Текст книги "Сибирочка"

Глава VIII. Первый урок

Все усиливающееся рычание Цезаря, огромного льва с налитыми кровью глазами, возвестило о его недовольстве. Он тяжело поднялся из угла клетки, где успел улечься у ног укротителя, и направился к Сибирочке, продолжая рычать.

Лицо девочки стало белее снега. Она беспомощно оглянулась назад. Если бы здесь был Андрюша, Сибирочка позвала бы его на помощь, и названый брат увел бы ее отсюда.

Но Андрюши не было. Он занимался с месье Пьеро и Робертом в своей уборной, разучивая с ними новые штучки и клоунские выходки, которыми надеялся потешить публику уже в конце этой недели.

– Не бойся ничего, Цезарь не тронет. Назад, Цезарь! – крикнул мистер Билль и изо всей силы ударил его бичом.

Цезарь с ревом отпрянул и, как послушный пес, улегся у его ног. Сибирочка с благодарностью взглянула на англичанина и не узнала его. Оловянные глаза мистера Билля горели, как факелы. Лицо, обычно спокойное, теперь было грозно. Казалось, в этом лице сосредоточилась вся его страшная сила, которой он властвовал над зверями. Когда Цезарь с глухим ворчанием улегся у ног своего повелителя, он приказал Никсу:

– Никки, начинай, пожалюйста, приручать к ребенку львицу!

– Юнона, сюда! – звонким голосом крикнул Никс.

Но старая львица не послушалась его и продолжала бродить по клетке из угла в угол. Тогда мистер Билль снова пустил в ход свой бич.

Юнона сделала скачок и завыла от гнева и боли.

– Сюда, Юнона, сюда! – закричал снова Никс и неожиданно очутился у нее на спине.

– Подойди к ней и дай ей это! – приказал мальчик, бросив Сибирочке кусок сырого мяса, вынутый им из кожаной сумки, повешенной у него через плечо.

Девочка дрожащей рукой взяла кусок мяса и сделала шаг навстречу львице.

Львица сощурила глаза и потянула носом. Потом медленно приблизилась, потянулась к мясу и очутилась около девочки. Ее огромная пасть была широко раскрыта. Она приплясывала на месте от нетерпения.

– Отойди в самый дальний уголок и позови ее оттуда! – еще раз скомандовал Никс, в то время как укротитель не спускал со зверя своего теперь ярко горевшего взора.

Сибирочка безмолвно повиновалась. Она вытянула руку вперед и позвала своим нежным голоском:

– Сюда, сюда, Юнона!

Львица на этот раз подошла к девочке, все еще, очевидно, надеясь получить мясо. Сибирочка отбежала от нее снова в угол и еще раз позвала оттуда зверя.

Цезарь, равнодушно сидевший в углу клетки, тоже поднялся и потянулся к Сибирочке в надежде, что и его наделят мясом.

Теперь уже Сибирочка не отступала, а поджидала, по приказанию мистера Билля, обоих зверей. Они медленно подползли к девочке, она протянула руку, и Юнона осторожно взяла у нее первый кусок.

– Погладь ее и Цезаря, только не бойся и смотри им в глаза прямо и смело! – послышался новый приказ.

Сибирочка робко протянула руку и коснулась дрожащими пальчиками гривы обоих зверей, не отводя от них своего синего взора.

– На сегодня довольно! Завтрашний урок будет сложнее. А теперь ты свободна, – услышала она голос укротителя и с облегчением покинула клетку.

Глава IX. Драка. – Непримиримый враг. – Первый выход

Прошел месяц. Наступила весна. Труппа господина Шольца перекочевала из зимнего помещения в летнее, выстроенное вроде цирка, с ареной посреди зала, усыпанной рыхлым песком.

Было воскресенье. Летний театр «Развлечение» давал свое первое представление. В этот день Сибирочка и Андрюша должны были тоже впервые выступить на публике. На большой пестрой афише значилось:

И «месье Андре», и «чудо света» очень волновались в этот вечер.

Андрюша одевался вместе с четырьмя братьями Ивановыми в одной уборной. Старшие братья Ивановы смеялись над ним.

– Охота тебе дураком рядиться! Лучше бы поступил в учение к нашему отцу… Он бы тебя таким прыгуном и гимнастом сделал, что просто чудо! А то Пьерошкиным штучкам выучился и думает, что умен!.. – хохотали они.

– Смотри, а вымазался-то как!.. Теперь, брат, из уборной ни шагу: собаки увидят – разорвут.

– Ему, верно, брань Пьеро по душе пришлась. Не налюбуется он на своего старикашку! – засмеялся третий из братьев.

– Отстаньте от него! – воскликнул младший Иванов, Вадим, жизнерадостный мальчуган с добрыми карими глазами. – Вы не понимаете, что Андрей из-за своего доброго сердца ни за что не оставит Пьерошку, хотя всюду у нас найдет какое угодно место. Он такой молодец! Ведь если бы Пьерошка не взял себе в помощь Андрея, Эрнест Эрнестович, наверное, выгнал бы его вместе с внуком. Андрей мог бы остаться в цирке и без Дюруа. Такой человек всегда нужен! Старый клоун порядочно наскучил публике, и вряд ли он один сумел бы занять ее!

Вадим был прав. Старый клоун Пьеро не мог уже один забавлять публику, посещавшую театр. Все его старые проделки успели надоесть зрителям. Появление нового клоуна сулило успех представлению.

Андрюша прекрасно понимал Пьеро. Старик был беден и несчастлив. Он жил ради внука и работал только для него. Он был желчен и сердит, и никто в труппе его не любил. Андрюша всем сердцем жалел его. Старому клоуну трудно было зарабатывать своим шутовством на кусок хлеба, тяжело было ломаться перед публикой, когда его дряхлые кости ныли и болели, прося отдыха. Андрюша всеми силами старался помочь ему. Роль клоуна не нравилась мальчику, но ему жаль было огорчать старика, потому он и не просил у директора театра другой работы. Он знал, что его участие и помощь пришлись Пьеро весьма кстати. И когда насмешники братья-акробаты слишком уж приставали к нему, он только хмурил брови и отвечал:

– Как вам не стыдно!.. Ну, чего вы хотите от меня? Разве зарабатывать на хлеб своим трудом позорно? Тогда и вы поступаете скверно, ломаясь перед публикой!

– Молодец, Андрюша! Хорошенько, хорошенько их! – радовался Вадим, успевший дружески сойтись с Андрюшей и искренне полюбивший его.

Но Андрюше было не до него.

Он беспокоился в этот вечер о своей названой сестренке: его страшил первый выход перед публикой Сибирочки. Девочка должна была проделать трудную штуку с Цезарем и Юноной, которые едва успели привыкнуть к ней.

Он наскоро натер себе лицо мелом, как учил его старый клоун, густо накрасил румянами щеки, губы и кончик носа, замазал ресницы и брови (отчего его лицо приобрело глупый и растерянный вид), надел широкий клетчатый балахон и высокую шляпу и вышел из уборной.

Маленькая, нарядная, вся в розовом, осыпанная блестками, как бабочка, с распущенными по плечам кудрями, с яркой звездочкой из электрических лампочек надо лбом, девочка поджидала его у дверей и, лишь только он появился, кинулась к нему на шею.

– Что ты, Сибирочка? Чего ты взволновалась так? Боишься? – наклоняясь к девочке и целуя ее, заботливо спросил Андрюша.

– Я ничего не боюсь, я не волнуюсь, только… только… я бы хотела снова очутиться в нашей Сибири с тобой вместе, – печально проговорила девочка, блеснув синими глазами.

Послышался грубый хохот, и нарядный, одетый в розовое Никс предстал перед ними так неожиданно, точно вырос из-под земли.

– Нежная сцена: братец и сестрица празднуют труса пред началом представления, – насмешливо произнес мальчик и кнутиком, который держал в руке, слегка ударил по плечу Андрюшу.

– Не смей так шутить со мной! – серьезно и спокойно остановил его юноша.

– Скажите, что за барин явился! С ним и пошутить нельзя! – еще пуще расхохотался Никс и снова, гораздо больнее прошелся кнутом по спине Андрюши.

– Берегись: я отниму у тебя кнут, – спокойно проговорил Андрюша, хотя голос его дрогнул от затаенного гнева, а черные глаза блеснули.

– Попробуй!

И в третий раз Никс поднял кнут, проговорив скороговоркой:

– Ты должен терпеть от меня все, потому что, не приведи я вас сюда, вы бы умерли с голоду!

– Вот потому только я и не берусь проучить тебя так, как ты этого заслуживаешь, и только отниму у тебя хлыст, – теряя спокойствие, сказал Андрюша.

Он ловко выхватил кнут из рук Никса, сломал его и отбросил.

– А, так вот ты каков! – закричал Никс и с кулаками бросился на мальчика.

Но Андрюша ждал нападения и приготовился к нему. Они схватились врукопашную. Кулаки Никса забарабанили по спине Андрюши. Руки Андрюши стиснули, как клещи, плечи Никса. Но вот Никс незаметно выставил ногу, Андрюша запнулся за нее, не заметив предательского приема, и полетел на пол, увлекая за собой врага. Сибирочка бросилась к ним и умоляла опомниться, но никто ее не слушал.

Наконец Никсу удалось схватить противника за горло. В глазах Андрюши, ничего подобного не ожидавшего, разом пошли красные круги, и он почти лишился чувств.

Вдруг Никс закричал от боли: над ним стояла Элла и лупила его звонкими шлепками.

– Убирайся, гадкая обезьяна! – закричал Никс, вскочил на ноги и бросился на негритянку, но тут же был отброшен одним увесистым взмахом ее руки.

– М-м-м, – мычала Элла, – м-м-м! Так! Так! Так!

Слово «так» она выучила недавно и очень гордилась этим.

Никс, не помня себя, завыл не столько от боли, сколько от гнева и обиды.

– Что за шум? Что здесь такое? – неожиданно перед детьми появился месье Пьеро в гриме, с вымазанным мелом и красками лицом, в каком-то необычайно потешном фраке и в невообразимо широких панталонах.

Хотя месье Пьеро был швейцарец, но говорил сносно по-русски и еще лучше умел браниться, если ученики не понимали своего учителя. Но когда он сердился, то начинал безбожно коверкать русские слова.

За его панталонами прятался шестилетний Роберт, который был одет в костюм младенца, то есть спеленут с головы до ног и напоминал скорее куклу, наряженную грудным ребенком.

– Что за шум, что за крики, когда я скоро начинал наш представлений! – рассердился Пьеро. – Андре, что же это? Ты дерешься с Никсом?

– Я не виноват, месье Пьеро, – Андрюша старался говорить спокойно, приводя в порядок свой пострадавший во время схватки костюм.

– Нет, ты лжешь! Виноват только ты! Не притворяйся тихоней! – неистовствовал Никс, почти наскакивая снова со сжатыми кулаками на Андрюшу.

– Молшать! – крикнул старый клоун, кидая на Никса уничтожающие взгляды. – Я знаю тебя, негодяй!.. Знаю бездельника, задиру и лентяя… Я буду жаловаться на тебя мистеру Биллю. Пускай он выгоняйт тебе. Пускай!..

Старик клоун хотел еще прибавить что-то, но в эту минуту в зрительном зале заиграла музыка, извещая о начале представления.

– Идем, Андре, идем, Роберт, нам нашинать, – старый клоун легко подхватил на руки спеленатого Роберта, у которого оставались на свободе одни только ноги в розовых туфельках, и исчез за драпировкой, отделяющей зрительный зал от кулис театра-цирка.

– До свидания, Сибирочка, я выхожу на сцену, – прошептал Андрюша, взяв за руку свою названую сестру. – Пожелай мне благополучно проделать все, чему меня учил месье Пьеро! До свидания, прощай!

– Желаю тебе от души провалиться в тартарары! – со злобным хохотом крикнул ему Никс, но тут же невольно отшатнулся назад, потому что прямо перед ним выросла черная фигура Эллы.

Силачка-негритянка показала ему кулак.

Глава X. Новый клоун месье Андре показывает свои штучки

В занавесе, завешивающем выход на сцену-арену, была маленькая дырочка. Эта дырочка находилась как раз на высоте человеческого роста. Сибирочка была слишком мала, чтобы дотянуться до нее. Однако ей очень хотелось посмотреть хотя бы одним глазком, как ее друг Андрюша станет проделывать свои «штучки» с Пьеро и его внуком. Вдруг словно мычание послышалось за плечами девочки, и не успела она опомниться, как чьи-то сильные руки подхватили ее, подняли в воздух, и Сибирочка оказалась сидящей на чьем-то крепком плече.

– Элла, это ты! – прошептала она и с благодарностью взглянула сверху вниз на черное, широко улыбающееся лицо негритянки.

– Так! Так! Так! Элла тебя любит, госпожа! М-м-м-м, м-м-м-м! – с довольным видом промычала негритянка.

Прильнув к маленькой дырочке одним глазом, Сибирочка могла следить за всем, что происходило на сцене.

Андрюша как раз в эту минуту выходил к публике. Важно, со степенным видом прошел он к середине арены, где сидел невозмутимо-спокойный месье Пьеро, держа Роберта вверх ногами, и укачивал его, мурлыча колыбельную песню, но так громко, что публика отлично слышала каждое слово:

 
Баю-баюшки-баю,
Я тебя качаю.
Я клоун, ты клоуненок,
Я кот, ты котенок,
Я человек, ты человенок…
 

– Вы неверно поете. Надо говорить не человенок, а ребенок, – с невозмутимым видом поправил его Андрюша, приблизившись почти вплотную.

– А я говорю: «Я человек, ты человенок», – и мне нравится, как я говорю, – картавя, возразил Пьеро, при этом вид у него был глупый и обиженный. – И проходи, пожалюйста, своей дорожка.

И он запел снова:

 
Баю-баюшки-баю,
Я тебя качаю.
Я клоун, ты клоуненок,
Я кот, ты котенок,
Я человек, ты человенок…
 

– Ты осел, а он осленок! – диким басом загудел на весь цирк Андрюша так, что Пьеро вместе со стулом и с Робертом очутились на земле, а публика покатилась со смеху.

Пьеро стал казаться еще глупее и вдруг, широко улыбнувшись, поднял свою шляпу и самым неожиданным смешным образом произнес:

– Здравствуйте, пожалюйста!

– Здравствуйте, пожалюйста! – отвечал ему в тон Андрюша и, приблизившись к Пьеро, протянул руку.

Но у Пьеро на руках был Роберт. Старый клоун сделал бессмысленное лицо и проговорил:

– Извинить, пожалюйста, у меня занят моя ручка. Я сперва положит моего человенка, а потом пожал ваш рука!

Он положил Роберта на песок, протянул руку Андрюше и склонил голову. Клоуны стукнулись головами и одновременно с комической гримасой потерли затылки.

– Уф, это не годит… Ви прошиб моя мозга! – затряс головой и зафыркал клоун Пьеро.

– Вы ошиблись, в вашей голове не было мозга, – с самым любезным видом, сняв еще раз шляпу, как бы извиняясь, произнес Андрюша.

– Как не было мозга на моя голова? – удивился клоун. – Честное слово? Не было мозга, честное слово?

– Честное слово! – подтвердил Андрюша.

– Кар-рауль!.. Я потерял моя мозга… Надо давать знать в полицию! А ви не нашли моя мозга?.. Я вам верит, ви кароший человек!.. Здравствуйте еще раз! Кароший человек!

И неожиданно старый клоун снял шляпу и снова самым почтительным образом поклонился Андрюше. Тот поклонился тоже, и они снова стукнулись лбами. Опять потирание воображаемых шишек и снова вежливый поклон. И снова стуканье, и так раз пять.

Публика хохотала.

Сибирочка хорошо видела весь театральный зал, все ложи и места, спускающиеся уступами к арене, как в цирке. Особенно весело хохотали в одной ложе. Там сидел бледный, весь в черном, господин, молодая дама и белокурая нарядная девочка лет девяти. Девочка смеялась звонко над проделками клоунов и громко вскрикивала от восторга. Иногда ее восторг проявлялся так бурно, что молодая дама и высокий господин наклонялись к девочке с белокурыми локонами и шептали ей что-то. Она затихала на минуту, делала недовольную рожицу, надувала губки и молча блестящими глазками следила за клоунами. Потом забывалась и снова начинала хохотать и вскрикивать от удовольствия, не обращая внимания на замечания господина в черном и молодой дамы.

Эта девочка с несколько надменным выражением лица, теперь, впрочем, оживленного улыбкой, чем-то заинтересовала Сибирочку. В ней было что-то резкое, гордое и в то же время очаровательное, как будто девочка считала себя знатнее всей этой публики и лучше всех детей в этом великолепном зале.

Между тем клоуны на сцене разошлись вовсю. Теперь они как будто ссорились, и Пьеро искал всюду своего спеленатого Роберта, который был пришпилен Андрюшей на спину самого Пьеро.

– Где мой человенок? – кричал неистово старый клоун.

– Он около вас. И не далеко, и совсем близко, и не совсем высоко, и не совсем низко. Он висит и прямо, висит и криво, и потому некрасиво… Но чтобы узнать, где он, вы должны подойти к зеркалу, вернуться, встать к нему задом и обернуться! – с удивительно смешными гримасами пояснял Андрюша.

Публика хохотала. Девочка в нарядном платье хохотала громче всех.

Роберт между тем, подражая ребенку, заплакал жалобно на спине у деда. Старый клоун наконец нашел его и растерянно сказал, засовывая палец в рот:

– Этот плютовка представлял из моей спины коляска. Очень карашо! Вот я буду наказать тебя.

И он улегся на спину, накрыв собой Роберта.

– Теперь он будет как в тюрьма! – с лукавым видом объявил он публике. И вдруг испустил пронзительный крик: – Мой человенок превратился в мотор!

Спеленатый Роберт ловко соскочил со спины деда и покатился по арене. За ним побежали Пьеро и Андрюша. Они настигали мальчика и садились на землю, чтобы схватить его, но, когда садились, он уже укатывался дальше. Так длилось несколько минут, пока Андрюша не бросился в песок и не стал кататься по земле следом за Робертом. Пьеро последовал их примеру. Наконец им удалось поймать младенца, и Андрюша, подхватив его, бросил Пьеро. Тот швырнул Роберта, как мячик, обратно, и так они перебрасывались им до тех пор, пока Пьеро не грохнул малютку со всего размаха о песок и заревел при этом, как ревут наказанные дети.

– Ой-ой-ой, что я наделал! Я убил тебя, мой человеночек! – вопил он, раскачиваясь над ним и причитая.

Роберт лежал на песке, не двигаясь, как мертвый.

– Надо его хоронить! Вырыть ему ямку и зарыть его! – предложил Андрюша Пьеро.

– Пойди и зарой!

– Сам пойди и зарой.

– Караул! Я не хочу!.. Я боюсь!

– И я боюсь!

– Пойдем вместе!

– Пойдем!

– Очено карошо!

Они взялись под руки и пошли, умышленно трясясь от страха и стукаясь друг о друга.

Потом улеглись на землю и поползли на четвереньках…

И вдруг, когда они уже были около Роберта, Пьеро тронул незаметно какую-то пружинку, скрытую в его пеленках. Роберт вскочил, взлетел на воздух и тотчас же опустился обратно, но уже без пеленок, а в нарядном костюме маленького итальянского рыбака, и стал лихо отплясывать под веселые звуки оркестра.

Андрюша и Пьеро последовали его примеру, причем нелепые клетчатые балахоны и штаны их куда-то исчезли, и они оказались в неаполитанских костюмах, успев даже наскоро стереть краски с лица.

Окончив танец, Андрюша махнул рукой музыкантам и, перейдя на русскую плясовую, стал отплясывать казачка. Из-за кулис выбежала Герта с гармоникой в руках, наряженная в русский костюм, и лебедью поплыла по сцене.

Публика аплодировала и громко кричала «браво».

– Браво русскому мальчику! Месье Андре, браво! – неистовствовала публика, сразу догадавшись, что под итальянским покроем платья скрывается у юного клоуна настоящая русская душа.

– Ну, вот и кончили! – радостно произнес Андрюша, вбежав за кулисы и обращаясь к соскочившей с рук Эллы Сибирочке. – Ты видела меня?

– Все, все видела, – отвечала она с восторгом, глядя на него восхищенными глазами. – Ты очень хорошо исполнил все, что было надо… А особенно танец сошел хорошо! – девочка то хлопала в ладоши, то целовала своего названого брата.

– И месье Пьеро похвалил меня, – весело проговорил Андрюша.

– Что-то будет со мной? – произнесла озабоченно Сибирочка. – Сейчас мой выход. Мистер Билль уже зовет меня.

– Мужайся… Я уверен, что ты будешь молодцом и заслужишь похвалу… Я буду стоять за занавесом и не спускать с тебя глаз, чтобы ты знала, что я здесь, рядом, и в случае надобности защищу тебя! Ну, иди же! Иди с Богом!

И он легонько подтолкнул девочку к выходу на арену.

Глава XI. Маленькая укротительница львов

Музыка заиграла что-то нежное-нежное, когда Сибирочка в сопровождении мистера Билля и Никса, вооруженных бичами, появилась на сцене. Первое, что она увидела, – это ближайшую к ней ложу, в которой сидела та самая нарядная барышня, державшая в руках огромную коробку конфет.

– Ах, какая чудная девочка! Смотри, папа, она такая же белокурая, как и я! – закричала девочка в ложе. – Прелесть, что за девочка!

– Надо говорить шепотом, Аля… Вы обращаете на себя общее внимание, – останавливала ее дама, которая, по всей вероятности, была гувернанткой.

– Ах, отстаньте, вы мешаете мне смотреть! – сердито ответила девочка и надула губки. – Львы! Львы! О, какие страшные! – закричала она уже через минуту, увидев на арене большую клетку со львами. – Неужели эта маленькая девочка войдет к ним?!

– Тише, Аля, говори шепотом, детка! – ласково попросил ее молчавший до сих пор бледный господин в темном костюме.

Девочка мгновенно затихла.

Лишь только львы появились на арене, Сибирочка смело прыгнула к дверям клетки и, с улыбкой держась за задвижку, послала публике воздушный поцелуй.

Теперь она уже ничуть не боялась Цезаря и Юноны; львы успели настолько привыкнуть к ней, что без всякого недовольства подпускали ее к себе, позволяя ей проделывать с ними всевозможные штуки.

Мистер Билль не вошел в клетку, а поместился неподалеку, подле двери. Сибирочка же и Никс смело переступили порог под оглушительные аплодисменты публики.

Цезарь и Юнона подошли к детям. Никс должен был первым показать свое искусство юного укротителя львов. Он вскочил на спину Цезаря и, ударив его хлыстиком, стал скакать на нем по клетке, как на коне. Публика, удивляясь и восторгаясь его смелостью, кричала «браво». Тогда улыбающийся, торжествующий и гордый своим успехом мальчик соскочил с Цезаря и заставил служить Юнону, дав ей небольшое ружье в передние лапы. С покорностью львица проделала все, что требовалось от нее. Наконец, следовал самый сложный номер в исполнении Никса. Юнона должна была выстрелить из ружья и как бы убить Никса, потом, оглашая цирк пронзительным ревом, сесть над мнимо умершим мальчиком, щупать его сердце, пульс, обнимать и целовать его. Когда же Никс вскочил на ноги, львица, а с ней и Цезарь, обхватив друг друга, на радостях заплясали какой-то танец, к полному восторгу публики, хлопавшей неистово в ладоши и кричавшей: «Браво, Никс, браво!»

Счастливый и улыбающийся Никс раскланивался перед зрителями, и никто бы не узнал сейчас в этом приветливом, славном мальчике грубого и всегда сердитого Николая Вихрова.

Наступила очередь Сибирочки.

Никс выскочил из клетки, раскланиваясь и посылая поцелуи аплодирующей публике, а Сибирочка начала свой номер. Сначала она толкнула Юнону, Юнона толкнула Цезаря, и оба они повалились на пол и забарахтались на деревянном полу клетки.

С легким криком Сибирочка бросилась на зверей и, весело смеясь, стала возиться с ними на полу клетки. Публика уже не кричала «браво». Публика затихла и, затаив дыхание, следила за этой опасной игрой хищных диких зверей с ребенком. Сделай Сибирочка хоть одно неверное движение, и звери разорвали бы ее в одно мгновение! Это отлично понимала публика и, чуть дыша, смотрела на арену.

Белокурые волосы девочки спутались с золотистыми гривами зверей. Ее руки попадали то и дело в их горячие пасти, ее пальчики теребили их за уши, дергали за гривы, хлопали по ноздрям, из которых валил пар. Наконец, крикнув звонко и задорно, Сибирочка вскочила на ноги… И тут публика буквально замерла от ужаса: Сибирочка подбежала к Цезарю и, заставив его усесться перед ней, обеими ручонками схватила его огромную морду и широко раскрыла пасть зверя.

Тут публика не выдержала и громко ахнула всем театром. А маленькая белокурая головка в это время очутилась в пасти Цезаря между двумя рядами острых зубов… И Сибирочка, улыбаясь, запела песенку о львах – царях пустыни, попавших в неволю к людям…

Страшно было видеть эту миниатюрную детскую головку, беспечно распевающую в огромной пасти великана-льва…

Синие глаза ее сверкали, как две чудные сапфировые звезды, на фоне багрово-черного нёба чудовища.

– Довольно! Довольно! – кричала публика, и, когда улыбающаяся, хорошенькая, как полевой цветок, Сибирочка выбежала из клетки, оглушительным восторгам зрителей не было конца.

– Браво, Сибирочка, браво! – кричали и сидящие в ложах, и в партере, и на задних скамьях на самом верху.

– Молодец! Браво! Она лучше Никса! Она смелее Никса! И такая крошка! Такая малютка! Никс великан перед ней! Где же Никсу проделать все это! Браво, браво! – слышались отдельные голоса.

Нарядная девочка в ложе кричала громче всех.

– Папа, – дергала она за руку отца, не отводя глаз от весело раскланивающейся с публикой Сибирочки, – папа, позови ее к нам сюда! Я хочу ее видеть! Хочу! Хочу!..

– Этого нельзя, моя девочка. Этого нельзя, – успокаивал ее господин в черном, – маленьких артистов не пускают в публику…

– Кто не пускает? Кто смеет не пускать? Несносные! Противные! – горячилась девочка. – Отчего не пускают?.. Я хочу! Я хочу! А если не пускают, так я вот что сделаю!..

И не успели господин и молодая дама остановить девочку, как она сорвала ленту с волос и, перевязав этой лентой коробку конфет, лежавшую у нее на коленях, широко размахнулась и бросила коробку вниз, к ногам изумленной и растерянно улыбающейся Сибирочки.

– Ну, чего стоишь? Бери! Тебе ведь! – услышала в ту же минуту Сибирочка голос Никса. Она обернулась и увидела бледное, искаженное злой гримасой лицо мальчика.

«Что с вами, Никс? Отчего вы рассердились?» – хотела было спросить она, но он так взглянул на нее и так больно сжал ее пальцы, увлекая с арены, что вопрос замер у нее на губах.