Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты"

Летом и осенью над романом Толстой не работал. Однако, побывав в начале сентября в Москве в связи с поисками гувернера для детей, Толстой, очевидно, пообещал печатать «Анну Каренину» в «Русском вестнике». Но работа над романом у Толстого, занятого попрежнему преимущественно педагогией, не двигалась вперед. 29—31 октября 1874 г. он пишет А. А. Толстой: «Роман мой действительно начат печатанием. Но вот уже месяца 4 стоит, и я не имею времени продолжать исправлять». О том же 1—2 ноября он пишет П. Д. Голохвастову: «За роман я не берусь». В начале ноября Толстой побывал в Москве, где вступил в переговоры с «Русским вестником» о печатании романа, потребовав 500 рублей за печатный лист с уплатой денег вперед. 8 ноября Страхов, отговаривая Толстого от соглашения с Катковым, сообщает Толстому, что Некрасов просил его, Страхова, посодействовать напечатанию «Анны Карениной» в некрасовском журнале «Отечественные записки».[1883]1883
  Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым, стр. 53.


[Закрыть] В неотосланном письме к Некрасову от того же 8 ноября Толстой, говоря о том, что он разошелся с Катковым из-за вопроса о гонораре, предлагал Некрасову печатать роман в «Отечественных записках» на тех же условиях, на каких он соглашался это сделать в «Русском вестнике», оговаривая, кроме этого, свое право выпустить его отдельным изданием после опубликования в журнале. Предположительно объем романа Толстой намечает в сорок листов. Писание романа всё же у Толстого не подвигалось. С. А. Толстая 26 ноября писала сестре: «Левочка взялся за школы и весь в них ушел, и я не могу, хотя желаю, ему сочувствовать. Если бы он писал свой роман, было бы лучше» (Архив Т. А. Кузминской). Как видно из письма С. А. Толстой к Т. А. Кузминской от 10 декабря, Толстой к тому времени получил еще от нескольких журналов предложения о напечатании на их страницах «Анны Карениной». Но, занятый педагогическими делами, он, видимо, не откликался никак на эти предложения. «Роман не пишется, – писала С. А. Толстая, – а из всех редакций так и сыплются письма: десять тысяч вперед и по пятьсот рублей серебром за лист. Левочка об этом и не говорит, и как будто дело не до него касается» (Архив Т. А. Кузминской). По всей вероятности, в это время до Каткова дошли сведения о том, что Толстой собирается печатать роман не в «Русском вестнике», а в каком-то другом журнале. Судим так по следующему письму Толстого к Каткову, которое нужно датировать началом декабря 1874 г.: «Очень сожалею, многоуважаемый Михаил Никифорович, что слухи, не имеющие никаких оснований, потревожили вас. Я пользуюсь случаем повторить то, что писал Любимову. Я теперь одного только желаю – как можно скорее кончить роман, чтобы напечатать его в «Русском вестнике», но не могу этого обещать, так как продолжение зависит от независящей от меня способности к работе, а потому не обещаю. Что же касается того, что вы предполагаете во мне какую-нибудь обиду на вас, то это предположение не имеет никакого основания». Около 11 декабря, будучи в Москве, Толстой, очевидно, договорился с Катковым о печатании романа в «Русском вестнике». Вскоре после этого, во второй половине декабря, он писал A. A. Толстой: «Роман свой я обещал напечатать в «Русском вестнике», но никак не могу оторваться до сих пор от живых людей, чтобы заняться воображаемыми». «Живые люди» были дети-школьники, с которыми Толстой продолжал с увлечением заниматься.

Тем не менее соглашение о печатании романа с Катковым было заключено, и, нужно думать, в ближайшие дни вслед за этим Толстой занят был отделкой первых глав романа перед сдачей их в печать. Вскоре же он послал Каткову для набора начало романа. 21 декабря он ему писал: «Милостивый государь, Михаил Никифорович! Вероятно, племянник мой, которому я передал 1-й лист с поручением передать вам и просить, чтобы вы приказали набирать его, не исполнил моего поручения. Если так, то прикажите набирать 1-й лист. Следующие листы я вышлю завтра и самое позднее – послезавтра. Без радости не могу вспомнить о том, что вы будете читать корректуры». В конце декабря 1874 г. начало «Анны Карениной» было уже набрано для «Русского вестника», судя по письму Страхова к Толстому от 1 января 1875 г.[1884]1884
  Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым, стр. 55.


[Закрыть] Судя по тому же письму, в котором Страхов говорит о заплаченных за роман двадцати тысячах, Толстой договорился с Катковым не о двадцати, как раньше предполагалось, а о сорока листах.

К 4 января 1875 г. Толстой успел уже прочесть корректуры трех листов текста, о чем писал в этот день Каткову: «В тот самый день, как я хотел посылать вам листы, многоуважаемый Михаил Никифорович, я сделался болен и нынче только успел перечесть и окончить 3 листа. Следующие надеюсь выслать дня через три. Вся моя надежда на вашу корректуру. Листы эти передаст вам мой шурин правовед Берс, который уезжал в тот самый день, как получил вашу телеграмму».

Начало романа печаталось в первых четырех книжках «Русского вестника» за 1875 год. Здесь напечатаны были первая и вторая часть целиком и первые десять глав третьей части, после чего сделан был длительный перерыв, и печатание возобновилось лишь с первой книжки 1876 года.

Как это видно из ниже приводимого письма Толстого к Каткову, написанного в феврале 1875 г., Каткова смутила X глава второй части «Анны Карениной» (в отдельном издании XI), в которой идет речь о физическом сближении Карениной с Вронским (этой главой заканчивался текст романа в февральской книжке «Русского вестника» за 1875 г.). Толстой писал: «В последней главе не могу ничего тронуть. Яркий реализм,[1885]1885
  Подчеркнуто Толстым.


[Закрыть] как вы говорите, есть единственное орудие, так как ни пафос, ни рассуждения я не могу употреблять. И это одно из мест, на котором стоит весь роман. Если оно ложно, то всё ложно». Кроме того, из этого письма явствует, что тогда, когда оно писалось, Толстой предполагал разбить свой роман на шесть частей.

С согласия Каткова и Толстого отрывок из «Анны Карениной» по корректурам февральской книжки «Русского вестника» был прочитан 16 февраля 1875 г. в Обществе любителей российской словесности при Московском университете членом Общества Б. Н. Алмазовым, и после заседания Толстому была послана от имени Общества приветственная телеграмма.[1886]1886
  «Общество любителей российской словесности при Московском университете». Историческая записка и материалы за сто лет. М. 1911, стр. 135.


[Закрыть]

Несмотря на то, что «Анна Каренина» с самого же начала своего печатания вызвала к себе очень большое сочувствие среди читателей, о чем сообщал Толстому в своих письмах Страхов – сам восторженный ценитель романа, – Толстой относился к своему роману в лучшем случае равнодушно, чаще же всего работа над ним тяготила его. 30 января 1875 года С. А. Толстая пишет сестре о том, что Толстой «поневоле» засел за роман, в виду необходимости приготовить его продолжение для февральской книжки «Русского вестника» (Архив Т. А. Кузминской). 11 февраля сам Толстой пишет Фету: «Вы хвалите «Каренину», мне это очень приятно, да и как я слышу, ее хвалят, но, наверное, никогда не было писателя, столь равнодушного к своему успеху, si succès il у а,[1887]1887
  [если это действительно успех,]


[Закрыть] как я». В письме от 16 марта Толстой жалуется H. М. Нагорнову, что он всякий день получает телеграммы от Каткова, торопящего его с «Карениной», которая ему «противна».

Над материалом, печатавшимся в первых четырех книжках «Русского вестника за 1875 г.», Толстому приходилось усиленно работать, исправляя ранее написанное и дополняя его новыми главами. 29 марта С. А. Толстая сообщает Т. А. Кузминской, что Толстой «всё пишет» «Анну Каренину» (Архив Т. А. Кузминской). Как явствует из ответного письма Страхова от 22 апреля, Толстой очень бился над двумя главами «Анны Карениной», посланными в «Русский вестник».[1888]1888
  Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым, стр. 61.


[Закрыть] Около 5 мая он пишет А. М. и Т. А. Кузминским: «Мои же личные дела – роман, которого 4-ю часть я послал и который я больше до осени писать и печатать не буду». Здесь речь идет о тексте романа, в окончательном тексте соответствующем главам XXX—XXXV второй части и I—XII третьей части и посланном в редакцию «Русского вестника» в середине апреля.

Лето Толстой с семьей провел в своем самарском имении и над романом действительно не работал, о чем он говорит в сходных выражениях в письмах от 25 августа к Страхову и Фету. Первому он писал: «Я не брал в руки пера два месяца и очень доволен своим летом. Берусь теперь за скучную, пошлую «Анну Каренину» и молю бога только о том, чтобы он мне дал силы спихнуть ее как можно скорее с рук, чтобы опростать место – досуг очень мне нужный – не для педагогических, а для других, более забирающих меня занятий». В письме к Фету читаем: «Я два месяца не пачкал рук чернилами и сердца мыслями, теперь же берусь за скучную, пошлую «Каренину» с одним желанием – поскорее опростать себе место – досуг для других занятий, но только не педагогических, которые люблю, но хочу бросить. Они слишком много берут времени». На следующий день С. А. Толстая сообщает сестре, что Толстой «налаживается писать», но 27 сентября ей же пишет: «Левочка еще совсем почти не занимается, всё охотится и говорит, что не идет» (Архив Т. А. Кузминской). В начале октября в письме к Фету Толстой писал: «Тот Толстой, который пишет романы, еще не приезжал, и я его ожидаю не с особенным нетерпением».

Позднее работа Толстого задерживалась его болезнью и болезнью домашних – жены и тетки П. И. Юшковой. В середине октября он пишет Фету: «Не писал вам так долго, дорогой Афанасий Афанасьевич, потому что всё время был и сам нездоров и мучался, глядя на нездоровье домашних. Теперь немножко поотлегло и им и мне. И я надеюсь – только надеюсь – приняться за работу. Страшная вещь наша работа. Кроме нас никто это не знает. Для того чтобы работать, нужно, чтобы выросли под ногами подмостки. И эти подмостки зависят не от тебя. Если станешь работать без подмосток, только потратишь материал и завалишь без толку такие стены, которых и продолжать нельзя. Особенно это чувствуется, когда работа начата. Всё кажется: отчего ж не продолжать? Хвать-похвать – недостают руки, и сидишь, дожидаешься. Так и сидел я. Теперь, кажется, подросли подмостки, и засучиваю рукава».

Но вскоре последовало новое заболевание С. А. Толстой – воспаление брюшины и преждевременные роды, вновь отвлекшие Толстого от работы над романом, и только после окончательного выздоровления жены он как следует взялся за «Анну Каренину», о чем Софья Андреевна пишет своей сестре в письмах от 12 и 25 декабря (архив Т. А. Кузминской). Сам Толстой в первой половине января 1876 г. писал Н. М. Нагорнову: «После горести первой половины зимы теперь, славу богу, хорошо работается и не хочется терять времени, которого мне уже немного остается». Страхову около 25 января Толстой писал: „У меня «Анна Каренина» подвигается. Не печатаю только потому, что не имею известий из «Русского вестника»“.

Но 28 января С. А. Толстая писала Т. А. Кузминской: «Левочка отдал в январскую книжку «Русского вестника» продолжение своего романа и продолжает работать дальше» (Архив Т. А. Кузминской).

И действительно, продолжение романа (главы XI—XXVIII) третьей части после большого перерыва появились в первой книжке «Русского вестника» за 1876 г. В этих главах, соответствующих главам XIII—XXXII последовавшего затем отдельного издания романа, речь шла о душевном состоянии Каренина после признания ему жены в неверности, об его служебных делах, о взаимоотношениях Анны и Вронского после признания Анны, о хозяйничаньи Левина у себя в деревне, о поездке его к Свияжскому, о приезде к Левину брата Николая и, наконец, об отъезде Левина за границу.

Толстому не очень по душе была эта часть романа. В письме к Страхову от 13—15 февраля он писал: «Я очень занят «Карениной». Первая книга суха, да и, кажется, плоха, но нынче же посылаю корректуры 2-й книги, и это, я знаю, что хорошо». Во второй книге «Русского вестника» напечатаны были главы I—XV четвертой части (соответствуют главам I—XVII отдельного издания). Здесь речь идет о планах Каренина относительно развода, о его поездке в Москву и обеде у Облонского, о новом, удачном предложении Левина Кити, о родах Анны и примирении Каренина с Вронским у постели жены. По поводу этих глав С. А. Толстая писала сестре в начале марта: «Ты пишешь, что у вас еще нет «Русского вестника» и «Анны Карениной». А уж теперь вышли два номера, последний, февральский, верно только-что, и по моему очень хорошо то, что во 2-й книге; теперь и на март уж готовится, но Левочка моим нездоровьем тревожится, и я ему мешаю часто этим заниматься» (Архив Т. А. Кузминской). 17 марта она вновь пишет ей же: «Читала ли ты «Каренину»? Январская книга не очень хороша, но февральская, по-моему, чудесна, а теперь Левочка не разгибаясь сидит над мартовской книгой, и всё не готово. Впрочем, скоро будет готово. Катков закидал телеграммами и письмами» (там же).

Еще раньше, около 1 марта, Толстой жаловался Фету на то, что болезнь жены задерживает его работу: «У нас всё не совсем хорошо. Жена не оправляется с последней болезни…, – писал он, – а потому нет у нас в доме благополучия и во мне душевного спокойствия, которое мне особенно нужно теперь для работы. Конец зимы и начало весны – мое самое рабочее время, да и надо кончить надоевший мне роман». Вскоре, 8—12 марта, он писал шутливо А. А. Толстой: «Моя Анна надоела мне, как горькая редька. Я с нею вожусь как с воспитанницей, которая оказалась дурного характера; но не говорите мне про нее дурного или, если хотите, то с menagement,[1889]1889
  [осторожно,]


[Закрыть] она всё-таки усыновлена».

В мартовской и в апрельской книжках «Русского вестника» появилось продолжение «Анны Карениной», вплоть до XIX главы пятой части. Но, уже подготовляя материал для апрельской книжки журнала, Толстой почувствовал, что работа у него не идет. 6 апреля С. А. Толстая пишет К. А. Иславину, что роман «кажется, стал»,[1890]1890
  «Красный архив», 1924, № 7, стр. 251.


[Закрыть] а в письме Толстого к Страхову около 9 апреля читаем такие строки: «Я со страхом чувствую, что перехожу на летнее состояние: мне противно то, что я написал, и теперь у меня лежат корректуры на апрельскую книжку, и боюсь, что не буду в силах поправить их. Всё в них скверно, и всё надо переделать, и переделать всё, что напечатано, и всё перемарать, и всё бросить, и отречься, и сказать: виноват, вперед не буду, и постараться написать что-нибудь новое, уже не такое нескладное ни то ни семное. Вот в какое я прихожу состояние, и это очень приятно… И не хвалите мой роман. Паскаль завел себе пояс с гвоздями, которым он пожимал локтями всякий раз, как чувствовал, что похвала его радует. Мне надо завести такой пояс. Докажите мне искреннюю дружбу: или ничего не пишите про мой роман, или напишите мне только всё, что в нем дурно. И если правда то, что я подозреваю, что я слабею, то, пожалуйста, напишите мне. Мерзкая наша писательская должность – развращающая. У каждого писателя есть своя атмосфера хвалителей, которую он осторожно носит вокруг себя и не может иметь понятия о своем значении и о времени упадка. Мне бы хотелось не заблуждаться и не развращаться дальше. Пожалуйста, помогите мне в этом. И не стесняйтесь только, что вы строгим осуждением можете помешать деятельности человека, имевшего талант. Гораздо лучше остановиться на «Войне и мире», чем писать «Часы»[1891]1891
  Рассказ Тургенева, напечатанный в январской книжке «Вестника Европы» за 1876 г.


[Закрыть] или т. п.».

В ответ на это письмо Страхов написал Толстому очень вдумчивое, ободряющее письмо, в котором он, тонко анализируя роман и отмечая некоторые менее удавшиеся автору места и второстепенные ошибки в роде тех, которые вкрались в описание венчания Левина, дает очень высокую оценку ему в целом, видя в нем произведение «великого мастера». Ему кажется, что Толстой приходит в уныние оттого, что борется с техникой и устал.[1892]1892
  Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым, стр. 82.


[Закрыть]

В свою очередь, отвечая на письмо Страхова, Толстой коснулся общих вопросов своего поэтического творчества – по связи с «Анной Карениной»: «Разумеется, – писал он около 26 апреля 1876 г., – мне невыразимо радостно ваше понимание; но не все обязаны понимать, как вы. Может быть, вы только охотник до этих делов, как и я, как наши тульские голубятники. Он турмана ценит очень дорого; но есть ли настоящие достоинства в этом турмане, – вопрос. Кроме того, вы знаете – наш брат беспрестанно без переходов прыгает от уныния и самоунижения к непомерной гордости. Это я к тому говорю, что ваше суждение о моем романе верно, но не всё, т. е. всё верно, но то, что вы сказали, выражает не всё, что я хотел сказать… Если же бы я хотел сказать словами всё то, что имел в виду выразить романом, то я должен бы был написать роман, тот самый, который я написал, с начала. И если близорукие критики думают, что я хотел описывать только то, что мне нравится, как обедает Облонский и какие плечи у Карениной, то они ошибаются. Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собой, для выражения себя; но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна и без того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами нельзя, а можно только посредственно – словами, описывая образы, действия, положения. Вы всё это знаете лучше меня, но меня занимало это последнее время. Одно из очевиднейших доказательств этого было для меня самоубийство Вронского, которое вам понравилось. Этого никогда со мной так ясно не бывало. Глава о том, как Вронский принял свою роль после свидания с мужем, была у меня давно написана. Я стал поправлять и совершенно для меня неожиданно, но несомненно Вронский стал стреляться. Теперь же для дальнейшего оказывается, что это было органически необходимо. И если критики теперь уже понимают и в фельетоне могут выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю и смело могу уверить qu’ils en savent plus long, que moi…[1893]1893
  [что они в этом понимают больше, чем я…]


[Закрыть] То, что я сделал ошибки в венчаньи, мне очень обидно, тем более, что я люблю эту главу. Боюсь, не будет ли тоже ошибок в специальности, которой я касаюсь в том, что выйдет теперь в апреле. Пожалуйста напишите, если найдете или другие найдут».

«Ошибки в венчании» заключались в том, как указал Страхов в письме к Толстому от 12—15 апреля, что в журнальном тексте невеста приезжает в церковь до приезда жениха, а не после, как это принято, и что после венчания они не прикладываются к образам, вопреки предписанию церковного ритуала.[1894]1894
  Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым, стр. 81.


[Закрыть] В последующем отдельном издании романа первая ошибка была исправлена Толстым, вторую же он, очевидно, считал несущественной и потому не исправил ее. «Ошибки в специальности», которых опасался Толстой, говоря о тексте романа, предназначенном к печатанию в предстоящей апрельской книжке, – это те ошибки, которые могли быть допущены Толстым в вопросах живописи, в связи с изображением художника Михайлова, фигурирующего как раз в тексте, напечатанном в апрельской книжке «Русского вестника» за 1876 г. В письме от 8 мая Страхов писал Толстому, что он беседовал по этому поводу с известным художественным критиком и знатоком искусства В. В. Стасовым, и тот, высказав негодование по поводу изображения художника Михайлова, никаких промахов в самом существе дела не заметил, хоть и любит придираться к малейшим неточностям.[1895]1895
  Там же, стр. 83.


[Закрыть]

Насколько Толстой мало в ту пору вдохновлялся работой над «Анной Карениной» и в какой мере влекли его другие интересы – преимущественно философского и религиозного характера, – видно из следующих строк его письма к А. А. Толстой, написанного в середине апреля: «Теперь я, к несчастью, ничем не могу себе позволить заниматься, кроме окончания романа; но с весной чувствую, что необходимая серьезность для занятия таким пустым делом оставляет меня. И боюсь, что не кончу его раньше будущей зимы. Летом же буду заниматься теми философскими и религиозными работами, которые у меня начаты не для печатания, но для себя.[1896]1896
  Это письмо является ответом на письмо А. А. Толстой от 28 марта 1876 г. Заканчивая его, она писала: «Здесь прошел слух, что Анна убьется на рельсах железной дороги. Этому я не хочу верить. Вы неспособны на такую пошлость» (Переписка Л. Н. Толстого с А. А. Толстой, Спб. 1911, стр. 268). В письме Толстого на эти недоуменные строки его адресатки нет никакого ответа.


[Закрыть]

В письме к Страхову от 16—18 мая Толстой просит его прислать ему одну или две книги по педагогике, вроде «Антропологии» Ушинского, «самое новое, и искусственное и неглупое, сколько возможно, такие книги, которые должен был изучать А. А. Каренин, приступая к воспитанию оставшегося у него на руках сына». В том же письме он сообщает Страхову, что в майской книжке «Русского вестника» он не печатает романа, но мечтает продолжать его в июньской. Однако лето, как это бывало большей частью у Толстого, не располагало его к работе. 6—8 июня он пишет Страхову: «Пришло лето прекрасное, и я любуюсь и гуляю и не могу понять, как я писал зимою». Но в самом конце июля Толстой делает попытку вновь приняться за работу над романом. В письме от 31 июля, в шутку предлагая Страхову «вместо того, чтобы читать «Анну Каренину», кончить ее» и таким образом избавить его «от этого Дамоклова меча», он добавляет: «Я вчера попробовал заниматься и непременно хочу заставить себя работать».

Однако в течение ближайшего месяца Толстой над романом, видимо, не работал. Затем большую часть сентября он провел в поездках в Казань, Самару, Оренбург. Из Казани Толстой 5 сентября пишет жене, что ему «писать как будто очень хочется»,[1897]1897
  Письма Л. Н. Толстого к жене, стр. 108.


[Закрыть] но, вернувшись в Ясную поляну 20 сентября, он долго еще не принимается за работу. С. Толстая сообщает T. A. Кузминской 10 октября: «Левочка за писание свое еще не взялся, и меня это очень огорчает. Музыку он тоже бросил и много читает и гуляет и думает, собирается писать» (Архив Т. А. Кузминской). 11 ноября ей же Софья Андреевна пишет: «Левочка совсем не пишет, в унынии, и всё ждет, когда уяснится у него в голове и пойдет работа» (там же). Сам Толстой в письме от 12 ноября жалуется Страхову: «Приехав из Самары и Оренбурга вот скоро два месяца (я сделал чудесную поездку), я думал, что возьмусь за работу, окончу давящую меня работу – окончание романа – и возьмусь за новое, и вдруг вместо этого всего – ничего не сделал. Сплю духовно и не могу проснуться. Нездоровится, уныние. Отчаяние в своих силах. Что мне суждено судьбою, не знаю, но доживать жизнь без уважения к ней – а уважение к ней дается только известного рода трудом – мучительно. Думать даже – и к тому нет энергии. Или совсем худо, или сон перед хорошим периодом работы». В тот же день он писал Фету: «Сплю и не могу писать, презираю себя за праздность и не позволяю себе взяться за другое дело».

Однако уныние и бездеятельность у Толстого очень скоро после этого сменились напряженной и возбужденной работой над романом. 10 ноября С. А. Толстая записывает в свой дневник: «Всю осень он говорил: «Мой ум спит», и вдруг неделю тому назад точно что расцвело в нем: он стал весело работать и доволен своими силами и трудом. Сегодня, не пивши кофе, молча сел за стол и писал, писал более часу, переделывая главу Алекс. Алекс. в отношении Лидии Ивановны и приезд Анны в Петербург».[1898]1898
  Дневники С. А. Толстой, 1860—1891, стр. 36—37. Речь идет о главах – XXII—XXIII пятой части по счету отдельного, послежурнального издания.


[Закрыть]

Эта запись предваряется справкой С. А. Толстой под тем же числом, дающей любопытный материал для уяснения некоторых деталей творческой работы Толстого: «Сейчас Лев Николаевич рассказывал мне, как ему приходят мысли к роману: «Сижу я внизу, в кабинете, и разглядываю на рукаве халата белую шелковую строчку, которая очень красива. И думаю о том, как приходит в голову людям выдумывать все узоры, отделки, вышиванья; и что существует целый мир женских работ, мод, соображений, которыми живут женщины. Что это должно быть очень весело, и я понимаю, что женщины могут это любить и этим заниматься. И конечно, сейчас же мои мысли[1899]1899
  Подчеркнуто С. А. Толстой.


[Закрыть] (т. е. мысли к роману). Анна… И вдруг мне эта строчка дала целую главу. Анна лишена этих радостей заниматься этой женской стороной жизни, потому что она одна, все женщины от нее отвернулись, и ей не с кем поговорить обо всем том, что составляет обыденный, чисто женский круг занятий».[1900]1900
  Дневники С. А. Толстой, 1860—1891, стр. 36.


[Закрыть] Глава, о которой здесь говорится, – XXVIII пятой части (по счету отдельного издания). Кстати – она подверглась в процессе писания значительной переделке из-за того, что Толстой поместил первоначально Вронского и Анну после их приезда в Петербург в одном номере. На следующий день, 21 ноября, С. А. Толстая записывает: «Подошел и говорит мне: «Как это скучно писать». Я спрашиваю: «Что?» Он говорит: «Да вот я написал, что Вронский и Анна остановились в одном и том же номере, а это нельзя, им непременно надо остановиться в Петербурге по крайней мере, в разных этажах. Ну и понимаешь, из этого вытекает то, что сцены, разговоры и приезд разных лиц к ним будет врозь, и надо переделывать».[1901]1901
  Дневники С. А. Толстой, 1860—1891, стр. 37.


[Закрыть]

16—18 ноября Толстой пишет Страхову о том, что он «немножко ожил», перестает «презирать себя» и льстит себя гордой надеждой, что художественное творчество нашло на него эти последние дни. Ему же он пишет около 6 декабря: «Я, слава богу, работаю уже несколько времени и потому спокоен духом», а около 7 декабря сообщает Фету: «Я понемножку начал писать и доволен своею судьбой». Через два дня, 9 декабря, С. А. Толстая пишет сестре: «Анну Каренину» мы пишем, наконец, по-настоящему, т. е. не прерываясь. Левочка, оживленный и сосредоточенный, всякий день прибавляет по целой главе, я усиленно переписываю, и теперь даже под этим письмом лежат готовые листочки новой главы, которую он вчера написал. Катков телеграфировал третьего дня, умолял прислать несколько глав для декабрьской книжки, и Левочка сам на днях повезет в Москву свой роман» (Архив Т. А. Кузминской). Около 10 декабря Толстой пишет Фету: «Работа моя идет хорошо, и готово почти на книжку».