Текст книги "Воспитание в свободе. Избранные педагогические статьи"

Часть 3
Семья

Мысли о воспитании

(Из писем и дневников 1895–1902 гг.)

О воспитании я думал очень много. Бывают вопросы, в которых приходишь к выводам сомнительным, и бывают вопросы, в которых выводы, к которым пришел, окончательные, и чувствуешь себя не в состоянии ни изменить их, ни прибавить к ним что-либо. Таковы выводы, к которым я пришел о воспитании. Они следующие.

Воспитание представляется ложным и трудным делом только до тех пор, пока мы хотим, не воспитывая себя, воспитывать своих детей или кого бы то ни было. Если же поймешь, что воспитывать других мы можем только через себя, то упраздняется вопрос о воспитании и остается один вопрос жизни: как надо самому жить? Потому что не знаю ни одного действия воспитания детей, которое не включалось бы в воспитание себя. Как одевать, как кормить, как класть спать, как учить детей? Точно так же, как себя. Если отец, мать одеваются, едят, спят умеренно и работают и учатся, то дети будут то же делать.

Два правила я бы дал для воспитания: самому не только жить хорошо, но работать над собой, постоянно совершенствуясь, и ничего не скрывать из своей жизни от детей. Лучше, чтобы дети знали про слабые стороны своих родителей, чем то, чтобы они чувствовали, что есть у их родителей скрытая от них жизнь и есть показная. Все трудности воспитания вытекают из того, что родители, не только не исправляясь от своих недостатков, но даже не признавая их недостатками, оправдывая их в себе, хотят не видеть этих недостатков в детях. В этом вся трудность и вся борьба с детьми. Дети нравственно гораздо проницательнее взрослых, и они, часто не выказывая и даже не сознавая этого, видят не только недостатки родителей, но и худший из всех недостатков – лицемерие родителей и теряют к ним уважение и интерес ко всем их поучениям.

Лицемерие родителей при воспитании детей есть самое обычное явление, и дети чутки и замечают его сейчас же, и отвращаются, и развращаются. Правда есть первое, главное условие действительности духовного влияния, и потому она есть первое условие воспитания. А чтобы не страшно было детям видеть всю правду своей и родителей жизни, надо сделать свою жизнь хорошей или по крайней мере менее дурной. И потому воспитание других включается в воспитание себя, и другого ничего не нужно.

* * *

Воспитание есть воздействие на сердце тех, кого мы воспитываем. Воздействовать же на сердце можно только гипнотизацией (которой так подлежат дети), гипнотизацией, заразительностью примера. Ребенок увидит, что я раздражаюсь и оскорбляю людей, что я заставляю делать других то, что сам могу сделать, что я потворствую своей жадности, похотям, что я избегаю труда для других и ищу только удовольствия, что я горжусь и тщеславлюсь своим положением, говорю про других злое, говорю за глаза не то, что говорю в глаза, притворяюсь, что верю тому, во что не верю, и тысячи и тысячи таких поступков или поступков обратных: кротости, смирения, трудолюбия, самопожертвования, воздержания, правдивости, и заражается тем или другим во сто раз сильнее, чем самыми красноречивыми и разумными поучениями. И потому все или 0,999… воспитания сводится к примеру, к исправлению и совершенствованию своей жизни.

Так что то, с чего вы начали внутри себя, когда мечтали об идеале, т. е. о добре, достижение которого несомненно только в себе, – к тому самому вы приведены теперь при воспитании детей извне. То, чего вы хотели для себя, хорошенько не зная зачем, то теперь вам уже необходимо нужно для того, чтобы не развратить детей.

От воспитания обыкновенно требуют и слишком много, и слишком мало. Требовать того, чтобы воспитываемые выучились тому-то и тому-то, образовались – как мы разумеем образование, – это невозможно, так же невозможно и то, чтобы они сделались нравственными, как мы разумеем это слово. Но совершенно возможно то, чтобы не быть самому участником в развращении детей (и в этом не может помешать ни жене муж, ни мужу жена), а всею своею жизнью по мере сил своих воздействовать на них, заражая их примером добра. Я думаю, что не только трудно, но невозможно хорошо воспитать детей, если сам дурен; и что воспитание детей есть только самосовершенствование, которому ничто не помогает столько, как дети. Как смешны требования людей курящих, пьющих, объедающихся, не работающих и превращающих ночь в день, о том, чтобы доктор сделал их здоровыми, несмотря на их нездоровый образ жизни, так же смешны требования людей научить их, как, продолжая вести жизнь ненравственную, можно было бы дать нравственное воспитание детям. Все воспитание состоит в большем и большем сознании своих ошибок и исправлении себя от них. А это может сделать всякий и во всех возможных условиях жизни. И это же есть и самое могущественное орудие, данное человеку для воздействия на других людей, в том числе и на своих детей, которые всегда невольно ближе всего к нам.

* * *

Оба вопроса о воспитании и об отношении к людям сводятся в один вопрос, именно в последний: как относиться к людям не на словах только, а на деле. Если этот вопрос решен и жизнь отца идет по такому или другому решению, то в этой жизни отца и будет все воспитание детей. А если решение правильно, то отец и не введет соблазна в жизнь детей; если же нет, то будет обратное. Знание же, которое приобретут или не приобретут дети, – это дело второстепенное и ни в коем случае не важное. К чему будут способности у ребенка, тому он научится, хотя бы жил в захолустье.

* * *

Родители, живя развратно, невоздержанно в пище, праздно – в неуважении к людям – жизнью, всегда требуют от детей воздержания, деятельности, уважения к людям. Но язык жизни, примера далеко слышен и виден и ясен и большим, и малым, и своим, и иногородцам.

* * *

Ведь дело в том, что, выгодно ли, невыгодно ли для внешнего успеха дела любовные (ненасильственное обращение с учениками), вы не можете обращаться иначе. Одно, что можно сказать наверное, – это то, что добро будит добро в сердцах людей и наверное производит это действие, хотя оно и не видно.

Одна такая драма, что вы уйдете от учеников, заплачете (если они узнают), – одна такая драма оставит в сердцах учеников большие, очень важные следы, чем сотни уроков.

* * *

Человек всякий живет только затем, чтобы проявить свою индивидуальность.

Воспитание (современное) стирает ее.

* * *

Ужасно смотреть на то, что богатые люди делают со своими детьми.

Когда он молод и глуп и страстен, его втянут в жизнь, которая ведется на шее других людей, приучат к этой жизни; а потом, когда он связан по рукам и по ногам соблазнами, не может жить иначе, как требуя для себя труда других, тогда откроют ему глаза (сами собой откроются глаза), и выбирайся, как знаешь: или стань мучеником, отказавшись от того, к чему привык и без чего не можешь жить, или будь лгуном.

* * *

Дети еще тем хороши, что у них нет дела, а они заняты только тем, как бы хорошо провести день. Так их и воспитывать надо. А мы торопимся приучать их к делу, т. е. к тому, чтобы вместо вечного дела перед Богом и своею совестью они делали то дело, которое установлено какими-то людьми по уговору, как игра.

* * *

Если бы мне дали выбирать: населить землю такими святыми, каких я только могу вообразить себе, но только, чтобы не было детей, или такими людьми, как теперь, но с постоянно прибывающими, свежими от Бога детьми, – я бы выбрал последнее.

* * *

Стоит заняться воспитанием, чтобы увидеть все свои прорехи. А увидав, начинаешь исправлять их. А исправлять самого себя и есть наилучшее средство воспитания своих и чужих детей и больших людей.

Сейчас читал письмо N. о том, что медицинская помощь не представляется ему добром, что продолжение многих пустых жизней на многие сотни лет гораздо менее важно, чем самое слабое дутие, как он пишет (дуновение), на искру Божеской любви в сердце другого. Вот в этом дутии и лежит все искусство воспитания. А чтобы раздуть в других, надо раздуть в себе.

* * *

Для того чтобы воспитывать хорошо, надо жить хорошо перед теми, которых воспитываешь. А потому и в вопросе о половом общении надо быть, насколько можешь, чистым и правдивым: если считаешь половое общение грехом и живешь целомудренно, можно и должно проповедовать целомудрие детям. Если же стремишься к целомудрию, но не достигаешь его, так и надо говорить детям. Если же живешь не целомудренно и не можешь и не хочешь жить иначе, то невольно будешь скрывать это от детей и не будешь им говорить про это. Так это и делают.

* * *

Воспитание есть последствие жизни. Обыкновенно предполагается, что люди известного поколения знают, какими должны быть люди вообще, и потому могут их готовить к такому состоянию. Это совершенно несправедливо: люди, во-первых, не знают, какими должны быть люди, – могут в лучшем случае знать только идеал, к которому им свойственно стремиться; во-вторых, люди, воспитывающие сами, никогда не готовы, не воспитаны, а сами, если они не мертвы, движутся и воспитываются.

И потому все воспитание сводится к тому, чтобы самому жить хорошо, т. е. самому двигаться, воспитываться: только этим люди влияют на других, воспитывают их, и тем более на детей, с которыми они связаны.

Быть правдивым и честным с детьми, не скрывая от них того, что происходит в душе, есть единственное воспитание.

Педагогика же есть наука о том, каким образом, живя дурно, можно иметь хорошее влияние на детей, вроде того, что есть наша медицина – как, живя противно законами природы, все-таки быть здоровыми. Науки хитрые и пустые, никогда не достигающие своей цели.

* * *

Есть три отрасли педагогические, потому что есть три рода мышления: 1) логический, 2) опытный, 3) художественный. Науки, изучение есть не что иное, как усвоение того, что думали до нас умные люди. Умные люди думали всегда в этих трех родах: или делали логические выводы из положения мысли; или наблюдали и, отделив наблюдаемое явление от всех других, делали выводы о причинах и следствиях явлений; или описывали то, что видели, знали, воображали. Короче: 1) мыслили, 2) наблюдали и 3) выражали. И потому три рода наук: 1) математическая, 2) опытная и 3) языки.

* * *

Дети говорили: «родители говорят, как их дети мучат. Если бы они знали, как родители мучат детей: и кокетство, и ссоры, и недоброта, и неровность любви, несправедливость и все пороки – тех, которые по представлению детей должны быть безупречны».

* * *

Постоянно приходится перекладывать то то, то другое сказание Евангелия вверх. Так, теперь мне особенно важно и дорого указание о святости детей и о страшном грехе нашем соблазна их, когда, не замечая того, делаем уступки, кривим душой и не каемся, а еще оправдываемся.

* * *

Очень удивительно то оправдание такой жизни, которое часто слышишь от родителей. «Мне ничего не нужно, – говорит родитель, – мне жизнь эта тяжела, но любя детей, я делаю это для них». Т. е. я, несомненно, опытом знаю, что наша жизнь несчастлива, и потому… я воспитываю детей так, чтобы они были так же несчастливы, как и я. И для этого я по своей любви к ним привожу их в полный физических и нравственных зараз город, отдаю их в руки чужих людей, имеющих в воспитании одну корыстную цель, и физически, нравственно и умственно старательно порчу своих детей. И это-то рассуждение должно служить оправданием неразумной жизни самих родителей.

* * *

Жизнь наша, чтобы быть полной, непременно должна иметь две стороны: исполнение самой жизни для себя и воздействие на людей для изменения их ложной жизни– проповедь.

У вас обе стороны. Я говорю и думаю, и про меня думают, что я имею влияние на людей проповедью: на всех языках печатают, читают. А у вас дети, которые в сердце вынесут всю вашу душу, все мысли лучшего свойства и навеки понесут их в мир, передавая их.

Моя деятельность трескучая и потому внешняя и сомнительная, а ваша – на детей – тихая, невидная, подземная, но неудержимая, вечная, несомненная и безнаградная. Только бы религиозно относиться к ним, помнить, что это живой Божий станок, из которого не вырубишь топором ничего из того, что вложишь в них. Меня Бог лишил этой деятельности…

… Большинство людей, не только далеких, но, казалось бы, близких по убеждениям, не оценят вашу жизнь, даже осудят ее; но дети, выросшие тут, только бы они всегда ощущали любовную атмосферу, поймут, и в них все окупится. Только, как можно больше свободы им и просвещения, разумеется, христианского. Как все это делать – не знаю, потому что не испытал, но вижу важность, значительность этого дела. Вижу, что пустить на свет живого человека просвещенного важнее сотен книжек.

О наказаниях и насилия в воспитании

(Из книги «Путь жизни»)

Наказание вредно не столько потому, что оно озлобляет того, кого наказывают, но еще и потому, что оно развращает того, кто наказывает.

Наказывать человека за его дурные дела все равно, что греть огонь. Всякий человек, сделавший дурное, уже наказан тем, что лишен спокойствия и мучится совестью. Если же он мучится совестью, то все наказания, которые могут наложить на него люди, не исправят его, а только озлобят.

Мы наказываем ребенка, чтобы отучить его от делания дурного, но самым наказанием мы внушаем ребенку то, что наказание может быть полезно и справедливо.

А едва ли какая-нибудь из тех дурных наклонностей, за которые мы наказываем ребенка, может быть так вредна для него, как та дурная наклонность, которую мы внушаем ему нашим наказанием его. «Меня наказывают, стало быть наказывать хорошо», – говорит себе ребенок, и при первом случае применяет это к делу. Надо знать и помнить, что желание наказывать есть желание мести, не свойственное разумному существу – человеку. Желание это свойственно только животной природе человека. И потому человеку надо стараться освобождаться от этого чувства, а никак не оправдывать его.

Учение о разумности наказания не только не содействовало и не содействует лучшему воспитанию детей, не содействует лучшему устройству общества и нравственности всех людей, верящих в наказание за гробом, но произвело и производит неисчислимые бедствия: оно ожесточает детей, ослабляет связь людей в обществе и развращает людей обещанием зла, лишая добродетель ее главной основы.

Учить людей можно тем, чтобы открывать им истину и показывать пример добра, а никак не тем, чтобы заставлять их силою делать то, что нам хочется.

Заставлять людей силой делать то, что мне кажется хорошим, это самое лучшее средство внушать им отвращение к тому, что мне кажется хорошим.

К… о религиозном воспитании и ручном труде

В воспитании вообще, как в физическом, так и в умственном, я полагаю, что главное – не навязывать ничего насильно детям, а выжидать и отвечать на возникающие в них требования; тем более это нужно в главном предмете воспитания – в религиозном.

Как бесполезно и вредно кормить ребенка, когда ему есть не хочется, или навязывать знания по предметам, которые его не интересуют и ему не нужны, так тем более вредно внушать детям какие-нибудь религиозные понятия, о которых они не спрашивают, и большей частью грубо формулировать их и нарушать этим то религиозное отношение к жизни, которое в это время, может быть, бессознательно возникает и устанавливается в ребенке.

Нужно, мне кажется, только отвечать, но отвечать с полной правдивостью, на предлагаемые ребенком вопросы. Кажется, очень просто отвечать правдиво на религиозные вопросы ребенка, но в действительности это может сделать только тот, кто сам себе уже ответил правдиво на религиозные вопросы, о Боге, жизни, смерти, добре и зле, – те самые вопросы, которые дети всегда ставят очень ясно и определенно.

И вот тут-то и подтверждается то, что я всегда думал о воспитании и что вы говорите в своем письме, – то, что сущность воспитания детей состоит в воспитании самого себя. Как ни странно это кажется, это воспитание самого себя есть самое могущественное орудие воздействия родителей на детей. И тот первый параграф, который усвоили себе ваши будущие соседки: «совершенствуйся», есть самая высокая и, как ни странно это кажется, самая практическая – в смысле служения другим людям, воздействия на других людей – деятельность человека. Так же и в воспитании: условия вашей суровой жизни, которые вы, наверно, не цените по их значению, самые выгодные для воспитания. Ваша жизнь серьезная, и дети видят и понимают это.

Если же вы хотите от меня более определенного указания о том, что именно читать или давать в руки ребенку для религиозного воспитания, то я думаю, что надо не ограничиваться религиозными писаниями одного верования, у нас – христианского, а наравне с христианской учительной литературой пользоваться буддийской, браминской, конфуцианской, еврейской.

Очень, очень рад был общению с вами. Желал бы, чтобы оно было сотую долю так полезно вам, как полезно мне, и потому желал бы, чтобы оно чаще повторялось.

Ясная Поляна. 10 декабря 1903 г.

О воспитании

Письмо 2-е

В детском возрасте, как посещение церкви, так и чтение Библии не оказывает желательного воспитательного влияния, а что между тем, кроме самого действительного воздействия на детей личных примеров родителей и окружающих, необходимо детям прямое религиозное воспитание.

Мое религиозное понимание жизни, из которого вытекает и мое мнение о том, каким должно быть религиозное воспитание, такое:

Бога, духовное начало жизни, мы знаем только потому, что знаем Его в себе и в других людях. И потому действительное богопочитание возможно только в почитании Бога в себе и в других людях. Почитание Бога в себе состоит в представлении себе и держании перед собой образа высшего совершенства добра и в стремлении к наибольшему в своей жизни приближению к этому совершенству. Почитание же Бога в людях состоит в признании в каждом человеке того же Бога, какого мы сознаем в себе, и потому в стремлении к соединению с каждым человеком; соединение же это может совершаться только любовью.

Полагая в таком богопочитании сущность всякой религии, я думаю, что такое богопочитание можно и должно внушать и детям. Я думаю, и по опыту знаю, что дети легко понимают и охотно принимают такое учение, особенно если в этом одном заключается все учение о богопочитании.

Внушать детям это богопочитание, я думаю, что можно так:

Все мы знаем, сказал бы я детям, что надо никого не обижать, не бранить, не осуждать, со всеми быть добрым, всем желать добра, всех любить, и что если жить так, то хорошо будет и другим и самому себе, а мы все-таки часто и осуждаем, и браним, и обижаем, и только себе желаем добра, и любим только себя или тех, кто нас любит, и когда мы живем так, бывает нехорошо и другим людям, нехорошо бывает и нам.

Отчего это?

Бывает это оттого, что живет каждый из нас и душою и телом. Душа ничего не хочет для себя одной, а всем, всему на свете хочет добра, всех любит, а тело наше хочет всего хорошего только себе одному и себя одного только и любит. И потому, чем больше живешь для души и чем меньше для тела, тем лучше жить и другим людям и самому себе.

Как же сделать, чтобы жить больше для души и меньше для тела? Для того, чтобы жить больше для души, а меньше для тела, надо, первое, понимать, что душа это дух Божий в человеке, один и тот же во всех людях, и, второе, приучаться к тому, чтобы делать то, чего хочет душа, а не то, чего хочет тело.

Для того, чтобы ясно понимать то, что наша душа – это дух Божий в человеке, хорошо слушать, повторять или читать поучения мудрых и святых людей о том, что такое Бог и как Он живет в людях. Для того же, чтобы приучаться делать то, чего хочет душа, а не то, чего хочет тело, хорошо в конце каждого дня вспоминать все то, в чем поступил не так, как того требовала душа, а как этого хотело тело; в начале же следующего дня готовиться к тому, чтобы не повторить тех же ошибок.

Так бы я сказал детям о богопочитании в себе. О богопочитании же в людях я сказал бы детям так:

Помните всегда, что в каждом человеке живет тот же Бог, какой живет и в вас, и потому когда сходитесь с человеком, кто бы он ни был, не забывайте, что выше и важнее того, что есть в этом человеке, ничего нет на свете. И потому, как бы ни были худы дела человека, самого человека, кто бы он ни был, надо почитать как Бога и любить как самого себя, и потому делать для него то, чего сам себе желал бы, если бы был на его месте.

Вот в кратких словах мой ответ на ваш вопрос о том, каким может быть религиозное воспитание детей. Рад буду, если эти мои мысли пригодятся вам.

Ясная Поляна, 25 мая 1909 года.