Текст книги "Игра"

Глава 2. Встреча в МИД Эстонии

На входе в здание Министерства иностранных дел Эстонии меня встретил невысокого роста угловатый мужчина неопределенного возраста с такой же неопределенной внешностью. Он первым вычислил меня, сам подошел, сухо представился и, убедившись, что я та самая особа, которой он звонил, жестом указал следовать за ним. Хорошо, что по пути к лифту он шел впереди меня и не мог видеть моей ухмылки, за которую меня ругают мои дети и которая обычно появляется на моем лице в таких вот непонятных ситуациях. Если честно, я не из робкого десятка. Но сейчас меня больше всего смутило то, как этот человек при встрече пытливо всматривался в меня, словно хотел найти во мне что-то и не находил. И я даже вычитала в его глазах хорошо скрываемое недоумение. Я почувствовала это. Мне уже знаком такой взгляд. Люди, знавшие меня лишь понаслышке или заочно знакомясь по телефону, при встрече не скрывали своего удивления и признавались, что представляли меня совсем другой. И я чувствовала их некоторое разочарование. Они тоже блуждали взглядом по мне, отыскивая что-то, чего не было. И даже признавались в этом. В самом начале моей трудовой биографии, например в издательстве «Ээсти Раамат», сам директор, обещавший встретить меня у входа, много раз проходил мимо. А когда я, не удержавшись, шагнула к нему, рассмеялся и сказал:

– Вот вы какая, не ожидал… По голосу я представлял вас совсем другой.

– Какой? – спросила я робко.

Директор издательства, мужчина лет пятидесяти, улыбнувшись, ответил: – Может быть, из-за голоса, я ожидал встретить здесь зрелую даму. И я обижалась. Так и сейчас. Кого ожидал встретить на входе в министерство этот симпатичный болгарин? Какую женщину? Думаю, что сравнение явно было бы не в мою пользу.

Поскольку в нашей республике представительства Болгарии нет, то он, как я поняла из его краткого объяснения в лифте, работник посольства Болгарии в Финляндии, оказывающего консульские услуги гражданам трех соседствующих северных стран, приезжал в определенные дни в Таллинн для приема посетителей в отведенном ему для этого кабинете эстонского МИДа. Мы вошли в маленький кабинет, из окна которого открывался прекрасный и совершенно поразивший меня своей новизной вид на город. Для меня, впервые оказавшейся в этом здании, где в советские годы располагался так называемый Белый дом (Центральный комитет компартии Эстонии), открывающаяся с высоты птичьего полета картина города была просто неузнаваемой: впервые увиденные сверху мокрые от дождя крыши домов центра города, внутренние дворы, мансарды и подвесные террасы, и виднеющиеся за деревьями в дымке размытого дождем тумана шпили и купола церквей Вышгорода удивили легкостью и акварельной прозрачностью красок. Возможно, воздушность придавало отсутствие в этой картине мрачной гнетущей серости средневековой городской стены, которую мы видим, находясь внизу. Я забыла о волнении. На душе стало радостно. И я даже не знаю, чему обрадовалась больше: то ли тому, что консул, заботливо повесив на вешалку мое отсыревшее пальто, любезно предложил мне сесть, то ли открывшейся для себя новой картине города.

– Ну вот. А теперь к делу, – торжественно и в то ж время, как мне показалось, иронично произнес консул, устроившись в красивом кожаном кресле по другую сторону слишком большого для этой комнаты белого письменного стола.

– Меня попросили передать вам вот это, – он вынул из ящика письменного стола большой коричневый конверт и протянул его мне. – А также оказать вам всяческое содействие в этом деле, – произнес он многозначительно и, буравя меня своим жестким взглядом темно-серых, почти графитного цвета глаз, добавил: – Это дарственная. На болгарском языке. По просьбе дарителя и для ускорения формальностей я передаю вам эти документы из рук в руки и довожу до вас смысл документов, чтобы не тратить время на перевод текста на русский язык и на нотариальное подтверждение этого перевода.

– Ага, – ответила я, вперившись взглядом в выведенное на конверте каллиграфическим почерком свое имя. Я слушала этого человека как во сне. Лишь одна мысль, скорее вопрос, молоточком стучала в голове, остальные мысли проносились мимо с таким стремительным ускорением, что я, казалось, вот-вот потеряю сознание. Кто бы он ни был, я его не знаю. И почему этот кто-то решил облагодетельствовать меня таким образом? Я – одариваемая. Каковы мои обязанности? Дарственная – такое красивое слово! Я понимаю, что мое присутствие необходимо для выполнения определенных формальностей. Но каким образом я смогу поехать в Болгарию? Тем временем консул продолжал:

– Эти документы подтверждают ваше право на собственность в Болгарии по указанному в документе адресу.

Он называл для меня совершенно незнакомые места, разъяснял состав недвижимости, площадь земельного владения и количество пристроек. И что теперь мне необходимо до конца года вступить во владение, а для оформления права на владение и для подачи ходатайства о регистрации недвижимости необходимо мое непосредственное присутствие на месте.

– Ознакомьтесь, пожалуйста, – Красимир Банев взглядом указал на конверт, видя, что я не спешу его вскрывать. – Мне нужен ваш ответ. Меня попросили передать вам, что это очень спешно. – Мне показалось, что Банев занервничал, возможно, из-за моей неадекватной реакции на полученное сообщение: я сидела как истукан.

– Тогда я буду знать, как действовать в отношении вас дальше.

Я не спросила, почему так спешно. Мне это даже на руку. Мне надо принять решение и быстро.

– Да, – ответила я, машинально доставая из сумки очки. Кроме документов в конверте содержалось письмо, написанное на русском языке. В письме было все то же самое, о чем рассказал мне консул, единственное, что здесь была приписка: «Смею просить конфиденциальности». Вынув из незапечатанного конверта несколько скрепленных страниц документов с убористым текстом на болгарском языке, я, бегло пробежавшись по ним взглядом, отыскивая знакомые слова, поняла, что это документы на владение домом, квитанции по уплате земельного налога, справки об отсутствии задолженностей и множество других копий справок и документов. И что мне со всем этим делать? Пока я просматривала бумаги, я чувствовала на себе пристальный, слегка ироничный взгляд Красимира. Что-то он опять искал в моем лице. Но так и не смог обнаружить. Изо всех сил стараясь скрыть свои замешательство и испуг, я деревянным голосом спросила:

– Что я должна делать?

Приняв это за согласие, консул оживился.

– Сейчас я вам все объясню. Для официального закрепления ваших прав ваше присутствие там просто необходимо. Если вы готовы вылететь завтра, то до Хельсинки я буду вашим спутником, – при этом Красимир Банев привстал и раскланялся. Причем всерьез. Мне это очень понравилось. А слово «спутник», произнесенное им так просто, прозвучало очень мило. Несмотря на то что в голове вереницей проносились самые разные и противоречивые мысли, я внимательно разглядывала своего завтрашнего спутника. Его темные почти до плеч волосы пестрели сединой и зачесанные назад обнажали лоб и красивый овал его лица. Он похож и на испанца, и на француза, и на серба. Если бы не мягкий балканский акцент, то по его внешнему виду вряд ли удалось бы определить его этническую принадлежность.

– Уже завтра? – спросила я, лишь бы что-то сказать, сама в это время мысленно прикидывая, во сколько же мне обойдется этот вояж и где мне раздобыть деньги.

– Да. Оптимальный вариант.

А я думала совсем о другом. Банев назвал имя дарителя. Совершенно незнакомое мне болгарское имя.

– Мне это имя ни о чем не говорит, – призналась я консулу. Он внимательно и с явным недоверием взглянул на меня, хмыкнул неопределенно.

– Странно, а мне показалось… – на секунду он замолчал, потом, собравшись с мыслями, продолжил: – Я просто выполняю просьбу.

Так я и не узнала, что ему показалось. Видя на моем лице крайнее удивление, он, понизив голос, спросил:

– Что-то не так? Да?

Я ничего не сказала.

– Но у меня нет причин не доверять коллеге, через которого ко мне обратились просьбой отыскать вас в Таллинне. А что вас беспокоит?

– А может быть, это какой-нибудь сумасшедший филантроп? – по-детски спросила я.

Тот покачал головой:

– Ой, нет, – и рассмеялся. – Филантропы дарят теплоходы и самолеты, а это, – он кивнул головой в сторону документов, – обычный сельский дом в глубинке Болгарии. Правда, в очень живописной местности.

Видимо, искренность и прямота моего глупого вопроса заставила его засомневаться в собственной убежденности в том, что я пытаюсь что-то скрыть. Он уже не смотрел на меня с безнадежностью, ожидая что-то увидеть, но так и не увидев.

– Вам решать, – сухо сказал он.

После недолгой паузы он добавил, вернее спросил:

– Но, может быть, имя вам незнакомо, а человека знаете? Бывает, что в разные периоды жизни приходится менять имя, – как мне показалось, с надеждой в голосе спросил он.

«Вот и сделай доброе дело!» – подумала я сочувственно. Ведь если честно, то передай бы Красимир Банев мне эти бумаги по почте, у него не было бы проблем, теперь же он явно чувствует себя ответственным за мою безопасность. Мне было неловко, что из-за меня он оказался в такой ситуации. И поэтому я поспешила ему на выручку, выпалив совершенно неожиданно пришедшую в голову мысль и, кажется, сказанным еще более усугубила ситуацию:

– Может быть, гарантией доверия и моей безопасности как раз и служит то, что вы лично вручили мне бумаги?! Как я понимаю, вы выполняете перед кем-то обещание содействовать мне и в дальнейшем. Красимир Банев даже привстал от такой наглости, и поэтому я, не давая ему ничего сказать, выпалила:

– Я согласна.

Господи, что я делаю, думала я сама при этом. Но внутренний голос говорил, что мне нечего бояться. Сейчас надо думать о том, у кого срочно ссудить деньги на поездку.

– Сколько будет стоить дорога? – спросила я как бы невзначай. Увидев его округлившиеся от удивления глаза, я переиначила фразу: – Сколько стоят билеты на самолет?

– Вы невнимательно читали письмо, – сказал мужчина. – Там ведь должно быть написано, что все расходы, связанные с поездкой, несет приглашающая сторона. Мне нужно будет взять только ваш документ на оформление билетов на самолет.

Да, но откуда мне было знать, ведь в письме ни слова не было об этом сказано. Я даже во сне не могла такое увидеть. Тем более что имя дарителя мне не известно. Скорее всего, Красимир Банев хотел меня проверить, было ли мне ранее что-нибудь известно, была ли какая-нибудь договоренность с дарителем до встречи в МИДе.

– Я думала, что это обязательный текст приглашения. Проформа.

– Проформа?! – консул рассмеялся. – Эта проформа стоит денег, а вы, как я понял, собрались ехать за свои деньги? Я вижу, вы совсем не в курсе. Проформа! – он снова рассмеялся и, взяв со стола мои бумаги и паспорт, ненадолго отлучился в соседнюю комнату и попросил кого-то снять копию документа. Слышно было, как он с кем-то оживленно беседовал по телефону. Он пробыл в соседней комнате совсем недолго. Вернувшись, он смотрел на меня уже совсем по-другому, без ироничной усмешки, но с еще большим любопытством. Такая перемена была мне непонятна. Приняв из его рук свой паспорт, я поблагодарила его:

– Спасибо, вы очень любезны, сударь.

– Ну что вы, с вами приятно вести дела. Мне вас охарактеризовали как человека собранного, решительного и обязательного. И все же… – После глубокого вздоха, он замолчал. Я выжидающе смотрела на него. Что? После небольшой заминки и перекладывания скрепок, Красимир Банев продолжил: – Меня тоже беспокоит тот факт, что вам неизвестна личность дарителя. Вспомните, ведь просто так ничего не делается. Мне показалось, что этот человек вам больше чем просто знакомый. Я его не видел, но то, как он охарактеризовал вас моему знакомому… Выходит вас знают, а вы нет? Чтобы скрыть свое замешательство и смущение, я с легкой иронией спросила:

– Кто же это меня там так любит?

Банев удивленно вскинул брови:

– Дарят не за любовь, дарят в знак благодарности.

Мне стало неловко из-за своих слов.

– За что-то. Просто так ничего не бывает. Вспомните, может, вы кому-то помогли. Выручили в сложной ситуации… Ну, в конце концов, доставили удовольствие…

«Он думает о крамольной связи», – с досадой подумала я. Кстати, сказанное Баневым, не стало для меня неожиданностью. Когда-то в каком-то гороскопе было сказано, что «настало время получать награды за любые заслуги, в том числе за доставленное кому-то удовольствие». Я тогда обратила внимание на это и очень удивилась.

– Может, для вас это показалось незначительным, а для кого-то это мог быть вопрос жизни и смерти. Никогда не знаешь, – сказал Банев.

Консул встал, подошел к окну, откуда открывался прекрасный вид на Старый город в сиреневой дымке вечерних сумерек. Я поняла, что аудиенция подошла к концу, привстала. Но консул показал мне рукой: сиди. Он повернулся ко мне: лицо его было серьезным:

– Ваши билеты оформят вместе с моим, успеете вы собраться к завтрашнему утру? Мне надо быть обратно в Хельсинки, а вы полетите дальше из аэропорта Вантаа утренним рейсом в Софию. Там вас встретят. Потом еще несколько часов езды на автомашине, и вечером вы уже будете на месте. Так как? – с вызовом повторил он свой вопрос.

Честно говоря, возникло столько вопросов, мысли набирали такое ускорение, что мне показалось, еще немного и я, в обморочном состоянии рухну со стула на это великолепный паркет. Мне казалось, что я уже теряю сознание от такой бешеной скачки мыслей из одной крайности в другую. Но я должна сейчас решиться.

Я молчала. Стечением обстоятельств это уже никак нельзя было назвать. Мне надо быстро принять решение, а ситуация такая, которая требует размышления. А размышлять некогда. И тут во мне проснулась далеко запрятанная в душе авантюрная сторона характера. Как бы там ни было, но это перемена к лучшему. Мне не нужен дом, у меня нет средств, чтобы даже раз в году ездить туда отдыхать, но его еще и содержать надо. Но не это главное сейчас. Это мой шанс приблизиться к неизвестному и упускать мне его никак нельзя, никак. Времени осталось мало. Жизнь скоротечна. И я утвердительно кивнула.

Я не спросила у него, что мне надеть и какая там погода. Он не работник турбюро. Я и так отняла у него много времени. Вместо беседы он мог бы просто передать мне конверт и все. Он и так переступил границу официального. А ведь мне не у кого спросить. Тем более что я не собираюсь предавать это огласке.

– Догадываетесь, кто это?

Я слегка пожала плечами, всем видом показывая, что мне невдомек, хотя в голове уже роились мириады догадок.

Я была без пропуска, и господин Банев вышел проводить меня к выходу.

– Вы не рады? – с нескрываемой иронией спросил Банев.

– Рада, только… – Я не знала, что сказать. – Просто я в замешательстве. Не каждому человеку в жизни достается такой подарок, да еще вот таким довольно странным образом.

И я опять удостоилась его удивленного взгляда. Он исподлобья глянул на меня и спросил:

– Почему странным? – Его взгляд уже не был таким колючим, как в начале нашего разговора.

– Потому, что у меня нет ни одного знакомого в Болгарии.

– Вспомните все, что может связывать вас с Болгарией, – посоветовал он.

– Как я понял, вы человек свободной профессии? – продолжил он.

Человек свободной профессии – это, очевидно, в его понимании, свободный художник. Но из его уст это прозвучало с легким оттенком пренебрежительности, что ли, словно он имел под этим в виду женщину свободного поведения. Но я не обиделась, в целом так оно и есть. Нет никакой свободы, мы только делаем вид, что все в нашей жизни прекрасно и мы не зависим ни от кого.

– Вы кто по специальности? – не дождавшись от меня ничего, кроме кивка, спросил он вдруг.

– Переводчик, – почему-то грустно вздохнув, ответила я.

– Это ширма или действительно ваша работа?

Я опешила:

– Это моя работа. Я занимаюсь ею всю свою жизнь.

Консул обрадованно бросил в мою сторону быстрый взгляд и с улыбкой произнес:

– Вот видите, люди вашей профессии часто выступают не под своим именем, что писатели, что переводчики. И люди других творческих профессий, – с упором на слово «других» произнес он многозначительно.

Так-так, люди «других» творческих профессий. Что он имеет в виду? Нет, он явно меня с кем-то путает.

– Когда-то вы ходатайствовали о получении визы для въезда в нашу страну. При каких обстоятельствах это произошло? Знаю, что вас не выпустили из страны, тогда еще СССР.

– Да, было такое. Но очень давно. И мне кажется, никакого отношения к данной теме иметь не может, – ответила я. Я даже не сразу смогла вспомнить, при каких обстоятельствах я познакомилась с председателем правления союза фотожурналистов Болгарии Спасом Маноловым. Это совсем незначительный, хотя и немного болезненный эпизод из моей жизни.

– Вспомните все необычное, связанное с этой темой, – настоятельно посоветовал Банев, пожав мне на прощание руку. Сколько раз я слышала подобные советы от отца, друзей – вспомнить все, что в моей жизни было странным, необычным. Сколько раз я прокручивала ленты своей памяти. Но ничего существенного в них не находила. Я не знала за собой не вины и никаких заслуг перед кем-то и не могла понять, для кого же я могу представлять такой огромный интерес. И кто бы он ни был, совсем непонятна была истинная природа его намерений.

Видимо, на моем лице было написано столько вопросов, что Красимир Банев окликнул меня, когда я уже была у выхода из здания. Он подошел очень близко и, внимательно буравя меня взглядом, с откровенным участием прямо спросил:

– Ну, что еще?

– Ничего. Все нормально. До завтра, – ответила я. И, еще раз поблагодарив, выскочила на улицу.

Нетрудно представить себе, что творилось у меня в голове, когда я быстрым шагом, почти неслась через парк от здания МИДа к театру Эстония, а оттуда в первый же книжный магазин, чтобы купить необходимый болгаро-русский или хотя бы болгаро-эстонский разговорник. Мне необходимо было немного собраться с мыслями. «Сколько времени у меня на сборы? Деньги? Деньги мне все равно нужны. Может, там не будет возможности платить по банковской карточке», – вереницей проносились в голове сумбурные мысли. Но сейчас главное – собраться. У меня будет время обо всем поразмыслить в самолете.

Я не могла даже представить, что окажусь в такой ситуации. Скорее всего, самым верным было бы ничего не предпринимать, надо было все обдумать. А подумать было над чем. Я должна была поступиться собственными принципами, и что странно, я готова была это сделать. Вернее, я это уже сделала. Просто я почувствовала, что этот шанс, предоставляемый мне судьбой или кем-то, мне нельзя не использовать. Как бы там ни было – это, на мой взгляд, единственная возможность приблизиться к разгадке скрытых причин странных событий и обстоятельств, имевших место в моей жизни. Я даже не сомневалась в том, что за этим стоит мой таинственный неизвестный. Кто бы другой мог бы придумать нечто подобное? Я вспомнила, что совсем недавно было несколько странных звонков от неизвестного абонента, мне давно уже не звонили и не молчали в трубку. Уже не тот возраст. Но во время последнего звонка меня охватило странное возбуждение, как раньше, когда был период, когда такие звонки с молчанием и предшествующие им события будоражили воображение, и не столько мое, сколько всей нашей редакционной братии. Все думали, что это мой тайный воздыхатель, и каждый в меру своей романтичности высказывал свою версию. Знали бы они, сколько страха мне пришлось натерпеться в связи с этим «романтиком». Только моя редакторша боялась его молчания в телефоне, называла это молчание зловещим и требовала, чтобы я обратилась в милицию или Комитет госбезопасности.

Глава 3. Бинокль в бинокль – лица не разглядеть

Я не имею к этому человеку ни малейшего отношения. Он просто появился в моей жизни. Когда и почему – неизвестно. Он взялся ниоткуда, из ночной темноты. Возможно, я не сразу обратила внимание на его присутствие. Или заметила, когда он сам этого захотел.

С чего все началось? С ночной работы над переводом одного научного текста, когда сопротивление материала, в данном случае стиля автора, было настолько сильным, что до слез доходившие отчаяние, усталость, чувство кинутости – работа переводчика очень одинока – и глухая обида на непонимание со стороны домашних теперь вспоминаются как плохой сон. Сколько сил и целеустремленности потребовалось мне тогда на преодоление всего этого. Но я пересилила себя и с наступлением весны, когда в черновом варианте все «ложилось», дело тронулось с места. Я перевела последнюю страницу дневной нормы, подошла к окну, за которым была поздняя ночь, тишина и темень. Уставшими глазами я всматривалась в темноту, ища взглядом что-то или кого-то, потому как возникло странное ощущение, что кто-то смотрит на меня. Однажды именно так я и обнаружила сидевшего под деревом в парке напротив моего окна бешеную енотовидную собаку, о которой сообщали по радио, предупреждая, что зверь болен и опасен. Стоявший под кустами сирени енот смотрел на меня в упор. Странный взгляд был у него. Не звериный. Это был взгляд умалишенного, опасного человека. И я без всяких мук совести позвонила по услышанному по радио номеру.

Нет, в округе никого не было, насколько можно было увидеть из кухонного окна, да еще в темноте, хотя дом стоит на небольшом возвышении и днем все, что за дорогой, видно как на ладони. В столь поздний час не было видно ни огоньков автомобильных фар на пролегающей в метрах тридцати от дома автомагистрали, ни людей перед домом или на обочине. Но тут я подняла голову выше и глянула вдаль, откуда, как мне показалось, и исходило что-то, что меня встревожило, и увидела огоньки машинных фар за оврагом напротив. Я вспомнила, что такое же чувство возникло во мне много лет назад, когда дети были маленькие, и я, чтобы быть с ними дома, по ночам работала дежурным диспетчером в местной конторке дорожного управления, в двух шагах от моего дома. Вот тогда и появился странный человек, который приезжал по ночам и стоял под окнами конторы, у ворот, и смотрел на меня ничего не говорящим взглядом. Просто стоял и смотрел. И быстро удалялся, как только я, пересилив страх, делала попытки приблизиться к нему. Самое страшное было в том, что я не слышала, поскольку печатала на портативной машинке свои переводные работы, а чувствовала его приближение к зданию еще до того, как он появлялся в поле зрения. И меня охватывал ужас. Необъяснимый парализующий страх. Когда на дороге ломались машины и ко мне на огонек среди ночи заходили совершенно посторонние люди: кто позвонить и вызвать подмогу, кто попросить кусок резины для временной прокладки для клапана, я не боялась, запросто выходила на дорогу, разговаривала с водителями. Когда я рассказывала о странном человеке мужу или приходившим утром в контору служащим, мне не верили. Мне никто не верил. С какой стати кто-то поздним вечером будет выезжать за город, чтобы постоять под окном конторы дорожного участка? Тем более что моего напарника из другой смены никто не беспокоил. Кроме того, что мне было страшно, было еще и обидно, поскольку со своими страхами я была одна. Так длилось больше месяца. Если я отходила в угол кабинета или задергивала шторы и игнорировала его появление, он стучал в дверь и дергал дверную ручку, но дверь открывать даже не пытался, хотя она часто не была заперта на ключ. Он уезжал лишь после того, как я появлялась в окне, и мы молча в течение нескольких минут пристально смотрели друг на друга. Я плохо запоминала его внешность, поскольку все внимание приковывали его глаза. Взгляд его светло-серых глаза пронзал насквозь. Я цепенела от страха, сама при этом прислушиваясь к своему телу. И вдруг я поняла, что он каким-то образом воздействует на мое тело, но не на разум. И я решила перебарывать внушенный мне этим загадочным человеком страх. Я уже не боялась выбежать на улицу и спросить, что ему от меня надо. Не дожидаясь моего приближения, мой таинственный мучитель быстро, в два прыжка, оказывался в своей машине и, не включая фар, тихо, чтобы не привлекать внимания, съезжал по дороге вниз и, лишь выехав на главное шоссе, сильно трогал с места. Потом он долго не появлялся, я уже стала забывать об этой истории с ночным визитером. И вдруг в последнюю апрельскую метель он объявился снова, под утро, когда я уже собрала свои вещи со стола и в ожидании дежурившего на дороге водителя снегоуборочной машины, сидя за письменным столом и подперев голову рукой, прикорнула. Обычно я во время дежурства не спала. Тем более в конце смены. Часик мне удавалось поспать до ухода мужа на работу и днем, вместе с детьми. Но в тот раз я почему-то разоспалась не на шутку. И мне приснился дивный сон: летний зной, я в каком-то саду, на лужайке среди цветов. Я чувствовала их благоухание. Надо мной наклонился какой-то мужчина, я не видела, кто, но чувствовала его приближение ко мне и услышала произнесенную им мне на ухо фразу на незнакомом языке. Он несколько раз повторил ее. И после коснулся рукой моего лба чуть выше переносицы. Я попыталась повторить услышанную фразу, но не получалось. Мне было так комфортно, так хорошо, я словно растворилась в этом жарком дурманящем воздухе. И тут меня разбудил испуганный голос водителя снегоуборочной машины.

– Что он тебе сделал? – тряс он меня. Я испуганно вскочила.

– Кто? – Я ничего не могла понять спросонья. – Что случилось? Водитель в растерянности сел напротив и достал из кармана куртки пачку сигарет. Закурив, он немного успокоился и спросил:

– Ты что, действительно спала и никого не видела?

– Да, но почему ты так испуган? И про кого ты говоришь? Кого я не видела?

– Я проехал по сельским дорогам, в лесу только местами замело, вот и решил перед выездом на главную трассу заглянуть сюда. У поворота к конторе увидел легковую машину, припаркованную за кустами. В машине никого не было, а когда ставил машину под бункер с песком, увидел, как из конторы выбежал какой-то мужик. И ты ничего не слышала?

Что я могла ему ответить? Я была в таком замешательстве и из-за странного сна, и из-за того, что проворонила вторжение постороннего человека на территорию предприятия. И оставшееся после сна странное ощущение на лбу не давало покоя: я даже потрогала лоб и посмотрелась в зеркало.

– Почему у тебя входная дверь не заперта? – спросил водитель снегоуборочной машины.

– Я уже собралась уходить, у меня сегодня день рождения, думала, дождаться тебя и домой. И задремала.

– И ты не слышала, как он заходил?

Я кивнула.

– Кажется, это тот самый, о котором ты рассказывала. Высокий, хорошо и не по-нашему одет. Все сходится.

Пока я заполняла журнал дежурства, отмечая очищенные от снега километры дорог, водитель вышагивал взад-вперед по комнате, как мне показалось нетерпеливо, дожидаясь, когда я подпишу ему рабочий наряд. Но подписанный мной листок бумаги он машинально сложил вчетверо и сунул в карман, внимательно глядя мне в глаза, он спросил: – Ты точно его не знаешь?

Я замотала головой.

– Тогда мы должны его поймать. Ох, не простой он человек. И сам непростой, и машина с антеннами и радиотелефоном.

Я пришла домой, когда муж и дети еще спали. Метель стихала. На последние капризы погоды можно было бы и не обращать внимания. Конечно же, я была испугана случившимся, но меня обрадовало то, что наконец-то появился свидетель, наконец-то мне поверят. И это было лучшим подарком на день рождения. Я помню тот день, когда рабочие участка, я и мой муж готовили засаду. Кажется, все было продумано и прорепетировано по секундомеру. Я уже сидела за столом, к которому была подведена сигнальная кнопка. Но не успели занятые в деле люди разойтись по своим позициям, как появился мой ночной визитер. Увидев его в окно, все застыли на месте. Все, кроме меня, стояли как вкопанные.

– Ну что же вы? – крикнула я с укором мужу. – Он еще здесь, можно же выйти и спросить, что ему надо?

Муж с виноватой улыбкой смотрел на меня. А я выглянула в окно – ночной визитер стоял и с расстроенным видом смотрел на окно. И если обычно его лицо ничего не выражало, то теперь оно напоминало лицо обиженного ребенка. Первым стряхнул с себя оцепенение мой муж. За ним следом шагнул к выходу котельщик. Но не успели они распахнуть дверь, как стоявший под окном мой ночной визитер так стремительно рванул к машине и уехал, что бежавший вслед машине муж не успел разглядеть номер. Все собравшиеся в конторе молчали. Только переглядывались между собой, как бы молча соглашаясь с тем, о чем каждый думал, но не высказывал. Вдруг наш плотник, живший по соседству со зданием конторы, выдал:

– Этот гад нас взглядом уложил.

– Силен мужик, – отозвался кто-то. Мой муж нервно посмеивался. А мастер участка, служивший в армии в Хабаровском крае, рассказал про то, как один китайский диверсант взглядом уложил весь пограничный наряд, в том числе и собаку.

Этот день стал моим последним днем работы на том предприятии. Мой муж не разрешил мне больше выходить на дежурства. И последние смены перед увольнением отрабатывал за меня сам, взяв с собой нашего пса Джека. С того дня я больше не встречалась с этим человеком. Но когда нам наконец-то провели телефон, мне начали звонить и молчать в трубку. Как-то раз я решила проверить свои предположения и, не кладя трубки, глянула в кухонное окно, выходившее на шоссе: прямо напротив дома на обочине стояла похожая машина, и хотя в темноте сложно было определить, я почувствовала, что это он. Его звонки и появления носили эпизодический характер, но они волновали меня своей необычностью, и я усматривала в этом что-то романтическое и даже расстраивалась, когда он пропадал и надолго. Он незаметно приучил меня к себе. И я уже не боялась – я ждала его появления. Но он вдруг исчез и надолго. Он не появлялся несколько лет. Очень немногие люди из моего окружения, посвященные в эту историю, утешали, говоря, что он, вероятно, находится в продолжительной заграничной командировке. А почему в заграничной? Потому, что его одежда очень отличалась от той, что носили тогда наши мужчины. Такое невозможно было приобрести здесь даже в магазинах «Березка» и «Альбатрос». И потому при виде огоньков фар в ночи я обрадовалась. Мой молчун и тот, там, за деревьями у старого моста через овраг, несомненно, один и тот же человек. Я даже не сомневалась. Если бы это было днем, я могла его увидеть. Но это происходит почти на рассвете. И машина опять стоит именно в таком месте, откуда отрывается вид на мой дом, и ветви деревьев не заслоняют окна. В прошлые его приезды я проверяла и перепроверяла правильность своих догадок. Я не ленилась по утрам исследовать те места, где замечала его в ночи. Хорошо было зимой. Вставая в его следы, след в след, и подняв голову, я видела свое окно. О чем еще можно было говорить: с какого бы места я не проверяла бы, из того положения, в котором он стоял, всегда прямо перед ним, хоть и вдали, маячили окна нашего дома. И тут меня осенило: весна. Он всегда объявлялся весной. А через два дня мне позвонили и молчали в трубку днем. Я взяла приготовленный на этот случай бинокль – подарок нашего семейного друга – бывшего военного врача Северного флота. И, устроившись у окна ванной комнаты, стала наводить резкость и искать там же, за оврагом. И вдруг я чуть не выронила из рук бинокль – что может быть еще страшнее, чем встретиться взглядом через бинокль с направленными на тебя окулярами чужого бинокля. В школу детективов я пошла именно с целью научиться вещам, которые помогли бы мне хоть как-нибудь разобраться в странных действиях моего так называемого преследователя. Знания, поученные в спецшколе, напугали меня. Оказывается, я даже не подозревала всей серьезности ситуации, в которой оказалась. Видимо, когда-то я по неосторожности сделала что-то не так и каким-то образом попала в орбиту внимания очень умного, сильного, одаренного, обладающего недюжинными способностями человека.