Текст книги "Сибирочка"

Глава XV. Снова княжна Аля. – Счастливый день

– Вас зовут, дитя мое! За вами пришли!

И господин Шольц, взяв за руку Сибирочку, с таинственной улыбкой повел ее через столовую, где только что закончился завтрак, в приемную, куда заглядывали иногда редкие знакомые и друзья обитателей «Большого дома». У дверей приемной директор оставил девочку и ушел. Она была очень удивлена, потому что никого не знала в этом городе, кто мог бы прийти к ней. Правда, та странная маленькая аристократка-барышня обещала побывать у нее в театре в вечер представления пьесы «Христианка и львы», но до этого представления оставалось еще два дня, стало быть, княжна Аля только через два дня могла заглянуть, и то за кулисы в театре… Кто же это мог быть?

Выходя из столовой, Сибирочка успела обменяться быстрым взглядом с Андрюшей, лицо которого выказывало живейшее любопытство. Нерешительно вошла Сибирочка в гостиную. При ее появлении со стула поднялась нарядная, в белом пальто барышня и с веселым смехом бросилась к ней навстречу.

– Вот и я! Вот и я! – весело кричала княжна. – А ты не ждала меня? Не ждала? Ведь правда? Здравствуй, маленькая девочка! – залепетала она, целуя Сибирочку и заглядывая ей в глаза. – Я приехала к тебе, потому что не могла дождаться свидания с тобой – остается еще целых два дня!.. Не правда ли, я поступила хорошо? Папа написал письмо твоему начальнику, чтобы он отпустил тебя на целый день к нам. Господин Шольц позволил, и мы проведем отлично денек! Я так рада тебя видеть. Ты ведь тоже любишь меня? Ты рада мне?

Слова у княжны Али сыпались, как искры от костра в ветреную погоду. Сибирочке не было никакой возможности отвечать ей: маленькая щебетунья заполняла всю комнату своим звонким голоском.

– Ах, как я хотела тебя видеть! Как хотела видеть тебя! – трещала княжна, сияя от удовольствия. – Вот мадемуазель Софи скажет! Правда, мадемуазель Софи?

Мадемуазель Софи, которую Сибирочка сначала и не заметила, подтвердила слова княжны. Она ласково поздоровалась с Сибирочкой и прибавила от себя, что князь позволил дочери пригласить ее на целый день в гости.

– И ты поедешь с нами вечером в театр! – неожиданно объявила княжна.

– В театр? В какой театр? – изумилась девочка.

– Ну, хотя бы в ваш театр-цирк! Это будет очень забавно. Ты, маленькая укротительница львов, будешь сидеть со мной в ложе, и все будут завидовать тебе! – не без гордости сказала маленькая аристократка.

– Ах, мне уж и так завидуют!.. – вздохнула Сибирочка. – И Андрюше у нас тоже завидуют…

– А кто такой Андрюша? – заинтересовалась княжна Аля.

– Это мой названый брат. Он очень хороший…

– И ты его любишь больше меня? – с досадой спросила княжна.

Сибирочка, которая не умела лгать, ответила просто:

– Да, я его люблю больше вас, больше всех на свете!

– Но ты должна и меня полюбить больше всех! – топнула ножкой княжна. – Я так хочу.

– Аля! Аля! – пыталась остановить девочку мадемуазель Софи.

– Ну, что такое: «Аля! Аля!» Вечно только и слышишь: «Аля, сиди смирно!», «Аля, не грызи ногти!», «Аля, не болтай ногами!» Как все это скучно! – и она презабавно надула хорошенькие губки.

– Перестаньте, Аля! Ведь ваша подруга с вами! Ведите же ее скорее к нам! – напомнила мадемуазель Софи, стараясь изменить настроение капризной девочки.

– Ах да! – неожиданно рассмеялась княжна. – Пойдем, Сибирочка. Позови лакея! Пусть он наденет тебе пальто! – заторопилась она.

– У нас нет лакеев, а горничной господин Шольц не позволяет нам прислуживать. Легкие труды мы должны исполнять всегда сами, – серьезно объяснила Сибирочка княжне.

– Вот это уже совсем глупо! – снова рассмеялась Аля. – Зачем брать прислугу, если не для того, чтобы она служила нам? Ай!.. – вскрикнулала она внезапно. – Что это за чучело там глядит? Смотри! Смотри! – и она бесцеремонно ткнула пальчиком в сторону приоткрытой двери, где виднелась черная голова Эллы.

– Это наша атлетка! – пояснила Сибирочка и ласково кивнула своей чернокожей подруге.

– Фи, противная какая! Черная, как сажа! – сделала презрительную гримаску княжна. – А что она умеет делать? – заинтересовалась она вдруг.

– Дайте ей монету, и она двумя пальцами согнет ее, – предложила Сибирочка. – Она у нас страшно сильная, наша Элла.

– Да неужели? – глаза княжны Али загорелись жгучим любопытством.

Она сунула руку в карман и вынула бархатный кошелек. В кошельке было немало золота и серебра – князь Гордов баловал маленькую дочку.

– Вот золотой, пусть согнет его! Если согнет, я подарю его ей! – и Аля небрежно швырнула монету негритянке.

Та ловко подхватила золотой на лету, весело сверкая белыми зубами, и крепко зажала его на минуту в своих сильных пальцах. Потом подбросила золотой кверху, и, когда десятирублевик очутился снова на ее черной ладони, он оказался скрученным в трубочку.

Княжна звонко рассмеялась:

– Вот так молодец! Действительно она умеет скручивать монеты. А теперь, чумазка ты этакая, разогни-ка ее снова! – обратилась она к негритянке, и так как та не поняла ее, то Аля жестами пояснила ей, что нужно сделать.

Элла снова широко улыбнулась. Она закивала и снова зажала монету в пальцах. Золотой приобрел свой прежний вид и заблестел на ладони негритянки.

– Очень, очень хорошо! – захлопала в ладоши княжна Аля.

Потом она приняла важный и гордый вид знатной барышни, покровительственно-небрежно кивнула Элле и пошла из комнаты об руку со своей новой подругой. Мадемуазель Софи последовала за ними. Неожиданно на лестнице тяжелая черная рука опустилась на плечо княжны. Она вскрикнула от испуга и живо обернулась.

Перед ней стояла черная Элла. Негритянка протягивала ей золотую монету, тряся своей курчавой головой, и что-то мычала.

– Зачем она отдает? Это ей подарок от меня, – пожала плечами Аля. – Объясни ей.

Сибирочка жестами стала пояснять что-то своей чернокожей подруге, но та лишь по-прежнему трясла головой и мычала, сильно размахивая руками, пытаясь что-то сказать.

– Она не возьмет денег, – смущенно пояснила княжне Але Сибирочка, – она говорит, что она мой друг, стало быть, и ваш тоже!

– Ну, дружбы ее я не особенно-то просила, и какая это дружба с чернокожей! – засмеялась княжна и стала спускаться с лестницы.

– У нее светлая душа! – произнесла Сибирочка, которая с каждым днем узнавала все лучше благородную душу черной Эллы.

У подъезда княжну Алю ждала богатая коляска, запряженная парой вороных рысаков.

– Садись же скорее! – нетерпеливо сказала Аля и птичкой впорхнула в экипаж.

Сибирочка, никогда в жизни не ездившая в экипаже, робко села рядом с княжной. Лошади с места взяли рысью, и экипаж бесшумно покатил по мостовой.

Был ясный солнечный день. В скверах уже зазеленели деревья, и уличные мальчишки повсюду продавали букеты весенних цветов.

Через четверть часа экипаж остановился у большого дома-особняка с мраморными колоннами и роскошным подъездом.

– Вот мой дом! Не правда ли, он похож на дворец? – проговорила с гордостью княжна Аля, и ее юное личико приняло надменное выражение.

Швейцар выскочил им навстречу и стал суетливо помогать княжне выйти из экипажа.

– Пойдем, я познакомлю тебя с моим папой, князем, – проговорила Аля, схватила Сибирочку за руку и бросилась с ней почти бегом по широкой лестнице, устланной коврами и уставленной тропическими растениями по площадкам.

Сибирочка с изумлением рассматривала роскошную обстановку барского дома. Громадные комнаты с высокими зеркалами, мягкая, обтянутая шелком мебель, ковры, картины, нарядные безделушки – все это удивляло ее.

– А вот и папа! – проговорила княжна Аля, вбегая в роскошный, несколько мрачный кабинет, где за письменным столом сидел тот самый бледный господин, которого Сибирочка видела с княжной в театре.

Это был далеко еще не старый, но очень печальный человек. Он поднялся со своего места и протянул Сибирочке обе руки.

– Здравствуйте, дитя мое, – ласково сказал он. – Я рад, что моей шалунье сегодня удалось вас заполучить. Она с тех пор, как увидела вас, и слышать не хочет о других подругах. Упросила меня написать вашему директору, чтобы он отпустил вас к нам на целый день. Ведь вы свободны сегодня? Не правда ли, дитя мое?

– Да! Да! Она свободна! – не давая ответить смущенной Сибирочке, закричала княжна. – Да, да, она свободна и поедет со мной в свой театр! Я хочу сегодня поехать в театр, в ее театр! – шумно и весело заявила она.

– Не будет ли это слишком часто, дитя мое? – спросил князь, ласково глядя на дочь печальными добрыми глазами.

– Но я так хочу, папа! – маленькая княжна готова была заплакать.

Князь, боявшийся причинить хоть малейшее горе своей любимице, поспешил согласиться.

– Хорошо, крошка, – сказал он, уступая, – хотя, признаться, в твои годы посещать так часто театры вредно. А вы, дитя мое, родились и выросли в Сибири? И, должно быть, вследствие этого вам и дали в театре такое замечательное имя? – обратился князь Гордов к растерявшейся гостье.

– Да, – отвечала Сибирочка, – я только два месяца назад приехала в Петербург.

– А ваши родные остались там?

– У меня нет родных. Был у меня дедушка, да умер… Правда, есть еще Андрюша, брат, то есть… не родной, но…

Но тут княжна Аля, не дав ей договорить, без церемонии прервала Сибирочку и со смехом потащила ее к дверям.

– Пойдем, пойдем! Я покажу тебе мою комнату, игрушки, книги, все-все! – и Аля выпорхнула из кабинета, увлекая за собой подругу.

Князь долго с грустной улыбкой смотрел вслед дочери. Он очень любил свою Алю и исполнял все ее желания, словно боялся вновь потерять свою девочку. Княжна Аля часто злоупотребляла любовью к ней отца. Девочка была капризна, надменна и требовательна, но князь прощал все своей взбалмошной дочурке и никогда не сердился на нее.

– Вот моя гостиная! – торжествующе заявила княжна Аля, вводя Сибирочку в комнату, уставленную крошечной мебелью, обитой розовым плюшем, с миниатюрными зеркалами в золоченых рамах, хрупкими и драгоценными, похожими на игрушки. Рыхлый пушистый розовый ковер покрывал весь пол комнаты. На ковре валялась нарядная кукла, небрежно брошенная в угол, и раскрытая книга в золоченом переплете. – Это моя гостиная, а там, рядом, – моя спальня, классная и зала для игры… Пойдем в залу, я покажу тебе игрушки и книги… Их у меня очень много! – продолжала хвастаться княжна. – В зале мы будем и обедать сегодня, нам накроют на игрушечном столе, – решила она неожиданно.

– Но, дитя мое, – вмешалась мадемуазель Софи, – что скажет ваш папа? Разве вы не будете обедать сегодня с ним, в большой столовой?

– Ах, Господи, но я так хочу! – капризно надувая губки, заупрямилась княжна и сердито взглянула на свою наставницу.

– Аля! – с укором проронила мадемуазель Софи.

– Что «Аля»! Ну, что «Аля»! – она покраснела, как вишня, и гневно повторяла за гувернанткой, передразнивая ее. – Папа добрый, и он все позволит! А вы запрещаете все потому, что вы недобрая, недобрая! Вы мне всю радость портите всегда… вы… вы… Я сейчас пойду и попрошу у папы и… и пожалуюсь на вас, – она расплакалась и бросилась вон из комнаты.

Гувернантка только пожала плечами и взглянула на Сибирочку. Та стояла потерянная, смущенная, с потупленным взором. Маленькая княжна и нравилась ей, и отталкивала ее. Кроткой, нежной и послушной Сибирочке была непонятна необузданная натура богатой, знатной и такой взбалмошной аристократки.

Она все еще думала о своей новой подружке, когда княжна снова появилась на пороге и торжествующе, уже без всякого гнева взглянув на мадемуазель Софи, громко заявила:

– Позволил! Папа позволил! Мы обедаем за игрушечным столом, а вечером едем в театр!

* * *

Для Сибирочки это был какой-то сказочный сон наяву. Чудные, как во дворце, комнаты с роскошной обстановкой, и среди них – собственные комнатки княжны Али, ее дорогие куклы, игрушки и книги с картинками, наконец, великолепный обед, поданный в игрушечной зале на миниатюрных тарелках, – все это было так диковинно и интересно бедной девочке, выросшей в нищете, в тайге.

После десерта стали собираться в театр. Княжну Алю одели в нарядное белое платьице, в котором девочка выглядела настоящей фарфоровой куклой.

Сибирочка осталась в своем коричневом платье, которое ей сшила домашняя портниха семьи Шольц. Разница в нарядах девочек бросалась в глаза, хотя скромная цирковая актриса благодаря кроткому выражению лица была миловиднее, чем разряженная княжна.

Глава XVI. Новое открытие. – Страхи госпожи Вихровой. – Выход найден

– Гляди, матушка, наша-то Шурка, принцесса-то ненаглядная, Сибирочка, в ложе с Аленькой восседает…

– Где? Где, Николашенька?!

– Да вот, прямо! Ишь, пролезла в княжескую семью. Стало быть, и кольцо она ей подарила, и письма ей пишет…

– Какое кольцо? Какие письма?

– Да Аленька, говорю, письма пишет Сибирке этой!

– Что? – лицо Анны Степановны покрылось смертельной бледностью. Она сидела с сыном на галерке театра «Развлечение»: Никс не был занят в этот вечер в представлении и хотел порадовать мать, потому и привел ее сюда. – Что ты говоришь, Николаша! – с ужасом прошептала она. – Неужели она попала в дом князя?

– Тише, матушка! Услышит еще кто! – остановил ее Никс и с досадой закусил губу.

Действительно, им было чего остерегаться. Впереди них сидел какой-то старик с длинной бородой, в синих очках, не то ремесленник, не то мелкий торговец, и прислушивался к их разговору. Если бы Анна Степановна и Никс понаблюдали за стариком, они бы заметили, что внимание его было приковано и к той ложе, где сидела Сибирочка вместе с княжной Гордовой и мадемуазель Софи. Во все время спектакля он не сводил глаз с этой ложи.

«Так и есть – она!» – думал он. Лицо его приняло злое, торжествующее выражение, когда он услышал разговор матери и сына у себя за спиной и понял, что речь идет о девочке, которую он увидел в ложе с княжной.

Анна Степановна сидела как на иголках. Ее щеки то вспыхивали пятнами румянца, то делались белее полотна. Она задыхалась от волнения и, забывая смотреть на арену, где на воздушных трапециях кувыркались братья Ивановы, горящими глазами впивалась в Сибирочку, которая, однако, не чувствовала устремленного на нее злобного взгляда.

– Погубит нас эта девчонка, как есть погубит, если останется здесь еще хоть на несколько дней! – громко, в забывчивости отчаяния, шептала Вихрова.

Никс испуганно сжал руку матери и процедил сквозь зубы:

– Ради Бога, тише, мама! Еще услышит кто-нибудь… – хотя и сам Никс был испуган не меньше матери.

– Ах, я полжизни отдала бы, кажется, лишь бы удалось услать Сибирочку теперь же из Петербурга куда-нибудь подальше! – продолжала Анна Степановна, волнуясь и дрожа всем телом. В отчаянии она стала заламывать пальцы, совершенно не владея собой.

К счастью, места вокруг них оставались пустыми, и никто не мог видеть ее волнения. Один только старик в синих очках, сидевший впереди, вслушивался в каждое ее слово.

Между тем представление закончилось. Публика зашумела, покидая места в зале, и княжна Аля, нежно поцеловав Сибирочку, рассталась с ней.

Анне Степановне и Никсу не было слышно, о чем они говорили, но трогательное прощание девочек еще более взволновало Вихровых.

– Еще два-три таких свидания, и… мы пропали! Сибирочка не ограничится дружбой с Аленькой, и благодетель скоро узнает все. Заинтересуется же он прошлой жизнью подруги своей дочери! – в ужасе лепетала Вихрова, поминутно кашляя и хватаясь за грудь. – Нет-нет! Надо придумать что-нибудь сейчас же… Надо ее вон отсюда, и не осенью с мистером Биллем, а теперь, теперь… Завтра, Никс, заходи домой! Мы поговорим об этом.

Анна Степановна наскоро простилась с сыном, который теперь тоже жил в «Большом доме» у Шольца и только изредка забегал к матери.

Она была так занята тревожными мыслями, что совсем позабыла о дальнем расстоянии от театра до дома и, не нанимая извозчика, пешком зашагала по глухим улицам столицы.

Она шла, вздрагивая и спотыкаясь каждую минуту, сворачивая машинально с улицы на улицу, из переулка в переулок.

Если бы она не была так поглощена своей тревогой и обернулась бы хоть раз, она увидала бы в весенних сумерках майской ночи следовавшего за ней человека. Это был тот самый старик в синих очках, с седой бородой, который сидел перед ними в театре. Однако шел он скорее юношеской легкой походкой, то и дело зорко поглядывая по сторонам.

Когда Вихрова очутилась наконец в захолустном переулке на Выборгской стороне, где слева тянулся забор огорода, а справа стояли покосившиеся домишки, незнакомец вдруг ускорил шаги и нагнал ее.

– Остановитесь! – произнес он хриплым голосом, хватая Вихрову за руку.

Она замерла от испуга, увидев точно из-под земли выросшего перед ней человека.

– Не кричите. Я не причиню вам никакого зла! Слышите ли, я запрещаю вам кричать! – грозно приказал он, видя, что она собирается позвать на помощь. – Повторяю, я не причиню вам зла. Напротив, я шел за вами ради вашей пользы… Вы, насколько я понял из вашего разговора с сыном в театре, хотите избавиться от той маленькой девочки, которая сидела в ложе? Верно?

– Да! – машинально проронила Вихрова, у которой ноги подкашивались от страха.

– Эта девочка мне нужна, – снова заговорил незнакомец. – Больше того, она мне необходима. Я должен ее увезти из Петербурга надолго… навсегда… увезти далеко, в Сибирь… Без нее мне не прожить спокойно и безопасно, – продолжал незнакомец хриплым, но вовсе не слабым голосом.

– Вы ее родственник? – начиная чуть-чуть приходить в себя от испуга, слабо осведомилась Вихрова.

– Да, я ее дед…

– Дед! – вскрикнула она. – Дед?.. Но как же… как ваше имя?

– Меня зовут Степан Михайлович Кашинов, – отвечал ей хриплый голос. – Я бедный сибирский птицелов.

– А-а! – вырвалось не то испуганным криком, не то стоном из груди Анны Степановны, и она зашаталась, готовая упасть без чувств.

Имя, названное незнакомцем, принадлежало ее покойному отцу. Степан Михайлович Кашинов и был тот самый дедушка Михалыч, который нашел и взлелеял девочку Сибирочку и потом умер в тайге. Теперь Вихрова поняла: перед ней стоял опытный обманщик, бродяга, может быть, вор и убийца, присвоивший имя ее покойного отца.

– Что с вами? – изумился незнакомец, заметив волнение своей собеседницы. – Может быть, вам знакомо это имя? – помолчав с минуту, осведомился он.

– Кашинов – мой отец!.. Он умер… – простонала женщина. Она вся дрожала от страха.

На минуту незнакомец смутился. Но только на минуту. Потом он живо оправился и заговорил снова:

– Ну да… Я сказал неправду… Н-н-о… это не меняет дела, так как у меня паспорт и бумаги вашего отца… Я их нашел в кармане старика, когда хоронил его с отцом и братом в глуши сибирской тайги.

– Вы хоронили моего отца? – едва слышно спросила Вихрова упавшим голосом.

– Да. Мы с отцом и братом нашли его замерзшим в сибирской тайге… Его бумаги я взял себе и теперь живу по его паспорту, так как своего у меня нет… Люди, видите ли, поступили со мной и с моими родными слишком уж несправедливо, – продолжал незнакомец. – Они обвинили нас в преступлении, в котором мы не были виновны, и посадили нас в тюрьму. Но нам удалось бежать… Мой отец и брат, однако, попали вскоре снова в руки полиции, я же спасся и, благодаря паспорту старика, который, как вы говорите, был вашим отцом, могу жить отчасти спокойно… Я должен уверить всех, что я действительно старый птицелов Кашинов! И это можно сделать при помощи той девочки, которую вы зовете Сибирочкой. Я искал ее повсюду и нашел здесь совершенно случайно… Она должна назвать меня своим дедушкой, и тогда все признают во мне старика-птицелова, которого до сих пор считают пропавшим без вести.

– Но вы говорите правду? Мой отец действительно умер? – прервала с трепетом снова Анна Степановна незнакомца.

– Умер и похоронен. К чему мне вам было бы лгать… Но не в том дело. Через несколько дней я уезжаю в Сибирь, где томятся в тюрьме мои бедные невинные отец с братом. Мне надо спасти их во что бы то ни стало. Девочка Сибирочка мне необходима сейчас. С ней мне легче будет пробраться в знакомые места. Люди тогда скорее поверят, что я и есть тот самый человек, по паспорту которого теперь живу. И я прошу вас помочь мне в этом. Это будет нетрудно для вас, так как вы сами хотите (не знаю, впрочем, по какой причине) избавиться от этой девчонки. Но помните одно: все должно быть сохранено в полнейшей тайне, иначе… не вините меня, но я доберусь до вас и разделаюсь с вами по-свойски, если вы выдадите мою тайну, – заключил бродяга.

Он сказал это так грозно, что Вихрова задрожала от страха.

Опять наступило долгое молчание. Подавив волнение, Анна Степановна робко осведомилась:

– Но как и куда доставить вам девочку?

– Я остановился на Нарвской улице, в гостинице «Байкал». Завтра вечером вы привезете мне девчонку. Я буду вас ждать, – уже приказывал Вихровой бродяга. – Это будет нетрудно… Скажите ей, что ее дедушка жив, что он только пропадал без вести и что ее обманули лесные бродяги, сказав, что он умер. Она поддастся на приманку и охотно поедет с вами. А я приложу все старания, чтобы показаться ей в образе ее деда, то есть вашего покойного отца, благо я хорошо его запомнил, и постараюсь стать похожим на него. Впрочем, она-то едва ли хорошо помнит старика. Она не сразу распознает обман, а когда распознает – будет поздно.

Незнакомец смолк и ждал, что скажет Вихрова.

В душе Анны Степановны шла тяжелая работа. С одной стороны, она догадывалась, что перед ней беглый преступник, злодей, и ей было жаль отдавать ему любимицу покойного отца. С другой стороны, если бы Сибирочка осталась в Петербурге и крепко подружилась с семьей Гордовых, кто знает, может быть, истина вскоре вышла бы наружу и самой Анне Степановне и ее близким пришлось бы очень худо, а может быть, это и вовсе погубило бы их. Последнее обстоятельство заставило Вихрову решиться, и она, поборов сомнения, проговорила твердо:

– Хорошо. Завтра вечером ждите меня с ребенком. Но вы должны дать мне слово, что не будете обращаться с ней дурно.

– Конечно, – с плохо скрытой насмешкой произнес незнакомец. – Внучка вашего отца будет у меня воспитываться как принцесса, но с условием, чтобы о нашей встрече не узнал никто и никогда. Иначе не поздоровится ни вам, ни девчонке. Честь имею кланяться. Завтра я вас жду!

И он стремительно исчез в темном переулке.