Текст книги "Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии"

Летом ситуация осложнилась еще больше, поскольку у берегов Англии появился большой датский флот. Повстанцы обратились за поддержкой к датскому королю Свену, который, будучи потомком Кнуда, также имел притязания на английский престол. И вот угроза со стороны Дании наконец материализовалась. Командовали датчанами Осбьорн (брат Свена) и два (или, возможно, три) его сына. Сначала они нанесли удар по Дувру, Сэндвичу, Ипсвичу и Норвичу, а затем отправились на север. Здесь они соединились с повстанцами прошлых лет, и объединенные силы двинулись на Йорк, где гарнизон принял бой, но потерпел сокрушительное поражение.

Как и прежде, Вильгельм отреагировал решительно, отправившись на север. Столкнувшись с силами Завоевателя, захватчики решили, что без осторожности нет доблести, и отступили из Йорка. Это было уже третье восстание на севере за короткое время, и теперь Вильгельм занялся утверждением своей власти в регионе. Он снова позволил своим войскам разорить Йорк, нанеся еще больший ущерб, чем в начале года («Книга Страшного суда» сообщает, что на момент ее составления две трети домов там все еще пустовали). На Рождество – в третью годовщину своего помазания в Вестминстере – Вильгельм затребовал себе корону, и можно представить, каким триумфатором он выглядел в ней посреди разрушенного города. Это была демонстрация силы.

Именно в те зимние месяцы Вильгельм совершил наиболее печально известное свое деяние – «Опустошение Севера». Его целью было затравить врагов после восстания, но также и показать свою мощь. Воины Вильгельма систематически разоряли местность, стремясь нанести максимальный ущерб. Разрушения потрясали даже сторонников короля. Уильям Мальмсберийский, писавший полвека спустя, сообщает, что во многих регионах почва остается бесплодной{131}131
  William of Malmesbury, Gesta Pontificum, III.99.


[Закрыть]. Это замечание заставляет предположить, что, помимо гибели людей и скота (весьма масштабных), огромный ущерб был нанесен и экологии региона. От голода умерло еще больше людей, чем от мечей нормандских рыцарей. Это была политика террора, скоординированная попытка подавить волю к сопротивлению{132}132
  Bates, William, 313–21. Cf. D. M. Palliser, 'Domesday Book and the «Harrying of the North»', Northern History 29 (1993), 1–23.


[Закрыть]. Кроме того, это был стратегический ход: средневековые армии зависели от возможности запасаться провизией на месте, и Вильгельм позаботился о том, чтобы повстанцы не могли найти себе на севере пропитания. В политическом плане «Опустошение» возымело желаемый эффект: большинство восставших сдалось в начале нового года, и больше уже север не брался за оружие. По человеческим меркам это была катастрофа, от которой регион оправлялся еще десятилетия.

Несмотря на подавление англичан, датский флот остался цел и невредим. Поначалу, в декабре, Вильгельм откупился от датчан, сосредоточив усилия на английских повстанцах. Однако это обеспечило ему лишь временную передышку: вскоре сам Свен покинул Данию, чтобы присоединиться к своему флоту. Впрочем, без местной поддержки позиции датского короля пошатнулись. Он хотел связаться с оставшимися повстанцами, которые начали объединяться в районе Фенских болот. Именно здесь Херевард Уэйк, вдохновитель многих более поздних легенд, выступил против аббатства Питерборо. В прошлом году Вильгельм снял с поста аббата Бранда – ведь тот был назначен Эдгаром Этелингом. Теперь Бранда должен был заменить нормандец Турольд де Фекан. Однако не все приветствовали такой шаг, и Херевард и его люди начали грабить аббатство до прибытия нового прелата.

Именно для того, чтобы присоединиться к этим повстанцам, Свен отправил Осбьорна на юг, в Или, ставший вскоре главной базой восстания. Однако Херевард и его небольшая вольница едва ли способны были обеспечить подходящий лагерь, из которого могли бы действовать датчане. Когда позже Вильгельм предложил Свену договориться (что вполне могло предполагать денежный откуп), тот с радостью согласился. Вильгельм был настолько уверен в ситуации, что даже отправился на Рождество в Нормандию. После почти двухлетнего пребывания в своих британских владениях – оказавшегося самым продолжительным – король готов был вернуться домой.

Однако восстание в Или продолжалось. Благодаря хорошо защищенному расположению – в то время это был остров посреди болот – селение оставалось угрозой для нормандцев. А вскоре оно стало громоотводом для дальнейшего сопротивления. Зимой 1070/71 года Эдвин и Моркар подняли последнее восстание. Когда оно не увенчалось успехом, Эдвин бежал на север, в Шотландию, а Моркар – на восток, чтобы присоединиться к Хереварду в Или. По пути трое людей Эдвина предали и убили своего господина, а вот Моркар успешно добрался до повстанцев с Фенских болот. И он был не единственным, кто сделал такой выбор. На юг из шотландского изгнания двинулся и Этельвин, епископ Дарема, участвовавший в предыдущих северных восстаниях. То, что началось как региональный мятеж, грозило перерасти в нечто большее. Поэтому в 1071 году Вильгельм вернулся в Англию и лично возглавил нападение на остров Или. Этельвин и Моркар сдались и доживали остаток своих дней в плену. Однако не всем так повезло. Некоторым – надо думать, простолюдинам – отрубали руки и выкалывали глаза. Как и в Йорке, Вильгельм утверждал свою власть.

После всех этих конфликтов положение Вильгельма значительно укрепилось. Никто не мог утверждать, что восстание в Фенских болотах окажется последним, однако направление движения теперь было ясно. Случавшимся позже беспорядком не удалось сравниться по масштабу с восстанием 1068 года, и, поскольку Свен сошел со сцены, непосредственной угрозы для Вильгельма больше не было. Да, какие-то проблемы возникали и в более поздние годы правления Завоевателя – например, один из немногих оставшихся английских графов Вальтеоф участвовал в так называемом мятеже трех графов в 1075 году, а Одо, по-видимому, что-то замышлял против Вильгельма в 1082 году; однако больше уже никто реально не оспаривал его власть над Англией. Корона, которую нормандский герцог вопреки всему заполучил в 1066 году, осталась за ним. Но если власть Вильгельма устояла, это не означает, что произошедшее не повлияло на него самого. В действиях Вильгельма в 1069 и 1070 годах заметны гнев и разочарование, в отличие от хладнокровия прежних лет, – и это объясняет ряд других событий того времени.

Именно в эти годы мы начинаем замечать постоянные попытки сменить английскую правящую элиту. В какой-то степени это отражает естественный ход завоевания. Вильгельм не мог надеяться перераспределить все земли мятежных англичан за три месяца между его помазанием на Рождество 1066-го и возвращением в Нормандию в марте следующего года. Было понятно, что грядут дальнейшие конфискации. И тем не менее всеобъемлющий характер нормандского заселения во многом объясняется событиями 1067–1070 годов. К 1070 году все английские графы переметнулись на другую сторону; так же поступили и многие менее заметные фигуры. Нетрудно понять, почему Вильгельм теперь стремился заменить таких людей нормандцами и фламандцами. При этом он убивал одним выстрелом двух зайцев: вознаграждал верных и наказывал тех, кто продолжал угрожать его правлению. Уже после первого возвращения Вильгельма в конце 1067 года мы видим, как нормандцы сменяют англичан на средних и мелких должностях, а в последующие годы этот процесс только усиливался{133}133
  Bates, William, 297, 350–1. См. также: Williams, English and the Norman Conquest; H. M. Thomas, 'The Significance and Fate of the Native English Landholders of 1086', English Historical Review 118 (2003), 303–34.


[Закрыть]. Одним из главных оправданий Завоевания была безнравственность англичан; теперь имелись удобные обоснования для того, чтобы начать все с чистого листа.

Таким образом, английское сопротивление и нормандское заселение шли рука об руку. Чем больше бунтовала местная аристократия, тем решительнее Вильгельм ее искоренял. Результатом стала наиболее массовая смена правящей элиты в британской истории. Результаты можно увидеть в «Книге Страшного суда»: к 1086 году в руках местных уроженцев находилось в лучшем случае 8 % земли – грандиозная перемена. Однако дело было не просто в замене одних другими: в ходе этого процесса изменился сам характер землевладения{134}134
  Garnett, Norman Conquest, 73–89; Fleming, Kings and Lords, 215–31; S. Baxter and C. P. Lewis, 'Domesday Book and the Transformation of English Landed Society, 1066–86', Anglo-Saxon England 46 (2017), 343–403.


[Закрыть]. Родилось представление, будто вся земля принадлежит королю. Именно победивший Вильгельм теперь раздавал владения и должности своим людям (или – реже – закреплял их за англичанами). Отныне он был властелином всего. Точно так же появились новые востребованные формы военной службы. Хотя обязанность состоять в королевском войске существовала в Англии издавна, теперь она изменилась, поскольку нормандцам требовалась тяжелая кавалерия (для рыцарской службы). Значительно расширились владения короля. Щедро вознаграждая своих людей, Вильгельм также позаботился о том, чтобы никто не мог соперничать с ним самим. Действительно, теперь в руках правящей элиты сосредоточилось больше богатств, но ее численность выросла, так что в среднем собственность нормандских графов оказывалась меньше, чем у их английских предшественников. Больше не было супермагнатов вроде Годвина и Гарольда. В целом богатые стали еще богаче, а бедные и умеренно состоятельные – беднее. Для англичан, которые теперь относились только к двум последним группам, это были действительно очень плохие новости.

Если структура «Книги Страшного суда» утверждает преемственность, то ее содержание раскрывает суровую реальность завоевания и колонизации. На практике все обеспечивалось грубой силой, и подтверждения этому видны по всей стране. На каждого нормандского аристократа или прелата, утверждавшего, что истинным наследником Исповедника является Вильгельм (а Гарольд – мятежник, нарушивший присягу), приходилось множество тех, кто просто считал, что получил свои земли по праву завоевания. Это определенно относилось к роду Вареннов – одному из многих нормандских семейств, которые теперь ворвались в круги правящей элиты Европы. Когда в конце XIII века Джона де Варенна спросили, на чем основаны его притязания на землю, он, как известно, достал старый ржавый меч и воскликнул: «Смотрите, милорды, вот мое право! Ибо мои предки пришли с Вильгельмом Бастардом и добыли себе земли мечом; и я буду защищать их мечом от всякого, кто захочет их захватить!»{135}135
  . The Chronicle of Walter of Guisborough, ed. H. Rothwell (London: Offices of the Royal Historical Society, 1957), 216, а также: M. Clanchy, From Memory to Written Record: England, 1066–1307 (Chichester: Wiley-Blackwell, 3rd edn, 2012), 41–5. Ситуация в целом: N. Vincent, 'More Tales of the Conquest', in Normandy and its Neighbours, ed. Crouch and Thompson, 271–301, at 290–9.


[Закрыть] Смысл слов Джона был прост: победитель получает всё. Так в итоге вышло и с Вильгельмом: если в Вестминстере в Рождество 1066 года он изображал наследника Эдуарда, выглядя больше англичанином, нежели сами англичане, то три года спустя в Йорке можно было увидеть совсем другую картину. Он потребовал свою корону, чтобы с вызовом носить ее среди руин англосаксонского города. Мало какие сцены лучше отражают суть завоевания Англии. Йоркский собор превратился в тлеющие развалины, а остальная часть английской церкви, затаив дыхание, ожидала своей участи.

9
Церковь и государство в завоеванной Англии: роман с камнем, 1066–1087

Мало что лучше раскрывает историю страны, чем ее постройки. И мало какие здания так красноречивы в этом смысле, как религиозные сооружения. Северная Франция выделяется своей орнаментальной готической архитектурой, воплощенной в громадном парижском соборе Нотр-Дам, в сияющем блеске возведенной неподалеку капеллы Сент-Шапель и впечатляющем величии Шартрского собора. Италия, Австрия и Южная Германия поражают своим пристрастием к стилю барокко, примерами которого являются базилика Святого Петра в Риме, кафедральный собор Святого Стефана в Пассау и Зальцбургский собор. В них мы видим оплот против растущего влияния протестантизма. Англии же свойственна элегантная простота романского стиля, разработанного в континентальной Европе в IX и X веках, для которого характерны мощные, толстые стены и большие округлые арки. Если не считать собора Святого Павла, перестроенного после Великого пожара 1666 года, почти все крупные соборы Англии имеют романские черты, а многие являются полностью романскими. Все они были построены в годы после Завоевания и стали частью более широких перемен в Церкви. В 1066 году только четверо из четырнадцати английских епископов происходили с континента; к моменту смерти Завоевателя таких было четырнадцать из пятнадцати.

В наше время завоевание и колонизация могут казаться актами военной мощи и политической сообразительности. Однако в эпоху, предшествовавшую отделению церкви от государства, завоевания неизбежно были моральным вопросом, деянием не только политическим, но и – в не меньшей степени – религиозным. Для Англии после 1066 года это справедливо вдвойне. С самого начала Вильгельм стремился заручиться поддержкой папы, и одним из первых его действий как короля стало основание аббатства Баттл (на месте сражения, состоявшегося в октябре 1066 года)[20]20
  Battle (англ.) – битва. Считалось, что алтарь аббатства Баттл был поставлен на месте гибели Гарольда. Постепенно вокруг аббатства вырос современный городок Баттл. – Прим. пер.


[Закрыть]. Это был не только жест благодарности и примирения, но и попытка искупить грехи, совершенные в ходе завоевания.

Такие действия составляли часть более широкой программы религиозных преобразований. Вильгельм и его люди совершили революционные изменения в вопросе землевладения, и точно так же они стали проводниками перемен внутри Церкви. Отчасти это отражает логику доводов Вильгельма при вторжении: в значительной степени он ссылался на коррумпированность, незаконность и ересь в английской церкви. Хотя такие заявления, возможно, и несправедливы, они основывались на реально существовавших различиях между церковными структурами в Англии и у ее соседей на континенте. Английские епископы легко могли иметь сразу несколько епархий (как Стиганд), хотя в других странах эта практика была давно забыта – как противоречащая каноническому праву; необычным с европейской точки зрения было также малое количество и неравномерное распределение английских епархий{136}136
  F. Barlow, The English Church 1000–1066: A History of the Later Anglo-Saxon Church (London: Longman, 1979). См. также: M. F. Giandrea, Episcopal Culture in Late Anglo-Saxon England (Woodbridge: Boydell Press, 2007).


[Закрыть]. В то время в Западной Европе распространялись более строгие представления о церковной жизни, и такие расхождения в какой-то момент должны были стать проблемой. Вильгельм был только рад ускорить этот процесс: он полагал себя метлой, необходимой, чтобы очистить английскую церковь.

Доводы Вильгельма подкреплялись связями, которые сложились у него с папским престолом до 1066 года. Хотя брак герцога с Матильдой из-за не очень далекого родства супругов на короткое время вызвал возмущение в Риме, Вильгельм всегда твердо поддерживал церковь и ее понтифика{137}137
  H. E. J. Cowdrey, Lanfranc: Scholar, Monk, and Archbishop (Oxford: Oxford University Press, 2002), 29–45.


[Закрыть]. Мощная итальянская составляющая в нормандской церкви также помогала герцогу, открывая каналы в Рим. Другой важной точкой соприкосновения стали соборы, проведенные папой Львом IX во Франции и Германии в 1049 и 1050 годах. Они сыграли ключевую роль в распространении новых реформистских идей. Наиболее заметным последствием для Нормандии стал ряд аналогичных соборов (меньшего масштаба), состоявшихся после начала 1050-х годов. Они касались брака священников и продажи церковных должностей (симонии) – тех ошибок, которые папа теперь желал искоренить. Нормандский епископат разделил это устремление с папой.

Как только Вильгельм закрепился в Англии, внедрение этих нововведений стало лишь вопросом времени. Должно быть, замена Стиганда планировалась всегда, конечной же целью была более основательная реформа церкви. Первоначальную осторожность Вильгельма иллюстрирует его коронация. Хотя, как и у Гарольда, ею руководил Элдред, архиепископ Йоркский, Стиганд также присутствовал на ней и, возможно, играл более активную роль, чем сообщают поздние источники. Однако ясно, что Вильгельм не доверял архиепископу – и не без оснований. Стиганд был человеком Гарольда (и Годвина), и вряд ли можно было ожидать, что он искренне поддержит нового короля. После поражения при Гастингсе Стиганд поначалу склонился на сторону Эдгара и принес клятву Вильгельму только тогда, когда победа нормандца стала очевидна. Завоеватель терпел присутствие Стиганда ради преемственности. Но c распространением восстаний в Англии положение архиепископа стало катастрофическим. Под влиянием пропаганды Вильгельма папа Александр II призвал сместить Стиганда с его поста, а король был только рад подчиниться этому требованию{138}138
  Для сравнения: Alexander's letter to William: PL, cxlvi, col. 1413, а также: H. E. J. Cowdrey, 'Lanfranc, the Papacy and Canterbury' (1993), воспроизводится и цитируется по работе: H. E. J. Cowdrey, Popes and Church Reform in the 11th Century (Aldershot: Routledge, 2000), no. X, 449–56.


[Закрыть].

Возможность представилась при визите папских легатов в 1070 году. Они намеревались изучить ситуацию в новых владениях Завоевателя и приступить к реформированию английской церкви. Стиганд, оказавшийся самым ярким символом всех ее «недугов», должен был уйти. На соборе, состоявшемся на Пасху в Уинчестере, легаты и другие присутствовавшие епископы официально низложили архиепископа. За этим последовал второй собор в Виндзоре в Пятидесятницу{139}139
  Подходящие источники (и обсуждение) см. в работе: Councils and Synods, ed. Whitelock, Brett and Brooke, ii, 563–81.


[Закрыть]. По итогам соборов пострадал не только Стиганд. При поддержке папы – в действительности по его требованию – Вильгельм провел чистку рядов в английском епископате, не менее безжалостную, чем в светской аристократии королевства. Вместе со Стигандом на первом из этих соборов низложили брата архиепископа, епископа Этельмера из Элмхема (в Восточной Англии) и трех неназванных аббатов (одним из них, вероятно, был Бранд). Также для ответа на обвинение в браке вызвали Леофвина из Личфилда, а когда он отказался явиться, его осудили заочно – так освободилось еще одно епископское место. Примерно в то же время был заточен в тюрьму бывший епископ Дарема Этельрик, а брата Этельрика (и его преемника) Этельвина объявили вне закона. К тому времени, когда второй собор низлагал Этельрика из Селси по обвинению в незаконном назначении, принудительно сместили со своих постов уже более трети епископов. Если же добавить к этому двух английских прелатов, умерших после 1066 года естественной смертью (Элдреда Йоркского и Вульфвига Дорчестерского), то окажется, что всего лишь за четыре года в новые руки перешла половина епархий королевства. Во всех случаях английских епископов сменяли континентальные (как правило, нормандские). Этот шаг был столь же политическим, сколь и религиозным.

Вильгельм явно решил начать все заново, взяв за основу лучшие образцы континентальной Европы. Неслучайно из семи оставшихся на своем посту епископов один (Вильгельм Лондонский) был нормандцем, а четверо (Леофрик Эксетерский, Герман Шерборнский, Уолтер Херефордский и Гизо Уэльский) либо происходили родом из франкоязычной Лотарингии, расположенной на западных границах Германской империи, либо учились там. Еще двое – это Вульфстан Вустерский и Сивард Рочестерский. Сивард был стариком, руководившим малозначительной епархией, в то время как Вульфстан, похоже, остался на посту благодаря своей праведной репутации.

Однако нашего внимания требуют не только смещения с постов. Соборы 1070 года инициировали несколько более принципиальных изменений. Вероятно, именно тогда впервые возник вопрос о перемещении многих английских епархий. Первые два установления Уинчестерского собора запрещают владеть несколькими епископствами (то есть совмещение), а также и симоническое рукоположение – нарушения, в которых обвинялись только что смещенные епископы. Остальные установления затрагивали другие реформистские темы, включая рукоположение священников, уплату десятины и регулярное проведение епархиальных синодов (небольших соборов на уровне отдельного епископства). Хотя соборы и синоды существовали на протяжении всего англосаксонского периода (и, вероятно, были более распространены, чем свидетельствуют имеющиеся у нас источники), регулярные местные и общенациональные собрания не были обычным явлением – по крайней мере, с начала IX века{140}140
  H. Vollrath, Die Synoden Englands bis 1066 (Paderborn: Ferdinand Schöningh, 1986), 193–290. См. также: C. Cubitt, 'Bishops and Councils in Late Saxon England: The Intersection of Secular and Ecclesiastical Law', in Recht und Gericht in Kirche und Welt um 900, ed. W. Hartmann (Munich: Oldenbourg, 2007), 151–67.


[Закрыть].

С начала 1070-х годов было проведено несколько соборов и синодов, пытавшихся разобраться с тем же кругом вопросов, что и нормандские соборы. Планы легатов вскоре были воплощены в жизнь. Возглавил этот процесс Ланфранк, новый архиепископ Кентерберийский. В прежнее время он был одним из светил нормандской церкви. Итальянец по происхождению, но нормандец по выбору, Ланфранк сделал себе имя в недавно основанном монастыре Бек на юго-западе Румуа. Он поселился там в 1042 году и быстро завоевал репутацию одного из ведущих просветителей и интеллектуалов Северной Франции. Ланфранк сыграл важную роль в первых попытках реформ в герцогстве. О нем вскоре стало известно при герцогском дворе. Когда Вильгельм решил найти аббата для своего монастыря Святого Стефана в Кане (основанного вместе с парным женским аббатством Святой Троицы), выбор, что неудивительно, пал на Ланфранка{141}141
  Cowdrey, Lanfranc, 1–28.


[Закрыть].

Вследствие хороших отношений Ланфранка как с герцогом, так и с папой он – или какой-то его соратник – вероятно, отвечал за то, чтобы обеспечить поддержку со стороны Александра II во время вторжения Вильгельма в Англию в 1066 году{142}142
  Garnett, Conquered England, 33–44.


[Закрыть]. Таким образом, именно ему предстояло взять на себя инициативу по проведению реформ в английской церкви: если Ланфранк убедил папу в грехах англичан, то ему же следовало и наводить порядок. Вероятно, назначение Ланфранка намечалось на Уинчестерском и Виндзорском соборах 1070 года. Смещение Стиганда освободило место на вершине английской церковной иерархии, Вильгельму и Александру требовалось его заполнить. Ланфранк был для этого идеальной фигурой.

Единственная проблема заключалась в том, чтобы убедить Ланфранка согласиться на этот пост. В 1067 году Вильгельм уже предлагал ему самый высокий церковный пост в Нормандии – архиепископа Руана, однако не преуспел. И сейчас ученый-настоятель снова пытался избежать такой ответственности, выражая желание оставаться в уединении в монастыре. Однако на этот раз на стороне Вильгельма оказался папа. Согласно письмам Ланфранка, легат Александра Эрменфрид Сьонский и римский клирик по имени Губерт в конце концов убедили его – от лица понтифика – принять пост архиепископа{143}143
  The Letters of Lanfranc, Archbishop of Canterbury, ed. H. Clover and M. Gibson (Oxford: Oxford University Press, 1979), no. 1.


[Закрыть].

Появление Ланфранка в Англии летом 1070 года было обставлено пышно и торжественно. Официальное назначение состоялось в день Успения Пресвятой Богородицы (15 августа), а посвящение в сан – две недели спустя, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи (29 августа). Свидетелями второго события стала вся элита английского епископата: Вильгельм, давно занимавший пост епископа Лондона; Уолкелин, нормандский преемник Стиганда в Уинчестере; Ремигий, монах из Фекана, назначенный епископом Дорчестерским после смерти английского епископа Вульфвига в 1067 году; Сивард, престарелый английский прелат Рочестера; Херфаст, нормандский преемник Этельмера в Элмхеме; Стиганд, нормандский капеллан герцога, назначенный епископом Селси (тезка опального английского архиепископа); Герман из Лотарингии, давно занимавший пост епископа Шерборнского; земляк Германа Гизо из Уэльса{144}144
  . Acta Lanfranci, ed. J. Bately, The Anglo-Saxon Chronicle: MS A (Cambridge: D. S. Brewer, 1986), 84.


[Закрыть].

Ланфранк был полностью готов к новому поприщу. Он состоял в прекрасных отношениях с королем и папой и участвовал в проведении реформ в Нормандии. Он также был опытным церковным администратором, поскольку больше пяти лет настоятельствовал в богатом монастыре Святого Стефана. Там Ланфранк начал строительство новой церкви, за освящением которой ему еще предстояло наблюдать в ходе одного из посещений Нормандии в 1077 году. И тем не менее в Кентербери Ланфранк столкнулся с несколькими проблемами. На момент своего назначения он был по средневековым меркам стариком (вероятно, за 60) и не имел опыта общения с английской церковью и местным обществом. Он также почти наверняка не знал ни слова по-английски.

На посту архиепископа Ланфранк преследовал три основные цели: утвердить положение епископа Кентерберийского во главе церковной иерархии, защитить земельные владения архиепископства и действовать против симонии, браков священников и прочих изъянов английской церкви, как было в общих чертах обрисовано на Уинчестерском и Виндзорском соборах. Все три цели можно считать реформаторскими. То, что Ланфранк воспринимал как исправление, на практике было попыткой привести местные традиции в соответствие с традициями континентальной Европы, в частности Нормандии.

Однако преобразования в английской церкви касались не только персоналий. Новый нормандский епископат Завоевателя был заинтересован не только в реформах, но и в восстановлении национальных религиозных сооружений. В результате первые 75 лет после завоевания стали свидетелями беспрецедентного бума в строительстве соборов. Это был расцвет романского стиля, получившего развитие в континентальной Европе в IX и X веках. Предыдущая церковная архитектура поменялась почти полностью: к 1130 году перестроили или переместили все соборы (иногда и то и другое, а иногда и не раз). Получившиеся конструкции сохранили от своих англосаксонских предшественников в лучшем случае местоположение и ориентацию, а зачастую и вовсе ничего. Многие нормандские церкви стоят до сих пор, и среди них немало тех, что были возведены именно в те годы. Таким образом, смена английской церковной и светской элиты сопровождалась столь же полным уничтожением местной архитектуры. Современным туристам приходится из кожи вон лезть, чтобы найти англосаксонскую церковь, зато они едва ли сумеют избежать встречи с одним (или несколькими) из великих романских шедевров Англии.

Конечно, возведение церкви – гораздо более долгий процесс, нежели замена аббата или епископа. И тем не менее скорость этой перестройки церковного ландшафта поражает. К моменту смерти Завоевателя было начато (а в некоторых случаях завершено) строительство церквей Иисуса Христа и Святого Августина в Кентербери, Йоркского собора, Старого собора в Уинчестере, церквей в Рочестере, Солсбери (в Старом Саруме), Вустере, Линкольне, Сент-Олбансе, Гластонбери, Абингдоне, Или, Бери-Сент-Эдмундсе, Ившеме и Баттле. Ко времени смерти Вильгельма II Руфуса в 1100 году к ним добавились собор Святого Павла в Лондоне и соборы в Чичестере, Дареме, Норвиче, Глостере, Бате, Першоре, Кроуленде и Тьюксбери, не говоря уже о втором, более крупном соборе Иисуса Христа в Кентербери{145}145
  Хорошим путеводителем остается работа: Fernie, Architecture of Norman England, 89–193. См. также: Garnett, Norman Conquest, 91–114; R. Gem, Studies in English Pre-Romanesque and Romanesque Architecture (London: Pindar Press, 2003).


[Закрыть]. Этот строительный бум контрастировал с предыдущими годами: если не брать собор Эдуарда Исповедника в Вестминстере, вдохновленный нормандскими образцами, за полвека до 1066 года в Англии построили на удивление мало церквей. Даже если мы перейдем к деятельности монастырских реформаторов конца X века, которые основывали религиозные сооружения в Южной и Восточной Англии, мы не увидим ничего подобного по масштабу и амбициям. В 1066 году почти всем английским соборам и главным церквям в аббатствах было уже несколько столетий; 50 лет спустя все они были новыми.

Отчасти этот процесс стал продолжением нормандского. До 1066 года герцогство вело строительство в Жюмьеже, Руане и Кане. Парные аббатства Святого Стефана и Святой Троицы, основанные Вильгельмом и Матильдой в Кане, представляют собой особенно красивые (но резко контрастирующие друг с другом) образцы раннего нормандского романского стиля{146}146
  Fernie, Architecture, 98–102.


[Закрыть]. Возведение религиозных сооружений также было частью более широкой европейской тенденции, которую бургундский хронист Рауль Глабер в 1040-х годах выразительно описал как новую «белую мантию церквей», покрывающую ландшафт{147}147
  Raoul Glaber, Historiarum libri quinque, III.13, ed. and trans. J. France, Rodulfus Glaber Opera (Oxford: Oxford University Press, 1989). См.: J. Howe, Before the Gregorian Reform: The Latin Church at the Turn of the First Millennium (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2016), 86–111.


[Закрыть]. Тем не менее масштабы и скорость строительства церквей в Англии после нормандского завоевания были куда более впечатляющими и неистовыми, чем на большей части Франции и Германии. Церковь Иисуса Христа в Кентербери превзошла размерами церковь в Баттле (обе появились около 1070 года), однако тут же уступила первенство церкви Святого Августина (также около 1070 года), с которой сравнялась постройка в Линкольне (примерно 1072–1075 годы). Очень скоро их превзошел Сент-Олбанский собор (около 1077 года), и, наконец, всех опередил собор в Уинчестере (примерно 1079 год){148}148
  Fernie, Architecture, 121. См. также: Lewis, 'Audacity and Ambition', 28–30; E. Fernie, '1066 and Ecclesiastical Architecture', in 1066 in Perspective, ed. Bates, 187–203, at 194–7; R. Plant, 'Ecclesiastical Architecture, c.1050 to c.1200', in A Companion to the Anglo-Norman World, ed. C. Harper-Bill and E. van Houts (Woodbridge: Boydell Press, 2003), 215–53, at 229–30.


[Закрыть]. Если не считать Рочестерского собора (около 1077 года), построенного в маленькой и бедной епархии, традиционно зависимой от соседнего Кентербери, то каждое новое сооружение было не меньше, а то и больше предыдущего, и возведенные соборы намного превосходили те, что остались в Нормандии Вильгельма. Фактически они попали в число крупнейших в западном христианском мире.

Однако больше не всегда лучше. По многим из первых англо-нормандских церквей видно, что строители и архитекторы работали на пределе своих возможностей. Возможно, новый собор епископа Уолкелина в Уинчестере и впечатляет размерами (на момент завершения он был самым длинным в Западной Европе), однако это не может скрыть дрянное качество большей части каменной кладки. Точно так же можно заметить явное улучшение качества исполнения в случае двух этапов строительства собора в Или. Для первого (до 1093 года, когда умер аббат) характерна массивность, однако постройка совершенно не впечатляет, на ней отсутствуют декоративные лепные украшения, популярные в то время в Нормандии; зато второй этап после 1100 года демонстрирует такое качество, которого не было нигде в Европе. Однако проблемы заключались не только в эстетике. Всего лишь через пять дней после освящения в 1092 году буря уронила колокольню в Старом Саруме. Еще драматичнее оказалась ситуация в Уинчестере: напоминающий пещеру новый собор рухнул в 1107 году, всего через несколько десятилетий после завершения строительства. Аналогичные события происходили в Абингдоне, Глостере, Или, Ившеме и Линкольне: везде в этих местах рухнули башни{149}149
  Garnett, Norman Conquest, 103–4. См. также: Fernie, Architecture, 292, 294.


[Закрыть].

И все же не вся архитектура и каменная кладка были настолько плохи, да и считать эту архитектуру только лишь продолжением нормандского романского стиля было бы неправильно. Английские архитекторы заимствовали идеи и приемы из Рейнской области и Северной Франции, сочетая их с местными традициями. И если в худших своих проявлениях англо-нормандская церковная архитектура была неказиста и недолговечна, то лучшие ее образчики устанавливали стандарты для всей остальной Европы. Среди самых красивых сооружений – инновационные постройки в Сент-Олбансе и Бери-Сент-Эдмундсе. Однако жемчужиной английского романского стиля по праву считается Даремский собор. Его строительство началось в 1093 году и продолжилось в следующем столетии. Из-за расположения на полуострове, образованном петлей реки Уир, собор не мог соперничать размерами с крупнейшими английскими, французскими или немецкими аналогами, но это с лихвой компенсируется искусностью исполнения.

Новый собор максимально использовал свое уникальное положение. Его длина определяется природной возвышенностью, на которой он построен. Планировка точно соответствует установленным стандартам: сооружение имеет форму креста, обращенного с запада на восток. Трансепт (поперечный неф), идущий с севера на юг, отделяет западный длинный неф от алтаря и апсиды. Моделью здесь послужил собор Святого Стефана, хотя, вероятно, опосредованно – через постройки в Сент-Олбансе и Бери-Сент-Эдмундсе. Неф и апсиду обрамляют арки, определяющие основное внутреннее пространство. Они украшены сложной лепниной – первый пример такого рода в Англии. Столь же новым было использование нервюрных сводов над восточным крылом (а также, возможно, над трансептом и нефом) – это также один из первых случаев на Британских островах (и один из самых ранних в Европе в целом). Новаторскими являются и сложные украшения на арках, колоннах и прямоугольных опорах; их можно отнести к первым (и лучшим) в своем роде{150}150
  Fernie, Architecture, 131–40. См. также: M. Thurlby, 'The Roles of the Patron and the Master Mason in the First Design of the Romanesque Cathedral of Durham', in Anglo-Norman Durham: 1093–1193, ed. D. Rollason, M. Harvey and M. Prestwich (Woodbridge: Boydell Press, 1994), 161–84.


[Закрыть]. Прежде всего, впечатляет гармония исполнения, и Даремский собор совершенно справедливо называют «высшим достижением нормандской романской школы в Англии»{151}151
  J. Bilson, 'Durham Cathedral, the Chronology of its Vaults', Archaeological Journal 2nd ser. 29 (1922), 101–60, at 101.


[Закрыть].