Текст книги "Сибирочка"

Глава XVII. Радость

Следующий день был кануном представления новой пьесы «Христианка и львы». Чтобы дать хорошенько подготовиться Сибирочке к предстоящему представлению, мистер Билль освободил ее от участия в сегодняшнем спектакле. Сибирочка вместе с Эллой, которая тоже не была занята в этот вечер, остались дома. В семь часов все обитатели «Большого дома» уезжали в театр.

Андрюша должен был ехать вместе со всеми. Он пришел, по обыкновению, проститься с названой сестрой и увидел, что она грустит.

– Что с тобой, Шура? – спросил он. – Что-нибудь случилось?

– Наша принцесса, должно быть, не успела справиться с впечатлениями от княжеских хором, где она вчера побывала, – не упустил случая съязвить Никс, внезапно появляясь в комнате.

Однако Андрюша так строго взглянул на него, сдвинув черные брови, что у Никса пропала охота шутить.

– Послушай, Элла, – обратился Андрюша к негритянке, – развесели-ка Сибирочку, пока я буду в театре! – он попытался жестами пояснить, чего он от нее хочет.

Элла поняла его, закивала курчавой головой и заблестела зубами, что означало у нее приветливую улыбку.

Андрюша поцеловал Сибирочку и уехал в театр. Элла, чтобы разогнать грусть Сибирочки, проделала по очереди все свои «штучки»: гнула пальцами монеты, поднимала гири, становилась на голову, ходила на руках. Но Сибирочка по-прежнему была грустна, и тому была своя причина: во сне она видела покойного дедушку, и печаль о нем наполняла ее сердце.

Элла была в отчаянии. Ей во что бы то ни стало хотелось растормошить подругу. Она придумывала новую штучку, чтобы уж непременно развеселить Сибирочку, как неожиданно в передней раздался звонок, и горничная сказала Сибирочке, что госпожа Вихрова ждет ее в приемной.

С того самого утра, как Никс увез Сибирочку и Андрюшу в театр, они ни разу не видали Вихровой. Поэтому девочке показался странным ее неожиданный визит, но еще страннее показалось Сибирочке приветливое лицо Вихровой, которое она видела перекошенным гневом и ненавистью.

– Здравствуй, Сибирочка! – ласково обратилась к девочке лукавая женщина. – Здравствуй, моя милая! Я принесла тебе радостную весть.

– Какую весть? – смущенно кланяясь и отстраняясь от поцелуев гостьи, спросила девочка.

Вихрова окинула ее быстрым взглядом и, помолчав с минуту, спросила почти нежно:

– Что бы ты сказала, деточка, если бы твой дедушка, которого ты считаешь умершим, оказался жив?

Сибирочка вздрогнула от неожиданности и широко раскрыла большие синие глаза.

– Этого не может быть, мой бедный дедушка умер в тайге… – упавшим голосом отвечала она.

– Ты видела его мертвым?.. Видела, как его хоронили? Видела его могилу? – каким-то странным голосом выспрашивала Вихрова.

– Нет. Я видела только, как он лежал на снегу… И потом уже не видала его… Он умер, умер! – и Сибирочка, закрыв лицо руками, горько заплакала, переживая снова весь ужас утраты.

Анна Степановна обняла девочку и зашептала ей на ухо:

– Полно, не плачь… Дедушка жив… Его удалось спасти… привести в чувство… Он был сильно болен и теперь поправился… Приехал сюда и ждет нас с тобой… в гости…

Пока Анна Степановна говорила, слезы Сибирочки высохли, а огромные глаза раскрылись еще шире. В них сверкнула затаенная радость. Она схватила руки Вихровой и, не помня себя, сжала их, лепеча бессвязно:

– Жив? Дедушка жив? Дорогой мой жив? Где он? Приведите его сюда ко мне… О, скорее, скорее! Не мучьте же меня, ради Бога!

– Дедушка не может прийти, он очень устал с дороги. Он остановился в гостинице и ждет нас к себе. Едем к нему, Сибирочка! – срывающимся голосом лепетала, не помня себя от волнения, Вихрова.

– Едем! Едем! – Сибирочка едва не обезумела от радости. Она порывисто кинулась на шею Вихровой, плача, смеясь и душа ее в своих объятиях. – Дедушка жив! Мой дедушка, дорогой! Милый! – лепетала она, чуть живая от счастья.

Анне Степановне, которая, кстати сказать, чувствовала себя очень скверно, хотелось во что бы то ни стало поскорее прервать эту мучительную сцену. Она, ласково уговаривая Сибирочку не волноваться, повела ее в прихожую, помогла одеться и, сказав горничной, что к барышне Сибирочке приехали родные издалека и что Сибирочка на полчасика съездит повидаться с ними, вывела ее из «Большого дома».

Взяв извозчика до Нарвской улицы, Анна Степановна приказала вознице ехать как можно скорее. Улицы, дома, магазины – все это мелькало перед глазами Сибирочки в легкой дымке сумерек весенней ночи.

Сердце Сибирочки то билось сильно, то замирало. Несказанная радость наполняла ее душу.

«Дедушка жив! Дедушка здесь! Дедушка ждет меня! Вот счастье-то! Вот радость! Ах, скорее, скорее бы его повидать!» – внутренне пела-ликовала безгранично счастливая Сибирочка.

Она почти не заметила промелькнувшего пути и опомнилась только тогда, когда извозчик подвез их к подъезду грязной гостиницы, стоявшей на другом краю города.

– Ступай за мной! – волнуясь, бросила Вихрова. Она вошла в подъезд и стала подниматься по ветхой деревянной лестнице на второй этаж. – Где остановился Степан Михайлович Кашинов? – осведомилась она у дежурного.

Тот указал на дальнюю дверь в конце коридора.

– Ну, беги скорее к дедушке! – вдруг сказала Вихрова. – Я уже видела отца, не хочу мешать вашей встрече, – и она умышленно замедлила шаги.

Сибирочка не заставила Вихрову повторять приглашение и стрелой пустилась бежать по коридору. Запыхавшись, взволнованная и счастливая, она рванула дверь и, широко распахнув ее, влетела в комнату.

– Дедушка! Миленький! – и с радостным криком она упала в широко раскрытые объятия старика.

Она обвила ручонками его шею, целовала его седую бороду, белые волосы, которые были так похожи на дедушкины волосы, целовала лицо и обливала его радостными, счастливыми слезами, шепча, словно в забытьи:

– Дедушка! Миленький дедушка!

Глава XVIII. Не он!

– Ха-ха-ха-ха! Пора прийти в себя, внученька! Довольно наобнималась и нацеловалась! Садись теперь сюда и слушай меня хорошенько, что я тебе скажу!..

Грубый смех и голос, совсем не похожий на голос дедушки, напугали Сибирочку. Она тихо вскрикнула и отскочила к двери. Но старик опередил ее и быстро запер дверь на ключ.

Сибирочка побледнела. В глазах ее отразился ужас: только теперь она узнала, что перед ней лесной бродяга Зуб. А он все хохотал.

– Что запрыгала? Небось признала меня по голосу?.. Признала, голубушка?.. – хрипло говорил он. – Ну, и ладно… Слушай теперь меня хорошенько. Ты теперь в моих руках. Теперь что захочу, то и сделаю с тобой. Если будешь покорна мне, забуду прошлую обиду, забуду, как ты с негодяем Андрюшкой меня и отца с братом полиции выдала. Прощу тебе все, только за это ты меня своим дедушкой признать перед всеми должна. Слышишь? Я твой дедушка отныне, Степан Михайлович, птицелов из сибирской тайги… Слышишь? Я повезу тебя с собой в Сибирь, и будешь ты жить со мной до тех пор, пока отца и брата не вызволим, а там я отпущу тебя на все четыре стороны, коли умна и покорна будешь. Слышишь, что говорит тебе Зуб?

Сибирочка слушала его, словно в кошмарном сне.

– Ты Зуб! Бродяга Зуб! – воскликнула она наконец, и столько боли и разочарования было в этом крике…

Конечно, она сразу узнала голос своего заклятого врага и почти онемела от ужаса.

Зуб видел это и, желая несколько ободрить ее, сказал, стараясь смягчить грубые интонации:

– Ну, чего ты испугалась? Говорю же тебе: в холе у меня будешь жить заместо дочери, если признаешь меня своим покойным дедом и другим меня за него выдавать будешь. Соглашайся, глупенькая, тебе же лучше станет. Ну же, соглашайся!

Что-то странное произошло в эту минуту с Сибирочкой! Кажется, только сейчас она поняла, чего от нее требовал Зуб. И страх вдруг покинул ее. Как, признать этого злодея своим дедушкой?.. Милым, добрым дедушкой?.. О, никогда! Никогда она не сделает этого. Пусть лучше злодей убьет ее!

И, не помня себя от горя, ужаса, тоски и обиды за деда, она крикнула, охваченная негодованием:

– Никогда! Слышите ли? Никогда я не сделаю этого, никогда, никогда, никогда!

– Ага, вот ты как! Ну, не прогневайся, миленькая! Как аукнется – так и откликнется! – почти прорычал взбешенный Зуб, схватил ее на руки, сунул ей в рот какой-то комок тряпиц и, связав руки и ноги, бросил на диван.

И зашипел ей в самое ухо:

– Слушай меня, мерзкая девчонка!.. Ты могла бы быть счастливейшей из смертных!.. Внучкой моей… дочерью любимой… но теперь… теперь… Постой же у меня!.. Я все равно увезу тебя в Сибирь!.. Зря, что ли, тащился я в такую даль и разыскал-таки тебя! Стало быть, ты мне нужна. Но кабы ты охотой поехала со мной, было бы тебе лучше… А теперь одно скажу: дай только срок – и я проучу тебя хорошенько… Вот и подумай на досуге обо всем! А вернусь я – иной у нас будет разговор…

И, сверкнув глазами, Зуб погрозил девочке кулаком и вышел из комнаты, не забыв запереть дверь.

Сибирочка была близка к обмороку. Она лежала поперек широкого грязного ситцевого дивана без воли, без мыслей, без слез…

Глава XIX. Снова Зуб. – Отчаяние. – Неожиданная защита

Сибирочке становилось все хуже и хуже: веревки врезались в тело, тряпка во рту мешала свободно дышать. Она почти задыхалась. Не прежний ужас, а тяжелая тоска сковала ее маленькое сердечко. Она уже не боялась того, чему суждено свершиться, – только бы оно свершилось поскорее…

Время тянулось медленно. Но вот Сибирочка услышала шаги по коридору, и кто-то повернул ключ в замке. В сильно сгустившихся сумерках, царивших в комнате, Сибирочка увидела Зуба. Он был страшен. Его глаза сверкали, лицо подергивалось судорогой. От него пахло вином, и он, казалось, едва стоял на ногах.

Неверной походкой он подошел к Сибирочке и поставил ее перед собой.

– Ну, что, надумала наконец? Хочешь не хочешь, а придется сделать по-моему! – говорил он и тряс девочку за плечи.

Она не могла бы ответить своему мучителю, даже если бы хотела. Тряпка во рту не давала ей возможности свободно дышать, не то что произнести хоть слово. Зуб догадался-таки освободить ее рот, вынув оттуда грязную тряпицу.

– Ну, отвечай же, согласна ли ты исполнить мой приказ? Говори, а не то худо будет! – ему с трудом удавалось держать себя в руках.

Сибирочка едва переводила дух и молчала… Только сердечко ее билось в груди, как подстреленная птица.

– А, так ты не хочешь говорить со мной!.. – зашипел Зуб и швырнул Сибирочку на пол.

Он склонился над своей жертвой, сжал свой огромный кулак и замахнулся на Сибирочку…

Ужас и отчаяние придали Сибирочке сил, и она закричала:

– Помогите!

В ту же минуту затрещала ветхая дверь, ведущая в соседнюю комнату, она соскочила с петель, рухнула, и черная, как сажа, женская фигура появилась на пороге комнаты…

– Элла! – прошептала Сибирочка.

– Да-да! Элла здесь, госпожа! – прогремела негритянка и набросилась на Зуба.

Не ожидавший нападения разбойник замер, увидев перед собой черное лицо, сверкающие белки глаз и оскаленные зубы негритянки.

Воспользовавшись его замешательством, Элла сорвала простыню с кровати и скрутила Зуба. Потом она освободила Сибирочку и, распахнув дверь, позвала на помощь. В коридоре поднялась суматоха… В комнате появились слуги, сторож и еще какие-то люди. Они почти с ужасом таращились на связанного постояльца, белокурую девочку и негритянку, неизвестно как очутившуюся здесь.

Между тем Сибирочка, ободренная присутствием своего черного друга, бледная и взволнованная, стояла в толпе людей и прерывающимся голосом говорила:

– Это не дедушка… нет… нет… Они обманули меня… Это разбойник и преступник… Он бежал из тюрьмы… из Сибири… Он… очень злой человек… Он хотел убить купца Гандурова, меня и Андрюшу… там, в тайге… а здесь предлагал мне, чтобы я… чтобы я признала его своим дедушкой и всем говорила это… Но мой дедушка умер… а это… беглый каторжник… Я боюсь его… Я боюсь его… Он не дедушка!.. Нет!.. нет!.. – несчастная девочка едва держалась на ногах от пережитых страхов и мучений.

Между тем Зуб, тщетно стараясь освободиться от пут, угрожал и Сибирочке, и черной девушке, и всему миру, браня и проклиная все и всех.

Вскоре подоспела полиция, за которой послал управляющий гостиницей, и Сибирочка подробно рассказала обо всем, что с ней случилось. Потом ее, Эллу и связанного Зуба повели в участок, где продолжилось разбирательство этого загадочного происшествия. Но теперь Сибирочка больше ничего не боялась – ведь с ней была Элла.

Глава XX. Элла действует

Пока Анна Степановна беседовала с Сибирочкой в приемной «Большого дома», негритянка Элла притаилась за дверью. Правда, она не могла понять ни слова из того, что говорила мать Никса, но плач Сибирочки, ее взволнованный голос, то звучавший глубокой печалью, то шумной радостью, – все это навело молодую негритянку на смутные подозрения. Она, как и все в труппе, знала, что Никс ненавидел Сибирочку и Андрюшу, и потому поздний визит его матери заставил Эллу предположить что-то дурное. Когда Сибирочка в сопровождении Анны Степановны вышла из дома, Элла незаметно пошла за ними. Они взяли извозчика и поехали. Элла не могла поехать следом: другого возницы не было поблизости, да и нанять его, не зная русского языка, ей было трудно. И потому она, не теряя ни минуты, побежала вслед за пролеткой. Элла дома носила обыкновенное платье простой девушки, и теперь она была в длинной юбке и темной цветной кофте. Большой платок, накинутый второпях на голову, делал ее похожей на бегущую за покупками горничную, и поэтому никто не обращал внимания на девушку, почти скрывшую свое лицо под платком. Пролетка, увозившая Сибирочку, ехала довольно быстро, но Элла не отставала от нее: сильные ноги негритянки, казалось, не знали усталости.

Когда Анна Степановна сошла с пролетки у подъезда гостиницы и вошла в нее в сопровождении Сибирочки, за ними проскользнула и Элла.

Она видела, как Сибирочка побежала по коридору, как открыла дверь и вошла в комнату. Элла прислушалась: сначала Сибирочка радостно вскрикнула, потом расплакалась, а потом… Потом она уже закричала от испуга. Элла почувствовала неладное и решила дожидаться Сибирочки, а Вихрова тем временем скрылась из гостиницы.

Дверь комнаты рядом с той, куда вбежала Сибирочка, была полуоткрыта, и Элла вошла туда.

Как же она обрадовалась, когда увидела оклеенную обоями дверь, ведущую в комнату Зуба! Она бросилась к ней, но увы!.. Дверь оказалась запертой на ключ…

Глава XXI. Они вернулись!

Господин Шольц волновался всю ночь, все утро, весь следующий день и вечер. В его доме случилось загадочное происшествие. Два человека исчезли из его дома еще накануне вечером: Сибирочка и Элла.

Горничная пояснила господину Шольцу, что за барышней Сибирочкой приезжала госпожа Вихрова и куда-то увезла ее с собой. А следом за ними побежала и «черная барышня», как называла Эллу прислуга. Господин Шольц на другое утро поехал к матери Никса разыскивать своих артисток. И он очень удивился, когда ему сказали, что за госпожой Вихровой рано утром приехали какие-то люди и увезли ее куда-то и что с тех пор она не возвращалась. Господин Шольц совсем было потерял голову, не зная, где искать Эллу и Сибирочку. Он несколько раз обращался к Никсу, не знает ли он, куда девалась его мать, а также куда и зачем она накануне увезла Сибирочку. Но Никс и сам знал не больше директора. Он был напуган тем, что мать куда-то пропала, и потому твердил лишь одно:

– Клянусь, Эрнест Эрнестович, я ничего не знаю!

На этот раз он не лгал. Однако его мучили смутные догадки, что их тайна раскрыта.

Весь этот день прошел в ужасных волнениях. Наступил вечер. Сегодня в первый раз должны были давать представление мистера Билля «Христианка и львы».

Нечего и говорить, что театр «Развлечение» ломился от наплыва публики: всем хотелось посмотреть диковинное зрелище.

Но чем больше раскупалось билетов, тем мрачнее становился господин Шольц.

– Сибирочки нет. Представление придется заменить. Пусть Никс со львами занимает публику! – раздраженно обратился он к мистеру Биллю.

Даже мистер Билль лишился своего обычного спокойствия.

– О! – говорил он. – О, этот маленький Сибирушка зарезал нас без ножа своим поступком…

И он курил сигару за сигарой.

– Я все-таки надеюсь, что она вернется! Она должна вернуться, если она вместе с Эллой! Элла не даст ее в обиду, она обещала мне это! – говорил Андрюша, стараясь утешить стариков.

Он был очень бледен. Он не сомкнул глаз в эту ночь. И он решительно не мог понять, куда девалась его маленькая подруга, места не находя себе от беспокойства.

Между тем к подъезду «Большого дома» подъехали кареты: пора было отправляться в театр. И Андрюша, как всегда, должен был смешить публику и балаганить на манеже в роли клоуна, хотя сердце его сжималось от тоски.

Опера закончилась, нужно было начинать цирковое представление.

Мистер Билль и господин Шольц ужасно волновались: им предстояло сейчас выйти к публике и возвестить об отмене пьесы «Христианка и львы».

Решили, что это сделает господин Шольц. Он надел фрак и белый галстук, что делал только в самых торжественных случаях, и готовился уже выйти на арену, когда к нему подбежала Герта. Плача и смеясь от радости, она лепетала, задыхаясь:

– Они идут, папа! Они вернулись!.. Смотри, смотри! Вот они! – и она показывала дрожащей рукой куда-то в сторону.

Действительно, по коридору бежали, взявшись за руки, Сибирочка и Элла. Андрюша издали увидел свою названую сестру и кинулся к ней.

– Где ты была? Что случилось с тобой? – вопросы сыпались из него градом, он обнимал ее и гладил по волосам.

Но Эрнест Эрнестович не дал им поделиться впечатлениями. Он так обрадовался, что чуть не прыгал от восторга, сжимая костлявые руки мистера Билля, но мистер Билль уже принял свой прежний невозмутимый вид и скомандовал спокойно и властно, точно ничего не случилось:

– Публикум ждет, публикум все равно до того, пропадал или не пропадал мисс Сибирушка, а поэтому разберем все после, а теперь марш одеваться, чтобы через десять минут начинать пьесу. Алле!

Глава XXII. «Христианка и львы»

– Я готова! Мистер Билль, я готова!

– Очень хорошо!

Прозвучал последний звонок. Занавес тихо раздвинулся, из-за кулис на арену выехала колесница, вся убранная цветами, – такая, какие были в Риме. На колеснице стояла Сибирочка в белой римской тунике и в синем плаще. Поверх плаща струились ее белокурые волосы, обрамляя пушистыми локонами прелестное, бледное, как мрамор, личико. Пережитые волнения и страхи, нападение Зуба, пребывание в полиции, где ее неоднократно допрашивали, – все это не могло не повлиять на нее. Теперь же к ее волнениям примешивалась и новая тревога: Сибирочка волновалась перед представлением, поскольку страшно устала и не имела ни минуточки свободного времени, чтобы передохнуть.

Однако когда колесница, объехав цирковую арену, очутилась перед ложей Гордовых, где сидели князь и княжна Аля, Сибирочка улыбалась, и они улыбнулись ей в ответ. Очевидно, они не подозревали о том, что случилось с их любимицей, так как господину Шольцу и в голову не пришло оповестить Гордовых о ее исчезновении.

Сибирочка величаво сошла с колесницы. Двое братьев Ивановых, одетых рабами, подвели ее к клетке, где метались в ожидании представления Цезарь и Юнона. Напротив клетки на золотом троне под балдахином, окруженный свитой в белых римских одеждах, восседал император Нерон с лавровым венком в руке. Его изображал Никс. Сибирочка успела сообщить ему, что его мать арестована и находится в полиции. И теперь все его мысли были прикованы к матери: хотя он иногда и грубил ей, но по-своему и любил ее.

Он уже совсем не собирался мстить Сибирочке или Андрюше. В забывчивости он то хватался за голову, то потирал лоб.

– Что с тобой, Вихров? Ты сегодня точно мокрая курица, – шепотом сказал Денис Иванов, стоявший рядом в роли одного из приближенных императора.

Никс не успел ответить: пора было начинать представление. Сибирочка в роли Вероники уже стояла перед ним на коленях и, ломая руки, молила не бросать ее на растерзание львам. Но Нерон-Никс по пьесе должен был быть чуждым жалости. Властным движением руки он приказал рабам втолкнуть Веронику в клетку.

Рабы схватили Веронику-Сибирочку под руки и повели. Публика, затаив дыхание, следила за ходом действия. Юные актеры не говорили ни слова, а выражали свои чувства только жестами. И вот Сибирочка очутилась в клетке со львами.

По замыслу мистера Билля, львы должны были сделать вид, будто хотят растерзать Сибирочку. А потом Нерон-Никс должен был бросить в клетку лавровый венок, как бы в насмешку венчая им приговоренную к смерти Веронику. Львы должны были смириться, когда Сибирочка надет львице венок.

Пьеса шла своим ходом. Юнона и Цезарь бесновались. Сибирочка стояла бледная и прекрасная между двумя рычащими и мечущимися около нее зверями, делавшими вид, что хотят разорвать на части свою жертву. Стукнувшись о решетку клетки, к ногам Вероники-Сибирочки упал венок. Она подняла его и со светлой улыбкой надела на шею Юноны.

В этот момент львица должна была упасть к ногам девочки, но Юнона испустила отчаянный рев и с изогнутой шеей, по которой заструилась кровь, заметалась по клетке. Сибирочка собрала все свои силы и, в упор глядя на львицу, крикнула:

– Сюда, Юнона! Ко мне!

Но Юнона бесновалась от боли. Вдруг она прыгнула на Сибирочку, толкнула ее лапой и вонзила в нее страшные когти…