Текст книги "Большая душа"

Глава X

У подъезда они расстались. Подгорская с крестницей направилась к себе, а Веня стал подниматься по лестнице в свою крошечную квартирку.

Сердце обиженного горбуна то гулко колотилось, то замирало в груди. В душе еще жила только что перенесенная обида. Ужасное обвинение, брошенное ему старухой, не давало мальчику покоя.

Положим, он сам виноват во всем случившемся… Не следовало идти в чужой дом, да еще крадучись, потихоньку, и чужие вещи брать в руки… Поделом ему за это. А все-таки горько переживать такие минуты, так горько – до слез!

И чем выше поднимался по лестнице Веня, тем сильнее сжималось его сердце, тем больнее становилось на душе. Ведь ему как-никак придется во всем чистосердечно сознаться мачехе – и в сегодняшнем обмане, и в не очень-то красивом поступке.

А все же пускай она лучше от него узнает, нежели от других! Мамаша добрая. Она простит и забудет его оплошность. Да, кстати, и переговорит с Велизарихой, обелит его, Веню, в ее глазах. Все-таки неприятно и обидно оставаться под подозрением даже у такой несправедливой и злой старухи.

Веня так увлекся своими мыслями, что не заметил, как позади него, на несколько ступенек ниже, кто-то неслышно поднимается по лестнице, и только когда уже знакомый голос неожиданно окликнул его на последней площадке, мальчик живо и слегка испуганно обернулся. Перед ним стояла сестренка скрипача – Ася.

– Подождите открывать дверь, – немного волнуясь, обратилась к нему девочка, – я должна вам сказать то, что хотела сказать раньше, там еще, в квартире Велизаровой. Во-первых, спасибо вам за ваше заступничество. Я этого ни когда не забуду. Эта злая, гадкая старуха действительно была несправедлива и груба со мной… А ведь я ни в чем, ни в чем не виновата! Правда, мы с братом Юрой запоздали немного заплатить ей деньги. Вы знаете моего брата Юру? Не правда ли? Вы слышали его игру? По крайней мере, он вас знает. Он уже давно говорил мне, что двое детей слушают его у окна напротив, когда он играет на своей скрипке. И я сама не раз видела вас обоих… Мне казалось, что вам нравится игра моего брата. Так вот, если хотите, приходите к нам с той белокурой девочкой, – кажется, ее зовут Досей, – в гости. Юра сыграет вам на скрипке, а я угощу вас чаем с бисквитами, которые сама пеку для Юры. А теперь прощайте, уже поздно, и Юра каждую минуту может вернуться домой. С тех пор как все его ученики разъехались на летнее время, он поступил в оркестр в одном из летних театров и приходит теперь позже. А я его жду с чаем до одиннадцати часов – ведь я по чти взрослая, перешла в старшее отделение пансиона, мне уж минуло пятнадцать лет. Так помните же, мы с братом ждем вас и вашу подругу!

И, кивнув темной головкой с длинной, до талии, косой, Ася стала быстро спускаться с лестницы, прежде чем Веня успел поблагодарить ее за приглашение.

Не смея поверить своему счастью, мальчик стоял перед закрытыми дверями своей квартиры. «Неужели же это правда? – думалось ему. – Неужели он и Дося могут теперь беспрепятственно слушать вблизи игру их “чудесного музыканта”, того самого талантливого скрипача, который так пленил их своей игрой?..» Положительно ради этого стоило перенести даже такую мучительную неприятность, которая случилась с ним нынче. И уже совсем счастливый, мальчик вошел к себе.

А в это время в комнате артистки Подгорской происходила беседа совсем иного рода.

Очень недовольная поведением крестницы, привела Ирина Иосифовна Досю домой.

– По-настоящему, тебя следовало бы примерно наказать за то, что ты осрамила меня на весь дом, гадкая девчонка! – строго обратилась она к смущенно молчавшей девочке. – Но то, что ты чистосердечно рассказала всю правду, отчасти смягчает твою вину, и я ограничусь тем, что запрещаю тебе три дня подряд выходить из дома. Слышишь? Целых три дня ты просидишь дома! А чтобы ты не удрала, когда меня не будет дома, я возьму твои ботинки и спрячу их в шкаф под замок, – так будет вернее. Давай-ка мне их сюда, живо!

– Крестненькая…

– Что «крестненькая»? Стыдись! Ты большая, четырнадцатилетняя девочка и не можешь понять, насколько некрасиво твое поведение… И нечего теперь делать жалостливое лицо… Этим меня не разжалобишь. Так-то, моя милая! Снимай же ботинки… Слышишь?

Увы! Досе не оставалось ничего другого, как повиноваться. Поминутно вздыхая на всю комнату, она расстегнула ботинки, сняла их со своих маленьких ног и с опущенными глазами вручила крестной, которая поставила их на пол возле себя.

– Прекрасно, теперь я, по крайней мере, хоть три дня буду спокойна; хоть за эти три дня ты снова не выкинешь какой-нибудь штучки. А теперь подай мне «Чтец-декламатор»[10]10
  «Чтец – деклама́тор» – в дореволюционной России под таким названием издавались литературно-художественные сборники, содержавшие стихи и рассказы для чтения со сцены.


[Закрыть], я задам тебе урок – выучить стихи за это время. Не сидеть же тебе три дня сложа руки и ничего не делая!

О, на этот раз Дося вздохнула так громко, что ее крестная, несмотря на все свое недовольство девочкой, едва могла сдержать улыбку. И эта улыбка решила дело. С быстротой молнии Дося кинулась на грудь Ирине Иосифовне, обвила руками ее шею и в одно мгновение покрыла все ее лицо градом поцелуев.

– Да… Да… И без ботинок сидеть буду, и стихи вызубрю! – лепетала между поцелуями и смехом девочка. – Только вы-то, крестненькая, не сердитесь на меня. Ради Бога, не сердитесь на глупую Доську – она вас так любит, золотенькая моя, бесценная моя!

– Ну-ну, довольно! – Ирина Иосифовна старалась отбиться от этих бурных доказательств любви и вырваться из цепких объятий шалуньи, в то время как предательская улыбка все еще играла на ее губах.

Как ни старалась Подгорская быть суровой со своей проказницей-крестницей, но чувство серьезной и глубокой привязанности к девочке нет-нет да и проглядывало наружу.

– Ну, будет, Дося, довольно! Видишь, всю прическу измяла… Лучше позвони Луше, попроси ее самовар поставить и подать закуску.

– Сейчас, сию минуту, крестненькая! – и Дося стремительно ринулась к звонку.

А через полчаса она как ни в чем не бывало уже сидела за приставленным к стенке ломберным столом, заменявшим им с крестной обеденный, и, уплетая бутерброд, с набитым ртом говорила Подгорской:

– Если бы вы знали, как мне жаль этих Зариных, крестненькая! А особенно самого бедняжку скрипача. Вы только подумайте: ведь не вечно же будет продолжаться лето… Придет осень, зима, а теплого пальто у бедняги так и не будет… Между тем девочка говорила, что ее брат слабого здоровья… И единственную оставшуюся у них ценную, дорогую по фамильным воспоминаниям вещь они тоже могут потерять. Старуха все продаст без всяких колебаний – и теплое пальто, и сервиз. Вы только подумайте, как это ужасно, крестненькая!

– Да, это очень неприятно, – согласилась Ирина Иосифовна.

– А как вы думаете, можно этому помочь, крестненькая?

– Помочь?

Подгорская отстраненно взглянула на девочку, думая о чем-то своем. Неожиданный толчок внезапно прервал ее мысли, и Подгорская не то испуганно, не то сердито вскрикнула:

– Ты опять болтаешь ногами, Дося! И меня ушибла. И что у тебя за разбойничьи манеры, право! Пора бы, наконец, научиться держать себя как подобает взрослой барышне!

– Простите, крестненькая, я думала, что без ботинок не больно… Я нечаянно, я больше не буду. Так получилось потому только, что я серьезно думаю. А когда я серьезно думаю, я всегда болтаю ногами. Увы, что уж тут будешь делать? Должно быть, такой уж я родилась… – печально закончила девочка.

Наступила короткая пауза, и вдруг Дося неожиданно весело вскрикнула на всю комнату:

– Ах, постойте, крестненькая, подождите! Я придумала, ура! Вещи Асиного брата спасены! Да, да, спасены, конечно, спасены! Я вот что придумала, слушайте!

Тут она вскочила с места и, топая ногами от нетерпения, быстро заговорила:

– Во-первых, мы устроим лотерею, крестненькая! Понимаете? Вещи для лотереи мы уж как-нибудь с вами соберем… И у нас, и у знакомых раздобудем. Старуха же сказала, что через три дня надо принести ей деньги. И они у нее через три дня будут, потому что через три дня вы уж точно успеете распродать билеты, да, крестненькая? И вещи собрать тоже. Во-первых, у нас есть много лишнего, что нам вовсе и не нужно…

– А именно? – насмешливо прищурилась Ирина Иосифовна.

– Господи, да неужели нет? Во-первых, мое белое платье, что вы купили мне к причастию… Это раз… Потом серебряный венок, который вам поднесла публика в Туле, – это два; потом мой альбом с коллекцией открыток и, наконец, книга «Чтец-декламатор», ведь она толстая и дорогая, у нее такой чудесный переплет!

В первой половине Досиной речи Ирина Иосифовна невольно умилилась готовностью Доси пожертвовать своим единственным нарядным платьем и своим сокровищем – открытками, которые она покупала и собирала последние три года с такой любовью. Артистка знала, как девочка дорожила и открытками, и платьем. В этом наряде она была прелестна, и Ирина Иосифовна не раз любовалась крестницей в этом белом платье, делавшем ее похожей на маленькую принцессу. Но когда Дося упомянула о «Чтеце-декламаторе», своем злейшем враге, сплавить который куда-нибудь подальше было едва ли не главной мечтой девочки, Подгорская не могла не расхохотаться:

– Ну и хитрая же ты девчонка, нечего сказать!.. А вот насчет лотереи ты, пожалуй, недурно придумала. Только надо это сделать как можно тактичнее и аккуратнее. Главное, чтобы скрипач не догадался, откуда появились деньги. По всей вероятности, ему была бы неприятна наша помощь. Ведь он не нищий, а только случайно, по-видимому, попал в беду. Лучше всего действовать через эту девочку, Асю. Она показалась мне довольно умной и развитой. Что же касается меня, то я, конечно, охотно пожертвую и моим венком, и еще кое-чем из моего гардероба и безделушек, а к ним присоединим и твое платье, и коллекции… Но вот «Декламатора» для твоей лотереи я, разумеется, ни за что не отдам! Он и тебе самой еще пригодится.

– Увы! – с комическим отчаянием вздохнула Дося и тут же с новым приливом восторга бросилась на шею Подгорской.

– Вы прелесть, крестненькая! Вы умница! Вы сама добрая фея! Господи, какая вы у меня добрая! – снова покрывая щеки, лоб и глаза Ирины Иосифовны исступленными поцелуями, ликовала Дося. – А я завтра же побегу к Вене и под величайшим секретом (упаси Бог, если Асин брат узнает об этом!) переговорю с ним. Может быть, и у него или у его мачехи тоже найдется что-нибудь для лотереи.

– Нет, ты завтра к Вене не пойдешь, – внезапно прервала восторженный лепет крестницы Подгорская.

– Но почему же? – растерялась Дося.

– Да хотя бы потому, прежде всего, что без башмаков этого сделать будет никак нельзя.

– Ах, да, и то правда!.. А я и забыла совсем, что башмаки в плену. Ну, ладно!.. Веня придет сюда и мы сообща решим это дело. А может быть, вы отложите ваше наказание до более удобного времени, крестненькая? – робко заикнулась Дося.

Ирина Иосифовна немного подумала и согласилась.

– Хорошо, но помни: после лотереи ты отсидишь положенные тебе три дня! Слышишь, Дося? – и Подгорская подкрепила свои слова строгим взглядом.

Но Досю этот взгляд, похоже, нисколько не смутил. Она взвизгнула от восторга и волчком завертелась по комнате.

Глава XI

Теперь у наших юных друзей, Доси и Вени, началась активная работа. К белому платью и к альбому с коллекцией открыток, с такой готовностью пожертвованных Досей, присоединилось немало вещей, предоставленных и ее крестной, и знакомыми актрисы.

Чуткая и отзывчивая по натуре, Ирина Иосифовна приняла самое деятельное участие в этой затее и охотно отдала кое-что из поднесенных ей публикой памятных подарков, а также несколько вещей из своего гардероба. Для артистки, которой в силу своей профессии, обязывающей хорошо выглядеть на сцене, приходится дорожить каждой тряпочкой, каждой ленточкой или кружевом, это было значительной жертвой.

Многие из товарищей Подгорской по театру охотно дали каждый, что мог, для «талантливого артиста», который попал в «тяжелое положение». Давали, как говорится, с закрытыми глазами, не пытаясь даже узнать, кто этот талантливый артист и какого рода несчастье с ним случилось.

Они же, актеры и актрисы, коллеги Подгорской по сцене, раскупили и большую часть билетов. Эти билеты Дося и Веня изготовили сами. Аккуратно нарезав их из чистой бумаги, написали на одних из них цифры, на других – названия вещей и тщательно скатали. Так же аккуратно был подготовлен и список подписчиков на лотерею. Этим заведовал Веня, обладавший красивым, четким, как у взрослого, почерком. Сам Веня участвовал в затеянной Досей лотерее не только этой своей работой.

Когда на следующее утро после происшествия в квартире Велизаровой Дося прибежала сообщить маленькому горбуну о своей затее, Веня так растерялся, что на него жалко было смотреть.

– И у меня, и у мамаши нет ничего, что бы мы могли пожертвовать, – грустно промолвил мальчик. – Все, что папа присылает нам из своего жалованья да что мамаша зарабатывает, все целиком идет на квартиру и еду… И сбережений у нас нет, и вещей красивых, как у тебя и у твоей крестной, тоже нет… А если бы что и было, то с радостью бы отдал, – сама небось знаешь.

Да, Дося знала это. Знала, что Веня и его мачеха готовы поделиться последним куском. Сколько раз Дарья Васильевна с Веней кормили ее здесь, когда у них с крестненькой не хватало денег на обед. И ей было бесконечно жаль мальчика, который казался таким несчастным, не будучи в состоянии хоть что-то пожертвовать на доброе дело.

Но вдруг Досиной руки коснулись худенькие пальцы Вени.

– Вот что, Досенька, – смущенно проговорил маленький горбун, – единственно, что я могу сделать, так это купить несколько билетов на лотерею. Ты ведь знаешь, что мамаша после каждой получки откладывает немного мне на сладкое.

– Знаю отлично, потому что сама по большей части и съедаю все твое сладкое, ты всегда им со мной делишься! – расхохоталась Дося.

– Ну, положим, не все, Досенька. Ведь и я тоже лакомлюсь. Так вот, я и попрошу мамашу, чтобы она отдала мне эти деньги, отложенные для меня, и на это куплю столько билетов, сколько выйдет… Ах! – вдруг неожиданно прервал сам себя Веня, поднимая руку и указывая ей на что-то. – Смотри! Ведь я об этом и позабыл вовсе!

– Что такое? – удивилась Дося.

– «Трувор»! Мой милый «Трувор»! Ведь папа, уезжая, подарил мне его с тем только, чтобы я помнил о нем. О папочке, то есть. А разве и так, без этого напоминания, я могу забыть его, моего дорогого папу? Так зачем мне это?

Голос Вени дрожал, пока он говорил, не спуская глаз со стены, где над кожаным диваном, на котором спал мальчик, висела заключенная в красивую рамку небольшая фотография. На ней было запечатлено судно – то самое, на котором уже много лет служил кочегаром отец Вени. Мальчик, не видевший самого корабля, всей душой привязался к его изображению. И каждый вечер, прежде чем заснуть, Веня долго любовался красавцем «Трувором».

Снимок больше походил на картину. Он был сделан с берега в тот момент, когда судно, мерно разрезая морские волны, входило в торговый порт. Этот снимок был единственной вещью, которой, как подарком отца, дорожил маленький Веня. И вот он готов с ней расстаться…

Дося внимательно взглянула на мальчика, потом на снимок и снова перевела глаза с него на Веню. Она знала, что значило для маленького горбуна расстаться со своим сокровищем. Повинуясь мгновенному порыву, девочка быстро наклонилась к горбуну и чмокнула его в бледную, худенькую щеку.

– Вот тебе, горбунок, за то, что ты такой хороший!

* * *

Никаких задержек с доставкой пожертвованных вещей и с покупкой билетов не было, и на третий день, очень важный для Аси и ее брата, рано утром Ася Зарина уже стояла перед дверью квартиры ростовщицы, держа руку в кармане и ощупывая конверт с деньгами, врученными ей накануне сияющей от счастья Досей.

Ничего не подозревавшая девочка обомлела от изумления, увидев деньги, которые определенно упали ей с неба. А она была в таком отчаянии от предстоящей потери дорогих вещей! Ведь достать нужную для их выкупа сумму было негде. И Юрий Львович Зарин уже приучил себя к мысли, что лишится теплого пальто и любимого фамильного сервиза.

И вот эти деньги у нее! Ася так обрадовалась, что даже не подумала, как скрыть от брата помощь добрых людей. Но за нее подумали другие. Было решено обратиться за советом к Досиной крестной. И Ирина Иосифовна помогла детям, придумав выход из этого затруднительного положения.

Решили, что Ася расскажет брату тут же выдуманную актрисой историю. Эти деньги дала ей она сама, артистка Подгорская, с крестницей которой успела подружиться Ася. Предложила же она их ей заимообразно, совершенно случайно узнав о тяжелом положении, в которое попал ее товарищ по профессии, скрипач Зарин. А по поводу выплаты долга пусть он будет спокоен. Они уже договорились с Асей. Девочка будет ежемесячно, каждое первое число, отдавать ей в счет долга часть денег, выделяемых Юрой на хозяйство. Такая выплата ее, Подгорскую, вполне устроит, так как она все равно не собирается тратить эти деньги, а будет откладывать их «на черный день». Для большей убедительности в таком роде было написано письмо Подгорской к Асе. От этого плана Ирины Иосифовны маленькая компания, собравшаяся у артистки, пришла в полный восторг.

– Ну, что я говорила! Моя крестненькая – самая умная из всех крестненьких в мире!.. Вот ведь как все хорошо придумано! И Юрий Львович ни за что не догадается о лотерее и о прочем, а будет думать, что Ася ежемесячно выплачивает из его денег моей крестненькой. Ну не чудесно ли это, в самом деле! – радовалась Дося.

– А я и буду выплачивать, – серьезно возразила Ася, – потому что Юра ни когда не простит мне, если узнает, что я даром воспользовалась оказанной нам услугой. А так как дело уже сделано, и вещи, пожертвованные на лотерею, вернуть их хозяевам нельзя, как нельзя и отказаться от денег, полученных за билеты, так я действительно буду отделять от наших хозяйственных денег по небольшой сумме и ежемесячно передавать их вам, Ирина Иосифовна. А вы уже будете раздавать тем беднякам, которых знаете и которые нуждаются в помощи. Ведь, наверное, вы знаете таких? – заключила Ася свою речь вопросом, обращенным к Подгорской.

Что-то неуловимое промелькнуло в глазах артистки.

– Да, милая моя девочка, я знаю многих бедняков, – ответила она и неожиданно обняла и поцеловала Асю.

– О, Ирина Иосифовна, я ни когда не забуду того, что вы сделали для меня и моего брата! – горячо воскликнула девочка, отвечая на поцелуи артистки.

– Да ведь это не я… Это Дося. А я-то тут при чем? – усмехнулась Подгорская.

– Ну, уж нет… Очень даже при чем! Если кто и устроил все это, так только моя крестненькая! Вы правы, Ася, – запротестовала Дося.

– Ах, не все ли равно, кто сделал это доброе дело? Главное, оно сделано! – отозвалась Ася, маленькое сердечко которой перестало бить тревогу с той самой минуты, когда, торжествующая и счастливая, девочка при помощи прислуги Матреши втащила узел с теплым пальто брата и ящик с сервизом к себе в квартиру.

А на следующий день разыгрывали лотерею, и не было конца нежданной радости Доси, когда фотография «Трувора» выпала на ее долю. Вне себя от счастья, прыгая и вертясь юлой, она совала ее в руки Вене, ни на секунду не переставая сыпать словами:

– Ну, что? Ну, что я тебе говорила, горбунок? Право же, тебе решительно покровительствует добрая фея! Горбунок, голубчик, и ты, по-видимому, родился под счастливой звездой! Ей-Богу же, горбунок! И ведь надо же так случиться, что я вытянула билет с твоей картиной! На же, получай свое сокровище обратно. Я тебе дарю твоего «Трувора»… Держи, он твой!

Сконфуженный и счастливый, Веня смущенно взял картину из Досиных рук. Мальчик не мог скрыть своей радости при виде возвратившейся к нему любимой вещи, которую он уже и не надеялся когда-нибудь снова увидеть.

Вдруг он вспомнил о том, что его маленькая подруга далеко не так счастлива, как он.

– А твое белое платье? А твои открытки, Дося? – тревожно сорвалось с губ маленького горбуна.

– Ау – открытки! Ау – платье! – беспечно тряхнув кудрями, засмеялась девочка. – И скажи, пожалуйста, на что мне, в сущности, эти открытки? Что я – крошка, маленький ребеночек, что ли, чтобы заниматься таким вздором? Хорош ребеночек, который с нынешнего сентября будет зарабатывать, как взрослый человек! А насчет платья – уж совсем пустяковое дело, ерунда с маслом. Ты подумай, горбунок: на что оно мне, это белое платье? Да надень я его несколько раз кряду, оно у меня из белого живо превратится в серое или, еще хуже, в серо-буро-малиновое! Так стоит ли жалеть его, горбунок? Зато если бы ты видел Асю, когда она тащила по двору свои сокровища!.. Что у нее за счастливая рожица была в те минуты! Уж за одно это можно, кажется, пожертвовать всеми платьями и всеми коллекциями в мире, – горячо и весело заключила девочка и тут же сплясала на радостях такой немыслимый танец, которому позавидовал бы самый дикий индеец.