Текст книги "Сибирочка"

Глава IV. О том, что было пять лет тому назад

Никс скрылся за порогом, а Анна Степановна погрузилась в тревожные думы.

Это случилось ровно пять лет тому назад.

Был такой же мартовский вечер. Она возвращалась с кладбища домой. На кладбище она только что похоронила мужа, который был портным и кормил всю семью. Теперь она осталась вдовой с двумя детьми и без куска хлеба… Сыну Николаю было десять лет, а дочери Саше четыре года.

Весь путь от кладбища до дома Анна Степановна думала горькую думу: что она будет делать теперь? Чем кормить детей? Если бы ее отец был рядом с ней, ей было бы значительно легче. Он бы научил ее своим советом. Но отец жил в далекой Сибири и воспитывал маленькую девочку, которую нашел в лесной чаще. Об этой девочке он писал ей в своих письмах и просил дочь в случае его смерти принять ее к себе.

Пока был жив муж Анны Степановны, семье Вихровых жилось недурно, а теперь иногда приходилось и голодать. Правда, отец научил Анну Степановну переносить нужду, но о нужде ей меньше всего хотелось думать. Все ее мысли были о детях, которых она безумно любила. Что будет с ними теперь, после смерти отца?

«Надо идти на место – служить горничной или няней, – решила она, – а детей придется отдать в приют».

Мест, где требовались няни или горничные, Вихрова не знала, но вспомнила, что в газетах часто публикуются объявления о найме прислуги, и купила газету. И вот, раскрыв первый лист объявлений, она прочла:

«Убитый горем отец убедительно просит добрых людей сообщить ему о маленькой дочери, четыре года тому назад оставленной на сибирской лесной дороге привязанной к дереву ради спасения ее от волков и исчезнувшей неизвестно куда на следующее утро».

Тут же описывались приметы девочки, ее одежда и золотой крестик на груди с надписью «Спаси, Господи, рабу твою Александру». Значился и адрес богатого и знатного барина, жившего здесь же, в столице.

Анна Степановна пришла в большое волнение, прочитав эту заметку. Она сейчас же решила, что приемная внучка ее отца и есть та знатная малютка, которую теперь, четыре года спустя, разыскивал ее отец. Первой мыслью ее было пойти по напечатанному в газете адресу и сообщить отцу девочки, что его дитя находится в Сибири, у старого Степана Кашинова, птицелова, промышляющего в сибирских лесах. Но вдруг новая мысль осенила Вихрову. Она была смела и преступна. «Что, если выдать за его малютку, за дочь богача, мою дочурку Сашу? – подумала несчастная женщина. – Саша такая же белокурая, как найденыш, и нежная, как настоящая барышня, и зовут ее так же, и лет ей примерно столько же. Все равно отец никогда не приедет сюда с девочкой, а если и приедет, то никому и в голову не придет искать у него ребенка. А Сашу можно осчастливить навек. Только надо вбить в голову четырехлетней крошке, что она не родная дочь мне и что привезли ее из Сибири, где она росла у деда с младенческих лет. Надо научить ее говорить так ради ее же пользы. Богатый и знатный барин наградит и ее, Анну Степановну, да и Сашута будет воспитываться как барышня, будет ходить в шелку и бархате, жить в роскоши и довольстве. И никто не узнает, что Сашута – вовсе не та девочка, которую оставили в Сибири…»

Задумано – сделано.

Поделившись этой мыслью со своим десятилетним сынишкой и строго-настрого приказав ему молчать обо всем, Вихрова умыла и приодела свою Сашутку и, научив ее, как вести себя, повела малютку по указанному в газете адресу. Ее тотчас же провели к молодому еще, но уже с заметной сединой в волосах господину, и едва она успела рассказать ему, как ее отец нашел в Сибири, в лесу привязанного к дереву ребенка и что этот ребенок и есть Сашута, как господин, не помня себя, с рыданием заключил в объятия девочку.

Он целовал ее и твердил одно:

– Она! Она! Такая же белокурая… Девочка, родная моя! Наконец-то я нашел тебя! – и он плакал и смеялся от радости.

– Доподлинно она, сударь, – самым искренним образом уверяла его Вихрова. – Мне ее мой отец три года назад привез из Сибири… И крестик у нее был с надписью: «Спаси, Господи, рабу твою Александру». Да крестик-то мы продали в тяжелую минуту, когда нужда была… Девочка три года жила у нас и не знала вовсе, что не родная она дочь мне и мужу… Берегли и лелеяли мы ее, не хуже родного сына… Хотели в газете напечатать об этом, да не знали, как это сделать, да, признаться, и сами привязались к девочке – жаль было расставаться.

– О! – произнес господин. – Вы и не нашли бы тогда меня. Я только недавно вернулся из-за границы, где лечился четыре года после смерти жены и потери дочери, которую вы теперь возвратили мне! Я был очень болен, но особенно мучился при мысли, что сам стал виновником гибели дочери… Я взял ее с собой, хотя она была еще очень мала, и повез ее в Сибирь. По дороге на нас напали волки. Я был убежден, что погибну, и хотел спасти ребенка от смерти. О, дитя мое, дорогое дитя!..

И он снова со слезами обнял Сашуту Вихрову, глядевшую на него с недоумением. А он в самом деле принял ее за свою пропавшую дочку, а потому целовал и ласкал Сашу и благодарил Анну Степановну.

Он щедро наградил Вихрову, прося во всякое время навещать девочку, которую он оставил у себя.

С тех пор он осыпал ласками и подарками свою мнимую дочурку, приставил к ней нянюшек, бонн, гувернантку, одел ее как куколку. Словом, для бедной маленькой Саши наступило райское житье.

Осчастливленная таким оборотом дела, Анна Степановна вернулась домой. Все улыбалось ей теперь. Ее маленькая дочурка Саша будет расти богатой барышней, а она сама, ее мать, с сыном Николаем не увидит более нужды.

Но некоторая доля страха не оставляла ни на минуту душу Вихровой. А что, если о ее поступке станет известно? Что, если как-нибудь это дойдет до отца?

Это было страшное преступление – выдать одного ребенка за другого!

Она написала отцу, что ее дочь Саша умерла, надеясь скрыть подмену девочки. Кроме того, надо было сделать так, чтобы никто не заметил, что у нее появились большие деньги, подаренные ей князем за возвращение «дочери». Анна Степановна решила, что сын должен пока поработать, и договорилась об этом с директором театра «Развлечение», который охотно принял сильного и ловкого мальчика в свою труппу. Директор передал его в обучение своему компаньону, содержателю дрессированных львов, англичанину мистеру Биллю. И мистер Билль сделал из него укротителя львов, переименовав его из Николаши Вихрова в «мосье Никса». Способному и сильному юноше платили жалованье как взрослому. На это жалованье они жили с матерью, а все то, что получали от «благодетеля» (как мать и сын называли между собой «отца» Саши), Вихрова прятала в большой сундук до лучших времен.

– Как умрет благодетель, Сашу возьмем к себе и заживем спокойно, – говорила она не раз сыну и тяжело вздыхала при этом.

Анна Степановна копила деньги, отказывая себе во всем и ютясь в скромной комнатке у хозяина-сапожника на краю города. Страх, что ее проступок откроется, расстраивал ее нервы и способствовал развитию болезни. Она не спала ночами – совесть мешала ей жить спокойно. И Анна Степановна стала кашлять и почувствовала в груди сильные боли. Ей необходимо было переменить квартиру на более просторную и удобную, но она не решалась. Она боялась, что откроется, откуда у нее появились деньги, ее тайна выйдет наружу, и тогда «благодетель» прогонит Сашу, а их посадят в тюрьму. Эти мысли особенно назойливо мучили ее теперь, когда она увидела Сибирочку, ту самую Сибирочку, место которой заняла ее дочь.

* * *

– А вот и мы! Вернулись к тебе, матушка. Накорми нас хорошенько и приюти до завтра, а завтра утром я сведу наших гостей, куда мы уговорились. Там они найдут себе теплый кров и верный кусок хлеба.

И, говоря это, Никс небрежно сбросил свой плащ и пальто и оказался снова в странном розовом костюме.

Его мать с трудом преодолела себя и принялась готовить ужин.

Вслед за Никсом в комнату вошли Андрюша и Сибирочка и остановились нерешительно у порога, не зная, что им делать дальше и зачем их вернули сюда.

Глава V. Мистер Билль и господин директор. – Дело сделано. – Новый враг

Так гласила пестрая афиша, прикрепленная в виде флага к огромному шесту, вбитому в землю у подъезда театра.

Андрюша прочитал ее от начала до конца.

– Ну, нечего глазеть-то без толку! За это, брат, денег не платят! – резко бросил ему Никс, кутаясь в плащ и бросая по сторонам сердитые взгляды.

Никс был не в духе. В эту ночь он не выспался: клеенчатый диван пришлось уступить девочке, а самому спать с Андрюшей в каморке за кухней, что вовсе не понравилось избалованному мальчику. К тому же он боялся, что хозяин-сапожник заинтересуется неожиданными гостями и начнет расспрашивать, откуда они взялись.

«Уж скорее бы наступила осень! Тогда мистер Билль уедет из Петербурга со своими львами и увезет девчонку!» – думал Никс, вводя своих спутников в большую комнату, над дверями которой красовалась надпись: «Приемная директора».

– Вот, Эрнест Эрнестович, не нужен ли вам мальчик в услужение? – обратился он с поклоном к толстенькому маленькому человечку с совершенно лысой головой, который о чем-то оживленно беседовал с худым высоким рыжим господином в высокой блестящей, точно отполированной шляпе и с сигарой в зубах.

Оба – и толстенький человечек, и высокий рыжий господин – обернулись к нему.

– Ага, это ты, Никс! Ты опоздал на утреннюю репетицию! Мистер Билль очень сердился. Не правда ли, вы сердились, мистер Билль? – обратился директор к высокому господину.

Рыжий господин спокойно вынул изо рта сигару и, взглянув на Никса оловянными глазами, проговорил по-русски, не совсем правильно выговаривая слова:

– Я будет делать вычет из твоего жалованья. Я будет штрафовать тебя, чтобы не зевал по улицам, когда надо учиться на репетиций, а теперь…

Тут оловянные глаза мистера Билля остановились на Сибирочке и стали еще оловяннее от удивления.

– Откуда этот красивый девочек? – спросил он Никса.

– Я привел ее в надежде, что вы оставите ее у себя, а этого мальчугана я надеялся рекомендовать Эрнесту Эрнестовичу, – принимая покорно-кроткий вид, произнес Никс.

– Хорошо. Я оставляйт у себя этот красивый девочек. Она будет давайт представление в клетке Цезаря и Юноны! – процедил сквозь свои желтые зубы мистер Билль и погладил по голове оробевшую Сибирочку.

– А ты что умеешь делать, мальчуган? – ободряюще похлопывая по плечу Андрюшу, спросил, добродушно улыбаясь, директор театра. – Умеешь ли ты ходить по канату?!

– Нет, – коротко отвечал мальчик.

– Можешь ли быть акробатом?

– Тоже нет.

– А петь и плясать?

– Нет.

– Так что же ты умеешь?

– Пока ничего, но буду уметь делать все, чему вы меня выучите! – смело отвечал мальчик, глядя прямо в глаза толстяку.

– Чудесный ответ! Вот уж не ожидал! – и Эрнест Эрнестович расхохотался. – Ты мне нравишься, мальчик, и мы будем друзьями, если ты не окажешься негодяем или бездельником.

– Разумеется нет! – отвечал Андрюша, вспыхнув до корней волос.

– Почему же? – спросил толстяк, высоко поднимая брови.

– Да потому, что я, прежде всего, честный человек! – совершенно серьезно отвечал Андрюша.

– Еще один чудесный ответ, – сказал, улыбаясь, толстый директор. – Так вот, мистер Билль берет твою сестру, а я беру тебя…

– Эта девочка не моя се… – начал было Андрюша, но стоявший рядом с ним Никс изо всей силы ущипнул его за руку.

– Говори всем, что это твоя сестра, – прошептал он чуть внятно, нагнувшись как бы нечаянно к самому уху Андрюши.

– Это будет ложь, а я никогда не лгу, – спокойно, таким же шепотом отвечал Андрюша.

– Но я дам тебе денег за это.

– Ни за деньги, ни даром вы не заставите меня солгать!

– Берегись, в таком случае ты будешь моим врагом!

– Я никого и ничего не боюсь.

– О чем вы шепчетесь? – неожиданно спросил Эрнест Эрнестович.

Никс, вспыхнув до ушей, шепнул:

– Не выдавай меня! – и тут же стал оправдываться перед мистером Биллем, что опоздал на репетицию.

Эрнест Эрнестович несколько минут молча разглядывал Андрюшу.

– Ты умный мальчик, и, наверное, учение дастся тебе легко. Думаю, сначала ты будешь клоуном и станешь смешить публику в антрактах.

– Я не умею смешить публику, – спокойно отвечал мальчик.

– О, это нетрудно. Ты станешь выходить с нашим старым клоуном Дюруа, и он научит тебя, что надо делать и что говорить. О жалованье мы сговоримся после. Согласен?

– Вполне. Я прошу об одном: не разлучать меня с Сибирочкой.

– С кем? – переспросил Эрнест Эрнестович.

– С белокурой девочкой. Ее зовут Сибирочкой.

– С его сестрой! – почти выкрикнул в голос Никс.

– Это твоя сестра? Какое у нее хорошее имя…

– Да, это его сестра! – ответил снова очень громко Никс за Андрюшу.

– Он говорит неправду, – спокойно и твердо произнес Андрюша. – Сибирочка чужая мне.

– Ты лжешь, – засмеялся Никс, – что за причина скрывать, что она тебе сестра?!

– Я говорю чистую правду!

– Не спорьте, дети! – снова вмешался Эрнест Эрнестович. – Сестра ли тебе эта девочка или нет – ничто не изменит дела… Ты остаешься служить у меня и поступишь под начало Дюруа, а девочку берет мистер Билль в свою труппу. Жить вы будете у меня на квартире. Теперь же довольно болтовни. Пора начинать второе отделение репетиции. Эй, кто там есть? – крикнул, высовываясь за дверь, директор. – Давайте второй звонок. А ты, Никс, проводишь детей на сцену.

– Хорошо, Эрнест Эрнестович, – ответил, кланяясь, Никс и резко обратился к Андрюше:

– Ну, чего стоишь, разиня рот! Ступайте за мной, – и добавил так тихо, что только один Андрюша мог расслышать его: – Деревенщина! Не захотел моей дружбы, выставил меня лгуном перед начальством, я тебе врагом буду… Узнаешь, каково это, дружочек мой!

И, сердито блеснув загоревшимися глазами, Никс пошел вперед.

Глава VI. Новые люди. – Цезарь и Юнона

Коридор, в котором горели небольшие электрические лампочки, показался Андрюше и Сибирочке очень длинным, пока они шли по нему вслед за ворчавшим что-то себе под нос Никсом. В конце коридора была небольшая дверь, откуда лились потоки света и слышались громкие голоса, хлопки и смех.

– Ступайте вперед. Там сцена. Мистер Билль и Эрнест Эрнестович сейчас придут. Мне надо по делу. Да раздевайтесь же наконец! Не в этих же отрепьях вы полезете туда! – уже совсем грубо прикрикнул на детей Никс.

Потом он скрылся куда-то, точно провалился сквозь землю.

Андрюша и Сибирочка остались одни. Они дошли до конца коридора, который теперь значительно расширился, и очутились перед дверью.

Шум, хлопанье в ладоши и крики – все это оглушило их. На сцене, залитой электрическим светом, прыгали и кувыркались какие-то люди. Они становились то на плечи друг другу, то на голову один другому, образуя высокую живую пирамиду. Ниже всех стоял на полу толстый и сильный человек; на его плечах, растопырив ноги, стоял другой; у него на голове – третий, у которого на вытянутых руках, едва касаясь руками его ладоней, ногами кверху, повис четвертый, а на пятках четвертого плясал какой-то странный танец, весь состоящий из плавных телодвижений, хорошенький и подвижный, как обезьянка, мальчик лет двенадцати, веселый и беспечный.

– Это знаменитый русский акробат Иванов со своей труппой. А вы, верно, новые артисты? – услышал Андрюша чей-то нежный голос.

Говорила тоненькая, высокая девочка, немногим старше Сибирочки, красивая и нежная блондинка, хрупкая, как цветок.

– Я Герта, дочь директора Шольца, – сказала она, улыбаясь задушевной улыбкой, пожимая руку Андрюше и целуя его спутницу в бледную щечку. – Ах, что за прелестное дитя! – воскликнула она с восхищением, только сейчас разглядев локоны Сибирочки и ее искрящиеся, как звездочки, синие глаза. – Чудо, что за девочка! Я должна показать тебя моей Элле, голубка! Ты еще не видала Эллы?.. Смотри, не бойся ее… У Эллы черное тело, но душа розовая, как утренняя заря. Элла, Элла моя, где ты?

– Элла здесь, госпожа! – послышался глухой голос, прозвучавший словно из трубы, и Сибирочка невольно попятилась.

Им явилось странное существо: черное, как сажа, со сверкающими белками глаз посреди общей черноты лица, с курчавыми короткими волосами, с расплющенным носом и толстой, синевато-бурой выпяченной нижней губой. На небольшое, но удивительно сильное, с крепкими мускулами тело негритянки была надета полосатая, желтая с черным, юбка и белая матроска с красным воротником. Огромные золотые кольца были продернуты в ее уши, а на голой шее, такой же сильной, как и все тело, висело в несколько рядов коралловое ожерелье.

– Вот мой друг Элла. Она называет меня своей госпожой, но мы с ней подруги. Она плохо говорит по-русски, или, вернее, совсем не говорит, кроме двух фраз: «Элла здесь, госпожа» и «Элла тебя любит». Но сердце у нее золотое, и она будет вам другом. Ее выписали прошлой осенью сюда из Африки. Она негритянка. Пожмите ей руку и не бойтесь ее черноты.

И маленькая Герта так ласково взглянула на Андрюшу и его маленькую подругу, что те не имели духу отказать ей и протянули руки негритянке. Элла нежно, как хрупкую вещицу, пожала крошечные пальчики Сибирочки и так тряхнула руку Андрюши, что у мальчика искры посыпались из глаз.

– Элла показывается публике как силачка, – объяснила Герта новым знакомым.

– О, она, должно быть, страшно сильна, – согласился Андрюша. – Я думал, что она собирается оторвать мне руку или вывихнуть плечо! – прибавил он со смехом.

– Это она по дружбе… А вот когда Элла рассердится, то действительно ее сила может многим повредить. Смотрите, смотрите, она уже начинает сердиться, – проговорила Герта, живо оборачиваясь назад.

Братья-акробаты окончили упражнения и, спрыгнув, как мячики, на пол, окружили Эллу.

Двое старших, которым было уже, по-видимому, лет около двадцати, сильные и рослые парни, подошли к негритянке.

– Слушай, ты, черная кукла, продай мне твои кораллы, я подарю их моей сестре! – произнес старший и бесцеремонно схватил красное ожерелье, украшавшее черную шею Эллы.

– А мне продай свои серьги! Я вдену их себе в нос, – вслед за братом и второй Иванов дотронулся до черного уха негритянки.

Та что-то промычала в ответ и сердито тряхнула головой. Но сорванцы не унимались и, как ни отмахивалась от них негритянка, приставали к ней, уговаривая ее отдать им свои драгоценности.

– Ну, зачем они тебе? Ведь ничто не может украсить такую чумазую физиономию! – расхохотался старший акробат и потянул к себе коралловую нитку.

Тут произошло нечто неожиданное. Коралловая нитка порвалась, а вместе с ней лопнуло и терпение Эллы. Никто не мог предвидеть того, что произошло: Элла схватила за шею одной рукой одного акробата, другой – другого и, сблизив их головы, постучала ими одна о другую так, что оба взвыли от боли. Потом с глухим ворчанием, напоминающим рычание дикого зверя в девственных лесах Африки, Элла швырнула на пол сначала одного акробата, затем, как полено, положила на него другого и как ни в чем не бывало уселась на эту живую скамью. Братья извивались как змеи, шипели, кричали и визжали, громко протестуя и бранясь, но она не обращала на них никакого внимания и продолжала сидеть, торжествующе поглядывая по сторонам и поблескивая черными глазами. И только звонок, пронзительно зазвеневший в коридоре, и появление директора, мистера Билля и Никса нарушили ее безмятежность.

Мистер Билль и Никс были в гладких шелковых вязаных розовых фуфайках и в коротких зеленых шелковых панталонах, осыпанных блестками. В руках у англичанина был длинный хлыст, в руках Никса – кусок сырой говядины.

– Что это у него? Зачем ему мясо? – спросила Сибирочка у Герты, но та не успела ей ответить, потому что в это время раздался оглушительный рев, от которого дрогнули стены театра, и невольная бледность разлилась по лицам. Неприметная дверь сбоку от сцены распахнулась, и слуги вшестером вкатили большую клетку на колесах с двумя африканскими львами.

– Это Цезарь и Юнона, – пояснила Герта Сибирочке, – не правда ли, они прекрасны?

Но Сибирочка не находила в них никакой красоты, они пугали ее открытыми пастями и оглушительным ревом.

Каков же был ужас девочки, когда, лишь клетка со львами появилась на подмостках сцены, Никс чуть ли не бегом бросился к ней! За ним степенно направился мистер Билль, поигрывая длинным кнутом.

Приподняв железную дверь клетки, Никс очутился внутри. За ним в клетку вошел мистер Билль. И, точно по волшебству, с их появлением страшный рев зверей стих.

Никс бросил им по куску мяса, и звери принялись за еду.

Глава VII. Сибирочка и Андрюша вступают на новый путь. – Страшное начало

– Мисс Герта, позвольте вас просить приготовляйт маленькую артистку мисс Сибирушка, – тоном, не допускающим возражений, проговорил мистер Билль, любезно приоткрывая желтые зубы.

Андрюша и Сибирочка услышали это через две недели после того, как поселились в «Большом доме». «Большой дом», стоявший чуть ли не на самой окраине Петербурга, был расположен довольно далеко от здания, которое занимал театр. В нем жили только участники труппы: сам директор с дочерью Гертой и со своей престарелой теткой, эквилибрист Иванов с сыновьями Денисом, Глебом, Петром и Вадимом, клоун Дюруа с внуком Робертом, негритянка Элла со старухой матерью, мистер Билль и, наконец, к ним присоединились и Сибирочка с Андрюшей.

Клоун Пьеро Дюруа, нервный, желчный старичок за кулисами и дома, но неизменный весельчак перед публикой, взялся обучить своему искусству Андрюшу. Пока мальчик не выступал на сцене, в его обязанности входило ухаживать за шестилетним Робертом, большим задирой и проказником.

Герта Шольц, любимая и единственная дочь директора, выступала перед публикой с немецкими песенками, кроме того, по просьбе отца она должна была присматривать за малолетними детьми, поступавшими в труппу, учить их новому делу, внушать им бесстрашие и энергию, а также стремление трудиться.

Герта была тихая, кроткая двенадцатилетняя девочка, умевшая быть умной и серьезной, как если бы она уже была взрослой. Она всюду и всегда появлялась вовремя. Капризничал ли маленький Роберт Дюруа, сердился ли его дед Пьеро, ссорились ли братья Ивановы, ожесточалась ли на поддразнивания своих гонителей Элла, насмешничал ли и задирал ли товарищей Никс, – Герта являлась всеобщей примирительницей и ангелом-утешителем в тяжелые минуты жизни, настоящей доброй феей труппы. Одновременно она была и хозяйкой в «Большом доме» с тех пор, как умерла ее мать.

По утрам она поднималась раньше всех и разливала с помощью тетки в большой столовой чай, кофе и какао для всех участников труппы. Потом заказывала обед повару и собирала на репетицию младших артистов, осторожно напоминая старшим, что отец уже ждет их в театре.

Из театра присылали кареты, после завтрака все ехали на репетицию. Помимо клоунов, эквилибристов, певиц и укротителей львов, у господина Шольца была еще оперная труппа артистов, которая, однако, не пользовалась квартирой и столом у директора театра, а жила в нанимаемых артистами на стороне комнатах и квартирах. С этой оперной труппой иногда играла и пела Герта. Для этого девочке приходилось разучивать небольшие партии и роли, доступные ее возрасту, и это отнимало у нее немало времени. К пяти часам вечера обитатели «Большого дома» возвращались домой обедать, а в восемь уже снова отправлялись в театр, где выступали перед публикой после спектакля оперной труппы.

После представления Герта всех поила чаем и потчевала холодными закусками, а спать ложилась после полуночи. Все любили кроткую, ласковую, заботливую девочку, а негритянка Элла просто обожала ее. Для черной дикарки, приехавшей из далекой страны, чтобы заработать себе на кусок хлеба, белокурая кроткая Герта казалась неземным существом. Элла всегда была готова вступиться за «госпожу Герту». Кого любила Герта, того любила и Элла. Герта сразу же привязалась к Сибирочке, и Элла стала смотреть на нее такими же преданными глазами, какими смотрела на Герту.

Андрюша и Сибирочка постепенно начинали входить во вкус новой жизни.

Герта взяла Сибирочку под свое покровительство, даже поселила ее в своей маленькой комнатке, где было всегда так хорошо и уютно.

Андрюша поселился с клоуном Пьеро и его внуком. С Сибирочкой он каждый день виделся и в театре, и дома, и в огромной столовой, где все члены труппы господина Шольца проводили свой досуг.

* * *

– Мисс Герта, позвольте вас просить приготовляйт маленький артистка. Мисс Сибирушка выходит сегодня к Цезарь и Юнона в первый раз.

Голос мистера Билля, повторившего свое приглашение, звучал очень строго, а оловянные глаза проницательным взглядом окинули обеих девочек – Герту и Сибирочку, стоявших за кулисами и любовавшихся силачкой Эллой, которая без труда нанизывала на каждый палец по десятифунтовой гире и легко, как перышками, вертела ими над головой.

Сибирочка заволновалась. Она была неробкого десятка и, пожалуй, не задумываясь побежала бы в темную тайгу ночью, но в первый раз войти в клетку ко львам, к этим страшно рыкающим свирепым великанам, она ужасно боялась: при одной мысли об этом ее охватывала дрожь. Герта всячески старалась ободрить ее.

– Пойдем, я помогу тебе одеться, – ласково обнимая подругу, проговорила она и повела Сибирочку в небольшую уборную, где артистки при помощи горничной одевались к спектаклю.

Сибирочке не понадобилось звать горничную. Герта и освободившаяся от своих упражнений Элла помогли ей одеться. Они натянули на нее розовое шелковое трико, надели коротенькую, всю в блестках зеленую юбочку и, распустив локоны по плечам, растрепали их так, что они вдруг стали чем-то похожи на львиную гриву.

– Помни, входить ко львам надо всегда в этом костюме, чтобы они привыкли к тебе, и волосы ты всегда взбивай таким образом: они примут тебя на первых порах за львенка и не тронут! – предупредила Герта Сибирочку и вместе с Эллой повела ее на сцену.

Там уже посреди подмостков возвышалась клетка, в которой метались взад и вперед из угла в угол звери. Мистер Билль и Никс уже были одеты в свои обычные розовые трико и зеленые с блестками панталоны. Мистер Билль держал в руках огромный бич и заряженный револьвер на всякий случай.

– Ну, пускай, начинайте… С Богом!.. Никки, вы показайт вашему новому подруга, что надо делайт! – скомандовал мистер Билль.

– Ступай за мной, – коротко приказал Никс и, взяв за руку Сибирочку, смело направился с ней к дверям клетки.

В эту минуту девочка искренне пожалела, что не умерла с дедушкой там, далеко, в сибирской тайге.

Что-то щелкнуло позади нее. Это ударил своим бичом мистер Билль по железным прутьям клетки. Потом он спокойно открыл дверцу и очутился среди львов, трепля их гривы и говоря им что-то по-английски. Оба льва, тихо урча себе под нос, стали ластиться к укротителю, тереться головами о его ноги и, поднявшись на задние лапы, старались дотронуться мордами до его лица.

Сибирочка, забыв свой недавний страх, пораженная, глядела во все глаза на эту сцену. Голос Никса разбудил ее от ее задумчивости.

– Ну, что же ты? – крикнул он ей прямо в ухо и довольно грубо толкнул ее вперед.

Сибирочка тихо вскрикнула и подалась было на мгновение назад.

Но было уже поздно. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за ней.

Вместе с Никсом и мистером Биллем она очутилась в клетке Цезаря и Юноны.