Текст книги "Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии"

7
Гобелен из Байё: история, шитая нитками, 1066–1097

Посетите Байё в разгар лета, и вы столкнетесь с толпами народа. В самом городке проживает всего 14 000 человек, но каждое лето сюда приезжает в несколько раз больше гостей. Одних привлекает хорошо сохранившийся готический собор, других – Мемориальный музей битвы за Нормандию. Однако главная достопримечательность находится в тускло освещенном зале Музея гобелена в самом центре города. Людей очень много, и рекомендуется приходить пораньше. Оплачивайте вход, присоединяйтесь к растущей очереди, и вскоре вы встретитесь с сокровищем более ценным, чем любая рукопись, военный мемориал или собор.

Это, конечно же, гобелен из Байё. Несмотря на название[17]17
  Гобелен из Байё – это полоса льняной ткани, рисунок на которой вышит нитками. Настоящий гобелен – это тканый настенный ковер, то есть рисунок выполняется одновременно с тканьем. Кроме того, производство гобеленов возникло на 500 с лишним лет позже, так что название «гобелен из Байё» не вполне точно, однако оно прижилось. – Прим. пер.


[Закрыть], он представляет собой вышивку, созданную в последней трети XI века в память о драматических событиях 1066 года. Безусловно, это самый знаковый памятник завоевания Англии, и его изображение можно найти на самых разных предметах – от галстуков до поздравительных открыток. С его помощью каждый год тысячи школьников в Британии и за ее пределами узнают о Вильгельме и нормандском завоевании. Сознаем мы это или нет, но гобелен формирует наше представление об этих событиях. Поэтому он привлекает интерес сотен ученых, от серьезных историков до литературных критиков и искусствоведов. Не проходит и года, чтобы не появилась очередная его интерпретация.

Но, несмотря на всю его славу, мы на удивление мало знаем о ранней истории гобелена. Первое упоминание о его существовании содержится в описи 1476 года из Байё. Тогда гобелен ежегодно выставляли в соборе в течение восьми дней перед Праздником мощей (5 ноября) – такая традиция сохранялась до 1728 года. Затем жизнь гобелена складывалась по-разному. Он чудом избежал уничтожения во время Французской революции; во время Второй мировой войны нацисты едва не увезли его в Берлин. К счастью, он вышел из этих передряг большей частью невредимым и в 1983 году обрел свой нынешний дом в Музее гобелена, где его уже увидели более 14 млн человек{108}108
  C. Hicks, The Bayeux Tapestry: The Life Story of a Masterpiece (London: Chatto & Windus, 2006). Лучшие недавние справочники по гобелену: P. Bouet and F. Neveux, La Tapisserie de Bayeux: révélation et mystères d'une broderie du Moyen Âge (Rennes: Ouest-France, 2013); L. Provero, Dalla guerra alla pace: L'Arazzo di Bayeux e la conquista normanna dell'Inghilterra (secolo XI) (Florence: Firenze University Press, 2020); D. Musgrove and M. Lewis, The Story of the Bayeux Tapestry: Unravelling the Norman Conquest (London: Thames & Hudson, 2021).


[Закрыть].

Гобелены и вышивки были чрезвычайно популярны в средневековой Европе. Они украшали стены замков и дворянских жилищ, увековечивая прошлые деяния и вдохновляя на будущие. Однако по своим масштабам и амбициям гобелен из Байё превосходит все другие сохранившиеся изделия той эпохи. В своем нынешнем виде он простирается на внушительные 68 метров. Несколько сцен в конце гобелена утеряно, а значит, когда-то он был еще длиннее. Если учесть такие масштабы, неудивительно, что его решили выполнить в технике вышивки, а не тканья[18]18
  Точнее, использованы два метода: стебельчатым швом вышиты контуры фигур и надписи, а для заполнения рисунка использована техника выкладной нити: на поверхность укладываются нити, которые закрепляются небольшими стежками. – Прим. пер.


[Закрыть]. Вышивку производят по готовому фону, что значительно ускоряет работу, но в умелых руках результат получается ничуть не хуже.

Наши знания о гобелене фрагментарны. Мы мало знаем о его ранней истории. Почти наверняка его изготовили в Англии, однако с 1476 года он более или менее постоянно находился в Байё. Предполагается, что он появился там в начале правления Вильгельма Завоевателя (и, конечно же, до потери Нормандии королем Иоанном в 1204 году). Есть много возможных путей, которыми гобелен мог попасть в собор, но наиболее вероятным посредником представляется епископ Одо, единоутробный брат и соратник Завоевателя.

Ключевым доказательством вовлеченности Одо служит сам гобелен. Изображения на нем обнаруживают тесную связь с иллюстрациями в рукописях из Кентербери, и наиболее вероятным местом создания (или, по крайней мере, художественного вдохновения) является Кентерберийское аббатство Святого Августина{109}109
  R. Gameson, 'The Origins, Art, and Message of the Bayeux Tapestry', in The Study of the Bayeux Tapestry, ed. R. Gameson (Woodbridge: Boydell Press, 1997), 157–211, at 161–74; C. Hart, 'The Bayeux Tapestry and Schools of Illumination at Canterbury', Anglo-Norman Studies 22 (2000), 117–67.


[Закрыть]. Таким образом, мы имеем дело с произведением искусства, посвященным завоеванию Англии, созданным в кентских владениях Одо и хранящимся в его соборе. Недавние исследования показали, что первоначальные размеры гобелена идеально соответствовали нефу нового кафедрального собора, построенного в Байё в XI веке, – непосредственно за алтарной перегородкой{110}110
  C. Norton, 'Viewing the Bayeux Tapestry, Now and Then', Journal of the British Archaeological Association 172 (2019), 52–89. См. также: C. Norton, 'The Helmet and the Crown: The Bayeux Tapestry, Bishop Odo and William the Conqueror', Anglo-Norman Studies 43 (2021), 123–49.


[Закрыть]. Вероятно, гобелен был задуман, чтобы разместить его именно там, и принадлежала задумка человеку, знавшему размеры собора. Нам известно, что у Одо были хорошие отношения с монахами собора Святого Августина – в отличие от каноников соседней церкви Иисуса Христа в Кентербери, с которыми он неоднократно конфликтовал, и значит, он почти наверняка покровительствовал собору.

Не менее важное подтверждение – повествование, изображенное на гобелене. Одо здесь гораздо заметнее, чем в любом другом документе, рассказывающем о Завоевании. Только на этом гобелене Одо играет ведущую роль в подготовке к вторжению, и только здесь указывается, что Гарольд принес клятву герцогу Вильгельму в Байё (другие источники помещают это событие в Бонвиль-сюр-Тук или Руан). Также гобелен – единственный источник, сообщающий об участии Одо в битве при Гастингсе, где он помогал укрепить дух воинов в решающий момент, когда первая атака нормандской кавалерии была отбита. И если этого недостаточно, то в тексте называются имена трех людей Одо: Турольда, Вадарда и Виталиса. Если не считать загадочной Эльфгивы (латинизированная форма имени Эльфгифу), это единственные второстепенные фигуры, которые названы на гобелене по именам{111}111
  N. Brooks with H. E. Walker, 'The Authority and Interpretation of the Bayeux Tapestry', Anglo-Norman Studies 1 (1979), 1–34, 191–9; S. Lewis, The Rhetoric of Power in the Bayeux Tapestry (Cambridge: Cambridge University Press, 1999), 116–31; H. M. Thomas, 'Turold, Wadard and Vitalis: Why are They on the Bayeux Tapestry?', Anglo-Norman Studies 28 (2016), 181–97. Среди обширной дополнительной литературы особенно ценные сведения можно найти в работах: D. J. Bernstein, The Mystery of the Bayeux Tapestry (London: Weidenfeld & Nicolson, 1986); H. E. J. Cowdrey, 'Towards an Interpretation of the Bayeux Tapestry', Anglo-Norman Studies 10 (1988), 49–65; Gameson, 'Origins, Art and Message'; L. Ashe, Fiction and History in England, 1066–1200 (Cambridge: Cambridge University Press, 2007), 35–49; Bouet and Neveux, Tapisserie de Bayeux; Musgrove and Lewis, Story of the Bayeux Tapestry.


[Закрыть].

Очевидно, гобелен был создан позже битвы при Гастингсе и ранее 1082 года, когда Вильгельм отправил Одо в тюрьму. Если предположить, что он предназначался для демонстрации в Байё, то, вероятно, его изготовили незадолго до или вскоре после освящения нового собора, которое произошло в 1077 году. Это совпадает с периодом, когда аббатство Святого Августина в Кентербери возглавлял Скотланд – первый нормандский аббат (1072–1087). Ранее он был монахом в Мон-Сен-Мишель, монастыре с собственными традициями художественных работ и иллюстрирования рукописей, и давно предполагалось, что за композицией гобелена стоит его художественное видение{112}112
  Gameson, 'Origins, Art and Message', 172–4.


[Закрыть].

Во многих отношениях гобелен представляет собой хвалебный рассказ о Завоевании, пропагандистский материал, вполне соотносящийся с текстами Ги Амьенского и особенно Гийома из Пуатье. Он явно предназначен для воспевания событий, которые изображает, – начиная с поездки Гарольда в Нормандию около 1064 года и заканчивая (вероятно) коронацией Вильгельма на Рождество 1066 года. Некоторые его фрагменты демонстрируют «нормандское» изложение событий: Гарольд приносит торжественную клятву Вильгельму (в Байё!), а более поздней коронацией Гарольда занимается сомнительный Стиганд. О нормандских симпатиях говорят и другие детали. Вильгельм повсюду описан в возвышенных выражениях, а изображение, на котором он снимает шлем и обращается к своим людям, чтобы остановить бегство кавалерии, очень напоминает рассказы нормандских панегиристов герцога.

Однако в других местах гобелен демонстрирует больше «английских» симпатий. Пусть звездой шоу является Вильгельм, но основное внимание уделяется Гарольду (по крайней мере, в сохранившихся частях): гобелен начинается с путешествия эрла в Нормандию, затем следует за Гарольдом обратно к Эдуарду и возвращается в Нормандию только после вступления Гарольда на престол. Сам Гарольд изображен с сочувствием, что совершенно не совпадает с другими имеющимися нормандскими текстами. Во время бретонской кампании он героически спасает одного из людей Вильгельма и получает рыцарское звание из рук герцога – подробности, не сообщаемые ни Гийомом из Пуатье, ни Гийомом Жюмьежским. Что еще важнее, создатели изображений не оставляют сомнений в том, что Гарольд был настоящим королем. В свои последние часы Эдуард беседует с женой и главными соратниками, а затем протягивает руку и касается руки Гарольда, что, по-видимому, является актом передачи власти. Это очень напоминает изложение событий в «Жизни Эдуарда Исповедника», написанной по заказу королевы Эдиты (сестры Гарольда) и завершенной в годы после Завоевания (фактически почти сразу, так что на нее можно полагаться). И хотя присутствие Стиганда на последующей коронации Гарольда может слегка дискредитировать происходящее, Гарольд именуется полным королевским титулом (лат. rex).

На самом деле что больше всего впечатляет в гобелене, так это именно его нарочитая двусмысленность. Отчасти она продиктована формой. Поскольку это визуальное изображение, снабженное минимумом текста, оно открыто для интерпретаций. Взять хотя бы знаменитую клятву Гарольда. Зрители, знакомые с рассказами, ходившими при герцогском дворе, быстро увидят здесь подтверждение нормандской версии событий: Гарольд обещает Вильгельму английский трон. Но ведь на самом деле гобелен этого не утверждает, а подпись просто сообщает, что «Гарольд дал клятву» (какую же. Таким образом, гобелен позволяет трактовать события двояко. То же самое можно заметить в сцене смерти Эдуарда. Нормандская аудитория могла воспринять ее как захват власти Гарольдом, ужасные последствия которого предвещает появление кометы Галлея{113}113
  Cowdrey, 'Towards an Interpretation'.


[Закрыть]. Однако английская аудитория, вполне вероятно, видела в ней передачу власти Гарольду и его злополучное (но вполне законное) воцарение.

Из всех рассказов о событиях 1066 года гобелен, вероятно, самый важный и, безусловно, самый убедительный. В силу визуальной формы он снабжает нас подробностями, которых не может дать письменное повествование. Благодаря ему мы знаем об английском обычае носить длинные усы и о том, что нормандцы предпочитали сбривать нижнюю часть волос непосредственно над шеей. Гобелен также много сообщает нам о романском аббатстве в Вестминстере. Самая известная (и противоречивая) сцена – это смерть Гарольда. Проблема здесь в том, что в решающий момент изображены две фигуры: во-первых, стоящий человек, сжимающий нечто похожее на стрелу в глазу; во-вторых, человек, которого сбивает всадник. Над первым написано имя Гарольд, а над вторым – слова «был убит» (лат. interfectus est). Обычно в таких случаях на помощь приходят другие источники. Но они тоже расходятся во мнениях относительно того, какой была смерть Гарольда. В самом раннем повествовании («Песня о битве при Гастингсе» Ги Амьенского) его убила группа соратников Вильгельма во главе с самим герцогом. Следующим, кто сообщил подробности, был Амат из Монте-Кассино: около 1080 года он изложил знаменитую историю со стрелой в глазу. Что еще хуже, эта часть гобелена была в значительной степени реставрирована. Можно предположить, что у первой фигуры в глазу изначально было копье (а не стрела), но если так, то трудно объяснить, почему столь много ранних письменных источников сообщает о стреле.

Популярное решение – согласиться с обеими версиями и объединить их. Сначала Гарольду попали стрелой в глаз, а затем он погиб от рук конных воинов, которых возглавлял герцог. Однако ни один письменный источник не сообщает о смерти по двум причинам, и есть основания сомневаться, что создатели гобелена имели в виду именно это. Начнем с очевидного: две умирающие фигуры изображены совершенно по-разному. Они отличаются цветом чулок, и у фигуры со стрелой в глазу есть щит и меч, а падающий человек держит топор. Если не вообразить картину смены гардероба и оружия посреди битвы, трудно поверить, что это один и тот же человек. Но кто из них двоих Гарольд – большой вопрос. И хоть определенности тут быть не может, есть один серьезный довод в пользу человека со стрелой в глазу. Именно его голова прерывает имя Гарольд в тексте; и именно его участь отражает то, что сообщает большинство ранних источников, в том числе Бальдерик Бургулийский, который писал для Аделы – дочери Вильгельма{114}114
  Baudri of Bourgueil (Baldricus Burgulianus), Carmina, l. 463, Editiones Heidelbergenses 19, ed. K. Hilbert (Heidelberg: Universitatsverlag Winter, 1979).


[Закрыть].

Поиск однозначного ответа в любом случае может быть ошибочен сам по себе. При том, как проходили средневековые битвы, мало кто из сражавшихся при Гастингсе мог видеть что-либо находившееся не в непосредственной близости к нему. Вполне возможно, никто и не знал, как и кем была нанесена смертельная рана Гарольду{115}115
  Для сравнения: N. Marafioti, The King's Body: Burial and Succession in Late Anglo-Saxon England (Toronto: University of Toronto Press, 2014), 232–9.


[Закрыть]. Но, поскольку именно этот момент битвы стал решающим, вскоре появились противоречащие друг другу рассказы, заполняющие этот пробел.

Гобелен может многое рассказать о событиях 1066 года, но еще больше – о жизненном пути и амбициях Одо, его заказчика. Как уже говорилось, Одо был единоутробным братом Вильгельма – вероятно, первым ребенком, рожденным от брака Герлевы и Эрлуэна, виконта Контвиля. Ясно, что Эрлуэн и Герлева располагали собственными средствами и на протяжении всего своего правления Вильгельм охотно пользовался поддержкой, которую предлагали они и их дети (единоутробные братья и сестры Вильгельма). Первым признаком доверия стало назначение Одо на стратегически важный пост в Байё в 1049 году, и в последующие три десятилетия он оставался одним из самых доверенных сторонников Вильгельма.

Как показали уже первые его годы в сане епископа, Одо не чуждался мирского. Он был придворным прелатом, человеком, одинаково комфортно чувствовавшим себя как в светских, так и в церковных кругах. Это не означает, что он не проявлял набожности: Одо щедро жертвовал церкви и начал большое строительство в Байё. Однако совмещение религиозных и светских обязанностей более поздние реформаторы сочли бы поводом для беспокойства. Для Вильгельма же это было настоящим благом: он назначил Одо, чтобы обеспечить поддержку герцогской власти в Бессене, и с самого начала задача епископа заключалась в том, чтобы активно действовать еще и вне рамок церкви.

О ранней деятельности Одо мы знаем мало, но все указывает на то, что она была весьма активной. Хронист Ордерик Виталий сообщает, что Одо и Ги де Понтье возглавляли войско при захвате Ле-Талу, Бре и Пэй-де-Ко в 1054 году{116}116
  Orderic Vitalis, Historia ecclesiastica, VII.15.


[Закрыть]. Еще более видную роль Одо начал играть в ходе нормандского завоевания. Возможно, гобелен преувеличивает значимость участия в нем епископа, но другие источники подтверждают его активность. Согласно герцогским документам, Одо регулярно посещал Вильгельма весной и летом 1066 года, зачастую вместе со своим младшим братом Робертом де Мортеном{117}117
  . Recueil des actes des ducs, ed. Fauroux, nos 227 (Odo), 229 (Odo and Robert), 230 (Robert), 231 (Odo).


[Закрыть]. В списке кораблей Вильгельма указано, что Роберт и Одо предоставили 120 и 100 судов соответственно – больше, чем любой другой нормандский владетель. (Для сравнения: Роджер де Монтгомери и Рожер де Бомон – два самых давних союзника Вильгельма – выставили только по 60 кораблей.){118}118
  Van Houts, 'Ship List'. См. также: C. W. Hollister, 'The Greater Domesday Tenants-in-Chief ', in Domesday Studies, ed. J. C. Holt (Woodbridge: Boydell Press, 1987), 219–48, at 221–2, 243.


[Закрыть]

Кроме Одо, с войском отправился еще один нормандский прелат – Жоффруа де Монбрей, епископ Кутанса. На время кампании они стали духовными наставниками Вильгельма. Гобелен изображает Одо, благословляющего первую трапезу армии по прибытии в Англию, а Гийом из Пуатье сообщает, что Одо и Жоффруа совместно отслужили мессу утром в день судьбоносной битвы. Однако не совсем ясно, выходило ли участие Одо за пределы духовной сферы. Гобелен изображает его рядом с Вильгельмом, удерживающим ряды нормандцев, когда была отбита первая кавалерийская атака. Многие предполагали, что в руках у него булава и, значит, он не стал соблюдать церковный запрет на участие священников в битвах и на кровопролитие. Однако Одо не изображен непосредственным участником схватки, а сопроводительный текст сообщает, что он «утешал воинов» – ободрял и поддерживал, но не сражался. Более того, предмет, которым размахивает Одо, – не булава, а посох (по крайней мере, так утверждает текст), то есть традиционный символ епископской власти. Но даже если Одо не участвовал в сече, он определенно носил доспехи и шлем – и действительно, на гобелене пришлось подписать его имя, потому что не видно отличавшей его от остальных тонзуры. Вполне возможно, в этом также есть элемент продуманной двусмысленности, поскольку похожий посох (или, может, все же булаву?) мы видим в руках герцога Вильгельма в некоторые моменты битвы. В любом случае для епископа это была не первая битва и не последняя{119}119
  C. M. Nakashian, Warrior Churchmen of Medieval England, 1000–1250: Theory and Reality (Woodbridge: Boydell Press, 2016), 125–57; D. M. G. Gerrard, The Church at War: The Military Activities of Bishops, Abbots and other Clergy in England, c. 900–1200 (London: Routledge, 2017), 35–40.


[Закрыть].

После победы Одо щедро вознаградили за службу. В «Книге Страшного суда» он назван самым богатым магнатом Англии после Вильгельма. Став графом Кентским[19]19
  Собственно, эрл и граф – один и тот же титул (earl), который сохранился после нормандского завоевания. Но в русскоязычной литературе принято использовать термин «эрл» для именования местной знати до завоевания, а термин «граф» – после него. – Прим. пер.


[Закрыть], епископ владел стратегически важным Дуврским замком, возвышающимся над морским путем в Булонь, которая была владением неугомонного графа Евстахия{120}120
  William of Poitiers, Gesta Guillelmi, II.14, 37. См. также: D. R. Bates, 'The Character and Career of Odo, Bishop of Bayeux (1049/50–1097)', Speculum 50 (1975), 1–20.


[Закрыть]. Рукопись D «Англосаксонской хроники» изображает Одо одним из фактических регентов Вильгельма в 1067 году, когда герцог вернулся в Нормандию.

Как и его старший единоутробный брат, большую часть богатства, приобретенного в Англии, Одо отправил на родину, в Нормандию. Вероятно, к амбициозному строительству в Байё он приступил еще перед отплытием, но только после 1066 года новый собор начал обретать форму. Отношения с Вильгельмом оставались прочными, и летом 1080 года Одо возглавлял отряд, который от имени короля опустошил регион между реками Тис и Тайн.

Все эти факты, свидетельствующие о лояльности, делают еще более удивительным внезапное падение Одо в 1082 году. Сообщается, что тогда у епископа отобрали графство Кент, лишили его других английских владений и заключили в тюрьму в герцогской столице Руане. По-видимому, предательством сочли то, что Одо стал переманивать людей, служивших Вильгельму, чтобы добиться папского престола. Этим сообщениям трудно поверить, но все источники, близкие к событиям, тут единогласны. Единственное альтернативное объяснение, изложенное хронистом Гвибертом Ножанским, еще менее правдоподобно: Вильгельм низложил Одо за попытку захвата короны{121}121
  Orderic Vitalis, Historia ecclesiastica, VII.8; William of Malmesbury, Gesta regum Anglorum, III.277; Guibert of Nogent, Dei gesta per Francos, VII.15, ed. R. B. C. Huygens, Corpus Christianorum: Continuatio Medievalis 127A (Turnhout: Brepols, 1996). См.: Bates, William, 441–5.


[Закрыть]. Объединяет эти версии лишь одно: очевидно, Одо погубила гордыня.

Как и Вильгельм, Одо был необычайно амбициозен и готов рискнуть всем ради славы и богатства. Он прекрасно знал, что его соотечественники в последние годы вторгались в Южную Италию, и, возможно, надеялся заручиться их поддержкой, чтобы стать папой. Кроме того, тревожные для него сигналы поступали из Англии. К 1082 году Вильгельм был уже стар, и вокруг его сыновей начали формироваться фракции. Одо был сторонником старшего сына, Роберта Куртгёза. Однако Роберт должен был стать преемником Вильгельма исключительно в Нормандии, что грозило Одо потерей титулов и богатых земель в Англии. Всего лишь годом ранее (в 1081-м) Матильда заменила Вильгельма в Англии, взяв на себя те обязанности, которые ранее лежали на Одо. Добавьте к этому его натянутые отношения с Ланфранком – нацеленным на реформы архиепископом Кентерберийским, и вы поймете, что поводов для беспокойства было достаточно.

Следующие пять лет Одо провел в тюрьме. Только на смертном одре Вильгельм освободил брата, вернув ему прежнее достойное положение. Однако теперь у Одо осталось мало друзей. В следующем году он присоединился к восстанию против Вильгельма II Руфуса (Вильгельма Рыжего), унаследовавшего от отца английские владения. План состоял в том, чтобы заменить Руфуса его старшим братом Робертом Куртгёзом. Однако восстание потерпело неудачу, Одо лишили всех титулов и земель, и вскоре он вернулся в Байё. И все же у него еще оставались силы. Когда несколько лет спустя (в 1096-м) появились призывы к Первому крестовому походу, Одо принял крест вместе с герцогом Робертом, соблазненный перспективами новых грабежей и завоеваний. К этому моменту, однако, Одо было уже за шестьдесят, и дальний путь оказался ему не по силам. Зимуя со своими нормандскими родственниками на Сицилии, он умер в начале 1097 года, так и не добравшись до Святой земли. Искатель приключений обрел последний покой в соборе Палермо.

Современники оценивали Одо по-разному. До 1082 года его преданность королю не подвергалась сомнению, а проницательность и щедрость вошли в легенды. Но он забыл старую пословицу: гордыня предшествует падению. Однако Одо был не единственным, кто восстал против Вильгельма. После 1066 года англичане неоднократно бунтовали против нового монарха.

8
Судьба англичан: от завоевания до колонизации, 1066–1084

Весной 1068 года Вильгельм получил тревожное известие: Эдвин и Моркар, единственные английские эрлы, пережившие нормандское завоевание, подняли флаг восстания в Уэст-Мидлендсе и на севере. К ним стекалось местное население, а вскоре присоединились правители Гвинеда (в Северном Уэльсе) и Шотландии. Появились также слухи о вторжении датчан. Объединились все враги Вильгельма, и в их ряды ненадолго вошел даже Эдгар Этелинг.

Вильгельм ответил со свойственной ему решительностью: он двинулся прямо на Уорик и застал повстанцев врасплох, не дав им соединиться с валлийскими союзниками. Одержав первую победу, Вильгельм приступил к строительству замка – жест столь же символический, сколь и стратегический. Ситуация начала меняться. К этому моменту (если не раньше) Эдгар Этелинг отправился в изгнание ко двору Малькольма III в Шотландии. Графы Эдвин и Моркар теперь уже искали мира. Как и в 1066 году, они присягнули королю в обмен на помилование. Сам Вильгельм направился на север, закрепляя за собой земли восставших, и начал строительство замков в Ноттингеме и Йорке. На обратном пути на юг он сделал то же самое в Линкольне, Кембридже и Хантингдоне. Медленно, но верно замки становились символом власти нормандцев и ключом к управлению новой колонией. Ведь замок могла защищать всего лишь горстка обученных людей, что позволяло немногочисленной нормандской элите с относительной легкостью удерживать под своей властью население Англии.

Завоеватель устранил угрозу, но и только. Если бы он промедлил, если бы Эдвин и Моркар встретились со своими валлийскими союзниками, если бы датский флот прибыл раньше, результат мог оказаться совершенно другим. Завоевание Вильгельма все еще висело на волоске. Он обнаружил, что землю, добытую мечом, столь же легко можно и потерять.

* * *

О том, что власть Вильгельма в первые годы находилась в опасности, свидетельствует его обращение с Эдгаром и другими английскими феодалами. Эти люди принесли ему клятву верности в Беркхэмстеде в декабре 1066 года, а следующей весной, возвращаясь в Нормандию, Вильгельм забрал многих из них с собой. Он опасался, что англичане не станут поддерживать его, если останется достойный трона кандидат, – и эти опасения вскоре подтвердились. На самом деле по-настоящему удивительно не то, что Вильгельм удерживал Эдгара, Эдвина и Моркара, а то, что он вообще оставил их в живых. Когда Кнуд завоевал Англию, он быстро разделался с оставшимся сыном Этельреда (Эдвигом Этелингом) и то же самое сделал с несколькими крупными английскими владетелями. Нормандский герцог занял иную позицию.

Действия Вильгельма отражают развитие представлений о рыцарстве в континентальной Европе. В донормандской Англии, как и в большей части раннесредневековой Европы, убийство или порабощение восставших и противников, захваченных в бою, было нормой. Однако к середине XI века ситуация на континенте стала меняться. Знать теперь предпочитала щадить противника в бою и брать за него выкуп (хотя такая любезность не распространялись на воинов, не принадлежавших к аристократии){122}122
  J. Gillingham, The English in the Twelfth Century: Imperialism, National Identity and Political Values (Woodbridge: Boydell Press, 2000), 209–31; M. Strickland, War and Chivalry: The Conduct and Perception of War in England and Normandy, 1066–1217 (Cambridge: Cambridge University Press, 1996).


[Закрыть]. С этой точки зрения хладнокровное убийство Эдгара было для Вильгельма глубоко бесчестным деянием. Оно также не сильно помогло бы ему: Вильгельм, возможно, и обещал своим людям богатства Англии, но новому королю приходилось иметь дело с местными аристократами – по крайней мере, поначалу. Мешала казнить Эдгара и природа притязаний Вильгельма. В отличие от Кнуда, он считал себя законным преемником Эдуарда Исповедника и, убив Эдгара, рисковал признать, что король-то голый. Современники хорошо понимали, что Вильгельм идет вразрез с традицией, и его панегирист Гийом из Пуатье подчеркивал разницу между милосердием Вильгельма и жестокостью Кнуда{123}123
  William of Poitiers, Gesta Guillelmi, II.32.


[Закрыть].

Если угрозу со стороны Эдгара Вильгельму поначалу удалось нейтрализовать, то подавить противников поближе к родине он не смог. Вскоре после его отплытия Евстахий Булонский воспользовался возможностью нанести удар по Дувру на побережье Кента. Евстахий не был нормандцем, и его отношения с Вильгельмом не раз менялись. Он сыграл важную роль в завоевании Англии, заслужив восхваления от Ги Амьенского, но, возможно, потом его разочаровало предложенное вознаграждение. Можно также предположить, что Евстахий взвешивал свои собственные перспективы занять трон: будучи вторым мужем Годгифу, сестры Эдуарда Исповедника, он имел как минимум не менее серьезные генеалогические основания, чем Вильгельм. Но каковы бы ни были причины, предприятие Евстахия провалилось из-за жесткого противодействия со стороны Одо, епископа Байё (нового графа Кентского), и он был лишен владений в Англии. Однако к 1071 году Евстахий снова сражался на стороне Вильгельма и, согласно «Книге Страшного суда», был одним из самых богатых магнатов Англии{124}124
  H. J. Tanner, 'The Expansion of the Power and Influence of the Counts of Boulogne under Eustace II', Anglo-Norman Studies 14 (1992), 251–86, esp. 272–4. Для сравнения: R. Fleming, Kings and Lords in Conquest England (Cambridge: Cambridge University Press, 1991), 217–26.


[Закрыть].

Другая угроза, возникшая в Англии, была серьезнее. В конце 1067 года началось восстание в Уэст-Кантри. Матери Гарольда Гите принадлежали богатые земли в Эксетере – самом важном городе к югу и западу от Уинчестера. В отсутствие Вильгельма она и ее соратники начали отстаивать права на престол сыновей Гарольда, которые отправились в изгнание в Ирландию – совсем недалеко от северного побережья Девона. Такую угрозу король не мог проигнорировать. Узнав о восстании, он рискнул пересечь Ла-Манш и начать военную кампанию посреди зимы.

Уже в начале декабря Вильгельм прибыл в Англию и вскоре выступил на Эксетер. Однако, когда началась осада, Гита сумела бежать. Теперь Вильгельм пытался заставить город сдаться, опустошая окружающую сельскую местность и ослепив английского заложника на виду у защитников на стенах. Но Эксетер оказался крепким орешком, и осада затянулась еще на три недели. Когда город наконец сдался, он сделал это на определенных условиях{125}125
  R. Higham, 'William the Conqueror's Siege of Exeter in 1068', Transactions of the Devonshire Association, 146 (2014), 93–132.


[Закрыть]. Жители Эксетера согласились принести Вильгельму клятву верности при условии, что налоги и сборы останутся на том же уровне, что и до нормандского завоевания. Тот факт, что горожане могли диктовать условия, показывает, насколько непрочным было положение Вильгельма. В тот момент, когда Гита оставалась на свободе, а сыновья Гарольда вернулись на политическую сцену, король не мог позволить себе обидеть главный город (и ключевую крепость) юго-запада. Это сближение между правителем и городом нашло выражение в указе для епископства Эксетера, изданном в следующем году. На первый взгляд он очень похож на одну из грамот Исповедника. Так и было задумано, ведь благодаря этому Вильгельм представал истинным наследником Эдуарда. Однако кроме явной преемственности были и важные различия: окружение короля теперь состояло в основном из нормандцев, причем в списке свидетелей, заверивших документ, имя Одо оказалось выше имен всех местных английских епископов, а Роберт де Мортен свидетельствовал первым среди графов. Как и в «Книге Страшного суда», это были перемены, замаскированные под их отсутствие{126}126
  Exeter, D.C. 2528, Regesta, ed. Bates, no. 138. См. также: T. Gale, J. Langdon and N. Leishman, 'Piety and Political Accommodation in Norman England: The Case of the South-West', Haskins Society Journal 18 (2007), 110–31. Аналогичный набор хартий, также сильно напоминающих документы Исповедника, был выпущен вскоре после осады в 1068 году: Regesta, ed. Bates, nos 181, 286, а также: S. Keynes, 'Regenbald the Chancellor (sic)', Anglo-Norman Studies 10 (1988), 185–222, at 218–20.


[Закрыть].

Пусть Вильгельм и пошел на уступки, он одержал важную стратегическую победу. Король заручился поддержкой Эксетера, а отсюда можно было распространять свою власть на остальную часть юго-запада страны. Чтобы ускорить этот процесс, он начал строительство крепости в стенах старого города. После этого Вильгельм вошел в Корнуолл – показательная демонстрация силы в регионе, не привыкшем к королевским визитам, – а затем вернулся в Уинчестер, где отпраздновал Пасху. И на Пятидесятницу (Троицу) король отправился в Лондон, где официально короновали его жену Матильду.

Однако угроза его власти не миновала. Летом сыновья Гарольда попытались высадиться на берег, поднявшись вверх по эстуарию реки Северн к Бристолю. Получив отпор от горожан, они продолжили совершать нападения на северное побережье Сомерсета, пока не потерпели сокрушительное поражение от Эднота, одного из немногочисленных английских феодалов, связавших свою судьбу с новой властью{127}127
  Об Эдноте и его семье: A. Williams, The English and the Norman Conquest (Woodbridge: Boydell Press, 1995), 119–22.


[Закрыть].

Тем не менее новые нормандские повелители не могли скрыть реальность завоевания. Проблемы назревали также в центральной части и на севере страны, где, как мы видели, теплый прием вскоре нашли Эдвин и Моркар. Проблема Вильгельма заключалась в том, что он не мог вечно держать в заключении Эдгара Этелинга и главных английских магнатов. Но как только им предоставили свободу, они начали сеять раздоры. Заводилами были братья Эдвин и Моркар. Обоим не понравились навязанные им в прошлом году «каникулы» в Нормандии. Но более серьезным поводом для недовольства стало появление множества новых нормандских графов и шерифов в их прежних владениях. Эдвин и Моркар номинально оставались графами, однако крылья им подрезали{128}128
  Morris, Norman Conquest, 217–18.


[Закрыть].

Как только Эдвин и Моркар решили сопротивляться новой власти, мятеж быстро распространился. Они сумели воспользоваться уже накопившимися обидами, поскольку землевладелец из Уэст-Мидлендса Эдрик Дикий поднимал бунт еще в 1067 году. Теперь к мятежникам присоединились и Эдрик, и валлийский правитель Гвинеда Белетэн ап Кинвин (давний союзник Эдрика), а вскоре за оружие взялся весь Уэст-Мидлендс и север. Это выступление оказалось намного масштабнее, чем мятеж Эдрика или Годвинов, и оно представляло прямую угрозу власти Вильгельма – не в последнюю очередь потому, что бунтовщиков поддержал шотландский король Малькольм III, при дворе которого Эдгар в какой-то момент искал убежища (к сожалению, мы не знаем, было ли это до или после восстания){129}129
  Orderic Vitalis, Historia Ecclesiastica, IV.214–18. Перемещения Эдгара трудно реконструировать. Он не заверял указы, которые Вильгельм выпускал на Пятидесятницу (в которых фигурируют и Эдвин, и Моркар), и по этой причине часто предполагают, что он нашел убежище при дворе Малькольма: Regesta, ed. Bates, nos 181, 286, и N. Hooper, 'Edgar the Ætheling: Anglo-Saxon Prince, Rebel and Crusader', Anglo-Saxon England 14 (1985), 197–214, at 204. Однако Эдгар никогда не заверял указы Исповедника, так что непонятно, почему он вдруг должен был заверять документы Завоевателя.


[Закрыть]. Осознавая опасность, Вильгельм сумел подавить мятеж в зародыше, отправив войска к Уорику.

Решительные действия в очередной раз помогли кораблю выровняться. Но если ситуация и казалась стабильной (а Вильгельм и Матильда чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы осенью 1068 года вернуться в Нормандию), эти иллюзии вскоре рассеялись. В конце года Вильгельм отправил на север фламандца Роберта де Комина, чтобы он заменил Госпатрика в качестве графа Нортумбрии. Госпатрик участвовал в прошлогоднем восстании, а теперь вместе с Эдгаром находился в изгнании при шотландском дворе. Однако то, что должно было ознаменовать конец восстания, вызвало его возобновление. Вскоре после прибытия, 31 января, Роберта убили в Дареме. За этим фактически последовало повторение прошлогоднего мятежа. Ситуацию усугубляли волнения в Мэне. Вильгельм благоразумно решил сосредоточить усилия на подавлении более серьезной угрозы. Он снова действовал быстро и в феврале появился в Йорке, где местный нормандский военачальник укрылся в замке, построенном прошлым летом. Застигнув осаждающих врасплох, Вильгельм нанес поражение мятежникам, а затем приступил к разграблению города, осквернив (как рассказывают) при этом собор. Поражает контраст с милосердным обращением с Эксетером годом ранее. Вильгельм, имея дело с англичанами, начал терять терпение.

Завоеватель подавил северное восстание, однако ситуация продолжала быть нестабильной. Это, вероятно, объясняет возвращение Матильды в относительно спокойную Нормандию на Пасху, в то время как Вильгельм остался в Англии, где ему пришлось разбираться уже с летним мятежом. Сыновья Гарольда снова вернулись, прошли по Бристольскому заливу и на этот раз высадились в Северном Девоне, однако потерпели поражение от войск Вильгельма, вероятно, недалеко от Нортэма. Волнения происходили и близ Уэльса: английские повстанцы в Уэст-Мидлендсе снова обратились за поддержкой из-за границы{130}130
  . ASC D 1069; Orderic Vitalis, Historia ecclesiastica, IV.228. См. также: N. Arnold, 'The Defeat of the Sons of Harold in 1069', Transactions of the Devonshire Association 145 (2013), 33–56.


[Закрыть]. Власть Вильгельма явно выглядела шаткой, и многие стремились воспользоваться плодами ее свержения.