Текст книги "Русская жена английского джентльмена"

 
Как много красоты в заброшенной аллее,
и снежные цветы, и вьюжные лилеи,
молочные стога, вся в белых перья липа:
глубокие снега, любимые до всхлипа…
 
 
И негу, как нугу, тянуть. Как конь телегу,
сквозь мир тащить тугу: свою тоску по снегу.
 
 
Мочалить бечеву страданий до момента,
когда влетишь в Москву – из захолустья Кента.
 
 
Во все концы видна (и Гоголю из Рима)
страна, как купина, стоит – неопалима.
 
 
В заиндевевший дом войдешь (следы погрома),
любовию ведом (как Пушкин из Арзрума).
 
 
Смирись и не базарь: живешь, не в гроб положен,
хоть и один, как царь (и как в Крыму – Волошин).
 
 
Количество пропаж спиши на Божью милость.
Вокруг иной пейзаж – все видоизменилось:
 
 
от Спаса-на-крови и до владельцев новых
на Спасско-Лутови-новых лугах медовых.
 

 
От рассвета до ранней крещенской тьмы
кто расставит силок, кто подставит ботинок…
 
 
«Никогда не путешествуйте с неверующими людьми», —
сказал мне однажды смиренный инок.
 
 
Замосковье в глубоких лежит снегах,
утопает в сугробах аглаин терем,
мы не можем с нею найти никак
общий язык, хоть и мягко стелем.
 
 
Молчит ли, честит ли весь мир до утра,
проглянет ли нежности рваная кромка,
но втягивает в себя, как черная дыра,
пустая космическая воронка.
 
 
Боюсь, что детали весьма далеки
от оксфордских малобюджетных дискуссий…
Компьютер изъяли, пишу от руки.
Где ложь и где правда судить не берусь и
 
 
съезжаю в гостиницу завтра – дела:
в Москве все бегут (на пожар ли, оттуда ль).
Не знаю, насколько я ей помогла…
 
 
Целую. До встречи,
мой аглицкий сударь.
 
 
P.S.
А сны под утро – скользкая стезя:
ты снился так, что вслух сказать нельзя!
 

 
Поглажу котенку пушистую шерсть,
он прильнет ко мне – без опаски:
тридцать шесть и шесть —
температура ласки!
 
 
Это приют от дурных вестей,
если ласкать умеем…
Что же мы варим смолу страстей,
огонь под котлом лелеем?!
 
 
Зачем я все это пишу вдогон,
все выше стремлю стропила?
Ты так утишала свой пастырский тон!
(Но в сердце своем – осудила).
 
 
Оставила в спальне свою Псалтирь,
значит вернешься для
того ль, чтоб сказать мне: иди в монастырь
или замуж за короля…
 
 
Но я не играю в эту игру —
тавро на судьбу не ставлю,
и то, что предназначалось Петру,
не может достаться Павлу.
 
 
Спиши это все на актерскую звень,
на паненский мой норов лютый:
я тоже швырялась в свою же тень
чернильницею, как Лютер!
 
 
С ангелом тоже боролась, ан глядь —
порвалась становая жила…
Павла вчера отпустили. В пять
привезла его, ублажила.
 
 
Нет, как ты знаешь, на мне креста,
что ни день, то живу безбожнее.
И ты мне сказала, что я – пуста,
гремлю, как ведро порожнее.
 
 
Может я просто надорвалась
вгору тащить салазки…
«Съисть то он съисть, да кто ж ему дасть!» —
это я снова о ласке.
 

 
Она письмо открыла отрешенно
и вздрогнула: на нем приписка Джона!
 
 
«…Я всякий раз, идя к амвону,
сворачиваю шею мобайлфону
(как надоедливый петух —
шумит и возмущает дух!).
Но дома я его включаю.
Звони, любимая! Скучаю.
 
 
…По русски, как это, депеша(?)
пришла сегодня от Алеши…
С оказией передаю…
 
 
Ты – в Пюхтице?
Твой Джон.
Люблю…»
 
 
Само письмо – в нем разобрался кто б:
мозолили глаза все фразы разом…
Как-будто отправитель был «под газом»,
хоть и терзал услужливый «лап-топ».
…………………………………………………………..
«…посыл я убираю волевой…
Когда мы жили с ней на Беговой
в занюханной огромной коммуналке
(все страсти – от пальбы до перепалки!),
ей и тогда претило быть одной:
Петра любила, а жила со мной…
 
 
Она мне письма пишет, как в бреду:
рождественское длит колядованье
у вас под дверью, в розовом саду…
 
 
…Я на своей премьере, на Тайване,
в парную окунулся духоту…
 
 
…Войти в поток, не замутнив истока?
Пиеса не вошла в свои пазы:
ее перетолмачили (премного)
на мандаринский (неземной!) язык.
Да и актеры – странноватой масти…
 
 
А все ж – мои «Абстракции и Страсти»
и премией, и грантом увенчали
(восполнил московитские печали).
 
 
…Представь, здесь был А. М. (!)
(как сам сказал мне, кстати,
все десять дней торчал, как пень, на складе!).
Я с ним столкнулся (толстый стал, как овощ)
в музее императорских сокровищ,
где есть чем любопытство утолить…
 
 
Ну сколько можно эту пытку длить!
Есть пра-китайский сказ, с подтекстом и поддоном,
о рыбе-карп, желавшей стать драконом…
 
 
…Премьерный высылаю вам буклет —
богат, цветист, но – видишь ли? – букв нет!
Бес самохвальства остается в силе —
зри иероглиф: «Страсти по России»…
Реклама беспардонная весьма…
 
 
Аглая бьет фарфор? И бьет по нервам…
И ей и нам бы не сойти с ума
в году – от Рождества – две тыщи первом.
 
 
Я здесь российский ветер не посею…
 
 
Пиши: cumir.(собака)aleks.(ею)
 
 
P.S.
«Знатная дама, читающая любовное письмо»,[2]2
  Картина японского художника Утамаро (1753–1806).


[Закрыть]
в руке японский веер теребя…
…да знала ль ты? что я? любил тебя…
…я не хотел, но молвилось само…
 

 
Упрятать в стол, оставить на потом
их письма (словно записи в альбоме)…
 
 
Бесчинствует невиданный потоп
в давно уж не туманном Альбионе.
 
 
Вскипели горемычные моря,
шатается кумирня мушки шпанской,
и носит без ветрил и без руля
по миру – остов церкви англиканской.
 
 
Крушит, бушует и стрижет под ноль
природа не без веского резона…
Джон резко повернул тяжелый руль,
дабы не сбить роскошного фазана.
 
 
Циклон ли наводнением накрыл
фазаньи и звериные угодья,
он в свете фар забился и застыл:
нечаянная жертва непогодья.
 
 
Ночь Саввы и Варвары – лишь чуть-чуть
длиннее прежних, но черна, как деготь.
Похоже, что фазан лишился чувств,
поскольку даже дал себя потрогать!
 
 
Варвариных не счисля именин,
быв в Оксфорде (и вдалеке от дома)
Джон в «Общество» заехал «имени
Албания и Сергия (святого)».[3]3
  Экуменическое «Общество св. Албания и св. Сергия Радонежского» – основано в Англии русскими философами-богословами Н. Зерновым, Н. Бердяевым, отцом С. Булгаковым и др., в 20-е годы ХХ века. Несколько лет тому назад по экономическим причинам переместилось из Лондона в Оксфорд, где давно существует многочисленная православная община. Именно в Оксфорде в 1946 году начинал свою пастырскую деятельность Митрополит Сурожский Антоний (Блум).


[Закрыть]
 
 
Посеяли тут русское зерно
лет семьдесят тому, пожалуй, с гаком
философы-изгнанники – Зернов,
Бердяев и отец Сергей Булгаков.
 
 
На чужине сумели не пропасть,
и основали «Общество», на равных
людей окрестных окормляя всласть
(приветливых и все же – инославных).
 
 
Ходить ли по дрова в заморский лес,
в парламенте ль «голосовать ногами»,[4]4
  В английском парламенте голосуют совсем не так, как принято во многих парламентах мира, где раньше голосовали поднятием рук, сейчас нажатием электронной кнопки. В Англии же, начиная с 1836 года и по сю пору действительно «голосуют ногами». То есть – те, кто «за» – выходят в западную дверь. А те, кто «против» – выходят в восточную. Вся процедура занимает не более шести минут и называется не голосованием, а разделением мнений. Но к этой процедуре прибегают только в том случае, если становится очевидной разница во мнениях. А до этого, опять же согласно давней традиции, те, кто «за» – громко кричат ЙЕЕ, а те, кто против – НООУ. Но это в палате общин. А в палате лордов – соответственно КОНТЕНТ – согласен, и НОТ КОНТЕНТ – не согласен. И если становится ясным, что хор парламентариев слишком разноголосый – тогда и прибегают к голосованию «ногами».


[Закрыть]
чтоб голосов случился перевес…
Или потрафить чуду в Ноттингаме?[5]5
  В середине девяностых годов прошлого столетия (1995 г.) в городе Ноттингаме (Nottengham) прихожане одной из англиканских общин вместе со своим викарием перешли в лоно Русской православной церкви.


[Закрыть]
 
 
Так думал Джон… И бурею влеком,
ополоумев от небесной качки,
покрытый водами едва ль не целиком,
метался остров, как больной в горячке.
 
 
Доехать бы до света и тепла,
«до хаты» их, которая – не с краю…
Он знает, что Варвара не легла,
что завтра ей встречать свою Аглаю.