Текст книги "Большая книга новогодних историй для девочек"

– Не твое дело, молчи, нянька! – сердито буркнула та.

– Вы невозможная девочка! – тихо, но внушительно произнесла Марья Васильевна, наклоняясь к уху Таси.

– Вы невозможная девочка! Вы невозможная девочка! Вы невозможная девочка! – запела на разные голоса Тася, ужасно разевая рот и размахивая руками и ногами в такт песни. – Ай! Ай! Ай! – закричала она неожиданно, – мои любимые пирожки с капустой! Дайте мне первой! Первой мне, мне, мне, мне!

Мисс Мабель, строгая, чопорная англичанка, воспитательница детей Извольцевых, с ужасом смотрела на крикливую девчонку, не умевшую вести себя за столом. Нини и Мери молча жались друг к другу. Они даже как будто побаивались этой бойкой не в меру проказницы. А брат их только бросал на Тасю презрительные взгляды и молча пожимал плечами.

– Что ты смотришь так? Выпучил глаза и смотришь, как таракан – накинулась на него Тася. – Что мне весело? Ужасно удивительно, право. Не могу же я сидеть, как глупая кукушка, и любоваться вами. Павлик говорит, что у них в корпусе кто живее и шаловливее – того и любят больше. А вот ты зато и не мальчик-кадет, а верченая кукла на пружинах, вот ты кто!

– Тася! Тася! – укоризненно говорила на ухо сестре Леночка. – Ведь это наши гости.

Как раз в это время Нина Владимировна вошла в столовую, и Тася при виде матери вспомнила, что обещала ей вести себя прилично.

Она разом притихла, но ненадолго. Вскоре она совсем забыла свое обещание, громко кричала, хохотала на весь стол, задевая детей, пролила воду и наконец дошла до того, что, свернув салфетку, изо всех сил швырнула ее в Викторика.

Салфетка попала как раз в тарелку с супом, и разлетевшиеся во все стороны брызги залили и нарядный военный мундирчик маленького Извольцева, и прелестные платьица сидевших по обе его стороны сестриц.

– Ловко! – прошептала, давясь от смеха, Тарочка Раева на ухо Тасе, шалости которой она очень одобряла.

– Молодец, Тася, – вторил сестре толстяк-Митюша.

– Тася! – строго прикрикнула мама с другого конца стола.

– Нет, это уже слишком! – произнесла Марья Васильевна: – Вы останетесь без сладкого сегодня.

На сладкое была подана любимая Тасина земляника.

Все дети с удовольствием принялись за лакомство.

Тася делала вид, что она решительно равнодушна к ягодам и преспокойно в это время катала по скатерти хлебные шарики или под шумок представляла своей соседке Тарочке по очереди всех детей Извольцевых.

И Тарочка, и Тася так и покатывались со смеху.

Глава вторая

Птицелов. Пажик с разбитым носом. Земляника. Русалка. Последствия злой шалости. Неожиданная новость. Отъезд. Новенькая. В карцер

– Давайте играть в кошки-мышки!

– Или в веревочку!

– Нет, в золотые ворота. Я хочу в золотые ворота!

– В кошки-мышки интереснее! Нет, нет, я хочу в золотые ворота! Или же в птицелова. Да, да! В птицелова. И больше ни во что.

– Тася, уступи, пожалуйста! Ведь мы хозяева! – робко заикнулась Леночка, незаметно подталкивая сестру.

– Ах, вот какие глупости! – хорохорилась Тася. – Я самая младшая из детей, а старшие должны уступать маленьким. Хочу играть в птицелова или вовсе не стану играть ни во что!

– Ну и не играй! Вот еще, что выдумала! Без тебя еще веселее будет! – сказал Викторик. – Несносная девчонка! – добавил он тихо.

– Ах, не надо ссориться! Пожалуйста, не надо, – просил хромой Алеша, глядя на детей своими добрыми голубыми глазами.

– Давайте играть в птицелова, если ей так хочется! – предложил в свою очередь Митюша.

– Давайте! Давайте! Это превесело! – подхватила Тарочка.

И игра началась.

Тася, уже раз настояв на своем, теперь продолжала командовать. Она хотела быть хозяином лавки и выпускать птиц. Да, она или будет представлять хозяина птичника, или вовсе не станет играть. А Алеша пусть будет птицеловом.

– Он так смешно перебирает ногами, когда бегает! – и говоря это, она громко расхохоталась, совершенно позабыв о том, что тот же Алеша первый уговорил детей поступить по желанию Таси.

Гувернантки сидели в стороне от детей, стараясь не мешать им в играх, и Тася снова могла командовать и кричать сколько ей хотелось.

Алеша был очень добрый мальчик, и хотя слова Таси обидели его, он постарался не показать этого.

Нини, Мери, Викторик, Тарочка с Митюшей, Лена и Павлик назвались разными именами птиц.

Тася продавала их покупателю – птицелову-Алеше, который называл птиц по очереди, и, если среди названных была такая, какая находилась у хозяина-Таси, Тася получала деньги: ударяла рукой по ладони покупателя, в то время как купленная птица выбегала или, вернее, вылетала из дома и стрелой неслась по дорожке сада вокруг клумбы с цветами. Птицелов, уплатив деньги, несся за нею во всю прыть, и если ему удавалось поймать птицу, то она делалась птицеловом, он же занимал ее место в лавке.

Тася очень ошиблась, предполагая, что хромой Алеша будет уступать детям в ловкости и быстроте бега. Алеша, несмотря на свою хромоту, бегал очень быстро, подпрыгивая козленком и ловко настигая играющих. Первым он поймал Викторика, который ради своего приезда в гости надел такие узкие сапоги, что едва мог в них двигаться.

– Теперь ты птицелов! Виктор птицелов! – кричал торжествуя Алеша, поймав наконец троюродного брата.

Викторик, морщась от боли, стал на место Алеши. Но ему долго не удавалось поймать никого. Только одна Тарочка, которая была очень полна и неуклюжа, уступала ему в скорости бега. Викторик погнался за Тарочкой. Но когда он почти настиг ее, Тася незаметно для других выставила вперед ногу. Викторик, не замечая этого, споткнулся о выставленную ногу Таси и со всего размаха грохнулся на землю.

Тася засмеялась. Остальные дети бросились поднимать Викторика. Пажик плакал, забыв о том, что он взрослый, и вытирал нос белыми перчатками, которые не захотел снять даже во время игры. На белой лайке злополучных перчаток теперь ярко выступили большие красные пятна. Викторик, не выносивший вида крови, заревел еще громче.

Мисс Мабель со всех ног побежала к нему. M-lle Lise и Марья Васильевна последовали за нею. Дети спорили, почему упал Викторик. Словом, суматоха полная.

Мисс Мабель помогла подняться Виктору. Не без труда остановила она кровь, фонтаном бившую из носа, и просила детей объяснить ей, каким образом случилось все это.

Дети молчали и только переглядывались в большом недоумении. Одна только Тася насмешливо улыбалась. Она терпеть не могла Викторика и была очень довольна, что ей удалось насолить ему.

Неожиданно вперед выступил Алеша и сказал, прямо глядя в лицо Таси:

– Я знаю, почему упал Викторик. Вот она, – он указал на Тасю, – подставила ему ножку. Никто не видел этого, я один заметил. Он споткнулся о ногу и упал… Нехорошо, стыдно! – добавил мальчик, обращаясь к Тасе, и добрые глаза его теперь смотрели почти сердито.

Марья Васильевна испытующе взглянула на Тасю. Девочке невольно пришлось опустить глаза под этим взглядом.

– Вы будете наказаны. Ступайте за мною, – сказала гувернантка и, взяв Тасю за руку, повела ее к дому.

* * *

Тася сидела в пустой гостиной и дулась. M-lle Marie привела ее сюда, посадила в кресло и приказала сидеть так до ее возвращения. Из сада до нее долетали голоса детей.

Дети прекратили игру и теперь о чем-то оживленно разговаривали.

– А я тебе говорю, что они не существуют, – громко доказывала Тарочка.

– А няня говорит, что они есть. И что у нас в пруду она их видела! – возражала Леночка.

– Твоя няня – глупая деревенщина и больше ничего! – вмешался в разговор Митюша. – Мне девять лет только, а я отлично знаю, что русалок нет на свете! Папа говорит, что только невежественные люди думают, что они существуют.

– Ах, нет, неправда! – настаивала Леночка, – няня говорит, что даже видела одну из них. Она выплыла там, где растут лилии у нас в пруду, и пела что-то очень печальное. У нее были распущенные волосы и белое платье. Это было очень, очень страшно, няня говорит… Она как увидела ее, тотчас же стала читать молитву.

– Ну, она и пропала? – в один голос спросили дети.

– Пропала.

– Ах, вздор все это! Ну, хотите, я докажу вам, что все это вздор? – предложила Тарочка. – Попросим только Марью Васильевну покатать нас в лодке, когда стемнеет, с мисс Мабель и m-lle Lise. Теперь так хорошо по вечерам! Ночи лунные, светлые. M-lle Lise гребет отлично. Будет превесело, право! И кстати вы узнаете, что никаких русалок не бывает на свете.

– А как же Тася? – робко заикнулась Леночка.

– Ну так что же Тася? – отвечала негодующе Тарочка. – Твоя Тася оказалась очень дурной девчонкой! И я ничуть не жалею, что она наказана. Я до сих пор считала ее доброй девочкой, только большой шалуньей и охотно дружила с нею, а теперь вижу, что она нехорошая, дурная. Подставить исподтишка ножку – это уже не шалость, а злость, она просто злючка, твоя Тася.

«А, так вот ты как! Хорошо же. Ты мне не друг после этого! – обиженно подумала Тася, которая слышала от слова до слова весь разговор в саду. – Хорошо же, Тарочка. Я тебе покажу! Ты еще пожалеешь, что так поступила со мною!»

И Тася тут же стала размышлять, как бы посильнее насолить своему недавнему другу.

Голоса детей умолкли в саду. Очевидно, они ушли играть в другое место. И Тася, еще более надутая, нежели раньше, снова осталась одна. Ей было и досадно, и скучно. Особенно докучала ей одна мысль: Тарочка ее разлюбила и не хочет знать больше. И ненависть к Тарочке грызла теперь озлобленное сердечко Таси.

Она долго думала, как бы побольнее досадить Тарочке. Вдруг прекрасная мысль пришла в голову девочки.

Тарочка утверждает, что русалок нет, и все ее слушают и верят ей; так она, Тася, во что бы то ни стало докажет им всем, что Тарочка ничего не знает, что она далеко не так умна, как это кажется, что Тарочка лгунья и что русалки есть…

Тася отлично знала, что все это вздор и что самые маленькие дети не верят в существование русалок. Правда, простой народ думает, что они существуют – и русалки, и лешие, и всякая «нечистая сила», как называет их няня, которая верит в них… Но все это очень смешно!

«Ну и пускай смешно! Пускай глупо», – решила Тася.

Дело не в том, смешно или нет, а в том, чтобы хорошенько напугать Тарочку и остальных за то, что они совсем забыли о наказанной Тасе и прекрасно себя чувствуют без нее.

Очевидно, эта мысль очень понравилась девочке. Она даже запрыгала по комнате и захлопала в ладоши, совершенно позабыв о том, что мама прилегла отдохнуть после обеда.

В довершение счастья на глаза торжествующей Таси попалась тарелка с земляникой, оставленная на ужин, – той самой земляникой, которую не дали за обедом Тасе.

– Ага! Вот они где ее оставили, голубушку! – обрадовалась девочка. – Не думает ли эта злючка Марья Васильевна, что может безнаказанно распоряжаться мной. Думала наказать меня за обедом, лишив сладкого, а, выходит, накажу всех я, потому что, уж конечно, поем теперь досыта земляники, а им не оставлю ни одной ягодки. Да!

Девочка быстро придвинула к себе тарелку, и скоро от ягод не осталось и следа. Тася наскоро вытерла рот и отодвинула пустую тарелку в сторону, тщательно прикрыв ее салфеткой. Неожиданно за ее спиной раздался укоризненный голос:

– Ай! Ай! Ай! Как нехорошо брать без спросу!

Девочка испуганно оглянулась. Перед ней стоял Алеша.

– Зачем ты явился сюда? – грубо крикнула ему Тася.

– Я пришел звать вас кататься на лодке. Мы все поедем, когда сядет солнце. Ваша гувернантка позволила это, – сказал мальчик. – А вы зачем съели землянику? Ведь вам это было запрещено.

– Не смей соваться не в свое дело! – резко оборвала его Тася.

– Вы напрасно сердитесь на меня, – спокойно произнес Алеша. – Дядя говорит, что тот, кто берет чужое…

– Да замолчишь ли ты, дрянной мальчишка! – выйдя из себя, закричала Тася и кинулась на Алешу с поднятыми кулачками.

Алеша отскочил от нее, споткнулся о стул и с криком полетел на пол.

– Что такое? Что случилось? – спрашивала прибежавшая на шум Марья Васильевна.

Она увидела и лежащего на полу Алешу, стоявшую над ним со сжатыми кулаками Тасю и пустую тарелку от земляники.

Она помогла подняться мальчику, потом спросила Тасю, указывая на тарелку:

– Разумеется, землянику съели вы?

Тася упрямо молчала.

– Признавайтесь, землянику съели вы! – повторила гувернантка.

Новое молчание.

– Ну, берегитесь, Тася! Мамаша узнает обо всем…

Она двинулась было к двери, но тут прозвучал нерешительный голосок:

– Извините, m-lle, землянику съел я!

Алеша, смущенно смотрел на Марью Васильевну.

– Вы, Алеша? Не может быть!

Тасе было странно и в то же время приятно это внезапное самообвинение Алеши.

«Вот глупый мальчишка! Берет на себя чужую вину! Тем лучше! Пускай! По крайней мере, это избавит меня от нового наказания», – беспечно решила девочка.

Но m-lle Marie, очевидно, не поверила Алеше.

– Землянику, положим, скушали вы, за что я вас прощаю, потому что вы гость, хотя это и очень дурно, – произнесла она с усмешкой, – а кто же заставил вас закричать так громко и упасть на пол? Вот что меня интересует. Не думаете ли вы уверить меня, что сами ударили себя или что-нибудь в этом роде? Тут, разумеется, не обошлось без вмешательства Таси! Она толкнула вас и за это не будет кататься с нами в лодке и до ночи просидит здесь одна… А вы ступайте к детям!

И, взяв Алешу за руку, Марья Васильевна вывела его из комнаты.

Тася снова осталась одна в гостиной. С минуту она стояла в раздумье, потом, крадучись на цыпочках, прошмыгнула в детскую и плотно закрыла за собою дверь, быстро опустила шторы на окнах и принялась за дело.

* * *

Солнце село, и на смену ему на небо выплыла полная круглая луна. В августе ночи наступают рано, и в девятом часу вечера в усадьбе было уже темно. Только серебристые лучи месяца обливали своим бледным светом и зеленую рощу, и далекие нивы, и зеркальную поверхность пруда.

Большая, красивая лодка медленно скользила по воде. Кругом шелестела осока, и какая-то ночная птичка пронзительно кричала в прибрежных кустах. В лодке царило веселое оживление. Дети болтали и смеялись, не умолкая. Марья Васильевна, Павлик и Тарочка сидели на веслах. Митюша и Алеша занимались тем, что ловили баграми белые цветы водяных лилий, в изобилии покрывавших весь пруд. Сорвав лилии, они со смехом бросали их на дно лодки, обдавая брызгами всех сидевших в ней. Только франтик Виктор да его две сестрицы были недовольны катанием. Первый никак не мог забыть своего разбитого носа, на котором красовалась теперь огромная нашлепка пластыря, кроме того, его щегольские лакированные ботинки не выносили сырости и могли испортиться, и это несказанно удручало мальчика. А Нини и Мери просто боялись темноты и пугливо жались друг к другу.

– Ну, где же твои русалки? – со смехом спрашивала Тарочка Лену, которая, за неимением места, стояла на дне лодки, опираясь рукой на плечи брата, сидящего на веслах.

– Русалок нет, сама видишь, и няня твоя рассказывала тебе сказку, а ты и поверила ей, трусиха! – вторил сестре карапуз Митюша. – Сама, небось, видишь!

– Вижу! – покорно согласилась Леночка.

– И в наказанье за трусость ты должна нам спеть что-нибудь, – решительно заявила Тарочка. – Спой, Леночка, – ласково добавила она.

– Спой! Спой, Леночка! – подхватили остальные дети.

У одиннадцатилетней Леночки был чудесный голосок. Она знала много красивых песен, которым ее с любовью обучила Нина Владимировна, сама имевшая очень хороший голос.

– Спойте нам какой-нибудь романс! Я ужасно люблю слушать романсы! – неожиданно сказал Викторик, тоном взрослого человека.

Дети громко расхохотались. Викторик обиделся и надулся.

– Что тут смешного, – протянул он, очевидно, подражая кому-то, – у каждого порядочного человека должен быть хороший вкус. Я люблю слушать романсы, и это доказывает только, что у меня хороший вкус. Меня очень удивляет, что вы этого не понимаете, – закончил он обиженно.

– Постойте, я вам сейчас спою что-то! – решительно заявила Леночка.

Нежный, звучный голос полился мелодичной волной над водами сонного пруда. Месяц снова выглянул из-за облака и залил потоком лучей стоявшую посреди лодки Леночку, делая ее похожей на какое-то фантастическое существо.

Леночка пела ту песенку, которой недавно ее научила мать. Дети разом притихли, очарованные и красивым мотивом, и прелестным голосом певицы.

 
Тихо дремлет ночь немая,
Месяц свет лучистый льет,
А русалка молодая
Косы чешет и поет:
«Мы живем на дне, глубоко
Под студеною волной,
И выходим из потока
Поздно, поздно в час ночной!
Там, где лилии сверкают
Изумрудом их стеблей,
Там русалки выплывают
В пляске радостной своей.
Тихо, тихо плещут воды,
Всюду сон, покой и тишь…
Мы заводим хороводы
Там, где шепчется камыш…
Там, где…»
 

Песня вдруг разом оборвалась, и отчаянный вопль пронесся над прудом. Леночка подняла руку и указывала на что-то.

Все повернули головы в ту сторону.

У берега, в том месте, где плакучая ива купала в пруду свои ветви, раздвинулись кусты осоки, и появилась небольшая белая фигура с распущенными волосами, очень похожая на русалку, как изображают их на картинках.

– Русалка! – закричали дети.

И вдруг раздался новый крик. Леночка, до сих пор стоявшая посреди лодки, зашаталась и без чувств упала за борт, прямо в черную, холодную воду.

Вмиг «русалка» сорвала с себя покрывавшую ее белую одежду, и все увидели девочку в коротеньком платье, кричавшую во весь голос:

– Леночка утонула! Леночка утонула! Спасите Леночку, – это Тася с плачем металась по берегу.

* * *

Тася видела, как зашаталась Леночка, как упала в воду. Этого Тася никак не ожидала. Леночка за всю свою коротенькую жизнь никогда ни с кем не ссорилась и всячески старалась выгораживать Тасю перед старшими. Она, Тася, хотела только напугать Тарочку, Викторика и этих неженок-сестриц, но отнюдь не бедную Леночку. Но все вышло не так, пострадала Леночка. Бедная, милая Леночка. И Тася металась по берегу:

– Спасите Леночку! Спасите! Спасите!

Марья Васильевна успела вовремя выхватить багор из рук Алеши и зацепить им платье упавшей девочки. Скоро на поверхности воды появилось сначала платье, потом и белокурая головка Леночки.

Мисс Мабель быстро перекинулась за борт и вытащила из воды девочку.

Теперь следовало скорее плыть к берегу. Дети налегли на весла. Бесчувственную Леночку завернули в большую пелерину мисс Мабель, и лодка быстро заскользила по направлению к пристани. Лишь только она причалила к берегу, Тася первая бросилась к мосткам.

– Что с Леночкой, ради Бога, что с нею? – сквозь слезы спрашивала она.

Но дети старались не смотреть на нее, отворачивались от Таси. Они справедливо считали ее виновницей несчастья.

Только Марья Васильевна сказала:

– Полюбуйтесь, что вы наделали. Вы убили вашу сестру.

Тася вскрикнула и закрыла лицо руками, когда же она открыла его снова, то ни Леночки, ни детей, ни гувернанток уже не было на пристани.

Тася с опущенной головой и сильно бьющимся сердцем пошла к дому. Она видела, как выбежала на террасу мама, как она спрыгнула с крыльца и подбежала к Марье Васильевне. Она взяла из ее рук девочку и понесла ее в дом. В один миг появились простыни. Мама свернула одну из них наподобие валика, положила на него животом вниз Леночку и при помощи гувернанток стала качать ее.

– Это чтобы воду изнутри выгнать у нее, голубушки, – пояснила появившаяся на шум няня.

Старушка вся дрожала от страха за свою питомицу, и крупные слезы текли по ее морщинистым щекам.

Тася видела из своего угла, как сосредоточены были лица у взрослых, как испуганы у детей, сбившихся в кучку, точно стадо испуганных барашков.

Вдруг послышался слабый звук, и тотчас же целая струя воды хлынула из носа и горла Леночки. Мертвенно-бледные щечки ее зажглись чуть заметным румянцем, и Леночка открыла глаза.

– Жива! Слава Тебе, Господи! – вскрикнула радостно Нина Владимировна. – Теперь доктора, доктора скорее!

– Дитя вне опасности! – подтвердила мисс Мабель и помогла Марье Васильевне и хозяйке дома перенести Леночку в спальню.

Тася пошла за ними и незаметно приютилась в ногах сестры.

Когда мисс Мабель вышла снова к детям, она велела им собираться как можно скорее домой, потому что Леночке был необходим полный покой. Дети Извольцевы бесшумно оделись и сели в экипаж, Раевы последовали их примеру. Уехал и Павлик, посланный вместе с конюхом Андроном верхами за ближайшим врачом.

Леночка по-прежнему неподвижно лежала на маминой постели, похожая на какой-то хрупкий нежный цветок.

Марья Васильевна вышла на кухню приготовлять горячее питье для больной, и мама теперь осталась одна у постели девочки.

Тася только и ждала, казалось, этой минуты. Она быстро подошла к матери и, с трудом сдерживая слезы, сказала:

– Мамочка, прости… Прости, мамочка! Я не хотела. Ей-богу, не хотела… Я думала напугать Тарочку. Я пошутила только, и вдруг Лена – бух! Ах, Господи! Никогда не буду! Если б я знала. Я дурная, гадкая… Я Виктору нос разбила… Я Алешу побить хотела… Я землянику съела… Все я, я, я!.. Только Леночку я не хотела! Право! Я русалкой нарядилась не для нее… А вышло, что она из-за меня чуть не утонула…

Тася захлебывалась слезами. Сначала она говорила тихо, потом все громче и громче.

Леночка испуганно заметалась в постели.

– Русалка! Русалка! – в ужасе повторяла она.

Мама бросилась к ней, обвила руками ее белокурую головку и стала нашептывать ей на ушко:

– Успокойся, мое золото, успокойся, моя радость. С тобой твоя мама! Ленушечка моя!

И как только девочка стихла, Нина Владимировна сухо взглянула на Тасю и произнесла таким строгим, холодным тоном, каким еще никогда не говорила с ней:

– Уйди. Я не хочу тебя видеть до тех пор, пока ты не исправишься. Твоя злая выходка чуть не стоила жизни сестре. Ступай. Я не хочу тебя видеть, недобрая, нехорошая девочка! Марья Васильевна была права – тебя надо отдать в строгие руки, пока ты окончательно не испортилась дома.

Тася взглянула на маму, как бы спрашивая, не шутит ли она? Но нет. Такой она никогда ее не видела.

Что же это? Или она разлюбила Тасю?

Девочка, однако, не смела ослушаться и тихо поплелась из маминой спальни.

* * *

Доктор только что уехал. Из своего любимого уголка – небольшой беседки из дикого винограда, находившейся в дальнем конце цветника, – Тася видела, как ему подали тройку и мама проводила его до крыльца.

Вот уже три недели Лена серьезно больна. После ее злополучного падения в пруд у нее сделалась нервная горячка, и она была на волоске от смерти. Тася все это время проводила одна. Все были заняты больною. Только по утрам Марья Васильевна давала уроки девочке и, окончив их, спешила в спальню – помогать Нине Владимировне ухаживать за больной.

Сегодня третий день, как Лене стало лучше. Она уже разумно отвечает на вопросы и вчера выпила целую чашку бульона. Няня сказала об этом Тасе и не удержалась, чтобы не прибавить:

– Вот что ты наделала, сударыня, и не стыдно тебе!

Тася высунула язык няньке в знак того, что ей не стыдно, и, подпрыгивая, побежала в сад.

Теперь, когда опасность миновала и врач сказал, что Леночка через неделю-другую поправится, Тася сразу успокоилась и даже как бы почувствовала себя обиженной.

«Лена выздоровеет, – говорила мысленно девочка, – все прошло – и страхи, и волнения. Почему же все недовольны мною, не разговаривают со мною и почти не смотрят на меня? Ну, пусть эта гадкая Маришка, – так называла Тася Марью Васильевну, – пусть эта выжившая из ума нянька и задира Павлик. Ну а мама? Неужели же мама все еще сердится на Тасю? Или разлюбила Тасю? За что? Или Тасю никто никогда не любил, – продолжала размышлять девочка, – и если бы утонула Тася, никто бы не ухаживал за ней, никто бы не сидел у ее постельки? И Тася умерла бы одна в своей комнате, позабытая всеми… Бедная Тася! Бедная Тася!»

Тася упала на мягкий дерн, устилавший пол беседки, и залилась горькими слезами. Она считала себя несчастной жертвой, обиженной всеми, совершенно забыв о том, как постоянно мучила и обижала других.

Наплакавшись вволю, она подняла голову и вдруг увидела высокого, худощавого господина в модном пальто и шляпе, опиравшегося на трость с дорогим набалдашником.

– Здравствуйте, милая барышня! – произнес незнакомец с любезной улыбкой.

– Зачем вы здесь, и что вам надо? – грубо спросила девочка.

– О, мне надо весьма немного! – так же любезно и ничуть не обижаясь, произнес высокий господин. – Я пришел познакомиться с одной маленькой барышней, Тасей Стогунцевой. Надеюсь, я не ошибся: Тася – это вы?

– Надеюсь, вы не ошиблись: Тася – это я! – передразнила его девочка.

Ее уже начинало забавлять новое знакомство. Тася быстро окинула бойким взглядом фигуру незнакомца и спросила, едва удерживаясь от смеха:

– Отчего вы такой худой? Можно подумать, что вы привыкли обедать только по воскресеньям.

Высокий господин рассмеялся. Он хохотал так громко и притом так сгибал свое сухое, длинное, как жердь, тело, что Тася начинала опасаться, как бы он не переломился пополам.

Наконец незнакомец отсмеялся и снова заговорил:

– Итак, вас зовут Тасей, а меня – Орликом. Господин Орлик – содержатель пансиона для благородных девиц. Моя кузина Marie писала мне по приказанию вашей мамаши, чтобы я приехал за вами и увез в мой пансион.

– Как? Что такое? – Тася была изумлена. – Меня в пансион? Меня? Но вы ошиблись! Уверяю вас, вы не туда попали, – произнесла Тася дрожащим голосом, – уверяю вас!

– О, нет, милая барышня! Я не ошибся! Я уже успел побывать в доме, повидать вашу мамашу и кузину Marie, и они указали мне, где я могу найти вас, чтобы познакомиться с вами.

– Так вот оно что! – Тася вдруг залилась слезами.

В отчаянии она кинулась наземь и, заколотив ногами и руками, стала отчаянно кричать на весь сад:

– Не хочу в пансион! Не хочу! Не хочу! Не хочу! Гадкий пансион! Гадкий! Гадкий! Гадкий! Я умру там, непременно умру от тоски и горя. Мамаша, милая мамаша, не отдавайте в пансион Тасю! Гадкий, мерзкий пансион! Я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Господин Орлик с терпением слушал все эти стоны и крики и спокойно смотрел на бившуюся в припадке капризного отчаяния маленькую девочку. Видя, что никто не спешит из дома на ее вопли, Тася стала успокаиваться мало-помалу и вскоре окончательно притихла. Изредка всхлипывая и вздыхая, она уставилась на господина Орлика злыми, враждебными глазами.

– Ну вот и отлично. Покричали – и довольно. Пользы от криков мало! – спокойно произнес директор пансиона. – А теперь, как подобает умной барышне, собирайтесь-ка в путь-дорогу, так как нам сегодня же надо выехать.

– Я не поеду! – упрямо заявила Тася.

– Ну, этого быть не может, – так же спокойно возразил директор, – не было еще случая, чтобы господин Орлик исполнял то, что желают маленькие барышни – всегда маленькие барышни делают то, чего пожелает господин Орлик.

И глаза его при этом смотрели с такой решительностью на Тасю, что она не могла сомневаться в истине его слов.

– Да неужели же мама хочет, чтобы я уехала? – с тоскою воскликнула девочка.

– Ваша мамаша желает одного: чтобы вы исправились и стали милой, послушной барышней, а дома ваше исправление немыслимо. Вы не желаете никому повиноваться, как мне писала моя кузина Marie.

– Ваша Marie – лгунья! Я ее ненавижу, – сказала запальчиво Тася, – а если так, если они хотят от меня избавиться, то я не хочу оставаться с ними больше. Увезите меня, господин Орлик, увезите!

И она решительно зашагала к дому. На террасе ее встретила мама.

– Ты уже знаешь про свой отъезд, – сказала она, строго глядя на Тасю. – После обеда вы едете. Няня собирает твои вещи. Если желаешь проститься с Леночкой, можешь пойти к ней. Она теперь не спит.

– Я не хочу ни с кем прощаться, – ответила Тася.

– Тем хуже для тебя, – сказала мама и попросила нянюшку поторопиться с обедом.

Обед прошел скучно. Один только господин Орлик оживлял его своими рассказами о пансионе, удивляя всех присутствующих необычайно большим аппетитом.

Тася не прикасалась ни к чему. Она сидела надутая и недовольная всеми.

«Не хотят меня – и не надо. И уеду, и уеду, и уеду!» – мысленно твердила девочка.

К концу обеда к крыльцу подали лошадей. Господин Орлик поблагодарил хозяйку и сказал, что пора ехать.

Няня принесла шляпу и пальто Тасе.

– Христос с тобой, деточка! Поживешь среди чужих-то, так и свое дороже покажется, – сказала она, крестя свою питомицу дрожащей старческой рукою. – Мамашу, смотри, радуй ученьем да поведеньем хорошим, да и меня, старуху, заодно!

Тася равнодушно подставила щеку няне и, кивнув мимоходом Марии Васильевне и Павлику, подошла к матери.

– Прощай, – произнесла мама, и Тасе показалось на миг, что она слышит прежние мягкие и ласковые нотки в голосе матери, – прощай, моя девочка, – сказала Нина Владимировна, – старайся вести себя хорошо и прилежно учиться. Надеюсь, последний твой поступок послужит тебе хорошим уроком, и ты научишься, вдали от нас, быть послушным и милым ребенком, научишься ценить нас всех. Помни, я буду знать твой каждый шаг и лишь только увижу, что ты стала чуточку лучше, возьму тебя снова домой. Не думай, что я разлюбила тебя, Тася, нет! Я знаю, что тебя может исправить только строгое воспитание, и с болью в сердце поступаю так…

Голос мамы дрогнул. Она сняла с груди маленький эмалевый крестик и, перекрестив им Тасю, надела его на шею девочки. Потом крепко обняла ее и поцеловала.

Но Тасю не смягчила ласка матери. Она по-прежнему считала себя правой и незаслуженно обиженной всеми. На прощальные слова m-lle Marie она умышленно не обратила внимания и поспешила сбежать с крыльца и усесться в коляску.

– Тася! Милая Тася! – послышался позади нее слабый голосок.

Девочка живо обернулась и увидела больную Леночку на руках няни, поддерживаемую Павликом. Лицо больной было бледно, худенькие ручки висели, как плети.

– Ничего не поделаешь, матушка-барыня, – оправдывалась няня на замечание Нины Владимировны. – «Хочу, – говорит, – видеть Тасю! Неси меня к ней!»

Что-то дрогнуло в озлобленном сердечке маленькой проказницы. Она быстро выскочила из экипажа и подбежала к сестре.

– Леночка! Прости, милая!

– Тася, голубушка, милая! Я не сержусь на тебя! Право, не сержусь, родная, – она протягивала к сестре свои руки, и большие кроткие глаза ее сияли любовью.

Тася теперь не чувствовала ни озлобления, ни гнева. Вид измученной Леночки, которую она не видела после печального происшествия, лучше всяких слов показал ей, как она виновата. Но Тася была слишком избалована и горда, чтобы обнаружить перед другими свое раскаяние. Она молча поцеловала руку матери, обняла наскоро брата и села в коляску.

Господин Орлик сел подле девочки. Лошади тронули, и Тася Стогунцева выехала со двора родного дома.

* * *

На больших столовых часах пробило полвторого, завтрак кончился, и девочки, воспитанницы пансиона господина Орлика, поднялись как по команде из-за стола.