Текст книги "Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира"

Степной принц
Книга 2. Аксиома Шекспира
Лидия Бормотова

© Лидия Бормотова, 2023

ISBN 978-5-0059-1648-8 (т. 2)

ISBN 978-5-0059-1620-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЦИКЛ

Где дали безбрежные…

______________________________

Где дали безбрежные…

Фокус зеркала

Бездна

______________________________

ХРОНИКИ ЦИКЛА

Власть лабиринта

Степной принц. Книга 1. Горечь победы

Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира

СТЕПНОЙ ПРИНЦ
КНИГА 2. АКСИОМА ШЕКСПИРА

Глава 1
Охотники за головами

Острый камень больно врезался в плечо. Баюр краем глаза хоть и успел приметить место помягче, где земля с песком и успевшими пробиться пучками травы, но чуток промахнулся и со всего маху приложился знатно. Хорошо, голову уберёг. Правой рукой он крепко прижимал к себе Фатиму. Может, чересчур крепко, ибо когда он обхватил её плечи и притиснул к своему боку, она по-кошачьи пискнула. Но иначе они не стали бы монолитным целым, чтобы единым рывком вместе опрокинуться на спину за мгновение до выстрела. Эта дурёха так и стояла бы, таращась на дула, наставленные на неё, «отдавая жизнь за любимого»… Зачем её отдавать-то? Её надо сохранить для любимого!

Он немедленно встрепенулся. Не время для сантиментов.

– Ты как? Жива?

Девчонка даже не шелохнулась. В глазах потемнело, промелькнуло убийственное, непоправимое: не уберёг!!! Рука взметнулась к её лицу, похлопала по щеке и уловила у носа слабое дыхание. Уфф!!! Быстро осмотрел – крови нигде нет! Обморок. Шок. Видно, настолько была готова умереть, что при звуках выстрелов тело поверило в свою гибель и отключило сознание.

Схватив в охапку обмякшую, как тряпичная кукла, Фатиму, согнувшись в три погибели, чтобы снизу не заметили, Баюр рванулся по склону, противоположному дороге, к кустам. Надо уйти как можно дальше от этого места, спрятаться. «Трупы», наверняка, будут искать и прочёсывать всё вокруг. Вон уже слышно, как сипаи карабкаются на кручу (хорошо, что с их стороны она малопригодна для восхождения, иначе «убитым» точно бы не улизнуть), ругаются, соскальзывая, ухватиться почти не за что: торчащие прошлогодние бустылы крошатся в руках, а камни скатываются вниз. Об этом можно догадаться по тому, как их костерят оставшиеся на дороге.

Баюр петлял среди редких валунов и ветвей шиповника, ежевичника, облепихи, жестоко жалея, что те не успели одеться густой зеленью, просвечивают, заразы. Значит, надо бежать дальше. Девчонка не приходила в себя, и он боялся расцарапать её о колючки, растрясти или ненароком зацепить какой-нибудь уступ. Хорошо хоть здесь горы пока невысоки и нет снега, выдающего следы, а вешнее солнце прожарило землю до твёрдой корки, не хранящей отпечатков ног. Если бы по сырой земле – совсем беда, сипаи бы шли как по нитке. Упав за камень (не такие уж они здесь большие), он оглянулся. Вот показался один воитель, помог взобраться второму, растерянно оглядывают площадку. Сейчас кинутся искать по кустам. Надо сматываться отсюда скорей.

Фатима застонала. Только бы не завизжала от испуга, когда очнётся. За женщинами такой грех водится. Он обхватил её поудобнее, пригнулся и поволок дальше, догадываясь, что со стороны, верно, выглядит очень смешно. Главное, чтобы не нашлось, кому глядеть со стороны. Пока, благодарение богу, вокруг не было ни души, да и за спиной ни топота, ни говора и вообще ничего слышно не было.

И вдруг увидел краем глаза осторожно пробирающегося наперевес с ружьём сипая слева от себя саженях в трёх. К счастью, не вояка его первым заметил. Выбирать укрытие времени не было, да и выбора особенного тоже. Он засунул девчонку поглубже в ближайший куст, забросал сухими листьями и травой и, прежде чем упасть за камень в двух шагах, успел мазнуть взглядом по её лицу. Круглые от страха зелёные глазищи, не мигая, глядели на него. По спине пробежал озноб: сейчас заорёт! Баюр приложил палец к губам и нырнул под камень. Рукой разгрёб слежавшиеся листья и прошлогоднюю траву, какой-то сухостой, наметённый ветром и застрявший у валуна, зарылся в них. Надежды на такой хлипкий заслон было мало. Это вам не стог, в который закопался – и нет тебя. Он замер, чтоб ни движением, ни шорохом не привлечь внимания.

Сипай приближался.

Сквозь дырявое «одеяло» синие глаза ловили каждый шаг, каждый разворот охотника за головами, а рука держала ружьё наготове.

Солдат пристально под ноги не смотрел. Вытянув шею, он вглядывался в дальние тропинки, холмики, ложбинки, надеясь увидеть раненого русского, ковыляющего или свалившегося без сознания. Совсем избегнуть пули он не мог. С такого-то расстояния! Да ведь и упал же! Значит, ранен. Но как ему удалось подняться и успеть отбежать так далеко? Он задел рукавом куст, под которым ни жива ни мертва затаилась Фатима.

Баюр бросил палец на курок.

Сипай ойкнул и, плюнув на оцарапанные костяшки, стал растирать их другой рукой. При этом ни на минуту не прекращая ощупывать глазами местность далеко впереди.

– О! – сорвалось с его губ, и он бросился бегом. Споткнулся о пятку Баюра (что делать, целиком под камень не влез, как ни ужимался, с такими-то размерами!), но даже не посмотрел, обо что, решив, что камень или корень подвернулся, и стремительно умчался.

Баюр дождался, когда заглох вдали его топот, прислушался, не бежит ли кто следом… тихо, только там, куда ломанулся их солдат, крики… и перевёл дух.

Рванулся к Фатиме:

– Жива?

Она только кивнула, моргнув, но не сумев расцепить стиснутые зубы. Нечего было и думать, чтобы она бежала сама, но хоть не нести. Обхватив её скомканный и измаранный халат поперёк и заставив пригнуться, Баюр поволок полуживую девчонку в сторону от гомонящих солдат, туда, откуда начал свою эпопею по горным кручам и где в закутке ожидал его Дос. Маленькие замшевые ичиги старались поспевать за широким шагом Корпеша, но путались, а порой и вовсе летели над землёй три-четыре шага.

Что там углядели служивые, волхв так и не узнал. Может, птица вспорхнула – закачались кусты, может, зверюшка порскнула, потревоженная шумом, но отвлекли, увели погоню.

Вот и заросли, где ждёт его верный коняга. Баюр не стал больше прятаться, чтоб дождаться, когда сипаи проедут в обратную сторону, а потом скроются в воротах пикета. Погоня, наверняка, вернётся к скале, где ждут остальные. За это время он успеет нырнуть в свой лаз, и тогда уж точно его не найдут.

За всё это время Фатима не проронила ни звука. Она не ныла, не стонала, ни ойкала, только хлопала ошалелыми глазищами, в которых читались ужас напополам с преданностью. Слава Аллаху, подчинялась ему беспрекословно, большего от неё и не требовалось.

Посадив девчонку на коня, Баюр окинул взглядом дорогу, ползущую от Ислыка (вдалеке виднелась какая-то повозка, но пока она дотащится, чтобы разглядеть всадника, он пять раз успеет доскакать до расщелины в стене и скрыться), и вскочил в седло. Поникшая голова его спутницы-невелички не достигала ему до подбородка, и обзор всех четырёх сторон света был предоставлен в его распоряжение.

Открытое пространство надо пересечь как можно быстрее и без шума, дальше беглецы будут не так заметны, по крайней мере, издали. Когда острота опасности схлынула, в голове забурлило: ситуация, в которую он попал, требовала осмысления. Правда, пока мысли были беспорядочными, разрозненными и в целую картину выстраивались кособоко.

Первое. Сипаев удалось остановить, а значит, караван оторвался от погони настолько, что опасаться за него не стоит.

Второе. Он сам вполне может рвануть кривохожими тропами (одинокому всаднику это сделать намного легче, чем скопищу гружёных верблюдов) следом и успеть присоединиться к своим.

Но! Что делать с Фатимой? Это – третье. Тем не менее на текущий момент – первоочередное. Не бросать же её посреди дороги… Он перевёл глаза на поникшие вздрагивающие плечики, послушал беспрестанное хлюпанье её носа, а заодно вспомнил самоотверженную (с его точки зрения – глупую) решимость расстаться с жизнью и слегка приуныл… Да-а, похоже, его плану, задуманному вначале, не суждено осуществиться… И что ему теперь, скажите на милость, делать?

А вот и его расщелина. С дороги, кстати, совсем не заметна. Правый выступ стены загораживает левый, а перемычка между ними обрушилась. Тоже мне, хвалёные китайские строители! Видно, ладили кладку навстречу друг другу с противоположных сторон и стык в стык не получилось, вот и замазали прореху, но ненадёжно. На его удачу!

Зайдя в укрытие за стену, Баюр не спешил ехать дальше. Ссадил девчонку на землю, а сам стал наблюдать в дыру: надо же убедиться, что бравые служивые вернулись назад, а не продолжили преследование каравана. Он дождался повозки, которую углядел издали. Это была не арба, как он подумал вначале, а именно повозка, вроде русской телеги, только с прямостоячими бортами. Такие он видел у бугу, пока жили у них целый месяц, закупая скотину. В неё были навалены вязанки сухой травы, да и сам возчик был похож больше на киргиза. Здесь, в окрестностях, кочуют какие-то племена, Чокан что-то, помнится, говорил, и по приезде он сам видел их юрты… Ага, вот и наши долгожданные приятели!

Сипаи ехали нахмуренные и злые, особенно не гоня лошадей, но и не задерживаясь. Трофеями обзавестись не удалось, а без них как ещё поверит начальник. Кто он, кстати? Скорее всего, хакимбек. Он больше всех распалялся о русском шпионе. Хотел выслужиться перед китайскими властями. Что теперь предъявить мандаринам? А без вещественных доказательств не видать ему награды, как собственных ушей.

Волхв проводил их удовлетворённым взглядом и повернулся к Фатиме. Она сидела, сгорбившись, в том же положении, в котором он её оставил. Только уже не плакала, а обречённо и неподвижно глядела в землю перед собой. Баюру стало жалко девчонку. Надо позаботиться о ней. Свозить на улицу Джанкуче, там, наверняка, остались её вещички, а потом – в Устун-Артыш, к деду. Привычная обстановка сгладит горечь потери, а там, глядишь, всё и наладится.

Он достал из седельной сумки хлеб и сыр из козьего молока, которые припас в дорогу, купив в ближайшем селении, разложил на тряпице перед Фатимой:

– Поешь. С утра ведь во рту крошки не было.

Бледная, как смерть, измученная передрягами девчонка покосилась на еду. Запах сыра, резкий, вызывающий аппетитную слюну, подействовал на неё странно. Она вскочила и бросилась в сторону, за камень. Её скорчило и выворачивало наизнанку. Волхв недоумённо понюхал еду. Всё свежее. Чего это с ней? Даже не притронулась… Натерпелась страхов? Никак в себя не придёт? Он дождался, когда прекратятся приступы рвоты и спина перестанет вздрагивать, подошёл и поднял её, обессиленную, на руки. Глаза закрыты, лицо аж позеленело…

– Тебе больше ничего не угрожает, – попытался он снять напряжение и возникшую неловкость. – Чокану тоже…

Веки дрогнули, но не поднялись, сработав оборонительным забралом, зато ресницы ощетинились копьями, мигом одёрнув и отрезвив Баюра.

– Я хотел сказать: Алима, – неловко поправился он. – Надо поесть, а то свалишься без сил.

Она только замотала головой, и волхв, побоявшись, как бы её снова не скрючило, сдался:

– Ну… как знаешь. Тогда отдохни, пока я подкреплюсь, – расстелил на песке свой халат и уложил свернувшуюся клубочком новую свою заботу.

Но всё-таки перво-наперво он решил восстановить грим. Без него дальше не стоило и соваться. Фатима пока ничего не заметила (до того ли ей было!), но первый же встречный непременно обратит внимание. Баюр достал из сумки маленькую деревянную коробочку. За прошедшее время он изрядно усовершенствовал ту мешанину, которую использовал в первый раз в качестве пробы. Теперь его грим был эластичный, не отличимый от кожи, пожалуй, даже лучше театрального. На сцене ведь тщательная маскировка не требуется, да там от неё и жизнь не зависит. В этот раз у него было даже зеркальце, и управился он со своей мазнёй в два счёта. Что значит навык! Достал из пазухи скомканную чалму, расправил, отряхнул, пятна, увы, стереть не удалось, но он сумел заправить их внутрь. Вроде, незаметно. Нахлобучил на голову, тщательно заправил волосы. Пора приступать к трапезе. Кишки уже в узел завязываются.

В отличие от Фатимы у него съестной запах вызвал противоположную реакцию. Зверский голод, дремавший до поры до времени, пока было не до него, потребовал утоления, и Баюр, набив рот и перемалывая вожделенную еду, с удовольствием ощущал, как наполняется желудок и исчезает противное посасывание под ложечкой. Он прямо-таки чувствовал, как сила возвращается в мышцы, и положение, в которое он попал по воле случая, уже не казалось ему таким уж безвыходным и непоправимым. Однако сытость пришла не в одиночестве, а прихватила с собой сообразительность. Она-то и заставила его челюсть остановиться и поперхнуться недопроглоченным куском.

Он на мгновение замер, прокручивая в голове осенившую его мысль, потом проглотил разжёванное, почему-то потерявшее вкус, и обратился к спине девчонки:

– Послушай, Фатима… – в ответ ни звука, только плечиком повела.

Он собрался с духом и выпалил:

– А ты часом не беременная?

Девчонка вскочила, как ужаленная, и испуганно уставилась на своего спасителя.

В принципе, ничего уж такого удивительного в этом не было. Вполне закономерный результат совместной жизни супругов. Но почему-то именно эта естественная причина была упущена из виду. А теперь поставила в тупик Баюра. Час от часу не легче.

– С чего ты взял? – впрочем, в голосе не было враждебности или обиды на подозрение. Скорее… заинтересованность.

– Ну… так… – замялся волхв, увиливая от прямого ответа. – Просто предположил.

Позеленевшее от недомогания личико по мере складывающихся в голове сопоставлений принялось линять. Для начала побелело, потом позволило заалеть щёчкам и, наконец, вспыхнуть в глазах радости.

– Ты думаешь, у меня будет от него ребёнок? – кажется, Фатима сама не верила в своё счастье. Сцепила ладони на животе, словно боялась, что дитяти вот-вот выпрыгнет и убежит.

Вот она, неопытность, вздохнул волхв. Другая бы на её месте расстроилась: куда она одна, без мужа, с ребёнком на руках. А муж даже не в курсе, что оставил потомство. И вряд ли когда здесь появится. Он молча наблюдал, как Фатима подхватилась на ноги и захлопотала, щебеча себе под нос, как птичка. Свалившаяся с неба новость окрылила её и сыграла роль оздоровительной пилюли. Проворные руки аккуратно завернули оставшуюся еду, сунули Корпешу (другого его имени она не знала, но это даже хорошо, пусть всё будет по-старому), подобрали с песка халат, вытряхнули… Теперь она снова была той юркой и озорной стрекозой, которую он привык видеть.

Фатима, поглощённая своими мыслями, внезапно обернулась к Баюру с сияющим лицом и спросила:

– Как ты думаешь, Корпеш, родится мальчик или девочка? – но тут же сообразила, какую сморозила глупость, и смущённо потупилась, пылая стыдом по самые уши.

Вместо ответа (сделал вид, что не расслышал, чтобы дурёха ещё больше не сконфузилась) волхв подцепил её под мышки и взгромоздил на коня, огляделся: хм, молодец, всё собрала, никаких признаков их стоянки, даже придирчивому глазу зацепиться не за что. Может, Чокан организовал ей уроки на дому – как разведчику не оставлять следов? Запрыгнул в седло и потрусил обратно в город, откуда выехал ночью.

***

В пещере было тихо и гулко от пустоты. Засветло добраться до города не успели и в Учбурханском ущелье решили заночевать. Вернее, в буддийских пещерах. Это место не раз выручало Баюра, он и сейчас не стал отказываться от его гостеприимства. Но на всякий случай бдительно оглядел все углы.

Фатима чихнула. Не простудилась ли? Этого только не хватало. В её-то положении! Сырости в пещере не было, пыли тоже. По крайней мере, не витала в воздухе. Всегда распахнутые «окна» выдували и то и другое. Волхв растеребил тючок с одеждой, принесённый с собой, вытянул запасной халат и укутал девчонку, как ребёнка. Вечером и впрямь стало прохладнее, солнечное тепло скрывалось за горизонтом, от реки тянуло промозглостью, которая собиралась в туман. Скоро совсем холодно будет. Весна только набирает силу и на ночное время её не хватает, будто она от темноты шарахается.

Баюр по привычке поклонился Будде, который взирал на гостей с неизменной благосклонностью.

– Ты китайской веры? – удивилась Фатима.

– Нет. Я одинаково уважаю любую веру, как и твой… Алим.

Она, улыбнувшись, вздохнула.

Костёр разжигать не стали. Его свет в стремительно густеющей темноте может быть виден издалека. И пока она совсем не поглотила все очертания, решили наскоро поесть, а спать можно и во мраке. Всё равно с закрытыми глазами. Баюр наблюдал за девчонкой. Ела она мало и как-то осторожно, но приступов рвоты или тошноты вроде бы не обнаруживала. И то хорошо. Хоть немного поднаберётся силёнок.

После перекуса она снова захлопотала, убирая остатки трапезы, расстилая одеяло в стороне от «окна», чтобы не задувало, а Баюр занял наблюдательный пост.

Тёмное время суток, как правило, загоняло добропорядочных жителей в дома, чтоб мирно спали и не нарывались на неприятности. Собственно, так было везде, и Восток в этом обычае не составлял исключения. Однако у недобропорядочных граждан было всё наоборот. И именно их надо было бояться тем, кто пренебрёг обычаем. Ночью все тати, разбойники, убийцы оживляются и выходят на охоту. Тут уж гляди в оба. Баюр и глядел. Но нынче у злодеев, видно, был выходной, и никто не тревожил вселенский покой, опустившийся с небес на землю. По воле Аллаха, разумеется.

Усталость давала себя знать, веки становились всё тяжелее, а внимание рассеяннее, мысли начинали плести непролазную паутину без начала и конца. Фатима, свернувшись калачиком, уже спала, тихо и ровно дыша. Её безмятежность была заразительнее более всего остального. В самом деле, здесь они в безопасности, а с остальным разберутся утром. Волхв широко зевнул, оторвался от «окна», собираясь, наконец-то, растянуться на расстеленном…

Как вдруг услышал цокот копыт. В ночной тиши он раздавался особенно чётко. И как будто даже невнятный говор… Сон мигом растаял, как снежинка в воде, и волхв снова прильнул к краю проёма. Света звёзд хватило только на то, чтобы различить трёх чёрных всадников. Но даже в темноте видно было, как горделиво выступают чистокровные скакуны. Аргамаки! Неужели? Что-то давно их не было видно. Он уж надеялся, что и не увидит.

Всадники приближались.

И как всегда в этом безлюдном месте, забота о скрытности ослабевала. Они о чём-то говорили меж собой, но Баюр пока слышал только бурчание, не слова. Но вот стали долетать отдельные фразы. Благодаря урокам Чокана, он стал лучше разбирать туркменскую речь, хотя умение его продолжало желать лучшего. Впрочем, некоторые слова перевода не требовали.

– Хакимбек, собака!

– Трусливый шакал. За него всё сделали, а он упустил…

– Говорят они. Они много наговорят.

– Никому нельзя доверять.

Аргамаки проехали мимо, и по мере их удаления до слуха стали долетать только отдельные слова, которые сверлили мозг.

Вот оно как, стучало в висках волхва, когда он, сорвавшись с места, уже летел, не разбирая в темноте ступенек, к выходу. Вот оно как. Значит, эти негодяи сумели как-то предупредить хакимбека, науськать на русского шпиона. И тот отправил отряд сипаев. Всё ясно. Обратно с докладом вояки скакали во весь дух и успели до темноты. Он-то не мог позволить себе такой резвости, всю душу вытряс бы из девчонки.

Дос встрепенулся, увидев хозяина, потянулся к нему мордой.

– Тихо, тихо, – похлопал его Баюр, – не время ласкаться, – нащупал ногой стремя (хорошо хоть догадался не разнуздывать жеребца, сейчас провозился бы в темноте – как знал) и взлетел в седло.

Аргамаки уехали недалеко. Волхв увидел их, но приближаться не стал, опасаясь быть обнаруженным. Двигался на отшибе. К китайскому пикету они явно не собирались. Выехав из ущелья, свернули влево, в направлении стены, откуда не так давно прибыл сам Баюр. Но, видимо, решили дождаться рассвета и развели костёр. Развели с умом – в яме, за камнями. Издали не разглядишь, если не знаешь, что высматривать.

Нападать на них, когда они отдыхают, и хладнокровно расстреливать, застав врасплох, было как-то… не того… совсем другое дело – в схватке, когда весь выбор: либо они тебя, либо ты их. Внутри ныла и карябала совесть, отводила руку от ствола. Он гнал её, убеждая, что европейское благородство для восточной мерки великовато. Хватит, наблагородничались уже, а они всё не унимаются. В памяти всплыли рассказы Чокана об азиатских ханах… или эмирах – один чёрт! Чтобы занять трон, брат убивает старшего брата, а заодно режет ещё шестерых, младших. Конкуренты же на престол! Потом вспомнился штабс-капитан Фигнер, предложивший Кутузову свой план: тайно пробраться в занятую французами Москву и убить Наполеона. Малой кровью спасти жизни десятков тысяч неповинных людей! Как воротили носы от «разбойничьего» предложения знатные вельможи! Как можно! Что скажет Европа? Ага! Пусть лучше гибнут целые народы? Стираются с лица земли города? На Востоке же режут друг друга почём зря: и не только ханы, эмиры и падишахи – и всё в порядке вещей. Зловещая пирамида из человеческих голов у реки Кызыл – лучшее тому подтверждение. Ладно бы – ради великой цели, во имя процветания нации, её будущего. Так ведь нет, одни – только затем, чтобы потешить своё тщеславие, жрать от пуза и тысячный гарем содержать, другие – чтобы устранить конкурента на тёплое местечко или просто чтоб доказать своё батырство! Из-за баб, правда, тоже много крови льют, всё никак не поделят. А у него, Баюра, велика ли цель? Чокан – гениальный самородок, его беречь и беречь! Лучший сын своего народа. Такого Степь ещё не рождала, да, похоже, равного ему не скоро родит…

Вдруг один туркмен насторожился, глядя прямо в сторону скрытого тьмой следопыта, что-то сказал. Мысли волхва оборвались. Он разозлился на себя (разнюнился, чистоплюй!) и вскинул ружьё. Два залпа прозвучали друг за другом, и два вскочивших человека упали возле костра, третий метнулся в кустарник. Баюр послал в него ещё два выстрела – вслепую, наугад, но, видно, промахнулся – топот копыт стремительно уносился во тьму. Стрелок вышел из укрытия, подошёл к огню. Тела убитых лежали неподвижно. Одному пуля угодила прямо в лоб, у другого была прострелена грудь… но горбоносого средь них не было. Опять ушёл, гад. Гнаться за ним бесполезно, аргамака шиш два догонишь. Да ещё в темноте. На всякий случай заглянул за кусты. Коней убитых тоже не было. Беглец увёл за собой. История повторялась, как заикающаяся шарманка, гоняя по кругу недопетую и начатую сначала надоедливую мелодию.