Текст книги "Подлинная история носа Пиноккио"

– О’кей, я услышал тебя, – сказал Альм и вздохнул: – Не мог бы ты своими словами рассказать о наблюдениях, сделанных тобой сегодня в два часа ночи после того, как ты высадил клиента на Алвиксвеген в Бромме. – «Еще один из всех тех, кто приходит сюда просто поиздеваться над нами, полицейскими».

Ара сумел рассказать всю свою историю менее чем за пять минут. Как он оставил пассажира перед домом, где тот жил, десять минут третьего. Развернулся на сто восемьдесят градусов, поехал назад и на перекрестке с Ольстенсгатан (примерно пять минут спустя) чуть не сбил мужчину, шагнувшего прямо на проезжую часть совсем близко от дома, где убили адвоката. За то же самое время он успел подробно описать незнакомца и автомобиль, в который тот сел.

– Он был моих лет, – сказал Ара. – Пожалуй, старше на год-два, тридцать пять примерно. Хотя значительно выше меня. Где-то метр девяносто. Синие джинсы, темная куртка, с непокрытой головой. Хромал на правую ногу, насколько я понял. Во всяком случае, держался за правое бедро правой рукой, когда чуть не оказался у меня на капоте. Суровый тип, если ты спросишь меня. Явно не подарок.

– Суровый?

– Не из тех, на кого можно, остановив машину, раскрыть рот, – объяснил Ара.

– Ты не узнал его? – спросил Альм. – Может, видел раньше?

– Нет. Откуда?

– Ты же таксист. Он был из иммигрантов или шведом? Что-то еще ведь, наверное, ты видел?

– Нет, – сказал Ара. – Он выглядел, как все сейчас выглядят. Зато у меня есть предложение. Если ты достанешь всякие там фотографии, какие ваш брат обычно показывает по телевизору парням вроде меня, может, я кого-то и узнаю. Что ты думаешь об этом?

– Автомобиль, в который он сел, ты в состоянии его описать?

«Здесь я задаю вопросы», – подумал Альм.

– Мерс, серебристого цвета, спортивный… низкий, широкий, дорогой, последней модели…

– Ты абсолютно уверен в этом?

– Да. На сто процентов. Я же таксист.

– Ты не успел рассмотреть номер? В зеркало заднего вида, я имею в виду.

– Нет.

– Что-то же, наверное, ты все равно видел? Ты ведь, похоже, успел понять многое другое, я имею в виду.

– Тот, кто сидел в машине, включил дальний свет мне в спину, как только я проехал мимо.

– Их было двое, выходит. В машине уже кто-то сидел?

– О’кей, – сказал Ара Дости. – Мы поступим так. Я попробую еще раз. Тот, кого я чуть не задавил, поднимался на тротуар, когда я проехал дальше. Другой, сидевший в машине, а она, значит, стояла припаркованной на неправильной стороне улицы, врубил фары на полную мне в спину, как только я миновал его. Я понятия не имею, как он выглядел. Я ехал прямо домой, спешил, если тебе это интересно. Что бы ты сам делал?

– Ага, – сказал Альм. – Ты больше ничего не хочешь добавить?

– Нет. Откуда.

– Тогда я объявляю допрос законченным, – констатировал Альм и посмотрел на свои часы. – Но перед тем, как мы расстанемся, я должен уведомить тебя об обязательстве хранить тайну. Никому не говорить того, о чем рассказал мне. В противном случае ты совершишь преступление. У тебя есть вопросы?

– Фотографии? Когда мы посмотрим их?

– К ним мы еще вернемся, – сказал Альм. – Необходимо время на подготовку, как ты наверняка понимаешь. Я или кто-то из моих коллег позвоним тебе, когда подготовим все. Что-то еще?

– А как насчет вознаграждения?

– Нет, – сказал Альм и удивленно пожал плечами. – Почему оно должно быть? Наверное, хорошо ведь, что ты можешь помочь нам раскрыть серьезное преступление. Кроме того, твой гражданский долг выступать в роли свидетеля. Это касается всех нас. Даже таких, как я и мои коллеги, если хочешь знать.

– Но у меня ведь ушла на вас пара часов. А я работаю. И потратил мое рабочее время. Плюс телефонные разговоры и поездка сюда ради беседы с тобой. Тебе же платят за сидение здесь. Но никак не мне.

– Большое тебе спасибо от нас. – Альм кивнул, улыбнулся и встал из-за стола.

– Тогда у меня есть еще один вопрос, – сказал Ара.

– Да?

– Как становятся полицейскими? Как справляются с такой ношей? Это же, наверное, очень трудно?

Альм довольствовался лишь кивком.

«Берегись, парень», – подумал он.

Альм проводил Ару Дости вниз до ресепшн. По крайней мере, с целью убедиться, что он покинет здание.

– Мы позвоним относительно фотографий, – сказал он, когда они расставались.

Ара ничего не ответил. Просто пожал плечами и исчез за дверью.

«О чем-то я забыл, – подумал инспектор Альм, поднимаясь к себе на лифте. – Да какая разница, разберемся».

Альм провел остаток рабочего дня в тишине и покое, подытоживая результаты допроса Ары Дости. Потом он попросил свою молодую коллегу, занимавшуюся внутренним сыском, с помощью описания Дости сделать подборку фотографий преступников, которую кто-то впоследствии мог бы показать таксисту.

– Ты же можешь посмотреть, а вдруг под описание нашего таксиста попадут какие-то известные злодеи, владеющие серебристым мерсом или использующие такую машину, – предложил Альм.

– Что-нибудь еще? – спросила его молодая коллега.

«Интересно, почему все у нас на работе называют его Деревянной Башкой?» – подумала она.

– Не забудь взять с него подписку о неразглашении тайны, – сказал Альм, немногим ранее вспомнив, о чем он забыл.

Сев в машину, Ара сразу же позвонил своему товарищу, тоже таксисту. Его звали Кемаль, он был курдом и имел примерно ту же предысторию, как у него самого. Хороший парень, белый человек, если использовать терминологию истинных шведов. Пару месяцев назад Кемаль стал свидетелем ограбления инкассаторской машины. Сделал несколько неплохих фотографий на камеру своего мобильника. Позвонил напрямую в одну вечернюю газету, получил двадцать тысяч за свои хлопоты и рассказывал всем подряд, что полицейские – последние, к кому надо обращаться, если попадаешь в подобную ситуацию.

«Насколько глупы бывают люди», – подумал Ара, имея в виду самого себя.

35

В целях экономии времени допросы коллег Эрикссона начались прямо в офисе фирмы. Это предложил адвокат Даниэльссон, и Лиза Ламм не стала возражать. Анника Карлссон по телефону вызвала четырех дознавателей из полиции Сольны, в то время как Даниэльссон подготовил небольшую совещательную комнату и три офисных помещения для них.

Как только ее коллеги прибыли, Карлссон отвела их в сторону и объяснила тактику. Всех в бюро требовалось допросить в плане получения информации и поодиночке. Сначала о том, как они попали в фирму и об их отношениях (как рабочих, так и личных) с адвокатом Эрикссоном, а также о том, чем они занимались в течение тех суток, когда Эрикссона убили. Их последний контакт с жертвой, естественно, и о чем в таком случае шла речь. Только затем следовало перейти к недовольным клиентам, недругам и всем прочим, кто по профессиональным или иным мотивам мог иметь причины избавиться от их жертвы убийства. Кроме того, она попросила проводить допросы в определенном порядке.

– Начните с компаньонов и помощников юристов, а остальными займитесь в последнюю очередь. И первым, я хочу, чтобы вы побеседовали с Даниэльссоном, – сказала Анника Карлссон. – Похоже, он – новый петух в этом курятнике. Особенно не церемоньтесь с ним, и лучше, если вас будет двое. С остальными надо разговаривать с глазу на глаз, и хорошо, если бы вы управились со всеми до того, как уйдете отсюда. С тем, кого нет на месте, мы разберемся позднее и, насколько удастся, быстро. Вопросы?

Одобрительное бормотание и качание головой. Никто ничего не спросил. А через три часа все было закончено, и Анника Карлс сон получила первый отчет о ситуации по телефону от инспектора Юхана Эка.

– Распечатки будут у тебя самое позднее завтра до обеда, – начал он, – но в двух словах все обстоит следующим образом. Если ты в состоянии слушать…

– Я слушаю, – сказала Анника Карлссон.

– Эрикссон, похоже, был просто ангелом во плоти, – констатировал Эк. – Ни одного дурного слова о нем. Все у него на работе глубоко скорбят, а одна из их паралегалш, это секретарши с незначительным дополнительным юридическим образованием, если я все правильно понял, по-моему, выглядит даже чересчур печальной.

– Изабелла Норен, – констатировала Анника Карлссон. – Судя по всему, она имела виды на своего бывшего шефа. Или, по крайней мере, определенные амбиции.

– Наше мнение по этому поводу явно совпадает, есть дополнительный предмет для разговора. Что мы делаем с ней? Об этом ведь я не спрашивал.

– Оставим ее в покое еще на сутки, а потом поговорим чуть более обстоятельно, – предложила Анника Карлссон. – Я даже, пожалуй, могу поучаствовать.

– Отлично, – сказал Эк.

– У тебя есть еще что-нибудь?

Ничего сверх ожиданий, если верить Эку. У всех имелось алиби на выходные. Последним разговаривал с жертвой адвокат Даниэльссон. Он звонил Эрикссону около полудня в воскресенье с целью обсудить различные дела, намеченные на следующую неделю, которые все вместе и по отдельности никак не могли привести к гибели Эрикссона. И это, естественно, очень устраивало его, поскольку они также подпадали под понятие адвокатской тайны.

– Можно представить себе, – сказала Анника Карлссон.

– Да, и согласно тому же источнику убийство Эрикссона – настоящий вызов всему нашему правовому обществу, и объяснение, возможно, состоит в том, что и клиенты Эрикссона, и их противники были очень довольны им. С единственным исключением, но его нам чуть ли не клещами пришлось вытаскивать из не жаждущего сотрудничать адвоката.

– И кто это?

– Фредрик Окаре, урожденный Окерстрём. Бывший председатель «Ангелов Ада» в Сольне. Ныне почетный председатель того же общества энтузиастов-мотоциклистов среднего возраста. Любитель стоять в седле с распущенными по ветру волосами, поскольку у него есть справка от врача о том, что из-за проблем с перхотью он не может носить шлем, – закончил Эк.

– Я знаю, кого ты имеешь в виду, – сказала Анника Карлссон. – Выходит, Фредрик Окаре выражал недовольство. Я даже не думала, что он входил в число клиентов Эрикссона. И представить не могла, что тот взял этого мотобандита под свое крыло.

– Скорее тот принадлежал к его противникам, – уточнил Эк. – Эрикссон представлял интересы семейства Ибрагим, когда Окаре и пару его товарищей обвиняли в убийстве младшего из братьев Ибрагим, Насира. Как тебе наверняка известно, с самого начала было ведь трое братьев. Старший из них, Фархад, стал жертвой несчастного случая, когда попытался сбежать через окно из своей палаты в Каролинской больнице, куда его поместили на лечение после того, как коллега Бекстрём прострелил ему ногу. Средний, Афсан, ныне жив и здоров и, похоже, занял место Фархада в преступном мире. А самого младшего, Насира, убили, как только с их банковским ограблением все пошло наперекосяк. С той поры минуло уже несколько лет. Я могу переслать тебе по электронной почте материалы того расследования и приговор, если хочешь.

– Они у меня уже есть, – ответила Анника Карлссон. – Я также помню это дело. Окаре и его товарищей ведь признали невиновными? Целиком и полностью и по всем пунктам, если не ошибаюсь.

– Да, так и есть. Пусть Эрикссон даже больше прокурора старался посадить их. В любом случае Окаре, похоже, недолюбливал адвоката. Через какое-то время после суда он прислал Эрикссону открытку в его бюро, где констатировал, что сейчас, когда справедливость восторжествовала, Эрикссону остается только явиться в их клуб в Сольне и попросить у него и его товарищей прощения, тогда он мог бы рассчитывать жить дальше.

– И он сделал это?

– Нет, – ответил Эк. – Если верить Даниэльссону, он позвонил Окаре и процитировал ему закон. Угроза насилием и все такое.

«Мне надо достать его досье и прочитать приговор», – подумала Анника Карлссон.

Однако с этим ничего не получилось, поскольку уже через пять минут у нее появилось другое и значительно более срочное дело, чтобы поломать над ним голову, хотя уже пришло время ехать домой и спать.

36

Фернандес открыл дверь в доме на Ольстенсгатан, когда Бек-стрём нажал на звонок.

– Добро пожаловать, шеф, – сказал он. – Надя только что позвонила и рассказала, что ты прибудешь проверить, нет ли на нашем месте преступления чего-то интересного для тебя.

– Где Ниеми? – спросил Бекстрём.

– Поехал домой спать, – сообщил Фернандес и улыбнулся. – Возраст берет свое.

– Я собирался осмотреть второй этаж. – Бекстрём кивнул в сторону лестницы, ведущей наверх.

– Ради бога, – ответил Фернандес. – Мы там закончили. Сейчас по полной программе занимаемся подвалом. Я и пара коллег из технического отдела криминальной полиции лена, которых нам пришлось одолжить. Это же огромный домина, поэтому мы прокопаемся здесь, наверное, неделю, если нам сейчас надо сделать все без сучка без задоринки. Если тебе понадобится какая-то помощь от нас, только позови.

«И что это сейчас может быть», – подумал Бекстрём и довольствовался лишь кивком в ответ.

Большое красное пятно перед письменным столом по-прежнему находилось на своем месте. С четко обозначенными границами, почти круглой формы, диаметром примерно тридцать сантиметров в том месте, где еще утром лежала голова жертвы, и когда комиссар опустился на колени, чтобы внимательнее рассмотреть его, то смог даже увидеть отпечаток от носа и лба Эрикссона в запекшейся крови.

Но никаких брызг, даже крошечной капли, подумал Бекстрём, пусть даже Эрикссон, скорей всего, упал носом прямо в пол, прежде чем преступник принялся крошить ему затылок.

«Не сходится это, ерунда какая-то», – подумал он, когда снова поднялся.

Второй этаж дома Эрикссона, похоже, был сугубо личной территорией. Большой зал, где его убили, явно являлся некоей комбинацией рабочего кабинета и гостиной. Письменный стол в центре, два комплекта мягкой мебели по углам, книжные полки на стенах и много всего большого и малого, достойного лучшей судьбы, чем оказаться неизвестно кому сейчас предназначенным имуществом умершего гангстерского адвоката. Все могло сложиться иначе, не будь фотографий, которые Ниеми и Фернандес, к сожалению, уже сделали, до того как Бекстрём прибыл сюда.

Слева от зала находилась спальня покойного, гигантский гардероб и ванная комната, размерами превосходившая гостиную Бекстрёма в его уютной берлоге на Кунгсхольмене. А справа комната, напичканная теле-, видео– и музыкальной аппаратурой, напоминавшая гостевую, с еще одной ванной и отдельным туалетом. Приятная, хорошо прибранная – белые стены, натертый до блеска деревянный пол, мрамор и мозаика, и сколько все это стоило, Бекстрём и представить себе не мог.

Неблагодарный мир, подумал он и глубоко вздохнул, поскольку имел в виду самого себя, и единственным утешением в данной связи была его уверенность в том, что адвокат сегодня сидел своей криминальной задницей на жаровне Господа нашего глубоко внизу под тем, что некогда служило ему земным жилищем.

В зале на втором этаже находился также барный столик на колесиках, довольно большой, наверняка с сотней самых разных бутылок. Виски, джин, водка, коньяк плюс все другое в виде ликеров, крепленых вин и воды с газом, чего, конечно, следовало избегать любому нормальному человеку, если речь не шла о женщине, педике или адвокате, как в случае Эрикссона.

Главным образом стандартные продукты, констатировал Бек-стрём, и единственным, что выглядело интересным для знатока вроде него, оказалась шкатулка из темного дерева с блестящим металлическим обрамлением и черным двуглавым орлом в барельефе на крышке. Как раз в меру большая, чтобы вместить литр солодового виски наилучшей марки. Бекстрём взвесил ее на руке, а потом открыл, но вместо красивого хрустального графина, который надеялся найти внутри, обнаружил только маленькую эмалированную фигурку мальчика, одетого в остроконечную красную шапку, желтую куртку и зеленые брюки, по размерам чуть больше бутылки емкостью 0,33 литра и в остальном похожего на обычного гнома.

На всякий случай он все равно вытащил ее из ящика и осторожно потряс с надеждой услышать хорошо знакомый булькающий звук. Из своего богатого опыта он знал, что так называемые приличные люди могли хранить крепкие напитки в самых странных предметах вроде книг в старинных кожаных переплетах, биноклях или даже в прогулочной трости. Сам он прихватил с собой такую трость, проводя домашний обыск уже скоро тридцать лет назад, когда еще начинал трудиться в отделе насильственных преступлений полиции Стокгольма, и сегодня она стояла в его подставке для зонтиков в прихожей квартиры на Кунгсхольмене. Дорогое воспоминание о старых добрых временах, когда он был молодым констеблем.

Но ничего подобного не ожидало его на этот раз. Гном не издал ни малейшего бульканья, как Бекстрём ни тряс его из стороны в сторону. На дне ящика он увидел маленький листок бумаги со сделанной от руки надписью. «Эмалированная музыкальная шкатулка в виде фигуры мальчика. Вероятно, изготовлена в Германии в начале двадцатого века. Примерная стоимость 3000 крон».

«Что она делает среди алкоголя? – Бекстрём удивленно покачал головой и вернул фигурку в шкатулку. – Возможно, ему нравилось слушать мелодию, которую она играла, когда он пил? Странный мужик», – решил он, поскольку сам предпочитал выпивать в одиночестве и лучше в полной тишине.

Потом он по телефону вызвал такси и, стоя на первом этаже, решил избавиться от своего портфеля, чтобы избежать злых слухов и обычной клеветы. И как только ему могла прийти в голову идея тащить его с собой в такое место, где два придурка, Ниеми и Фернандес, фотографируя все и вся, сделали невозможной любую попытку проявления частной инициативы. Проще всего было попросить чилийца заскочить на работу и оставить портфель в его кабинете.

«Грустная история», – подумал Бекстрём и остановился перед маленьким столиком, приткнувшимся к стене у самой входной двери. На нем стояла китайская ваза, способная стать украшением столика в его собственной прихожей, и она наверняка влезла бы в наследство Хроника. В худшем случае, с целым букетом поникших тюльпанов, который само собой работавшая нелегально уборщица Эрикссона засунула туда неделю назад.

«Что, черт возьми, происходит с нашей полицией?» – подумал Бекстрём, скосился на портфель в своей левой руке, осторожно поднял китайскую вазу, и ему сразу же что-то показалось странным. Он поставил ее на стол снова, освободил от цветов и увидел на дне какой-то блестящий предмет.

– Слепцы! – воскликнул комиссар Эверт Бекстрём с сожалением, поскольку сейчас лишился китайской вазы, которую в противном случае очень легко смог бы отнести домой чуточку позднее, когда все успокоилось бы.

37

Уже через час после разговора со своим товарищем Ара встретился с репортером, который дал тому двадцать тысяч за несколько нечетких фотографий обычного ограбления инкассаторской машины. Они нашли друг друга на тихой улочке в Сёдере с помощью своих мобильных телефонов и расположились в автомобиле журналиста, чтобы обо всем договориться.

– Если верить твоему товарищу, у тебя есть интересная информация о том, как все происходило, когда адвоката Эрикссона отправили на небеса, – начал новый знакомый Ары.

– Цена вопроса, – ответил Ара и пожал плечами, уже наученный опытом того же дня.

– За этим дело не встанет, – уверил репортер и улыбнулся. – Рассказывай.

– О’кей, – сказал Ара. – Я почти уверен, что видел того, кто сделал это. Не когда все случилось, но чуть позднее, когда он оставлял место преступления. Кроме того, я видел автомобиль, на котором он и его кореш убрались оттуда.

– Ты его узнал? Того, кого видел?

– Как я уже сказал, у меня нет желания вдаваться в какие-то детали. Все стоит денег. Пока же я могу сообщить тебе следующее. Во-первых, я в состоянии доказать, что был там. Ты можешь получить распечатку с моего такси со временем рейса, адресом и всем таким. Во-вторых, я сумею опознать преступника, если увижу его хорошую фотографию. В-третьих, я могу дать тебе автомобиль, на котором уехали он и его товарищ. Не номер, поскольку я его не видел, но, наверное, не составит большого труда найти именно эту машину. Речь идет не о каком-то обычном «вольво», если тебе интересно.

– Но подожди, – возразил репортер. – Полиция ведь уже допрашивала тебя. Тебе, наверное, уже дали взглянуть на кучу фотографий.

– Нет, – ответил Ара и пожал плечами.

– Извини, но это звучит чертовски странно. Ты же должен был просмотреть массу снимков.

– Нет, – повторил Ара. – Констебль, с которым я разговаривал, выглядел ужасно усталым и предупредил, что мы увидимся снова. Так что просто дай мне хорошую фотографию.

– О’кей, о’кей, – согласился репортер. – Если верить тебе, значит, ты можешь дать мне автомобиль, на котором они уехали, и, если получишь правильную фотографию, сумеешь указать преступника.

– Да. – Ара кивнул. – Это и есть цена вопроса, как уже сказано.

– Но откуда такая уверенность, что ты видел именно преступника?

– Если бы ты сам увидел его, то никогда не задал бы такой вопрос, – ответил Ара. – Если тебе нужны детали, придется раскошелиться…

– Пять кусков, – перебил его репортер.

– Извини, – сказал Ара.

– Пять кусков, ты получишь пять тысяч наличными, если расскажешь, что случилось, согласишься взглянуть на имеющуюся у меня подборку фотографий и дашь мне автомобиль. Кроме того, тебе не придется ни о чем беспокоиться, мы представим тебя как анонимный источник.

– Пять тысяч? Забудь об этом, – сказал Ара и покачал головой.

Дальше они так и не продвинулись. Когда расставались, репортер пообещал дать знать о себе, как только переговорит со своим шефом, и при условии, что Ара не расскажет ничего никому другому. Потом они обменялись рукопожатиями и договорились созвониться снова.

«Не самый хороший день, хотя он начинался так многообещающе», – подумал Ара, когда снова сел за руль и обозначил себя как свободный автомобиль через свой компьютер.

Не самый хороший день, а его продолжение, пожалуй, стало еще хуже. Уже когда он делал свой первый рейс после встречи с журналистом, зазвонил его мобильный, и пусть номер не высветился и у него в такси сидел клиент, Ара ответил. Это оказалась какая-то молодая дамочка-полицейский, явно получившая его телефон от Альма. Она говорила очень дружелюбным тоном, хотела только показать ему немного фотографий, и проще всего было бы, если бы он смог приехать в полицию Сольны как можно быстрее.

Ара объяснил, что у него нет времени. Ему же требовалось работать, иначе он умрет от голода. Если они готовы возместить ему потери рабочего времени, он, пожалуй, согласился бы пойти им навстречу. В противном случае они могли вернуться к этому вопросу завтра, когда он будет свободен до обеда. А проще всего, если бы они забрали все свои фотографии и приехали к нему домой, чтобы он сам не тащился в полицию. На этом он закончил разговор, отключив свой мобильник.

* * *

Они явно не сдались. Когда он включил телефон пару часов спустя, у него на автоответчике имелось два сообщения. Первое от той же дамочки-полицейского, с которой он уже разговаривал. Столь же дружелюбное, как и в первый раз. Второе от ее коллеги мужского пола, говорившего значительно более резким тоном и пожелавшего встретиться с ним сразу же для дополнительного допроса с показом фотографий. Ара глубоко вздохнул и решил, что самое время немного перекусить и обдумать ситуацию в тишине и покое. Поэтому он поехал в свою обычную кафешку. Заказал кебаб, диетическую колу и чашку марокканского мятного напитка с целью немного заморить червячка, пока он думает.

«Клевая девица», – подумал Ара, успев только приняться за свой кебаб. Он явно никогда не видел ее раньше. Она стояла в дверях, широко расставив ноги, внезапно появившись неизвестно откуда. Широкоплечая, с руками висящими на мужской манер. С коротко постриженными черными волосами, в мокасинах, джинсах и кожаной куртке, и изучала всех, сидевших в заведении.

Единственная проблема состояла в том, что в ее глазах было то же выражение, что и у типа, чуть не попавшего ему под колеса предыдущей ночью. И она остановила взгляд на нем.

Двадцать минут спустя он сидел в одной из комнат здания полиции Сольны. Его такси осталось перед кафе в городе, куда он заехал перекусить, и прежде чем посадить Ару на заднее сиденье полицейского автомобиля, доставившего его сюда, двое мужчин-полицейских обыскали его и вывернули ему карманы. Потом женщина, ранее стоявшая в дверях, взяла его за руку и кивнула ему.

– Вот что, Ара, – сказала Анника Карлссон. – Прокурор принял решение доставить тебя на допрос без предварительного уведомления, поскольку ты явно издеваешься надо мной и моими коллегами, поэтому сейчас речь идет о следующем. Никакой болтовни и никаких фокусов, будь смирным и послушным, и если ты поможешь мне, обещаю, я помогу тебе.

– Все нормально, – сказал Ара и кивнул.

«А какой у меня выбор?» – подумал он.

38

Обход соседей дал результат далеко превыше всяких ожиданий даже для такого района, как этот. Когда Фелиция Петтерссон приняла смену у своего коллеги Яна Стигсона, они сначала расположились в полицейском микроавтобусе, припаркованном перед домом жертвы, и он немного ввел ее в курс дела.

– Как дела? – спросила Фелиция.

– Все идет как по маслу, – констатировал Стигсон. – Мы здорово продвинулись.

Во-первых, они уже переговорили со всеми, живущими по соседству. Работа началась около семи утра. Они охватили почти сотню домов в непосредственной близости к вилле убитого, и, когда Фелиция Петтерссон появилась десять часов спустя, на ее долю осталось менее полдюжины фамилий из списка, который Стигсон передал ей.

Во-вторых, им удалось пообщаться со всеми четырьмя соседями, звонившими в службу экстренной помощи в течение вечера и ночи из-за лаявшей собаки. С тремя, сделавшими это между четвертью одиннадцатого и пятью минутами двенадцатого. Их тогда перенаправили к дежурному, поскольку у полиции имелись другие и значительно более важные дела. А также с четвертым заявителем, чей сигнал приняли сразу после двух ночи, в результате чего патрульная машина прибыла на место десять минут спустя.

– Там нам немного не повезло, – сказал Стигсон и криво улыбнулся. – Надя позвонила мне и рассказала о таксисте, явно чуть не задавившем одного из преступников всего за пару минут до прибытия первого патруля. Плюс что касается бедной псины, которой очевидно перерезали горло.

– Постоянно не может везти, – согласилась Фелиция. – У тебя есть еще что-то на сей счет?

– Да, с собакой ведь чертовщина какая-то, – сказал Стигсон. – Между десятью и одиннадцатью она лает, по большому счету, как заведенная. Потом молчит три часа, прежде чем подать голос снова, и тогда ужасно шумит в течение пяти минут, пока кто-то не успокаивает ее навечно. Так в общем все выглядит со слов тех, с кем мы разговаривали. Ротвейлер молчал три часа. Немного странно, как мне кажется.

– Что-то еще?

Возможно, две вещи, по мнению Стигсона. Они пообщались еще с одним свидетелем, тоже собачником, сообщившим интересные наблюдения. Пожалуй, одновременно дополнившие общую картинку, которую они к тому моменту уже получили. Около половины десятого вечера он прогуливался со своей собакой мимо дома адвоката и заметил человека, сидевшего на его лестнице, в то время как входная дверь была открыта нараспашку.

– Пожилой седовласый мужчина сидел там, и, если верить собачнику, тот сначала собирался спросить его, не нужна ли какая-то помощь. Но поскольку с тем вроде бы все было в порядке, он не сделал этого. Решил, что незнакомец, пожалуй, просто вышел на улицу ради глотка чистого воздуха.

– Пожилой седовласый господин?

– Все так и есть, – подтвердил Стигсон и кивнул. – Свидетель, конечно, спешил, ему требовалось домой, отлить, о чем он рассказал вне протокола и доверительно, скажем так, поэтому он не остановился и не рассмотрел того человека тщательно. Пожилой седовласый мужчина, стройный, хорошо одетый, в светлом летнем костюме. Так он воспринял все, значит. Зато он не заметил никакого более молодого, хорошо тренированного господина, которого видела наша свидетельница, когда он грузил картонные коробки в серебристый «мерседес».

– Пожилой седовласый? Сколько ему было лет? Шестьдесят? Семьдесят? Восемьдесят? Сто?

– Где-то между семьюдесятью и восьмьюдесятью, если верить свидетелю, – сообщил Стигсон с недовольной миной. – Так он сказал, когда мы поднажали на него. Примерно семьдесят пять, поэтому определенно не молодой мужчина. Свидетелю самому около шестидесяти, а значит, он мог довольно точно оценить возраст того, кого видел.

«Семьдесят пять лет, сидит на лестнице при открытой настежь двери, – подумала Фелиция Петтерссон. – Вряд ли такой отрихтовал голову адвокату Эрикссону. Скорее похож на человека, присутствовавшего при чем-то ужасном».

– Автомобиль, – сказала Фелиция. – Серебристый «мерседес». У нас есть два свидетеля, говорящие о нем. Женщина и таксист. Этот собачник видел…

– Он не видел ни автомобиля, ни картонных коробок, – перебил ее Стигсон и покачал головой. – В том, что он не обратил внимания на «мерседес» такого цвета, пожалуй, также нет ничего странного при мысли о тех, кто живет здесь, и всех их мерсах, и БМВ, и «лексусах»… Поэтому тут нечему удивляться.

– Я тебя услышала, – кивнула Фелиция. – Автомобиль из той же серии, и именно здесь он нисколько не выделяется. Оставим пока машину в покое, но меня интересует кое-что другое, – сказала она, на всякий случай заглянув в свои записи.

– Мне кажется, я знаю, – улыбнулся Стигсон. – Давай! Я слушаю.

– Звонок, сделанный в службу экстренной помощи с телефона Эрикссона, приняли без двадцати десять, и это абсолютно точно, поскольку он зарегистрирован у них…

– Тогда как мои свидетели говорят об интервале между половиной десятого и десятью, – перебил ее Стигсон, которого та же мысль посетила еще утром, когда он разговаривал со своей первой свидетельницей. – Мне приходят в голову разные объяснения этой проблемы.

– Да и мне тоже, – согласилась Фелиция, – но, скорее всего, Эрикссон ведь в любом случае попытался позвонить в службу экстренной помощи, когда запахло жареным, и именно тогда его убивают, после чего преступники оставляют место…

– И берут с собой всякое барахло, которое засунули в пару белых картонных коробок, а это в любом случае должно означать, что наша свидетельница ошиблась примерно на четверть часа. Значит, не около половины десятого, а где-то без четверти десять она сделала свои наблюдения, и не впервые ведь кто-то ошибается по времени на пятнадцать минут. Есть и другая возможность тоже.

– И какая же?

– Один из них оставляет дом и забирает с собой добычу, в то время как другой остается и убивает Эрикссона. Или они сначала выносят добычу, а потом возвращаются в дом и кончают адвоката.

– А пожилой мужчина, сидевший на лестнице? Какое он имеет отношение ко всему этому?