Текст книги "Термитник – роман в штрихах"

Два

По причине полного бесплодия эта земля никому не принадлежала. Вот совсем ничего не росло на этом небольшом участке внутри садового кооператива номерного уральского завода! Ну а этот новый сторож, из бывших заключенных по пятьдесят восьмой, взял – да и взялся. Сторожил хорошо. Ничего ни у кого отродясь не пропадало. Ну и отдали ему бугор этот, камнем заросший. На тебе, небоже, что нам всем негоже… Этот доходяга Иваныч словно и рад был такому подарку. Будку из листов выброшенной садоводами фанеры тут же сколотил. Раскладушку с подушкой, все видели, туда внёс. Навозу три тележки неведомо откуда припёр. Соседи только носы воротили. Камни выкорчевал, чуть не надорвался, и забор из них красивый сложил. И посадил-то всего-ничего, да вдруг у него все произрастать стало, завилось-разрослось, закудрявилось. Тут и слух пошёл по заводу, что сторожем у них в Садоводстве не простой заключенный работает, ворота их «москвичам» да «победам» открывает. А сам академик… И тут уж все произносили его имя на ушко, шёпотом. Генетик, значит. Чудом выжил. Ишь ты, поди ж ты… Хоть и сажали трижды… А теперь вот дорвался, сажает свою странную рассаду на камнях да буграх. Удивительно как-то. Может, чУдно, а может и чуднО. Может, и не зря сидел, кто знает. Жизнь поменялась. Спросить некого.

Три

Когда глаза сияют, походка лёгкая, лицо светится изнутри, мимо ни один не пройдёт! Вот и он зацепился за неё взглядом и как прилип на многие годы. Сначала был один из… Потом стал единственным.

Лена Лопатникова несколько лет лениво отмахивалась от его любви, как отмахиваются от надоедливой мухи. Молод слишком. Знала бы, что проживут вместе почти двадцать лет. И что погибнет он при подлёте к частному аэродрому на юге Франции, когда он с нечеловеческой силой выбил дверь запасного выхода, взял обмякшую Лену на руки и выбросил её на лётное поле, подальше от горящего самолёта. Асам выпрыгнуть не успел. Да и не рассчитывал на спасение. Главное было её спасти. Потому что любил смертельно. Вот прямо до смерти! Что и сбылось.

Четыре

Ну споткнулся о турникет. Что тут такого? Ну, упал. С кем не бывает? Зачем же падать сверху и душить в объятиях? Ах, Лина… Прости, не узнал. Давай руку, встать помогу. Ты как тут оказалась? Он словно из пулемёта строчил, лишь бы только в глаза ей не смотреть. Потому что пришлось бы спросить о сыне и его инвалидности. Как, мол, одна справляешься… И тут их окликнул высокий, спортивный парень: «Мама, быстрей, опаздываем! Это ты с кем там зависла? Ах, бывший сосед по коммуналке на Арбате. Дядя Саша. Припоминаю, как вы меня дразнили Бориска-барбариска. Ну, будем заново знакомы. На тренировку опаздываю. Да, операция помогла. Больше не хромаю. Так что гудбай, папаша! И не надейся, что я тебя не помню и прощу. Это ведь мама тебя любила, а не я…»

Пять

«Да вы чо, ребята, я же свой, местный. И взять с меня нечего, кроме проездного!»

"Отпусти чудака, – неожиданно сказал Косой. – Его ещё небось и старушка-мама дома ждёт". И Виталик вернулся домой основательно помятый, но не побитый же. Самое странное, что крестик золотой не тронули. Не заметили, что ли?..

Утром Косой поджидал его на лавочке у подъезда. "Слышь, попик, а правда, что Христос даже разбойника лютого простил? Прости и ты меня. Странный ты, со школы тебя помню. Знаю, что в церкви теперь гундишь. Давно убить тебя хотел. Да передумал вот… В армию завтра забирают. Сказали, Чечня по мне плачет. Так ты уж помолись, чтоб живой вернулся, что ли…"

Виталик уже опаздывал на заутреню – читчиком был и служкой церковным. Он торопился, но успел на ходу снять с себя золотой, старинный, ещё бабушкин крестик, и вложил его в руки парня, которого вообще-то, как он вспомнил, звали Костей Косицыным: "Живой вернёшься и вернешь мне его, ладно?"

Шесть

«Может, щас тут кого-нибудь все-таки убьют…» – мечтательно сказала она, глядя в телевизор. Она давно уже говорила с телеэкраном, потому что муж вечерами молчал, с головой погрузившись в виртуальный покер. Отвлекать его было опасно – убить мог, без всяких шуток. Ставки на его сайте были стабильно высокими. Играли только профессионалы, а Максим любил выигрывать.

"Ну, началось! – воскликнула Гуля, – Задушил он её все же!" – И сладостно зевнула. И добавила: "Вот кто просил её в те давние времена замуж выходить за чёрного? Ничем хорошим это все равно бы не кончилось. Ты спать-то пойдёшь?"

До спальни она не дошла. Тяжёлая ваза чешского стекла на этот раз все же догнала её. Сколько раз он ей говорил, чтоб молчала, когда он играет! Особенно, когда проигрывает.

Семь

Этот день был хорош собой, что скрывать. Но потом как-то быстро скукожился, сжался и перешёл в ночь. Такое лучше не запоминать. Слишком хорош собой он был, слишком хорош. Да и ночь была не хуже. На берегу моря, в густых медовых травах. Тундра страстно и коротко цвела. Благоухала, как сумасшедшая, в отпущенные ей короткие сроки. Морошка раздавленная оставила пятна на подоле. Она давно уже не верила в хорошее. И боялась счастья, как боятся бушующего открытого огня. Обожжёт, оставит шрамы. И этот ведь тоже женат вроде бы. Говорили, жена рожать уехала к матери в Ростов и не собирается вернуться. Но ведь как хорош. Хорош-то как. Ничего для такого не жалко. Родила бы ему даже вдогонку. Таксист терпеливо ждал и под утро развез их по домам.

А назавтра подлодка уходила в автономное плаванье. Как всегда, на полгода. А оказалось, что навсегда.

Восемь

Она думала, что подлодка потому не вернулась, что она его не ждала. Нет, не подлодку, а его, да, его, красивого и молодого. Законного мужа, между прочим. Потому что не хотела больше возвращаться в маленький городок на базу Севморфлота. Не климатило ей там, не климатило. Мерзла там даже летом. Воды горячей не дождешься бывало. И беременеть не хотела. Нечаянно получилось. Рожать вернулась к матери в тёплые края. А тут Толик. Сосед. Одноклассник. С ребёнком, говорит, возьму, люблю, мол, со школы. У него дело своё. Холодильные базы. В жару на юге дело прибыльное. Вот уже год ребёнку. Вот уже завтра год, как лодка не вернулась. Вот уже понимает она, что вдова, а документов всё нет. Сроки на без вести пропавших не прошли, нужно ждать. А Толик психует. Ещё немного и сорвется с крючка. Вон уже вертлявая Стелла подросла у соседей. Совсем молоденькая, а уже всё при ней. Всё норовит в белый мерс подсесть: дядя Толик, подкинь до музучилища. А волосы русые волной до задницы. А грудь налилась под тонкой кисеей, прям купола, а не груди. А вот и нету этой истории счастливого конца. Потому что плохое было начало.

Девять

«А вот и я!» – сказал Герман и прошёл в комнату, не снимая обуви." В Лондоне обувь никто не снимает, – смущенно пропищала Полина. – Не принято." Её отец сверкнул из-за накрытого стола недовольным взглядом, а мать скривила губы в натянутой улыбке. «Там очень чистые улицы, – весело добавил визитер. – Их частые дожди до блеска отмывают!» Но родителей семнадцатилетней Полины интересовали не отмытые до блеска улицы в чужой стране, сами там не раз бывали, а отмытая репутация их беременной дочери. Её лицо уже пигментными пятнами пошло! А Германа всё нет… Но вот явился собственной персоной. Сопляк, однако, – почти синхронно сверкнуло в глазах молодых, цветущего вида, предков бестолковой дочери.

Закуска была отменная, но Герман все равно быстро захмелел. И очнулся в далёкой охотничьей избушке в лесных мещерских далях. "Был у нас любимый кот, – тихим голосом сказал отец его случайной девицы. – Дочка так плакала, прям рыдала. Пришлось похоронить вот тут, прямо у забора. Ну, чтоб было где поминать". И добавил: "Я, мальчик мой, посмотрел твои документы. Пока ты спал, тебе исполнилось восемнадцать. Родители твои далеко, в Лондоне. Пока что тебя не хватились. Знают, что разгильдяй. Так вот, если не женишься на дочке, – мужчина помолчал, – закопаю, где кота!" "Так я и сам хотел!" – пророкотал юным баском растерявшийся пацан. И с ужасом уставился на большое фото кота в глянцевой чёрной рамке, прибитое к стенке, стильно обставленной в русском духе избы.

Десять

«А ведь я когда-то чуть не вышла замуж за кролика! – ну, то есть за владельца кроличьей фермы,» – неожиданно сказала известная пианистка Варваре. И весело рассмеялась. «Ты не представляешь, какой там запах стоял прямо от тесаных ворот до самого дома! Звероферма настоящая. А ведь я почти влюбилась. Возраст, знаешь ли. Замуж очень уж хотелось». Он музучилище закончил по классу баяна. А родом был из казачьей станицы. Отец и брат его оказались такими великанами, что Катя испугалась, когда он привёз её к родителям на смотрины. Сначала клетки с кроликами ей показал. Потом загон с нутриями. «Вот ты их всех потом кормить будешь! Всего делов-то!», – сказал. Она долго гуляла по саду под вызревшими персиками, там хоть воздух посвежее был, пока мужчины нутрию жирную разделывали и шашлыки из неё готовили. В застолье все, кроме неё, пили тутовую самогонку. Натуральное хозяйство, одним словом, всё своё. Работница свежая нужна, поняла Катя. Мать большого семейства, судя по перекрученным артритом рукам, уработалась вусмерть, а сыны холостяковали по-глупому С дальним и очевидным прицелом её оставляли переночевать, дом большой, места хватит. Ведь все выпили, отвезти её в Краснодар будет некому. Но она буквально сбежала во время громкоголосого мужского перекура и успела впрыгнуть в последний пригородный автобус. Ещё и потому, что, помогая в застолье будущей свекрови, она заметила, как жадно ее рассматривал старший брат, да и отец зыркнул пару раз ей за пазуху и нехорошо хмыкнул. «Приставать будут, – поняла Катя, – когда поженимся. Младшенького не постесняются!». И выскользнула за ворота в свое новое будущее, с прицелом на московскую консерваторию. «И больше никаких кроликов!» – завершила она свое неожиданное признание.

"Пойдём, антракт уже закончился, – сказала Варя, – публика в зале волнуется. Сейчас объявлю второе отделение". А Лауреат международных конкурсов, пианистка Екатерина Самсонова, все же тормознула Варю у самой кулисы и добавила: "Представляю, как бы я играла Шопена скрюченными пальчиками, если бы все же вышла замуж за Фёдора. Страсть ведь была нешуточная! И это случилось бы, не разбейся он тогда на мотоцикле, когда пьяный от любви и самогонки погнался за ночным автобусом…"

Одиннадцать

Шёлковый китайский халат с драконами скользил и струился к её ногам, ласково и нежно поглаживал и щекотал кожу. Но прежнего удовольствия ей это не доставило. И тут она вдруг поняла, что далеко уже не «девочка», что в одном шаге от возраста настоящей «мадам», хоть не все клиенты это замечали. Пора кончать! Эскорт-услуги дешевеют из-за притока совсем молоденьких и бесстыдных провинциалок, а силы для конкуренции уже не те. Вернувшись домой после смены, а это весь вечер и вся ночь на закрытом корпоративе холдинга «Русский лес», и переодевшись в домашнее, Лола прошла в спальню, где новая няня дремала в кресле рядом со спящими близнецами. Тихо вышла. Зашла в свою комнату и вошла в компьютер. Материала для книги давно уже было вполне достаточно. Это будет новая бомба. Узнают и опознают всех, кого надо! А она с детьми улетит за границу. Давно уже куплен коттедж в Нормандии на её настоящее имя.

Пятая глава нового женского романа Илоны Гласс была уже почти готова, когда голова её тихо склонилась к лёгкому столику, на котором стоял лэптоп, мягкий стул без стука опрокинулся на персидский ковёр. И драконы еще долго шевелились на китайском шелке халата. "И псевдоним не спас!" – сказал утром следователь, забирая стакан с остывшим чаем на экспертизу.

Двенадцать

Если бы он умер как все, то есть просто бы взял да умер, тогда другое дело. Но ему и дела не было до того, что скажут потом. Не думал. Не гадал. Он просто не знал, что умер! Тогда о чем тут может идти речь? Он просто спал. И не проснулся. Уснул в смерть, как поётся в вечернем покаянном каноне. Перешёл в другое измерение. В мир иной. Но пусть это случится не со мной, подумал топ-менеджер Всеволод Кутузов, уснувший в застрявшем лифте между 44-ым и 45-ым этажами после острого приступа паники. Или нет, не так. Пусть Алиса пожалеет, что ушла от него. Её теперь даже на похороны не позовут. И это будет маленькая месть его матери бывшей невестке. Нет, совсем забыл. Там ещё завещание есть, где Алисе ничего не достанется. Потому что: как она смела не понравиться его матери!

Тринадцать

Костёр уже почти догорал, когда из леса на поляну вышли двое парней с темными, беспросветными от злобы лицами. «Ну вот, дорогая, а ты боялась, что нам нечем будет поужинать,» – с улыбкой сказал Леон, поигрывая топором, напоминающим секиру. И приоткрыл крышку котла, из которого торчал большой мясной мосол. Парни прыснули в кусты и, судя по шуму и треску сушняка, еще долго бежали сломя голову куда глаза глядят." Большая польза от этих маленьких местных газет, – сказал Леон. – Людоеда поймать не могут уже вторую неделю!" И достал из котла большую баранью берцовую кость."Будешь?" «Я не голодна,» – сказала жена, пристально вглядываясь в шевелящиеся в окрестных кустах густые сумеречные тени.

Четырнадцать

И он прибежал к ней в больницу. Сам не понял зачем. Ну, прошла, прошла любовь, разве не так? Иначе зачем бы он женился на другой. Осел, как ему казалось, навсегда у домашнего очага. Осёл! Разве не знал, что у неё внутри магнит такой силы, что сопротивляться бесполезно. Просто она однажды решила отпустить его. Она, а не он, решила, что магнитное поле размагнитилось. А вот узнал, что болеет, погибает, и рванул сюда без оглядки. В реанимацию его не пустили. Он переночевал на стульях в коридорчике. И потом устроил всё наилучшим образом – как однажды она его вскользь попросила. Похоронил её рядом с сыном, ровесником которого был он сам. Да только он отсиделся за спиной родителей, а того понесло в Чечню, под пули. Пришёл к матери друга, чтобы утешить. И остался рядом с ней на долгие десять лет. Почти до её смерти. Хотя рассказ этот не о смерти, а о любви. Она и такая бывает. Любовь до гроба.

Пятнадцать

Течение жизни было таким быстрым! А она плавать не умела. Но умела это скрывать.

Как умело скрывала свой географический дебилизм, о котором, кстати, долгое время даже не подозревала. Оглядываясь на юность, она однажды вспомнила, что всегда пристраивалась к группе людей, идущих по нужному ей маршруту. Это происходило интуитивно и спасало её в многочисленных ситуациях. Никогда никуда одна не ходила. Была общительной и компанейской. Пользовалась всеобщей симпатией. И вот пропала. На ровном, как говорится, месте! В Праге, на Карловом мосту. Засмотрелась на закатные воды Влтавы и не заметила, как группа ушла вперёд. Толпа корейских, а может и китайских, туристов, кто их разберет, закрыла обзор. А когда толпа рассосалась, на мосту уже никого не было. Она ведь и правда не умела плавать.

Шестнадцать

Эротическая тоска взяла его за горло. В последние годы Гордон почти не выходил из дома. И мелькание грузной жены в байковом халате любовной мечтой назвать было трудно. А что делать? Куда деваться? Он писал свои пастели, не вставая с постели. Хоть и в рифму, но не так уж и смешно. Художник же. От слова – худо. Ну, и стал писать «ню», которыми некогда обладал. И удивился своей чувственной памяти. И тому, что помнит их всех, до мельчайших складочек на коже, не говоря уж о родинках. Вот Катя, например, всегда мерзла, покрывалась гусиной кожей, когда позировала. Еле отогревал потом в постели, медленно разогревалась, ледышка фригидная. Или вот Юля… Интересно, где сейчас эти нагие натурщицы, цыпочки юные, «нюшечки» беззащитные? И вспомнил, как пару лет назад, ещё до болезни, встретил одну из них. Бедно одетую, увядшую, но все ещё стройную. Тогда же он и заманил её в мастерскую. Захотел написать без прикрас. Не смутилась. Не застеснялась и деньги взять за сеанс. Старушка-побирушка голенькая. А тельце молодое, с гладкой кожей, без всякого целюллита, как ни странно это. Картина, вспомнил, получилась отменная. И впервые уснул без таблеток и с улыбкой на перекошенном инсультом лице.

Семнадцать

Диетолог Оксана Вовк вышла из кафе на Пикадилли, свернула за угол и пошла вверх по Риджент-стрит. Одна из самых имперских улиц Лондона с помпезными домами-громадами, украшенными лепниной, каменным декором и скульптурами, была, как всегда, перегружена транспортом и людьми. Сама Оксана была ходячей рекламой диеты «Живая жизнь» (Living Life). На её родине в Виннице сказали бы, что «гремит костями», а вот клиентки, глядя на неё, готовы были платить любые деньги за зелёный порошок в пакетиках, от которого их запланированно тошнило и вызывало очистительную рвоту. Ешь сколько хочешь и что хочешь. А потом выпей эту зелёную пакость – и в туалет шикарного ресторана: «Я на минуточку!» И вот однажды, при встрече со звездой телешоу в Нью-Йорке, у Оксаны вышла оплошка. Туалеты в ресторане «Жако» оказались закрыты на санитарный час. Ну кто же знал, что в этом городе полно тараканов и клопов! И что санитарные службы время от времени проводят рейды даже в таких элитных местах. И Оксана потеряла работу. Нужно уметь просчитывать риски, – сказали ей в Америке. И она пересекла океан, прежде хорошо изучив вопрос о вредных насекомых на Британских островах. Все убеждены, что в Лондоне эти звери не водятся даже в бедных кварталах. Педикулез в британских школах к диетам богатых дам отношения не имеет. Поэтому шла она сейчас на собеседование в офис новой диеткомпании «Всюду жизнь» (Life is everywhere). И там узнала, что продавать клиенткам она теперь будет расфасованные в пакетики яйца глистов-самоедов. Ешь сколько влезет! А глисты эти всё, что ты съел, съедят, а когда пищи не останется, съедят себя сами! И опять клиенты придут в клинику за новыми пакетиками. Всё понятно? Хорошо. Нам понравилось ваше Си-Ви. Завтра к девяти приходите. Ошеломленная, она вышла на Оксфорд-стрит, и поняла, что ей никогда не угнаться за новыми веяниями диетической моды. Что она, конечно же, и по характеру, и по фамилии Вовк, но не настолько же. С таким-то опытом работы, да с компенсацией за увольнение в Америке, которую ей отсудили адвокаты, она и в родной Виннице клинику откроет! И будет лечить толстушек-хохлушек бабушкиными чаями, настоянными на полыни да лебеде. Именно в них секрет её завидной стройности, кто бы что ни думал…

Восемнадцать

А бил ли мальчик-то? Бил, бил. Да ещё как. Головой об стену. Намотал её длинные волосы на руку, ну и… Сотрясение, больница. Каялся. Божился, что обожает. Но не может терпеть, когда она ставит его ночные туфли не с той стороны кровати. И почему она спит голая, без ночной рубашки. Это его возбуждает по многу раз за ночь. Он не высыпается. Отсюда его проколы на работе. В его банковских счетах появились большие пробелы. И, может, ему бонус ежегодный не дали и не повысили в должности на одну ступень, как обещали, не потому, что с Гоа обкуренный вернулся, а потому, что вскоре женился на русской! В разгар газетной шумихи вокруг каких-то Скрипалей. И уж точно его мама была права, когда мешала им пожениться. Что это за знакомство в самолёте? Что они там делали потом на Гоа? Ах, да. Там ему нравилось, что она спит голая, и было все равно, с какой стороны тапки, потому что там их не было. Ведь океан был у самой двери, и они ныряли утром под большую волну вместе, голые и босиком. А тут, в Лондоне, сыро, отопление во всем доме мать выключает на ночь. Тут и тапки понадобились. Так что прости, если можешь. Но договориться с ней о примирении он не успел. Прямо у больничной койки избитой вусмерть жены его арестовали за « abuse and harassment».22
  домогательство и насилие.


[Закрыть] Соседи в Англии давно живут по принципу «the neighbors are watching».33
  the neighbors are watching – соседи смотрят.


[Закрыть] Именно они и позвонили в спецотдел по домашнему насилию. Теперь долгая юридическая волокита. Жена уже не вернётся, уйдёт от него в лондонское убежище для таких же побитых жён разных рас и национальностей. И некому будет подавать ему тапки и возбуждать его ночью голой девичьей плотью. Ему нельзя будет к ней приближаться ближе, чем на километр. Вот так и остался великовозрастный английский мальчик с матерью, родившей его в 14 лет и не желавшей ни с кем его делить. А тапки она и сама ему купит, и поставит куда надо.

Девятнадцать

Когда этот червячок человеческий, личинка человека, извертится, бывало, в коконе пухового комбинезона, ей приходилось отрываться от шахматной партии иногда в самый разгар игры. А ведь это было издевательски и болезненно. Мысленно она сравнивала это с прерванным половым актом, когда потом долго тянет и болит внизу живота. А тут боль сосредотачивалась в висках и темени. Потряхивая коляску, чтобы угомонить орущего младенца, она пошла к дому, чтобы поменять памперсы ещё одному, уже пятому в её недолгой карьере дорогостоящей няни, барчуку. Одни хозяева расставались с ней, как только узнавали, что она детдомовская. Другие, обнаружив, что она чемпион пяти мировых шахматных интернет-чемпионатов. Тут же они соотносили покраснение промежностей и сыпь на попке у младенца с её победами, не приносившими, кстати, чемпионке ни гроша. Она уже подходила к парадной, когда телефон звякнул ответным ходом игрока из Касабланки. До победы оставался один ход. А до беды два шага. Кто же знал, что накачаная ботоксом моложавая тёща её хозяина перепутает передачи в новенькой ауди и даст задний ход, сметая на своём пути и коляску с трехмесячным младенцем, и молодую шахматистку, только что поставившую мат далекому партнеру.