
В колхозе конюха рука.
Ты различаешь пение чутьём
Отменно развитого слуха.
Есть музыка в стихе моём –
Она твоё терзает ухо.
Теперь ты вправе убедиться,
Что я давно не тот,
И ждёт меня скребница
Твоих острот.
 

1954 май 4

Памяти Гарсиа Лорки

 
В полнеба отсвет инфернальный,
Он заслонил в тревожный час
Цыганки образ идеальный…
 
 
Ребёнок с дьявольски прекрасным
Обворожительным лицом,
Весь искажён в беспутной пляске.
 
 
Поёт и ударяет в бубен!
 
 
Темны цыганские напевы,
Но под корой их дремлют страсти,
Их вскоре обнажат гитары.
 
 
Звон бубна и гитары стон!
 
 
Люблю разгульный вольный табор,
Гадалку с грязною колодой
И молодого конокрада
В рубахе красной и с серьгой.
 
 
Давно мне луг зелёный снится,
Где по сей день живут цыганы,
Роняют липы душный запах,
На миг не затихают песни,
Горят вечерние костры,
И варится на углях ужин,
А жизнь в кибитках за коврами
Так возмутительно дика.
Там красные пылают маки,
Под утро остывает пепел,
И путь уходит торопливо
В темнеющую колею.
 
 
Что будем делать под луною,
Когда останемся без денег?
 
 
Что будем делать под луною,
Когда останемся без денег?
– У нас есть много пёстрых тряпок,
Движений стройных и простых!
 
 
Любовь, любовь до одуренья,
Одна цыганская любовь!
 
 
Хмель бродит у цыган в крови.
Как закипающий котёл
Весь табор от любви клокочет,
Немного и начнётся драка,
И будет плавать луг в крови.
 
 
Ни денег, ни любви, ни луга,
Ни друга на дороге пыльной,
Ни табора, ни сладких дней
Под липами, ни тех коней,
Ни конокрада, ни гадалки,
Ни песен –
не осталось мне!
 
 
А там, где высится Метро
Проходят смуглые цыганы,
В широких шляпах, с гордым видом
И важно крутят папиросы.
Как ведьмы ночью в полнолунье
Плывут цыганки точно павы,
Тупы, надменны, величавы,
И пляшет девочка-луна.
 
 
Метро и табор воедино
В картинной плоскости слиты.
Вся разом смещена картина.
 
 
Цыганка юная поёт
И сердце острой песней рвёт.
 
 
Темны цыганские напевы!
 
 
Я повторяю вслед за ней:
– Темны цыганские напевы!
Я повторяю вслед за ней:
– Темны цыганские напевы!
 

1953–1954

 
Разодраны вкось члены
Рогами быка с арены.
С газетных столбцов
обсыпаны
Петитом бед
в зубы,
Бьются в крутые зазубрины
Стен
люди
в безумии.
Глаза разворотом плоскости
Вмяты в тёплое месиво
Из криков, костей, мяса,
Плача, мочи и плесени.
А Бык стоит, взирая
На кровь,
и тупа морда.
Льётся кровь,
и тупа
Морда быка крутая.
 
 
– О, люди, люди, вправе ли
Свои распрямить плечи,
Как сотни тысяч праведных,
Которых быки калечат?
 
 
Морда Коня в оскале,
Впадает в раж,
и ржание
Гремит по домам и скатам
Медной трубой отчаянья.
Падают оземь копыта,
Брызги летят во все стороны,
По людям, по трупам, по плитам
Стучат копыта истории.
Ощерены конские зубы,
Ноздри гневом раздуты.
Плачут дети разутые.
В глазах их неба лазурь.
 
 
– О, люди, люди, в праве ли
Ждать, что падёт преграда?
В неувядаемой славе
Рушьте стены ада!
 
 
Не твой ли античный профиль,
Рука, держащая факел,
Врываются в мрак, Победа,
В мир, где зловещи факты?
О, как ты невозмутима!..
Вся –
веешь ветром свободы.
Ты щедро вручаешь нимбы
Жизнь отдавшим за Родину.
А Бык и Конь и прочие,
Которым твой свет не желанен,
Видят в свободном росчерке
Конец позорным деяньям.
 
 
– О, люди, люди, вправе ли
Терпеть ярмо и узду? –
Ярмо для Быка, узда для Коня.
Да свершится в Гернике суд!
 

1953–1954

Р. Климову

 
Устав от дневной суеты,
Я ухожу в мир созвучий,
Где доставляет мне внезапный случай
Виденья древней красоты.
Готов я на верху блаженства,
На шаткие вступив леса,
Старинных фресок совершенства
Вобрать в себя за полчаса,
Познать, как Феофана Грека
Искусство вечно ново,
И как достоинства простого человека
Раскрыты в образе святого.
 
 
Перед фигурами святых,
С непокрытой головой,
Страшусь я лестниц крутых
И бездны под собой…
Рассказывал мне реставратор,
Сухой и сморщенный, как гриб,
Что новгородский Пантократор
Разжал кулак, и сам погиб,
Щадя в дни бедствий населенье.
Пусть не тревожат отраженья
Ветхозаветной старины
Застывшей формою движенья –
Они есть часть стены
Старинной кладки на века –
И только дерзкая рука
Войны способна их разбить.
 
 
В поисках жемчужноносных рек
Достиг я берега однажды,
Та страсть была сильнее жажды,
И там сидел смущённый человек,
И глядя на пасущихся овец,
Вздыхал, что он плохой пловец.
Потом в тревоге безысходной
Одежды снял и стал нагой,
И кинулся ловец негодный
На дно стрелой тугой…
 
 
Кругом иконописны горки,
И, сидя у крутого спуска,
Раскрыл он раковины створки
И выкрал жемчуг у моллюска.
Вот мягкую, большую, как слеза,
Жемчужину кладёт он под язык.
Тут образ девушки возник,
Тревожный, в летнюю грозу.
Он гасит пылкое виденье.
Но для подарка скромного нужен,
В знак мест пустынных посещенья,
Ряд отборных жемчужин.
И вновь ловец ныряет в воды,
Холодной не страшась погоды,
А груда раковин растёт,
И жемчугом набил он рот.
 
 
Разглядывая со стороны
Мечты живое воплощенье,
Я понял, мне стихи нужны,
Чтобы питать воображенье.
Не лишены созвучья смысла,
Слагаясь в стройную картину.
Когда же ночь нависла,
Я засветил лучину.
 

1954 октябрь