Текст книги "Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии"

Это соперничество приобрело ярко выраженную этническую окраску. Источники, близкие к Годвину, играя на враждебном отношении к переселенцам, подчеркивали «инородность» нормандцев Эдуарда, которых в народе называли «французами». Во всем этом явно присутствовала софистика. Сам Годвин принадлежал к хорошей английской семье (он происходил из Суссекса), но его жена была датчанкой, а сыновья – наполовину датчанами, да и многие из его ближайших соратников тоже были скандинавами. Однако реакция на возвращение Годвина показывает, что ксенофобская риторика не стала от этого менее эффективной. Англо-датская элита, возможно, возникла недавно, но закрепилась она надежнее, чем нормандские пришельцы. Здесь действия Эдуарда расходятся с методами Кнуда. Датчанин пришел в Англию с армией, способной навязывать его волю; он без особых проблем мог передавать власть и полномочия датским владетелям. Исповедник появился без армии и прилагал немалые усилия, чтобы продвинуть своих нормандских соратников. Местные аристократы с опаской наблюдали, как нормандцев при дворе становится все больше. Леофрик и Сивард не относились к поклонникам Годвинов, но они также мало что выигрывали от выдвижения таких людей, как Роберт и Ральф.

Легко изображать последние годы жизни Эдуарда как застой, а затем и упадок. В каком-то смысле это справедливо. После поражения в 1052 году король не особо раскачивал лодку. Он снова сделал Эдиту своей женой (и королевой), возвратил владения Годвину и его сыновьям, оставил Стиганда на архиепископском месте в Кентербери. Однако было бы неверно списывать стареющего Эдуарда со счетов. Он продолжал сохранять при дворе баланс сил, используя при необходимости мерсийских и нортумбрийских эрлов в качестве противовеса Годвинам{62}62
  S. Baxter, The Earls of Mercia: Lordship and Power in Late Anglo-Saxon England (Oxford: Oxford University Press, 2007), особенно с. 17–60; Licence, Edward the Confessor, 160–248.


[Закрыть]. И пусть он перестал проявлять показную благосклонность к своим соратникам-нормандцам, Ральф и другие оставались на своих местах, продолжая добавлять континентальный колорит в жизнь английских аристократов. Возможно, именно в эти годы в Оксфорде, во владениях Ральфа, появилась характерная каменная башня – своего рода протозамок{63}63
  J. Blair, Building Anglo-Saxon England (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2018), 399–400. Для более широкого контекста: там же, 387–400.


[Закрыть]. Также франкоязычное влияние усиливалось внутри церкви. Нормандские назначенцы стали теперь редкостью, зато наблюдался приток епископов из франкоязычных областей, расположенных между Маасом и Рейном, – из Лотарингии{64}64
  S. Keynes, 'Giso, Bishop of Wells (1062–88)', Anglo-Norman Studies 19 (1997), 203–70, at 205–13; B. Savill, 'Prelude to Forgery: Baldwin of Bury meets Pope Alexander II', English Historical Review 132 (2017), 795–822, at 814–15.


[Закрыть]. Более мелкие французские и нормандские магнаты также продолжали играть определенную роль на местном уровне – как в пределах сферы влияния Ральфа, так и вне ее{65}65
  C. P. Lewis, 'The French in England before the Conquest', Anglo-Norman Studies 17 (1995), 123–44.


[Закрыть]. Но главное – Эдуард продолжал искать решение проблемы престолонаследия. О повторном браке теперь не могло быть и речи; неактуальным стало и приглашение Вильгельма. Годвин и его сыновья явно стремились к трону, но Эдуард делал все возможное, чтобы помешать им. Пусть Годвины оставались «делателями королей», но они не должны были стать королями – по крайней мере, пока Эдуард мог воспрепятствовать этому.

В этой ситуации он решил вспомнить о последней оставшейся ветви своей семьи – о племяннике Эдуарде Изгнаннике, который был сыном Эдмунда Железнобокого – умершего в 1016 году старшего единокровного брата Исповедника. Не имея нормандских связей своего дяди, младший Эдуард после вторжения Кнуда отправился в изгнание – ему тогда не было и года. В конце концов он добрался до недавно христианизированного венгерского королевства. По дороге побывал в Киевской Руси и либо там, либо при венгерском дворе женился на женщине по имени Агата. Ее происхождение до сих пор остается загадкой, однако она, очевидно, обладала высоким статусом и была связана с немецким или венгерским королевским домом (возможно, с обоими, а также, может быть, с великим князем Киевским). Эдуард Изгнанник выглядел удачной кандидатурой для решения проблем английского короля. Он был как минимум на 10 лет моложе Исповедника, так что у него имелись все шансы заполучить наследника естественным путем. Более того, у Эдуарда была знатная жена, которая родила ему сына – Эдгара Этелинга (слово «этелинг» на древнеанглийском означало потомка короля, имеющего право на трон).

Чтобы вернуть изгнанного Эдуарда, потребовалось немало времени. В 1054 году король отправил на его поиски епископа Элдреда, но только в 1057 году Изгнанник с сыном прибыли в Англию. Однако если Исповедник думал, что наконец решил проблему престолонаследия, то он глубоко ошибался. Едва ступив на английскую землю, Эдуард скончался – еще до встречи с королем[11]11
  Возможно, был убит теми, кто не желал видеть его на престоле. – Прим. пер.


[Закрыть]. Традиционно считается, что именно в тот момент Исповедник смирился с неизбежным: его наследником станет Гарольд, сын и преемник Годвина как эрла Уэссекса и главы династии. Но главным подтверждением этому служит появившийся позднее труд «Жизнь Эдуарда», созданный по заказу Эдиты, сестры Гарольда. Его автор оценивает ситуацию задним числом, уже располагая знаниями о более позднем правлении Гарольда. Кроме того, на самом деле там не говорится, что Эдуард назначил Гарольда своим наследником; там написано лишь, что он доверил ему свое королевство на смертном одре (а это может подразумевать регентство){66}66
  . Vita Ædwardi regis, I.11.


[Закрыть].

Более показательно другое свидетельство. Это запись об Эдуарде, Эдите и Эдгаре Этелинге в Liber Vitae в Нью-Минстере (Новом соборе) в Уинчестере. Текст должен относиться ко времени между прибытием Эдгара в Англию (1057 год) и смертью самого короля (5 января 1066 года), поскольку все записи относятся к живым людям; вероятно, его следует датировать последними тремя годами пребывания Исповедника на престоле. Важно, что имя Эдгара стоит здесь рядом с именами короля и королевы – именно там, где в ином случае мы могли бы ожидать упоминания их сына. Более того, в тексте указан латинский титул Эдгара clito, или «принц», который давался королевским потомкам, достойным трона. В глазах некоторых людей Эдгар явно унаследовал роль своего отца как вероятного преемника на престоле{67}67
  BL Stowe 944, fol. 29r., а также: T. Licence, 'Edward the Confessor and the Succession Question: A Fresh Look at the Sources', Anglo-Norman Studies 39 (2017), 113–27. См. также: S. Baxter, 'Edward the Confessor and the Succession Question', in Edward the Confessor, ed. Mortimer, 77–118.


[Закрыть].

Смерть Изгнанника помешала планам Эдуарда, но он по-прежнему был полон решимости преградить Годвинам путь к трону. Именно эти устремления, а вовсе не обещания, данные герцогу Вильгельму, предопределили трагические события 1066 года. Когда в начале января Эдуард умер, Гарольд воспользовался молодостью Эдгара. Убедив крупнейших феодалов королевства (многие из которых были его братьями), что стране нужна твердая рука зрелого человека, Гарольд захватил власть. Ему помогло то, что в момент смерти Эдуарда он оказался в Лондоне. Вопреки всем традициям, его избрали и короновали уже на следующий день (тогда как Исповедник после смерти Хардекнуда ждал коронации больше девяти месяцев). Все было сделано так быстро в расчете подавить инакомыслие.

Попытка сделать преемником Эдуарда Изгнанника или его сына Эдгара призвана была сохранить материальное наследие короля, но в последние годы жизни он позаботился и о том, чтобы обеспечить свое духовное благополучие. Бездетные монархи часто брались за крупные религиозные проекты. Не имея кровных наследников, они обращали свой взор в мир иной, стремясь сделать то, что послужит Церкви здесь и сейчас, а их душе – после смерти. В первые годы столетия бездетный германский император Генрих II основал новое епископство в Бамберге; теперь Эдуард делал нечто подобное в Вестминстере{68}68
  K. Ubl, 'Der kinderlose König. Ein Testfall für die Ausdifferenzierung des Politischen im 11. Jahrhundert', Historische Zeitung 292 (2011), 323–63.


[Закрыть]. Монастырь к западу от Лондона (отсюда и его название, буквально означающее «западная церковь») уже существовал, но Эдуард с размахом его перестроил. Неизвестно, когда началось строительство, однако к 1050-м годам оно было в самом разгаре.

Церковь создавалась в новом стиле – романском. Для него характерны мощные стены и большие округлые арки. Он демонстрирует элегантную простоту по сравнению с более поздним готическим стилем, который мы часто ассоциируем со Средневековьем. Романская архитектура уже набирала популярность на континенте, но на Британских островах такая церковь стала первой. Ее новизна не осталась незамеченной современниками, и хронист Уильям Мальмсберийский с одобрением отметил, что она создана «в новой манере строительства»{69}69
  William of Malmesbury, Gesta pontificum Anglorum, I.73, ed. and trans. M. Winterbottom (Oxford and New York: Oxford University Press, 2007). Для сравнения: William of Malmesbury, Gesta regum Anglorum, I.228, ed. and trans. R. A. B. Mynors with R. M. Thomson and M. Winterbottom (Oxford and New York: Oxford University Press, 1998).


[Закрыть]. Эдуарда явно вдохновляла архитектура Нормандии, и возведенное здание обнаруживало сильное сходство с монастырем в Жюмьеже, также построенным в эти годы. Неслучайно, что на момент планирования строительства церкви епископом в Лондоне был Роберт – некогда монах из Жюмьежа{70}70
  E. Fernie, 'Edward the Confessor's Westminster Abbey', in Edward the Confessor, ed. Mortimer, 139–50. См. также: E. Fernie, The Architecture of Norman England (Oxford: Oxford University Press, 2002); Blair, Building Anglo-Saxon England, 402–4.


[Закрыть].

Вестминстер стал главным достижением Эдуарда. Собор, освященный 28 декабря 1065 года, незадолго до кончины короля, был самым грандиозным на Британских островах и одним из грандиознейших в западном христианском мире. Однако Эдуард уже стоял на пороге смерти. Он заболел перед Рождеством 1065 года и не смог даже присутствовать на освящении. Тем не менее его наследие теперь было увековечено – по крайней мере, так должно было казаться, – и король мог умереть спокойно. 6 января 1066 года, на следующий день после кончины, Эдуарда с должной пышностью похоронили в новой церкви.

Вестминстерская церковь – последнее пристанище Эдуарда – символизирует его правление. Пусть ее строили из английских материалов и руками англичан, по духу и стилю она напоминала Нормандию. На самом деле поразительно, насколько нормандской стала Англия. Почти все признаки, которые мы традиционно связываем с более поздним завоеванием 1066 года, – франкоязычные аристократы, церковные реформаторы, каменные крепости, романский стиль в архитектуре – можно было заметить еще при Исповеднике. Это не должно вызывать удивления: в конце концов, он был нормандцем и по рождению, и по выбору. Ни одна стрела еще не была пущена, но «нормандизация» Англии уже началась.

5
Вильгельм I: король-завоеватель, Нормандия и Англия, 1035–1066

Когда тело Вильгельма Завоевателя перевозили в Кан, вокруг теснились толпы людей. Последним пристанищем короля должна была стать церковь аббатства Святого Стефана, основанного Вильгельмом в 1059 году. Но когда процессия прибыла в город, вспыхнул пожар, вызвавший панику среди зрителей и сорвавший шествие. Это оказалось не единственной проблемой, сопутствовавшей похоронам. Месса в аббатстве прошла без происшествий, затем епископ Гилберт из Эврё произнес блестящую проповедь. Но когда настало время погребения, явился какой-то местный житель и заявил, что земля, на которой стоит церковь, принадлежит его семье и четверть века назад при основании аббатства эту землю незаконно отняли. В результате скорого разбирательства претензии были признаны справедливыми, и священнослужители расплатились с претендентом. Однако проблемы продолжались. Останки Вильгельма стали опускать наконец в каменный саркофаг, когда обнаружилось, что тот слишком мал. Распухшее тело нормандского герцога лопнуло, и все вокруг наполнилось ужасным смрадом{71}71
  Orderic Vitalis, Historia ecclesiastica, VII.16, ed. and trans. M. Chibnall (Oxford: Oxford University Press, 1969–80); William of Malmesbury, Gesta regum Anglorum, III.283. Для дискуссии: D. Bates, William the Conqueror (New Haven, CT: Yale University Press, 2016), 483–512.


[Закрыть].

Таков был бесславный – и заслуженный, по крайней мере по мнению некоторых, – конец Вильгельма Завоевателя, короля, внушавшего окружающим ужас. Он выделялся своей кровожадностью даже в тот жестокий век. И даже сочувствующие ему авторы были обеспокоены дурными знаками, сопровождавшими его похороны. Богобоязненным людям полагалось мирно умереть и торжественно лечь в могилу. Смерть Вильгельма оказалась мучительной и затяжной, а похороны превратились в комедию ошибок. Говорят, что земля раскрывается, чтобы принять останки святых. Неприятие ею Вильгельма не оставляло сомнений в том, что он был грешником. Даже в смерти этот правитель оказался фигурой противоречивой. Чувства, которые он вызывал, отражают масштаб как его достижений, так и жертв, которых они потребовали.

* * *

Суровый нрав Вильгельма объясняется трудным детством. В 1035 году, после 90 лет мира и процветания, Нормандия погрузилась в хаос, когда во время паломничества внезапно умер отец Вильгельма, герцог Роберт I, второй сын Ричарда II. Результатом стал кризис, напоминающий ситуацию 940-х годов. Местные лорды стали стремиться к независимости, завистливые соседи также воспользовались неопределенностью, отхватив часть нормандских земель.

Ситуация осложнялась тем, что Вильгельм родился в неофициальном союзе. Уже при жизни его называли «бастардом», а возникшие легенды представляли Вильгельма плодом любви герцога Роберта к дочери простого кожевника. Но мы не будем верить легендам. Старофранцузское слово bâtard означало не ребенка, рожденного вне брака (бастарда в современном смысле), а ребенка от мезальянса – неравного союза, обычно между дворянином и женщиной более низкого происхождения. В случае Вильгельма это значило, что его мать Герлева была дочерью торговца или мелкого аристократа (есть также основания полагать, что ее отец был бальзамировщиком){72}72
  E. M. C. van Houts, 'The Origins of Herleva, Mother of William the Conqueror', English Historical Review 101 (1986), 399–404.


[Закрыть]. При обычных обстоятельствах бастард оказывался не первым в очереди на наследство, однако такие дети могли стать наследниками – и становились{73}73
  S. McDougall, Royal Bastards: The Birth of Illegitimacy, 800–1230 (Oxford: Oxford University Press, 2016). См. также: D. Bates, 'The Conqueror's Adolescence', Anglo-Norman Studies 25 (2003), 1–18.


[Закрыть]. Так произошло с Ричардом I в 942 году, и Вильгельм был настроен повторить этот путь. Более серьезную проблему, как и в случае Ричарда, представлял возраст мальчика: на момент смерти Роберта Вильгельму было не больше восьми лет, а возможно, всего шесть. В последние годы в государстве уже наблюдались признаки нестабильности, и восхождение на трон ребенка усугубило ситуацию.

Мы не должны недооценивать последствия того, что он стал правителем в столь нежном возрасте. Вильгельм рос в мире, где жестокость и предательство были обычным делом. Друзья оказывались временными, и даже на членов семьи рассчитывать не приходилось. В первые годы от имени герцога правили другие. Около 1040 года двое из его опекунов были убиты во время первой вспышки борьбы за власть. Следующие два года жизни герцогства были очень беспокойными, и только в 1042 году появились признаки того, что Вильгельм все тверже держит в руках бразды правления. При поддержке герцога в Нормандии появился «Мир Божий» – движение, призванное ограничить насилие аристократов: люди клялись воздерживаться от насильственных действий в определенные дни, установленные церковью. «Мир Божий» был популярен в Северной Франции и Нижних землях, и его введение явно стало ответом на недавние потрясения в стране. Первый военный успех Вильгельма, о котором нам известно, датируется 1043 годом, когда он отвоевал Фалез у Турстана Гоза, виконта Авранша. Фалез был значимой герцогской резиденцией (именно здесь родился сам Вильгельм), и его возвращение стало символом вновь обретенной власти и авторитета{74}74
  Hugh of Flavigny, Chronicon, s. a. 1047, ed. G. H. Pertz, Monumenta Germaniae Historica: Scriptores 8 (Hanover, 1845); William of Jumièges, Gesta Normannorum ducum, VII.3(6). В целом: Bates, William, 53–4; о «Мире Божием»: G. Koziol, The Peace of God (Leeds: Arc Medieval Press, 2018), 89–127.


[Закрыть].

Однако передышка оказалась недолгой. Всего через несколько лет взбунтовался двоюродный брат Вильгельма Ги де Брионн. У Ги имелись свои планы на герцогский трон, и мятеж стал ответом на растущее влияние Вильгельма. Несмотря на некоторые первоначальные успехи, Ги и его соратники в 1047 году потерпели сокрушительное поражение в битве при Валь-эс-Дюне близ Кана. Более поздние нормандские источники много говорят о доблести Вильгельма при подавлении мятежа, однако самые ранние документы сообщают, что основная заслуга принадлежала французскому королю Генриху I. Нормандский герцог, будучи вассалом Генриха, официально попросил у него помощи. Поскольку Генрих мало что выигрывал от беспорядков у своих северных границ, он с радостью помог Вильгельму. В последующие годы союз между герцогом и королем только окреп.

Именно в этот момент в источниках начинают появляться многие из ближайших друзей и соратников Вильгельма. Например, с середины 1040-х годов герцогские хартии стали заверять Вильгельм Фиц-Осберн, Роджер де Монтгомери и Рожер де Бомон. Это дает представление о политических союзах, которые Вильгельм начнет заключать в зрелые годы. А в 1049 году он назначил своего единоутробного брата Одо епископом Байё. Одо был сыном матери Вильгельма Герлевы от ее второго супруга, Эрлуэна де Контевиля (еще один признак того, что Герлева вряд ли была дочерью скромного кожевника из более поздней легенды). Возраст Одо в лучшем случае подходил к 20 годам, так что едва ли он был готов к духовным и пастырским обязанностям на этом посту. Однако такой шаг укрепил позиции Вильгельма во втором городе герцогства, в регионе, где герцогская власть часто бывала слабой, – и значение имело только это.

Вильгельм – отнюдь не первый нормандский герцог, использовавший церковь таким образом. В 989 году Ричард I сделал своего младшего сына Роберта архиепископом Руана, а когда в 1037 году Роберт умер, регенты Вильгельма назначили на этот пост его дядю Можера (сына Ричарда II). Теперь Вильгельм распространил свое влияние на Байё в западной половине герцогства. Это было политически мотивированным назначением, и позже реформаторы его порицали. Однако в то время никто против не выступил, а если и были недовольные, их проигнорировали. Сам Одо продолжал играть в нормандском епископате явно светскую роль. Он по-прежнему вел аристократический образ жизни и участвовал в завоевании Англии, в том числе в битве при Гастингсе.

Когда внутренние дела на время уладились, у Вильгельма появилась возможность обратить внимание на отношения с соседями. В 1049 году он принял участие в кампании Генриха I против графа Жоффруа Анжуйского. Два года спустя Жоффруа ответил, захватив замки Донфрон и Алансон, которые находились на границе герцогства и принадлежали Дому Беллем (решившему связать свою судьбу с Жоффруа). Вильгельм ответил на эту угрозу, осадив оба замка. Ходили слухи, что защитники второго замка издевались над герцогом, хлопая шкурами животных по крепостной стене и крича: «Шкурник» – намек на его скромное происхождение. Так зарождалась легенда, будто Герлева родилась от кожевника. Однако смысл шутки был иным: как бальзамировщик, отец Герлевы имел дело с человеческой кожей{75}75
  Van Houts, 'Origins of Herleva'.


[Закрыть]. Вильгельм не пропустил это мимо ушей и после взятия крепости жестоко отомстил: 32 защитникам замка публично отрубили руки и ноги. Узнав об этом, защитники Донфрона поспешили сдаться. Примерно в это время (около 1050 года) Вильгельм женился на Матильде, дочери графа Фландрии Бодуэна V. Это означало, что теперь герцог был связан с графами Фландрии – главными сторонниками Годвинов, врагов английского короля.

Отношения с Англией имели особое значение. К началу 1050-х годов стало ясно, что Эдита не родит Эдуарду Исповеднику наследника, и король начал отдалять от себя семью Эдиты при поддержке ряда нормандцев и французов, которые, вероятно, появились в его окружении в 1041 году, – в первую очередь Роберта Жюмьежского и Ральфа Мантского. Герцог Вильгельм должен был знать о таком развитии событий. Роберт почти наверняка проезжал через герцогство по пути к папскому двору и обратно в 1051 году и, возможно, воспользовался случаем, чтобы обсудить вопрос о наследовании Вильгельмом английской короны. Именно с этим мы должны связывать визит Вильгельма в Англию в 1051 году, о котором сообщается в рукописи D «Англосаксонской хроники». Некоторые подозревают, что это путешествие измыслили позднее, однако текст D был написан в те годы, и, вероятно, отрывок являлся частью утраченной, более масштабной хроники Уэст-Мидлендса{76}76
  . ASC D 1052 (= 1051), а также: P. Stafford, After Alfred: Anglo-Saxon Chronicles and Chroniclers, 900–1150 (Oxford: Oxford University Press, 2020), 222–7, 233–67. См. также: Garnett, Conquered England, 2007), 7–9, 40–4; Bates, William, 108–22.


[Закрыть].

Какие бы возможности ни открывались в начале 1050-х годов по ту сторону Ла-Манша, вскоре внимание Вильгельма привлекли более насущные дела. К августу 1052 года король Франции Генрих заключил союз с тем самым Жоффруа Анжуйским, против которого сражался вместе с Вильгельмом тремя годами ранее. Это тревожило, поскольку нормандский герцог и анжуйский граф были давними врагами. Воспользовавшись ситуацией, восстал нормандский виконт Вильгельм Аркский – дядя герцога, брат архиепископа Можера Руанского. Прежде он был верным союзником Завоевателя, и его мятеж, вероятно, вызвало продвижение новых фаворитов при дворе (например, Роджера де Монтгомери). В чем бы ни была причина недовольства виконта, Жоффруа немедленно встал на его сторону. Мотивы короля Генриха угадать сложнее, но, вероятно, они были связаны с растущим могуществом и амбициями Вильгельма по отношению к Англии. Как покажут события, король Франции мало что выигрывает, если один из его герцогов закрепляет за собой английский трон.

В ответ герцог Вильгельм начал осаду недавно построенного замка своего дяди в Арке. Там он успешно отбил наступление войск, пришедших виконту на помощь. В следующем году Генрих и Жоффруа вернулись, напав на Нормандию с двух сторон. Однако нормандские аристократы вновь заставили захватчиков отступить, обратив их армию в бегство в битве при Мортемере{77}77
  Bates, William, 129–33.


[Закрыть].

Это был важный успех герцога Вильгельма. В сражении при Валь-эс-Дюне он победил нормандских бунтовщиков только при поддержке короля Генриха. Теперь, семь лет спустя, ему удалось отразить нападение объединенных сил короля Франции и графа Анжуйского. Вильгельм укрепил свое положение и получил возможность подчинить себе соседей. Одной из первых целей стал Ги де Понтье, владения которого лежали к востоку от земель Вильгельма. Ги попал в руки герцога во время сражения при Мортемере, и теперь нормандское влияние в графстве Понтье было гарантировано. Герцог также перераспределил земли Вильгельма Аркского среди своих сторонников и снял с поста архиепископа Можера, сослав его на Гернси.

Спустя три года, в 1057-м, Жоффруа и Генрих возродили свой союз. Объединив силы, они двинулись через Иемуа в Бессен в Западной Нормандии. Возможно, им помогал Ив, епископ города Се. Пройдя вдоль реки Див к побережью, они повернули на восток в сторону Лизьё и Пэй-д'Оже. Это вторжение выглядело попыткой сохранить лицо: в 1054 году Генриха и Жоффруа унизили, и теперь они хотели отомстить. Однако герцог Вильгельм проявил хитрость и не клюнул на приманку. Он внимательно следил за противником, ожидая момента для нападения. Подходящая возможность представилась, когда Генрих и Жоффруа пересекали Див у Варавиля. Подъем воды на болотистых землях Варавиля застал короля и графа врасплох и отвлек их во время переправы. Воспользовавшись этим, Вильгельм атаковал застрявший арьергард. Находившиеся на другой стороне реки Жоффруа и Генрих могли только беспомощно наблюдать, как уничтожают значительную часть их войска{78}78
  Там же, 144–5. См. также: J. Gillingham, 'William the Bastard at War', Studies in Medieval History Presented to R. Allen Brown, ed. C. Harper-Bill, C. Holdsworth and J. L. Nelson (Woodbridge: Boydell Press, 1989), 141–58, at 151–3.


[Закрыть].

Победа при Варавиле оказалась решающей. Пусть силы вторжения были меньше, чем в 1054 году, что признавали нормандские источники, герцог во второй раз подряд разбил объединенное войско своих самых могущественных соседей. Смысл произошедшего был ясен: Нормандию нельзя трогать, на Вильгельма нельзя нападать. Это вторжение в герцогство оказалось последним в жизни Вильгельма. В ближайшие годы ему оставалось просто охранять свою юго-западную границу, почти не сталкиваясь с попытками захвата его земель. Он устроил брак Мабель де Беллем (наследницы Дома Беллемов, земли которого располагались на границе Нормандии и Мэна) со своим близким союзником Роджером де Монтгомери и заручился поддержкой Ива из Се, дяди Мабель. С 1053 года Вильгельм занимался внутренними делами. Но теперь он мог отправиться за мечтой.

* * *

В ретроспективе годы между 1057-м и 1066-м кажутся затишьем перед бурей. Однако это впечатление обманчиво. Возможно, мы плохо осведомлены о действиях герцога, но все признаки лихорадочной подготовки были налицо. Главной задачей Вильгельма стало закрепить свои позиции на юге и западе. В 1063 году он обеспечил своему сыну наследование в Мэне, а в следующем (или, возможно, в 1065-м) году возглавил поход на Бретань. Трудно не считать все это прелюдией к драматическим событиям 1066 года. Эдуард Исповедник был уже стар – старше любого правившего английского короля со времен Эгберта, жившего в начале IX века. Освобождение трона оставалось лишь вопросом времени.

Вильгельму было под сорок, он только что одержал победу над королем Франции и графом Анжу и находился на пике могущества. Завоевав Мэн и запугав Бретань, он подготовил почву для своего длительного отсутствия в герцогстве. Показательно, что в это время он решил назначить наследником старшего сына Роберта. Нормандские герцоги обычно назначали преемников еще при жизни. Как правило, это происходило в поздние годы, зачастую во время болезни, и исключением было лишь планирование какого-то особенно рискованного предприятия. Отец самого Вильгельма – как выяснилось, к счастью, – назначил его своим наследником перед тем, как отправиться в паломничество в Святую землю в 1035 году, откуда он так и не вернулся. То же самое Вильгельм сделал для Роберта в 1062 или 1063 году – хотя надо отметить, что герцог поступил так в момент тяжелой болезни, – и это важно{79}79
  Для сравнения: G. Garnett, ' «Ducal» Succession in Early Normandy', in Law and Government in Medieval England and Normandy: Essays in Honour of Sir James Holt, ed. G. Garnett and J. Hudson (Cambridge: Cambridge University Press, 1994), 90–110.


[Закрыть]. Впереди ожидали риски, и Вильгельм подстраховывался.

Возможно, заинтересованность Вильгельма в английской короне объяснялась еще одним событием: появлением при его дворе Гарольда Годвинсона (вероятно, в 1064 году). Точные причины этого визита остаются загадкой. Более поздние нормандские источники утверждают (весьма неправдоподобно), что Эдуард отправил Гарольда, чтобы подтвердить свое предыдущее обещание отдать престол герцогу. Более вероятное объяснение этих событий дает Эдмер Кентерберийский. Согласно ему, английский эрл хотел добиться освобождения младшего брата и племянника, отправленных ко двору герцога в качестве заложников в начале 1050-х годов{80}80
  Eadmer, Historia novorum in Anglia, 5–7, а также: Baxter, 'Edward the Confessor', in Edward the Confessor, ed. Mortimer, 107–8; M. Morris, The Norman Conquest (London: Hutchinson, 2012), 116–19.


[Закрыть].

Возможно, Гарольд также надеялся заключить собственный договор с Вильгельмом. В 1064 году было еще далеко не очевидно, что вопрос престолонаследия сведется к соперничеству между Гарольдом и Вильгельмом{81}81
  A. Gautier, 'Harold, Harald, Guillaume et les autres: prétentions et prétendants à la succession d'Édouard le Confesseur (1042–1066)', Annales de Normandie 69 (2019), 29–56.


[Закрыть]. Конечно, английский эрл знал об устремлениях нормандского герцога. Однако более ощутимую угрозу для него представлял брат – Тостиг, эрл Нортумбрии. Хотя Тостиг был моложе (и беднее) Гарольда, он пользовался благосклонностью королевы и был женат на Юдифи Фландрской, единокровный брат которой Бодуэн был регентом при малолетнем короле Франции Филиппе I. Английский претендент на трон вполне мог предположить, что Вильгельм предпочтет поддержать Тостига, а не претендовать на трон самому: надо думать, что такой ход с радостью поддержала бы и Матильда – жена Вильгельма и дочь Бодуэна.

Впрочем, какими бы ни были планы Гарольда, они пошли прахом. Его корабль сбился с курса, а после высадки на сушу эрл попал в плен к Ги де Понтье, который освободил его только по приказу Вильгельма. Это изменило баланс сил между Гарольдом и герцогом. Вместо того чтобы появиться как равный, английский эрл с самого начала оказался в долгу перед нормандцем. Гарольда тут же взяли в поход в Бретань (вероятно, для демонстрации силы), а затем герцог наконец потребовал от него знаменитую клятву. Более поздние нормандские источники утверждают, что Гарольд пообещал поддержать притязания Вильгельма на английский престол, как того всегда хотел Эдуард. Вероятно, они перебирают в формулировках. Однако ясно, что какое-то обязательство существовало, поскольку оно упоминается в более позднем тексте Эдмера, который в остальном весьма сочувствует бедственному положению англичан. То же самое относится и к гобелену из Байё (сделанному английскими мастерами, хотя и для нормандского владетеля), который изображает принесение клятвы (лат. sacramentum) Гарольдом. Вполне возможно, это была клятва верности в связи с церемонией оммажа, и такое предположение подтверждается тем, что в предыдущей сцене гобелена (как и в рассказе хрониста Гийома из Пуатье) Гарольд получает от Вильгельма оружие – как вассал после присяги. Если это так, то описанный акт был достаточно двусмысленным и оставлял обеим сторонам место для интерпретации – несомненно, намеренно. С точки зрения Вильгельма, Гарольд стал его человеком: он должен был проявлять абсолютную преданность и поддерживать его притязания на английский престол. С точки зрения Гарольда, он признал доминирующее положение Вильгельма, не дав при этом никаких конкретных обещаний на будущее{82}82
  A. Gautier, 'Comment Harold prêta serment: circonstances et interprétations d'un rituel politique', Cahiers de civilisation médiévale 55 (2012), 33–57.


[Закрыть].

1065 год сложился для Гарольда лучше. После многих лет брожений знать Йоркшира в октябре подняла восстание против его брата Тостига, объявив того низложенным. Вероятно, Гарольд испытывал при этом смешанные чувства, но сумел воспользоваться событиями, создав союз с Эдвином и Моркаром, сыновьями эрла Мерсии Эльфгара. Более того, Эдуард Исповедник был болен, и Гарольд явно стоял за троном, замещая короля в вопросах, связанных с этим восстанием на севере. Медленно, но верно с пути Гарольда исчезали все препятствия. Освящение Вестминстерской церкви – детища Эдуарда – перенесли на 28 декабря, но состояние здоровья короля все равно не позволило ему присутствовать на церемонии. Он скончался 5 января.

Шансы Гарольда были очень высоки. Главного потенциального внутреннего соперника изгнали из королевства, а сам он только что успешно замещал человека, которого надеялся сменить на троне. Гарольд был королем во всем, кроме имени. И самое главное, он был в Лондоне, когда умер Эдуард. Этим преимуществом Гарольд и воспользовался, обеспечив смену власти на своих условиях и организовав избрание и коронацию уже на следующий день – возможно, во время той же службы, что была посвящена похоронам Эдуарда{83}83
  Однако в работе A. Williams, 'The Art of Memory: The Posthumous Reputation of King Harold II Godwineson', Anglo-Norman Studies 42 (2020) 29–43, at 30–1, теперь рассматривается возможность более поздней коронации.


[Закрыть].

Неподобающая спешка объяснялась проблемами, которые стояли перед Гарольдом. Пусть Тостиг и был изгнан во Фландрию, но он стремился вернуть власть (как и его отец в 1052 году). Кроме того, на корону притязали герцог Вильгельм и норвежский король Харальд Суровый. Существовала и опасность поближе – Эдгар Этелинг. Возможно, Эдгару и не хватало богатства и связей Гарольда, зато он обладал наиболее вескими династическими основаниями для восшествия на престол.

Гарольд явно торопился в расчете на то, что его воцарение будет восприниматься как свершившийся факт, который уже нельзя изменить. Он не мог позволить себе провести следующие полгода в раздорах, поэтому ковал железо, пока горячо. А будучи главным государственным деятелем королевства, Гарольд имел для этого все возможности. После падения Тостига он поддержал притязания Моркара на Нортумбрию. Моркар был младшим сыном Эльфгара, который долгое время возглавлял антигодвиновскую партию при дворе. Таким образом, Гарольд использовал изгнание собственного брата, чтобы заручиться поддержкой своих традиционных соперников. Возможно, ради этого же Гарольд женился на Эдите Мерсийской, дочери Эльфгара, которая ранее была замужем за валлийским королем Гриффидом ап Лливелином. Когда в начале 1066 года Гарольд заявил о своих притязаниях на престол, не осталось никого, кто мог бы ему противостоять.

На пороге смерти Эдуард Исповедник, возможно, смирился с неизбежным. Большинство английских источников сходятся во мнении, что король назначил Гарольда своим наследником (или по крайней мере возложил на него управление государством). Если бы Эдуард протянул еще несколько лет, он вполне смог бы сделать наследником Эдгара. Однако из-за угрозы иностранного вторжения и из-за юного возраста Эдгара король предпочел передать власть в более опытные руки.

Пусть переход короны к Гарольду не стал неожиданностью, но это был захват власти – и притом наглый, – что поднимало вопрос о его легитимности. Для Вильгельма эти события послужили необходимым оправданием. Какими бы ни были прежние обещания Эдуарда, теперь Вильгельм мог изображать из себя законного наследника покойного короля, которого отодвинул от трона честолюбивый эрл Уэссекса. Однако вести военные действия зимой было нельзя, так что герцог запустил дипломатические механизмы. Возможно, первым шагом стало обращение к римскому папе. Вильгельм прекрасно понимал, что вторжение будет воспринято неоднозначно, поэтому стремился везде, где возможно, посеять сомнения в законности правления Гарольда и подчеркнуть свои права на наследование престола. Заручившись папской поддержкой – которую, согласно более поздним источникам, символизировало знамя{84}84
  Bates, William, 219–22. Обратите внимание на работу D. Armstrong, 'The Norman Conquest of England, the Papacy, and the Papal Banner', Haskins Society Journal 32 (2021), 47–72, которая значительно усложняет вопрос.


[Закрыть], – Вильгельм мог придать планируемому вторжению вид священной войны. Оно превращалось в войну с узурпатором и клятвопреступником, врагом Бога и людей.