Текст книги "Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира"

Глава 2
Ошибки прошлого

Когда волхв вернулся в пещеру, то не поверил своим глазам… Скудный свет из «окна» лёг на пустое место, где спала Фатима при его внезапном исчезновении. Он рванулся к нему и даже похлопал рукой, подозревая оптический обман. Внутри похолодело… И тут в дальнем затемнённом углу шевельнулась куча тряпья. Он вскочил. Куча поднялась в человеческий рост и вперевалку пошла на него. Уфф!!! Девчонка, накрытая своей постелью, как шалашом, являла уморительное зрелище, но рассмеялся он не поэтому, а от великого облегчения, что она цела и невредима. Успел даже восхититься: что значит жена разведчика!

– Испугалась? – спросил Баюр, снимая с неё одеяло и освобождая из стиснутого кольца её рук свою сумку и прочее барахло.

– За тебя. Ты не ранен? Я слышала выстрелы.

Ну, да. От ущелья костёр разбойников был не так уж далеко. В горах же каждый звук отражается эхом, а потом гуляет в закоулках. Тем более выстрелы. Главное – не разнёсся бы дальше и не привлёк стражей порядка. Впрочем, вот это вряд ли. Он вспомнил немногочисленный гарнизон на пикете, где китайцы заняты по большей мере курением опиума, и растормошить их даже пинками представляет собой немалую трудность. Валихан, например, этой задачей не страдал, просто влетел в казарму с саблей и изрубил валяющихся одурманенных солдат.

– Всё в порядке, – поспешил успокоить девчонку Баюр, гладя по спине. Слишком много испытаний свалилось сегодня на её голову. Ишь, дрожит вся.

До рассвета было ещё далеко. Они опять расстелили постель, улеглись рядышком. Фатима зябко жалась к волхву спиной, он рукой обхватил её, дрожащую, притянул к себе. Успокоившись и пригревшись, она скоро распрямила согнутые в коленях ноги, задышала ровно, размеренно, почти не слышно. Баюра тоже сморило.

Проснулся он, когда на Будду легла лёгкая позолота. Первый. Перебравшая через край впечатлений за одни только сутки его подопечная ещё посапывала. Отойдя в дальний угол их убежища, он затеплил костерок, чтобы приготовить горячий завтрак. Теперь можно не опасаться. Да и сколько можно давиться сухомяткой!

Он с усмешкой смотрел, как потихоньку просыпается девчонка, вытягивает затекшие без движения ноги, руки, вздыхает. Для него это создание за всё время знакомства и особенно за вчерашний день стало дорого, и забота об этой дурёхе казалась не обузой, а необходимостью, как… как о дочери. Разумеется, ей он этого не скажет. Пусть по-прежнему заблуждается относительно его возраста. Друг Алима – и всё тут. Она потянула носом аппетитный дымок и села.

– Ну, зачем ты? – всполошилась было она, беспокоясь, что он примет её за лентяйку и неумеху. – Разбудил бы меня, я сама.

– В следующий раз – твоя очередь, – отшутился Баюр, чтобы не мучилась угрызениями совести.

Завтрак был не ахти какой: простая каша. Зато горячая, с дымком. Они вдвоём уплели её в два счёта, черпая прямо из котелка. Вчера ели, не понимая вкуса, лишь бы голод не терзал да ноги не подкашивались. А сегодня – уже с удовольствием. Будто все проблемы решились сами собой и можно перевести дух.

– У тебя дома остались вещи?

– Угу, – облизывая ложку, кивнула Фатима.

– Сейчас заедем, соберём. Потом отвезу тебя к деду.

Она опять кивнула, ничуть не удивившись его решению. Вроде бы накануне они вместе не обсуждали этот вопрос и не пришли к обоюдному согласию. Баюр точно помнил, что не открывал ей своих планов. Она сама вывела его из недоумения:

– Я тоже думаю, что лучше жить с дедом. Он хороший. И любит меня… – немного замялась (говорить ли?), но потом решилась: – Мама хочет, чтобы я снова вышла замуж…

Баюр, не мешая ей говорить, укладывал сумку. Не как обычно, а долго, по пять раз меняя вещи местами и сортируя. Даже взглядом не смущал. Казалось бы, какое ему дело до бывшей жены друга? Но он с удивлением вдруг ощутил, что в душе закипает ревность за Чокана, так скоро позабытого и заменённого другим… Впрочем, он не дослушал…

Фатима со вздохом продолжала:

– … мы даже поругались. Она кричала, что я неблагодарная, и надавала мне оплеух.

Вот теперь волхв перевёл дух и посмотрел рассказчице в лицо:

– Почему? – улыбнулся он, в душе ругая себя почём зря: сколько живёшь на свете, а всё дурью маешься! Подумаешь, мимолётное чувство – ну, пришло и ушло! Других забот нет?

– Она думала, что я стану, как она, чаукен. Всегда сыта, хорошо одета, устроена… А так… – она махнула рукой, – кому я нужна?

– А теперь?

– Теперь она отстанет! – радостно объявила Фатима. – Ведь я ношу ребёнка.

– А потом?

– Потом буду его растить и ждать Алима.

Опа! Такого поворота волхв не ожидал.

– Думаешь, он снова приедет?

Фатима наклонилась поближе и прошептала, словно доверяла страшную тайну:

– Он обещал вернуться ко мне.

Баюр вздохнул:

– Поднимайся. Пора ехать.

Выбравшись из ущелья, волхв пустил коня вдоль реки, где были хоть какие-то кусты и щётки камышей, чтобы не так привлекать к себе внимание. На дорогах уже появились люди. Пока немногочисленные. В основном те, кто спешил на базар – продать или купить. Он надеялся попасть в город не через подкоп Фатимы, однажды открывший ему нелегальный выход, а через тот проход, который обнаружили околачивающиеся здесь туркмены. Теперь он был в полном его распоряжении. К тому же ничего не имел против конного лазутчика.

Воспользоваться кратчайшей дорогой, узкими проулками и щелями нечего было и мечтать: с ними был Дос. Его не оставили у стены, а взяли с собой, чтобы нагрузить вещами, но вели в поводу, сами же шли рядом. Больше всего Баюр опасался встретить знакомых, которых за почти полугодовое житьё в городе накопилось немало. Удивление, каверзные вопросы, а за ними, как водится, всевозможные слухи, имеющие не только быстрые крылья, но и способность расти в геометрической прогрессии. В крайнем случае можно прикрыться конём. Так что ответственная роль ширмы отводилась Досу.

До улицы Джанкуче добрались без приключений. Случайные встречные, по счастью, были незнакомыми, но и им путники старались глаза не мозолить. А здесь и вовсе было тихо и безлюдно. Оно и понятно, народ кучковался главным образом на центральных улицах, базарных. Баюр толкнул незапертую дверь. В Кашгаре замков не знали, воровство тут, как правило, не водилось. Их встретил Звонок, залившийся сначала заполошным лаем, но быстро признал и завилял хвостом.

Непривычно пусто было в доме. Не суетился радующийся гостю Кочкар, не сыпал ехидными шуточками Чокан. Волхв остановился посреди брошенного жилища, не зная, что ему делать. Фатима хозяйственно шныряла из комнаты в комнату, собирая то, что намеревалась взять с собой. Она потянулась к потолку за лампой, которую поручик то ли забыл, то ли намеренно оставил на память. Баюр помог отцепить её и бережно упаковал в подставленный мешок. Вещичек набралось немало – два объёмных баула: Чокан баловал жену и на наряды не скупился.

Звонок, ставший совсем взрослым псом, тёрся о колени волхва, привычные со щенячьей поры, пёстрой трёхцветной шкурой, напрашивался на ласку. Друг хозяйки сел на корточки, гладил его довольно щурящуюся морду. А с этим что делать? Бросить одного в пустом доме жалко. Как ещё примет вернувшийся домовладелец? Вести к Зульфие – опять же время дорого, да и можно нарваться на нежелательных знакомых. Сомнения оборвала Фатима, словно угадав его мысли:

– Звонка заберём с собой. Пусть бежит за нами. В деревне ему будет хорошо.

***

Добирались до Устун-Артыша в два раза дольше, чем планировал Баюр. Но не потому что ехали окольными тропами, а не наезженной дорогой, где всегда полно людей. Кроме ночного привала, приходилось спешиваться днём и давать отлежаться Фатиме. В пути её мутило всё чаще. Волхв думал, что её растрясло в седле, но она опровергла предположение:

– Я привычная верхом. На коне езжу хорошо.

– Тебе сколько лет? – до сих пор он как-то не задавался этим вопросом, а теперь, глядя на худенькое личико, усомнился в её взрослости.

– Семнадцать, а что?

– Ну-у… – от сердца немного отлегло. Он боялся, что меньше. На востоке девочек отдают замуж рано, чуть не в двенадцать лет. Он бы таких сластолюбцев удавил голыми руками. В Европе это расценивалось как растление малолетних, а здесь, видишь ли, законный брак. – Понятно, почему ты так много успела: вынянчить братишек, излазить окрестные горы с их пещерами, освоить верховую езду… Даже замуж сходить! – волхв рассмеялся, чтоб подбодрить девчонку, заправил ей за ухо выбившуюся прядь.

Радовался путешествию один Звонок. После замкнутой жизни в четырёх стенах мир для него распахнулся в своей необъятности, и пёс с завидным рвением нарезал огромные круги вокруг осторожно идущего Доса со скоростью гончей на охоте, взявшей след. Возле любимой хозяйки, прикорнувшей на земле для отдыха, он останавливался, тоже ложился, вытянув лапы, но ненадолго, а лишь для того, чтобы лизнуть что подвернётся – руку, щёку – благодарно (или сочувственно?), и снова уносился для неутомимого исследования территории.

Деревню увидели издали. Она выделалась на голой равнине, как оазис в бесплодной пустыне. Купы дерев окружили её со всех сторон, а дальше рощица тянулась вдоль реки. Домиков пока не было видно, они скрывались в молодой зелёной дымке и показались, только когда подъехали ближе.

В отличие от плотной городской застройки здесь каждая мазанка стояла отдельно, огороженная дувалом, с садом и огородом. Порой даже заборы не соприкасались, и селение выглядело, как скопище хуторков, сбежавшихся в кучку поближе к реке.

Баюр намеревался сдать Фатиму на руки родне и попытаться догнать караван. Хотя за истекшее время он успел уйти далеко. Задача была не из лёгких уже потому, что маршрут для возвращения был выбран другой, не тот, которым они шли в Кашгар, и нового он не знал. Тем не менее по оставленным следам можно попытаться, хоть и придётся попотеть.

Однако Шайтан, начавший путать его планы, видимо, вошёл во вкус, и не собирался так скоро выпускать из лап свою жертву, собираясь вертеть ею и забавляться, как кот мышью. Это стало понятно, когда он следом за пошатывающейся от усталости и недомогания спутницей переступил порог сакли. Неубранная комната, сваленные по углам вещи, немытая посуда и… какое-то запустение. Хуже, чем в брошенном домишке на улице Джанкуче. Фатима удивилась не меньше его, но опомнилась первой, бросилась к постели у стены:

– Дедушка!

Баюр пригляделся к куче тряпья и увидел в ней сухого и немощного старика, который издал какой-то неопределённый звук: то ли стон, то ли радостный ох. Он подошёл ближе, присел:

– Что с вами?

Девчонка уже залилась слезами и только гладила сморщенное лицо и седой пучок бороды.

– Нога, – прохрипел тот, не удивившись чужому человеку. Похоже, ему, измученному болью, все казались на одно лицо. Тем более в сумраке.

Баюр по-хозяйски откинул одеяло, выше колена задрал штанину с засохшими пятнами крови. С ходу понял: перелом. Открытый и очень несвежий. Не меньше недели. Нога опухла, синюшность разлилась по всей голени и поползла выше. Чёрт! У них тут лекарей совсем что ли нет? Ещё немного – и начнётся заражение крови, тогда только в могилу.

– Кончай хлюпать, – одёрнул он Фатиму, – тащи лампу, грей воду.

Девчонка подхватилась на ноги и бросилась к выходу (там, во дворе, стоял ещё неразвьюченный Дос), столкнувшись на пороге с пареньком ростом с неё или чуть ниже. Шикнула на его удивлённый возглас и вытолкала на улицу, захлопнув дверь.

Баюр открыл ларь, присвоив себе право здесь всем распоряжаться и властвовать (конкурентов, оспаривающих это право, увы, не наблюдалось), порылся в нём, нашёл чистую рубаху, свёрнутое валиком одеяло и стал переодевать старика, покорного и обессиленного. Стащил с постели тряпьё неузнаваемой расцветки, застелил чистым и уложил больного. Обдёрнул рубаху, которая доходила тому до колен.

В дом влетела Фатима с лампой. За ней мальчишки, двое несли воду, третий, постарше, стал разжигать огонь. Братья, догадался волхв. Насколько он помнил, их было трое, и все младшие. Самый взрослый тремя годами позже неё родился.

Пока вода закипала, он осматривал рану. Выглядела она паршиво, загноилась уже, и было очень сомнительно вылечить её обычными медикаментами. Багратиона вот вылечить не смогли, хотя у него случай не был запущенным.

– Что случилось-то? – спросил он мальчонку лет восьми, любопытно выглядывающего из-за его плеча и заметно побаивающегося чужого взрослого мужчину.

– С коня упал, – заторопился тот с ответом, волнуясь, как бы лекарь не рассердился. – На скаку. И-и… об камень, – он поднял ладони и шмякнул ими об пол для наглядности.

Двое его братьев уже несли котёл с горячей водой, Фатима притащила таз и чистые тряпицы, уселась возле деда, обхватила его голову, гладила, уверяла, что он поправится: «Корпеш и не таких на ноги ставил».

Волхв смыл засохшие струпья крови, принялся чистить рану. Старик морщился, но терпел. Только когда лекарь дёрнул голень, вправляя кость, он охнул и потерял сознание. Фатима в ужасе заверещала:

– Умер!

– Очнётся, – успокоил её Баюр. – Болевой шок.

Потом достал из кармана плоский камень красноватого цвета, похожий на обломок кирпича, и, наложив на рану, крепко привил, обмотав тканью всю голень.

– Может, надо было намазать чем? – робко спросила внучка, сильно сомневаясь, что в случае с её дедом поговорка «клин клином» – лучший способ лечения, как бы совсем ноги не лишился. – Или хоть трав каких-нибудь положить?

– Выздоровеет, – заверил её лекарь. – Через месяц будет бегать резвее тебя.

Она такого себе и представить не могла, он и раньше-то за ней угнаться мог, но раз Корпеш сказал… на кого же положиться, как не на него?

– А вы… – волхв строго поглядел на притихших мальчишек. – Почему дом запустили?

Они вразнобой принялись оправдываться, что сначала испугались, еле доволокли деда до дома. Никаких лекарей в деревне отродясь не было, а самих их хватило только на то, чтобы кормить его, да ухаживать за огородом. Баюру стало жаль пацанов, но грозный тон он сбавить и не подумал: нечего потакать лоботрясам.

– Живо порядок наводить. И чистоту!

Те беспрекословно бросились выполнять приказ, даже не поинтересовавшись, по какому праву он тут распоряжается. Наверное, Фатима успела провести воспитательный нагоняй. Сама она занялась обедом, а волхв пошёл развьючивать Доса.

Вот ведь напасть! Теперь нечего и думать скакать следом за караваном. Не бросать же полуживого старика! Да и Фатима… пока что храбрится. Но надолго ли? Что-то плохо она переносит беременность. Может, поначалу? Потом наладится? И чем он так провинился перед Аллахом? Или приглянулся Шайтану? На каждом шагу – кочка. Теперь Чокан с караваном уйдёт так далеко, что в горах его искать будет бесполезно. Легче, наверное, окольными тропами пробираться обратно, через Джунгарские ворота, через кочевья бугу… Ладно, разберёмся…

***

Самади поправлялся медленно. Так звали деда, Баюр вспомнил его, увидев зелёные глаза старика. Когда караван стал лагерем возле Устун-Артыша по прибытии, он вместе с другими жителями вышел к купцам, беседовал. Тогда волхв подивился его крепости, несмотря на седую бороду. Теперь, изнурённый болезнью, он совсем ослаб. Через неделю Баюр разбинтовал ногу посмотреть. Рана совсем затянулась, опухоль и синюшность прошли. Он надеялся, что и кости срослись, хотя в таком возрасте… Да ещё в запущенном состоянии. На ощупь всё было цело, и на вопрос: «Больно?» Самади отрицательно качал головой. Однако для пущей страховки волхв снова забинтовал ногу с камнем и вставать пока не велел.

С возвращением Фатимы домишко сразу преобразился. Никакого хлама, всё чисто, убрано. Братья слушались её как старшую и беспрекословно подчинялись. Оно и понятно: кто их растил-то? На неё они были совсем не похожи, как, впрочем, и друг на друга. Чернявые, кареглазые. Ни дед, ни мальчишки к Баюру с расспросами – кто он такой да откуда – не приставали (чему он был очень рад), видимо, у вежливых кашгарцев было не принято выворачивать наизнанку всю подноготную гостя. Коротких пояснений Фатимы хватило, чтобы относиться к нему с уважением. Девчонка хлопотала в основном по дому да выхаживала Самади, братьев гнала в огород и сад, давала другие поручения – набрать сухого камыша на растопку, сходить к соседям что-нибудь выменять или продать. Корпеша она ни о чём не просила, он сам нашёл себе дело: подремонтировать саклю, садовые инструменты. А в свободное время седлал Доса и выезжал далеко за деревню.

Он помнил, как Чокан говорил, что до Куртки придётся добираться недели две. Тохтар, что был отправлен аксакалом с письмом к коменданту крепости, должен возвратиться назад. Вряд ли ему потребуется две недели на обратный путь. Прискачет быстрее. Его-то он и поджидал. Дорога от Ислыка шла мимо Устун-Артыша, по ней тогда и пришёл караван. И Тохтар её не минует. Главное – не попасться ему на глаза. Что дальше? Проберётся как-нибудь в город, спрячется в саду у датхи. Докладывать-то о поездке есаул придёт к господину. Ну и Баюр узнает новости. А то ломай тут голову: всё ли в порядке с его другом. Со всеми остальными – тоже.

***

– Может быть, ты рано уехал?

– Нет, что вы, таксир! Я дождался, когда весь караван скрылся из виду.

– В полном составе, как вышли из Кашгара?

– Да. И с ними ещё ильбеги Асанбай и бий Найман.

– А Корпеш так и не появился?

– Нет. Может быть, он и был русским шпионом? Ну, про которого хакамбек все уши прожужжал?

Аксакал неожиданно рассмеялся:

– Бараньи твои мозги! Если бы он был русским шпионом, то от каравана бы ни на шаг! Под прикрытием его и ушёл бы.

Баюр лежал, скрючившись, за цветущим кустом жимолости. Аксакал держал садовника, который ухаживал за садом. Вообще-то датха синеглазого уйсуня любил. Часто приглашал к себе вместе с Алимбаем. Сколько вечеров провели они здесь за разговорами, потягивая зелёный чай. В другой ситуации можно было бы явиться к нему открыто, и он бы принял ласково. Чего только стоит его подарок: конь в полной сбруе, сапоги и халат! Не каждый удостоился такого внимания аксакала. Но теперь как бы под стражу не взял. Впрочем, хорошо уже то, что дом и сад волхв знал как свои пять пальцев, пробраться сюда и спрятаться не составило труда.

Тохтар продолжал рассказывать, Баюр слушал, но главное он уже выяснил: все целы и невредимы. Даст Бог, дальше будет ещё легче. Провожатый каравана не забыл поведать и историю в Ташрабате, отдельно расписав свою доблесть, благодаря которой все остались целы. Нурмагомет заинтересовался, выспрашивая, как выглядел убийца.

– Похож на туркмена. Нос – во! – киргиз от переносицы рукой вывел дугу. – До рта достаёт, как клюв беркута.

– А чего ему было надо?

– Не успел спросить, – рассмеялся рассказчик, напрашиваясь на похвалу.

У Баюра вздыбились брови. Вот, значит, куда рванул горбоносый. Спасибо Тохтару. Иначе… Хм, уберёг русского шпиона, сам того не зная. Что ж, как верёвочка не вейся – один конец. Одной проблемой меньше!

Левая рука под боком затекла от неподвижности и налегающего на неё тела, надо сказать, нелёгкого. Скоро совсем потеряет чувствительность. Но менять положение не стал, опасаясь хрустнуть веткой.

Интерес Алимбая к Ташрабату, древнему святилищу, аксакал воспринял как должное, он успел убедиться в любознательности молодого купца, привык к его расспросам о восстаниях ходжей, особенно о последнем, поднятом Валиханом-тюрей. Что греха таить, Нурмагомет и сам рад был поделиться воспоминаниями, которые жгли душу. Не всеми, разумеется. Однако такого трепетного слушателя, которому безопасно можно было бы поведать свою историю годовалой давности, не так просто встретить. Того и гляди донесут, да ещё извратят, с ног на голову поставят – и выйдешь пособником, засланным агентом, только и ждущим распахнуть ворота кровожадному хищнику. Хватит, в зиндане он уже насиделся! Кстати, именно Алимбай навёл его на мысль, что в случае возвращения Валихана, ему, датхе, придётся несладко. И голове его прямая дорога – на пирамиду, украшать торжество ходжи. Он, минбаши Нурмагомет, выбравшись из застенка и не дожидаясь своей казни, к которой приговорил его господин, сбежал от него, да не один, а с войском, оставив Валихана одного расхлёбывать кашу. И тот вынужден был драпать от наступающих китайцев и скрываться в горном Дарвазе. Там-то его и сдал Измаил-шах, хозяин владений, предварительно обобрав до нитки. А теперь… теперь он всё припомнит.

– По последним известиям, Валихан-тюря находится в Хотане, – услышал Баюр голос датхи, ставший вдруг приглушённым, заговорщицким. Он даже наклонился к Тохтару, чтобы превратить беседу в перешёптывание, хотя поблизости никого не было. Видать, самому жутко было слышать то, что говорил его язык. – Если он снова придёт, тебе тоже не поздоровится. – Волхв видел, как напряглась спина преданного воина ходжи, служившего ему не за страх, а за совесть. А когда тот развернулся к собеседнику, стало видно, как побледнело его лицо. – Ты был у него начальником дворцовой стражи. Увидит тебя здесь, объявит предателем.

Быть казнённым за то, чего не совершил, – вдвойне обидно. И позорно! А ходжа оправданий не слушает.

– А вы? – сиплым голосом спросил заочно приговорённый.

– Я – тоже. Мы с тобой – бывшие приближённые. С подмоченной репутацией. От ошибок прошлого избавляются. У него с этим просто. И быстро. Ты знаешь.

– Что же делать?

Аксакал вдохновенно и быстро зашептал почти на ухо Тохтару. Видно, давно обмозговал единственный выход из западни, а кандидатура для выполнения задуманного была идеальной. Приглушённый шелест слов был смазанным, как шуршание листьев, метущих землю под завывание осеннего ветра. Однако отточенный слух Баюра ничего не упустил.

– Поезжай в Хотан. Сам. Сейчас, а не когда он захватит власть. Это признак верности. Не примазаться к славе победителя, а помочь ему добыть победу!

– А если он…

– Нет. Он обрадуется. Ему сейчас нужны верные люди. Ты – свой, а своих не опасаются. Меня он бы заподозрил, тебя – нет.

– Я понял, – в голосе киргиза не было ни тени страха. Он без колебаний принял план датхи. – Я думаю, подходящий момент сам подвернётся…

– Конечно. Он по-прежнему курит гашиш. А ты всегда при оружии.

– Всё сделаю без шума и уйду. К нему никто не посмеет войти, пока не позовёт.

– А он не позовёт. И тебя не посмеют остановить.

– Успею скрыться.

Заговорщики встали. Больше рассусоливать было нечего, пора действовать. С невозмутимым видом они направились по тропинке в дом. Баюр остался на месте. Рука ныла. От локтя в плечо начало уже постреливать, но он не двигался. Надо дождаться, пока слуга уберёт посуду, потом потихоньку выбираться. Шустрый малый выбежал в сад тут же, как только за дверью скрылся хозяин, загремел чашками.

Вот, значит, как, размышлял Баюр. Самым радикальным способом. Не уклоняясь от восточной традиции. Ну, что ж. Собаке – собачья смерть. Он давно её заслужил. Как-то они даже запоздали…