Электронная библиотека » Лидия Чарская » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Большая душа"


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 03:49


Автор книги: Лидия Чарская


Жанр: Детская проза, Детские книги


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Лидия Чарская
Большая душа

© ЗАО «ЭНАС-КНИГА», 2014

Часть первая

Моему юному другу Асе Кобылиной посвящаю эту книгу



Глава I

Мачеха ушла, как всегда, в половине седьмого, оставив Вене все необходимое на сегодняшний день.

И, по своему обыкновению, Веня проснулся как раз в ту минуту, когда входная дверь хлопнула за ушедшей Дарьей Васильевной.

Проснулся, широко открыл глаза и тотчас же закрыл их снова, сладко жмурясь и потягиваясь, как котенок.

Весеннее солнце заливало комнату целым морем золотых лучей. В незавешенное окошко смотрело ясное синее небо с ползущими по нему легкими перистыми облаками. Весело перекликались голуби на крыше; чирикали суетливые, драчливые воробьи, шумно и радостно приветствуя возвращение весны.

И в душе маленького тринадцатилетнего горбуна откликалась она, озаренная потоками солнца, всеми своими веселыми отзвуками и песнями отзывалась и на синеву неба, и на гульканье и чириканье птиц.

Хорошо лежать так, с прищуренными веками, подставляя ласковому солнцу то худенькое, бледное, с крупными старообразными чертами, лицо и костлявые, заброшенные за голову руки, а то, повернувшись на бок, подставить его горячим ласкам безобразный, сильно выдающийся между лопатками горб.

Вене кажется в такие минуты, что сама добрая фея солнца слетает к нему в их маленькую квартирку и рассказывает ему такие чудесные весенние сказки – сказки про него, самого Веню. Как будто сейчас он и совсем даже не Веня, маленький убогий горбун, пасынок поденной швеи Дарьи Васильевны и сын рослого человека с обветренным морскими ветрами лицом – кочегара, плававшего в море с тех пор, как помнит себя маленький Веня, – а маленький принц, попавший в неволю к злому волшебнику… Злой волшебник разгневался на родителей Вени и превратил их сына в убогого калеку-горбуна. Но чары злого волшебника должны рассеяться, как только разыщет Веню маленькая золотоволосая фея и поцелует его…

Однако феи не любят холода, не любят и дождливой осенней погоды; вместе с перелетными птицами с наступлением холодов они улетают далеко в южные страны. А когда по-весеннему засмеется небо и мириады солнечных лучей вырвутся из высокого голубого терема, с ними вместе прилетит на землю и маленькая лучезарная красавица-фея. Прилетит она как-нибудь, когда Веня будет еще сладко спать под утро, склонится к его изголовью и поцелует его закрытые глаза, его длинные темные ресницы. И он проснется от этого поцелуя и почувствует себя здоровым, сильным и красивым, как все остальные дети, у которых нет этого ужасного горба за спиной…

Ах, если бы они могли сбыться когда-нибудь, эти чудесные мечты, отчасти навеянные ему Досей, отчасти же забравшиеся в голову мальчика после чтения тех книг, которые та же Дося каждый вечер приносила ему из дома. И нынче она обещала прийти и принести ему их любимые сказки Андерсена. Веня уже читал их дважды, но чуть ли не в сотый раз готов перечитать, особенно ту, про маленькую трогательную русалочку, которая так самоотверженно любила своего принца. И про гадкого утенка тоже…

Иногда Вене кажется, что он сам андерсеновский «Гадкий утенок». Недаром же дети во дворе так долго сторонились его и не хотели играть с ним, таким безобразным маленьким уродцем. Но придет время, и прекрасная волшебница-фея – с лицом Доси и с голоском, как у той скрипки, на которой играет юноша-музыкант у окна напротив, – прилетит, поцелует его и превратит в прекрасного белого, царственно-гордого лебедя. О, уж тогда-то он сумеет воспользоваться своей долгожданной свободой! Прежде всего он полетит к морю, где плавает судно, на котором служит его отец, и уговорит его скорее вернуться домой, чтобы больше уже не разлучаться…

Возвращение отца домой на постоянное жительство является второй заветной мечтой ребенка, и появляется она в голове Вени не реже, чем мечты о его превращении в прекрасного принца.

Веня прекрасно помнит отца. Да и мудрено его забыть мальчику: кочегар с судна добровольного флота «Трувор» обязательно приезжает раз в год навестить жену и сына, а иной раз и провести с ними зимние месяцы.

Веня смутно помнит ранние годы своей детской жизни. Помнит большой южный город-порт с целым лесом корабельных мачт в гавани. Тогда еще была жива его родная мама – слабая, болезненная женщина, с необычайной нежностью любившая своего калеку-ребенка.

Отец и тогда плавал в море и только наездами жил с ними…

Во время одного из его плаваний Венина мать скончалась. Хорошо еще, что в эти дни у них гостила подруга матери, швея из далекой столицы, приехавшая отдохнуть к приятельнице в их благословенный город. Только благодаря ей Веня и не остался один до возвращения отца.

Дарья Васильевна была еще не старая, живая и энергичная женщина, тепло и сочувственно относившаяся к Вене. Она пригрела и приласкала сироту. Она же дала слово вернувшемуся наконец домой Ивану Павловичу Дубякину и впредь позаботиться о его убогом сынишке, которому в ту пору минуло три года, и с согласия отца увезла Веню в Петербург, так как сам Иван Павлович не решился бы взять с собой в море хилого, болезненного ребенка.

А потом, в один из своих приездов в Питер, Дубякин, видя, как хорошо заботится о его мальчике добрая женщина, предложил понравившейся ему Дарье Васильевне выйти за него замуж. Последняя была не прочь сочетаться браком с честным, хорошим человеком, имевшим, несмотря на свой суровый вид, доброе и мягкое сердце. Но главное, она сильно привязалась к маленькому Вене – сама одинокая сирота, не имевшая никаких других привязанностей на земле. Немалую роль тут сыграло и письмо самой покойной жены Дубякина, матери Вени, написанное мужу незадолго до смерти. В этом письме, словно предчувствуя свою скорую кончину, больная женщина просила мужа жениться на Дашеньке, которая, по ее убеждению, должна была стать примерной матерью для их маленького сынишки.

И желание покойной было выполнено. Старый морской волк Иван Дубякин, будучи не в состоянии изменить морю, которое он любил больше жизни, после смерти жены не мог оставить на произвол судьбы своего убогого сына. А Дарья Васильевна уже доказала всю силу своей привязанности к Вене. Таким образом, не откладывая дела в долгий ящик, они справили скромную свадьбу, и, сдав Веню на попечение, на этот раз – уже его второй матери, Дубякин снова ушел в дальнее плавание.


Глава II

«Однако пора вставать, довольно нежиться – хорошенького понемножку», – решил наконец Веня и быстро поднялся с постели. А мечтательная улыбка, удивительно скрашивающая старообразное, некрасивое лицо мальчика, так и осталась на нем, отражаясь в огромных синих глазах, составлявших единственную и неотъемлемую прелесть неказистой внешности маленького горбуна.

Обыкновенно у людей существует особое мнение о горбатых как о существах, озлобленных на весь мир. Но у горбатого от рождения Вени не было ни капли обиды – ни на судьбу, ни на людей. В его огромных мечтательных глазах, синих, как небо, было столько кротости и грусти, что при первом же взгляде на мальчика можно было убедиться в полном отсутствии озлобленности в этом обиженном судьбой ребенке. Особенно кротко сияли нынче глаза Вени, эти два маленьких голубых солнца, навстречу утру и весне.

– Ой, никак я проспал? Восемь уже пробило, – прислушиваясь к глухому бою часов за стеной, в квартире соседей, вслух произнес мальчик и, подбежав к окну, тревожно выглянул в него, немного высунувшись за подоконник. То, что увидел в окошко мальчик, являлось для него, не имевшего часов, самым верным показателем времени.

Квартира Дубякиных находилась на верхнем этаже, под самой крышей огромного каменного дома, стоявшего на одной из дальних линий Васильевского острова. Внизу белел камнями квадрат двора-колодца. Здесь же неожиданно радовали глаз три чахлые тоненькие березки, Бог весть каким чудом выросшие среди камней двора и складов дров. Веня заглянул вниз и увидел напротив, у крыльца, ведущего на черную лестницу, торговца рыбой, окруженного несколькими женщинами, покупавшими его товар.

Рыбник приходил ровно в семь часов утра и оставался у этого крыльца до половины восьмого, после чего направлялся дальше.

«Стало быть, не проспал», – решил Веня, увидев торговца, и довольно улыбнулся.

Потом, чтобы проверить себя, Веня перевел глаза выше, на третий этаж.

Так и есть! Времени не может быть больше семи, ни в каком случае.

Девочка-прислуга, служившая у старухи-ростовщицы, жившей напротив, на третьем этаже, каждое утро протирала мокрой тряпкой оконные стекла, мурлыкая себе под нос песенку. Веня знал, что девочку зовут Лизой и что ей житья нет от злой старухи, заваливавшей маленькую служанку работой. Но никакая работа, по-видимому, не смущала Лизу и менее всего отзывалась на ее веселом настроении. С наступлением весны она неизменно каждое утро с тазом мыльной воды и полотенцем появлялась в окне старухиной квартиры, которую Веня давно уже называл про себя «логовищем ведьмы». То напевая себе под нос, то заливаясь песней на весь двор (в зависимости от того, ночевала ли хозяйка дома или у дочери, в центре города), Лиза с обычной веселостью исполняла свою работу.

Веня же каждый раз с затаенным страхом и трепетом в сердце следил за тем, как ее тоненькая фигурка повисала над глубоким провалом двора, удерживаясь за верхнюю часть рамы лишь одной рукой, в то время как другая быстро протирала стекла с наружной стороны. Было так жутко смотреть на это, что Веня иной раз невольно зажмуривался.

По-видимому, старуха – она же и злая колдунья в представлении Вени – страдала манией чистоты, а бедная Лиза, или Золушка – по определению того же Вени, должна была ежедневно проделывать с окнами квартиры своей хозяйки то, что у всех других хозяек делалось два раза в год, не чаще.

Веня подолгу следил за работой девочки и искренне, от всего сердца жалел бедняжку. И нынче, как и каждое утро, проверяя время по ее работе, начинавшейся всегда в определенный час, он не мог не подумать о том, что рано или поздно восторжествует справедливость и бедная Золушка будет спасена по велению доброй волшебницы, а ее старая мучительница, злая колдунья, будет превращена в ворону, как злая мачеха принцессы Белоснежки.

Убедившись в конце концов, что утро еще раннее и что он нисколько не проспал, Веня отошел от окошка и поспешил в кухню.

Здесь, на плите, растопленной ушедшей мачехой, закипал ею же заваренный кофе. Тут же стояла кастрюлька с молоком, а на кухонном столе, имевшем назначение и обеденного, в глиняном горшке – остатки вчерашнего супа. Еще тут были два сырых яйца, которые вместе с большим ломтем хлеба и кусочком масла на блюдечке мачеха оставила Вене на сегодня к обеду.

Вечером Дарья Васильевна обычно приносила вместе с провизией на следующий день и немного готовой закуски к ужину, а иногда добавляла чего-нибудь сладенького для Вени.

Наскоро одевшись и умывшись под кухонным краном, Веня напился кофе и принялся за уборку «квартиры», как он важно называл комнату и кухню, нанимаемые мачехой.

Прежде всего мальчик прибрал свою постель, которую собственноручно стелил себе каждый вечер на старом, потертом кожаном диване. Потом взял веник из кухни и тщательно вымел все помещение, не забыв стереть пыль со всех вещей в комнате. Покончив с этим делом, Веня снова прошел в кухню, тщательно вымыл и вытер кружку, из которой только что пил кофе.

Оставалось только подбросить дрова под плиту, чтобы разогреть щи к обеду, сварить кашу да испечь в духовке деревенскую яичницу с молоком, которую научила его готовить мачеха. Дрова находились между двумя половинками входной двери, и Веня уже собрался было направиться за ними, как вдруг резкий, дребезжащий звук колокольчика нарушил тишину крошечной квартиры, властно заполнив собой все ее немногочисленные углы и закоулки.

Мальчик вздрогнул при первых звуках этого оглушительного звонка. Но тотчас же весело и радостно улыбнулся, и глаза его засияли ярче.

«Дося!.. Наверное, она! Кто же другой будет так отчаянно трезвонить?» – промелькнуло в голове маленького горбуна, и он поспешил к двери.


Глава III

Ну, конечно же, она, Дося!

Едва успел упасть тяжелый крюк, как входная дверь быстро и широко распахнулась под чьей-то энергичной, нетерпеливой рукой.

– Дося!..

Высокая, тоненькая девочка с белокурыми локонами, разбросанными по плечам, с двумя яркими алыми бантами над маленькими розовыми ушками, в слишком коротком платье, из которого она успела вырасти, вошла, вернее – вбежала в кухню и с размаху кинулась к маленькому горбуну, уткнулась лицом ему в плечо и неожиданно громко, судорожно зарыдала…

«Она опять… Опять меня при-би-ла…» – только и смог расслышать Веня сквозь ее рыдания.

Но и этих немногих слов было вполне достаточно, чтобы мальчик понял, в чем дело. С нежной настойчивостью он поднял голову плачущей девочки со своего плеча и заглянул в ее залитое слезами лицо.

– И опять, наверное, ни за что ни про что? И опять ты, конечно, невинно пострадала, бедная Дося? – тоном нежного участия спросил он.

Новые рыдания были ответом на его слова. Потом плачущая девочка неожиданно освободилась из рук своего приятеля, упрямо, как маленькая норовистая лошадка, тряхнула головой и в два прыжка очутилась в комнате. Здесь она повалилась на кожаный диван и, зарывшись лицом в старую потертую гарусную подушку, вышитую когда-то Дарьей Васильевной в подарок мужу, залепетала, всхлипывая и запинаясь на каждом слове:

– Ну, чем я виновата, скажи на милость, что не могу и не умею читать стихи, как она?! Нет у меня таланта ни капли, да и только… Ну, послушай, горбунок, сам подумай: если она такая умная, – не все же должны быть такими?.. И таланта у меня столько же, сколько у черной соседской курицы… Ах ты, Господи! Уж я и не знаю, что мне делать, право… Ведь обидно же слушать каждый раз, что я «дылда» и «тупица», и что мне давно пора подумать о том, как зарабатывать себе самой хлеб, и что я до четырнадцати лет, как камень, вишу у нее на шее… Да разве я сама рада этому? Да что же делать, горбунок, если уж я такая ничтожная и бездарная уродилась?.. Ни шить, ни вышивать не умею. Да и не люблю, признаться… Пускай лучше в дырках вся ходить буду, а ни за что ничего сама себе не починю… Ни за что в мире!.. За это она главным образом и сердится на меня, и бранит меня. А потом – эти стихи!.. Мука какая – декламировать их перед ней!.. Не в силах я этого делать, горбунок ты мой хороший!.. Ты только представь себе: сядет она в кресло, такая нарядная, красивая, благоухающая духами, и начнет смотреть на меня своими чудесными глазами… Смотрит и ждет, когда я начну. А у меня, как нарочно, в голове последние мысли путаются. И под коленками что-то дрожит… Хочется не стихи ей читать, а говорить ей, какая она прекрасная, доб рая, а я гадкая, противная, бездарная перед ней…

– Неправда!.. Не добрая она, если тебя бьет и мучит немилосердно, – прервал шепот девочки Веня.

Тут Дося, словно на пружинах, подскочила со своего места. Теперь ее мокрое от слез лицо вдруг просияло, а карие, залитые слезами глаза ярко блеснули.

– Вот уж нет, вот уж неправда! – вырвалось у нее. – Совсем она не злая и меня не мучит, а только она вспыльчивая немножко, моя крестненькая!.. Виновата же я одна – в том, что всячески вывожу ее из себя. И не смей ты мне ее бранить, горбунок, слышишь?.. Потому что она ангел, и ни ты, ни я не смеем ее судить! Когда она выходит на сцену, прекрасная, как принцесса, и говорит свои прекрасные монологи, публика плачет и засыпает ее цветами… Она давным-давно была бы первой актрисой в мире, если бы у нее были деньги и наряды. А без нарядов не больно-то легко выступать на сцене… Ах, да зачем я тебе все это говорю? Ты, наверное, ничего и не понимаешь… И крестненькую мою судишь потому только, что ее тоже не понимаешь!..

– А зачем она сегодня опять тебя прибила?

– Ну вот, уж и прибила! Да ничего подобного – ударила всего два раза, даже вовсе и больно не было.

– Да ведь ты же плакала?

– Ну, да, плакала… Так что ж из этого? Глаза у меня на мокром месте, оттого и плакала… А вот сейчас, видишь, уж и не плачу вовсе, не плачу, а смеюсь. Ха-ха-ха, миленький ты мой, глупенький ты мой горбунок, Веничка! Славный ты мой, верный дружок!..

Дося действительно уже смеялась – искренне, беззаботно. На порозовевших, еще сохранивших следы недавних слез щечках заиграли две чрезвычайно милые ямочки, а карие глаза заблестели, словно черные вишни, обрызганные дождем. Теперь Дося уже не казалась той обиженной и несчастной девочкой, которая несколько минут назад прибежала поведать свое горе маленькому другу.

Веня ласково смотрел на девочку.

Дети встретились два года тому назад в соседней лавке, где они оба закупали себе провизию на день. Он, пасынок швеи Дубякиной, и она, крестница и воспитанница драматической актрисы частного театра Ирины Иосифовны Подгорской, снимавшей комнату в том же доме, где жили Веня с мачехой.

Случилось так, что Дося, прибежавшая в лавку за восьмушкой чая и фунтом[1]1
  Фунт – мера веса, равная 405,5 грамма.


[Закрыть]
ситного, потеряла деньги по дороге, и ей нечем было платить. Убедившись в своей потере, девочка помертвела. Ирина Иосифовна была строга со своей крестницей и не спускала ей никаких оплошностей; Досе грозило серьезное наказание. Сама не своя, девочка выбежала из лавки и, вернувшись во двор большого дома, вместо того чтобы подняться наверх, к себе в комнату, забилась в темный угол двора, где были сложены поленья дров и всякая рухлядь, укрытая от посторонних глаз, и предалась своему горю… Здесь и нашел ее Веня, тотчас же следом за девочкой покинувший лавку. Нашел и дал ей ту небольшую сумму денег, что оставила ему на обед мачеха, не успевшая накануне купить ему еду.

Дося не колеблясь приняла помощь от своего неожиданного благодетеля, а Веня храбро вынес до вечера муки голода, на которые обрек себя ради чужого блага.

С этого дня и началась дружба детей.

Надо сказать, что Дося Оврагина пользовалась исключительным влиянием среди дворовой детворы, собиравшейся на дне глубокого двора-колодца. Это были дети жильцов огромного каменного дома, населявших маленькие квартирки. Дося была старше их всех, к тому же более развитой и начитанной.

До сих пор эти ребятишки – здоровые, шумные и суетливые, как маленькие зверьки, избегали общества слабого, хилого и тихого Вени.

– Уйди от греха подальше, еще толкнут тебя ненароком, ушибут – заплачешь, нам же достанется, – часто слышал от детей маленький калека повторенную на десятки ладов одну и ту же фразу. Он поневоле вынужден был сторониться шумного и веселого детского общества, не желавшего принимать горбуна в свой кружок.

Но со дня знакомства с Досей, после оказанной ей услуги, Венина жизнь круто изменилась.

В ту пору двенадцатилетняя Дося царила и властвовала над детским кружком. Она первой среди дворовой детворы заводила игры, придумывала интересные забавы, и ей беспрекословно подчинялись все здешние ребятишки. Поэтому, когда однажды тоном, не допускающим возражений, Дося категорически заявила ребятам, что «горбунок» отныне будет участвовать в их играх, дети покорились неизбежному, и Веня был единогласно принят в их кружок.

Было что-то притягивающее в открытом, веселом, хотя и легкомысленном характере Доси, что главным образом и подчиняло ей остальных детей. Подчинился ей и Веня. Теперь он как маленький паж ходил за своей королевой и безропотно позволял ей командовать собой.

И Дося, одинокая, с изголодавшейся без дружбы и ответной привязанности душой (где же было всегда занятой театром Ирине Иосифовне уделять время крестнице?), в Венином лице нашла наконец себе друга и товарища. Теперь все свободное время дети проводили вместе. У Доси было много книг, подаренных ей еще в дни раннего детства, и Веня, научившись читать в подготовительной школе, которую посещал две зимы подряд и которую кончил лишь этой весной, с жадностью накинулся на них. Особенно любил он сказки. Да и его длинные беседы с Досей, казалось, мало отличались от прочитанных Веней сказок.

Дося сама была точно интересная книга-сказка. Она верила в колдунов, добрых и злых фей, ведьм и волшебниц, буквально бредила ими. И со дня знакомства с девочкой Веня словно погрузился в какой-то новый мир волшебных сказочных грез…


Глава IV

– Ха-ха-ха!.. – вдруг неожиданно звонко расхохоталась Дося. – Вот я глупая-то!.. Совершенно забыла, зачем пришла. Новость ведь я тебе принесла, Веня, и очень нерадостную новость… Послушай-ка, горбунок, ведь мы с тобой последние месяцы проводим вместе!.. Вот что!..

– Как так – последние? Что ты такое говоришь, Дося? – испуганно воскликнул мальчик.

– Ну, да, последние. В августе-то я – тю-тю! Послушай только: крестненькая получает место в провинции, где-то далеко-далеко отсюда, очень хорошее место, где она будет играть настоящих принцесс и королев. И жалованье ей там будут платить большое! Ну, конечно же, она и меня возьмет с собой и тоже пристроит у них в театре, где я буду исполнять роли девушек из толпы, в тех пьесах, конечно, где требуется толпа на сцене. Недаром же она занялась сейчас моими манерами и уроки декламации возобновила. Она говорит, что не всем же актрисам и актерам играть главные роли, надо кому-нибудь изображать и второстепенные, маленькие, и что хоть на это-то я, может быть, окажусь способной. Такая большая, а целыми днями бьет баклуши!.. Пора за работу взяться! Каждый человек работать должен… Это она мне сегодня еще до урока декламации сказала. И еще сказала, что своему будущему начальнику, антрепренеру то есть, уже писала обо мне и уже его ответ получила. Он согласен принять меня в свою труппу статисткой, на маленькое жалованье. Так-то, мой милый горбунок, первого августа мы с тобой, значит, волей-неволей, но должны расстаться!

Это известие, свалившееся на него, как снег на голову, до того ошеломило Веню, что в первую минуту он не мог сказать ни слова.

Одна мысль о разлуке с Досей, с которой так тесно были связаны целых два года его жизни, показалась мальчику до такой степени чудовищной, что он совершенно растерялся.

– А как же я один-то останусь? Что я тут один, без тебя, делать буду? – с трудом выдавил из себя маленький горбун; грустные синие глаза мальчика наполнились слезами.

Даже живая, беспечная, жизнерадостная Дося почувствовала, как сейчас страдает ее друг. Горячая волна жалости внезапно захлестнула ее маленькое сердце.

– Послушай меня, горбунок, послушай, – быстро-быстро заговорила она и, обняв Веню за шею, потянула его на их любимое место у окна.

Здесь девочка живо уселась на подоконник и, указав своему приятелю на место возле себя, тоном, не допускающим возражений, коротко скомандовала:

– Садись!

Подождав, пока Веня, неловко вскарабкавшись на окно, уселся наконец рядом, Дося снова заговорила, спеша и волнуясь:

– Ты не горюй, горбунок, в самом деле, не горюй… Я буду писать тебе часто-часто и вспоминать о тебе каждый день. И потом, разве ты не думаешь, что в одно прекрасное утро в твое окно действительно влетит пара белых лебедей, впряженных в маленькую золоченую колесницу, в которой будет сидеть добрая волшебница-фея… Понимаешь, горбунок, наша с тобой добрая фея! И вот она и превратит тебя в прекрасного принца, горбунок, в настоящего прекрасного принца, в бархатном камзоле, в берете, с плюмажем, как на той чудесной картинке из моей книги сказок. И ты придешь за мной и увезешь в свой дворец. То-то будет чудесно! В честь нашего приезда там целый день будет греметь веселая музыка… И есть мы будем на золотых тарелках самые прекрасные кушанья, ананасы, например, и спаржу, и шоколад…

– И ливерную колбасу… Я ее люблю ужасно! – подхватил Веня, внезапно заражаясь настроением подруги.

– Да, да, и ливерную колбасу, если хочешь. Хотя вряд ли в королевских дворцах подают такие простые вещи. Другое дело – рябчики, фазаны и персики или конфеты, и сливочное мороженое, – мечтательно перечисляла Дося. И тут же с очаровательной искренностью призналась: – Послушай, горбунок, у тебя слюнки не текут, когда ты думаешь обо всех этих чудесных вещах?

– Пожалуй…

– А я так прямо с ума схожу, когда о таком подумаю! А особенно сегодня. Ведь подумай, горбунок, одной декламацией сыта не будешь, а кроме этих ужасных стихов у меня за сегодняшний день во рту еще ничего не было…

– Господи!.. Так что же ты мне раньше ничего не сказала? – взволнованно воскликнул Веня и даже в лице изменился от слов девочки. – Бедная ты моя Досенька, неужели же она вдобавок ко всему тебя еще и голодом морит?

– Какие глупости! Вот ерунду-то выдумаешь тоже! – и, вспыхнув, как порох, возмущенная Дося даже топнула ногой. – Во-первых, при чем тут «она», когда все зависит от меня самой, и только! Крестная уехала на репетицию и оставила мне огромный запас еды; и если бы я захотела, то стоило мне только разжечь керосинку и…

– Так почему же ты этого не сделала раньше?

Лукавая и смущенная улыбка пробежала по губам девочки.

– Мне было просто лень, горбунок, заниматься стряпней. Разве это для меня, скажи на милость? Ты же сам говоришь, что я похожа на принцессу… А какие же принцессы занимаются кухней? Вот ерунда!..

– Да, да, ты права, пожалуй, – рассеянно ответил Веня, сползая с окошка. В голове у мальчика уже мелькнула новая, счастливая мысль.

Какое счастье, однако, что он еще не успел уничтожить сегодняшние припасы! Какое счастье! Теперь он угостит ими Досю. Правда, девочка привыкла к более изысканным кушаньям, которые актриса берет для себя и крестницы из ближайшего ресторана и которые Досе вменяется в обязанность разогревать на керосинке.

Но за неимением лучшего можно нынче обойтись и тем, что есть у него, тем более, что Веня был намного проницательнее детей своего возраста и с первых же слов Доси прекрасно понял то, в чем ни за что, ни за какие блага мира не призналась бы ему Дося. Мальчик знал, что недовольная нынешним уроком декламации крестницы Подгорская в наказание оставила Досю без обеда.

С жалостью в сердце, браня в душе «злую мучительницу» его Досеньки, Веня захлопотал у плиты, пока сама Дося, высунувшись из окошка, внимательно следила за тем, что происходит во дворе.

– Ну вот, твой обед готов. Садись и ешь, – объявил наконец маленький хозяин своей гостье.

В одно мгновение Дося очутилась в кухне. При виде накрытого чистой скатертью стола и аппетитно разложенных на тарелках яичницы и кусков хлеба с маслом, по соседству с тарелкой, наполненной горячим супом, девочка весело захлопала в ладоши.

– Конечно, это не фазаны и не сливочное мороженое, горбунок, но, за их отсутствием, удовлетворимся и этим, – заявила она и без лишних церемоний весело принялась уплетать обед за обе щеки.

А Веня с по чти благоговейным восторгом следил за тем, как ела его подруга. Когда же тарелка с супом была опустошена до дна и яичница уничтожена до половины, Дося внезапно вспомнила о том, что ее маленький друг еще ведь, в сущности, не обедал.

Но только она заикнулась об этом, как Веня тотчас же поспешил разуверить девочку. Нет, нет, он уже поел утром и вовсе не намерен портить себе аппетит к ужину…

– Ну, как знаешь, – легко согласилась с ним Дося и в три приема покончила с яичницей.

Теперь оставалось только выпить кофе, который горбун предупредительно налил ей в большую фаянсовую кружку.

Но едва Дося поднесла ко рту кружку, до краев наполненную ароматным напитком, что-то заставило широко раскрыться живые карие глаза девочки. И она, прислушиваясь, замерла и вытянулась в струнку.

– Ты слышишь, Веня? Ты слышишь? Он снова играет…

Она произнесла это почему-то шепотом и вдруг стремительно соскочила со стула, не обратив внимания на опрокинувшуюся кружку и разлившийся по чистой скатерти кофе.

Ее волнение заразило и мальчика.

– Да, да, это он, со своей чудесной скрипкой! Скорее же, скорее бежим к окну, Дося!

Но торопить Досю не было необходимости.

В одно мгновение дети снова очутились на подоконнике – и белокурая, нежная, с вьющимися по плечам локонами девочка, и ее бледный убогий товарищ.

На том же этаже в окне напротив, находившемся как раз вровень с их окном, стоял юноша в бархатной куртке и играл на скрипке. Смычок легко и свободно скользил по струнам, которые нежно и ласково пели какую-то необычайно красивую, мелодичную песнь. Ни Дося, ни Веня не знали, что это была за пьеса, но они оба невольно упивались чудесным мотивом.

Уже не первый раз слушали они у открытого настежь окошка незнакомого скрипача. Как свободно и легко мечталось детям под его скрипку! Какие чудесные картины всплывали перед ними под звуки этой дивной, в самые глубины души проникающей музыки! И сам музыкант, так чудесно игравший на скрипке, казался им особенным, незаурядным существом…

Нынче же незнакомый юноша как будто превзошел самого себя. Звуки плакали и смеялись под его смычком. Струны серебристо и нежно рассказывали какую-то чудесную, волшебную сказку, рассказывали без слов, одной мелодией, одними звуками, трепетно-прекрасными и нежными, как грезы.

Но вот игра оборвалась…

– Господи, неужели конец? Уже конец? – как будто падая со своих заоблачных высот на землю, прошептала Дося и, прежде чем маленький горбун успел удержать свою подругу, до половины высунулась из окошка и неистово зааплодировала незнакомому музыканту.

– Браво! Браво! – вторил аплодисментам ее звонкий голосок.

Незнакомый юноша поднял голову и, заметив в окне детей, ласково улыбнулся им. Потом, увидев, что белокурая девочка продолжает аплодировать, скрипач, польщенный таким непосредственным выражением восторга, выступил из глубины комнаты и низко, как взрослым, поклонился детям.



Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации