Текст книги "Не будь жестоким, ласковый апрель"

– Ужинать будем? Я голодный, как волк.

– Я ничего не сварила.

– Ну, и ладно. Придумаем что-нибудь. Ты ложись, отдыхай. А я пойду рожки сварю с тушенкой.

На следующий день ужина снова не было, и на третий, и на четвертый. Николай, ни слова не говоря, сам шел на кухню. Колбаса с яичницей, сосиски, жареная картошка… Готовил то, к чему привык за год холостяцкой жизни. Ставил все на стол и тогда звал Ирину ужинать. Она все ждала скандала, но муж терпеливо сносил ее бойкот: покупал продукты, пропадал на кухне, кормил ее, мыл посуду. Потом она отказалась от ужина, хотя очень хотела есть. Видно было, что Николай психанул. Ирина ждала, что он закричит, обругает ее, но он сдержался. Поел один, а потом долго курил на кухне.

На следующий день Николай принес огромный пакет фруктов.

– Будем кормить тебя витаминами. Ты – такая худышка, ничего не ешь. Готовлю я плохо, от такой еды последний аппетит пропадет. Я и сам съел бы чего-нибудь вкусненького. Ириша, а может, оладышки сделаешь?

– Хорошо, давай оладьи, а еще лучше с яблоками. Я тесто буду делать, а ты мой и режь яблоки помельче.

Она сидела за столом напротив и смотрела, как муж поедает одну оладышку за другой, опустошая тарелку. «Ненормальная, ну, что легче тебе было от того, что он ходил голодный?», – спрашивала себя Ирина.

Сколько бы она себя ни настраивала, что все наладится, тоска порой брала ее в плен, и тогда все раздражало.

– Ириша, а у меня нет чистых рубашек? – спросил однажды вечером Николай.

– Все твои рубашки лежат замоченные в тазу. Бесконечными стирками я уже все пальцы стерла! Но мы же вместо стиральной машины «Жигули» купили, они нам были гораздо важнее.

Николай молча ушел в ванную и выстирал рубашки. Ирине хотелось пойти и сделать все самой, но она сдержалась. Утром встала рано и выгладила высохшее за ночь белье. Принимая из рук жены свежую рубашку, Николай обнял ее:

– Прости меня, ладно. В субботу купим стиральную машину. Самый лучший автомат, который даже за стиральным порошком в магазин сам будет бегать.

Она улыбнулась:

– Денег у нас ни на какую нет.

– В кредит возьмем. И наплевать, что много переплачивать придется. Ручки моей любимой жены дороже.

«Неужели нет ничего, что могло бы вывести его из себя?» – эта мысль стала неотвязной. Ей непременно нужно было сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы он сорвался, закричал, может быть, даже ударил ее. Тогда она могла бы оправдать все ссоры, которые устраивала почти без причины, все, за что почти ненавидела себя. Ей нужно было так больно сделать любимому и самому дорогому человеку, чтобы страдать самой и чтобы эта боль помогла ей очнуться. «Чем хуже, тем лучше», – стучала в голове дурацкая фраза. Стоп! Она знала, что сделает.

В парикмахерской как раз была свободна мастер, с которой они мудрили над свадебной прической Ирины. Та узнала ее и приветливо улыбнулась.

– Что мы придумаем сегодня и по какому случаю?

– Подстригите и покороче.

– Вы сошли с ума! Я не буду стричь такие волосы.

– Тогда дайте ножницы, я отрежу сама, – Ирина вытащила шпильки и начала расплетать упавшую на грудь косу.

Парикмахер, глубоко вздохнув, щелкнула ножницами раз, другой. В ее руке безжизненно повисли отрезанные волосы. Вид у женщины был такой, что, казалось, она сейчас заплачет.

– Конечно, с длинными волосами очень тяжело. За день так голову оттянут, что шея, наверное, отваливается, – она оправдывалась, как будто совершила преступление.

Потом положила волосы на столик и стала заканчивать стрижку. Прощаясь, спросила:

– Волосы возьмете с собой?

– А зачем? Отдельно от меня они не имеют никакого значения.

Дома Ирина внимательно осмотрела себя в зеркало. Пропустила волосы сквозь пальцы. Ей показалось, что они остались еще слишком длинные. Она взяла ножницы и начала состригать прядь за прядью все, что было длиннее зажатых между пальцами волос. Умудрилась выровнять даже на затылке. Напоследок укоротила челку и совсем стала похожа на мальчишку-подростка. Вдруг ей нестерпимо стало жалко потерянной косы. Слезы готовы были политься из глаз, но она только больно прикусила губу и резко отвернулась от зеркала. Потом подмела свою домашнюю парикмахерскую и залезла под душ. Теплые струи, как обычно, успокоили ее. Было непривычно, что не надо выкручивать мокрые волосы, а потом долго высушивать их большим полотенцем, пока не перестанет стекать вода. Она моментально вытерла голову, расчесала волосы. Минут через пятнадцать они были уже сухие. «Ну, вот, действительно, нет худа без добра. Вон как легко и свободно», – убеждала себя Ирина, снова разглядывая новую прическу в зеркало.

Чем ближе подходил час, когда Николай возвращался домой, тем беспокойнее становилось на душе: что-то сейчас будет? Вдруг стала неуютной тишина просторной комнаты и холодно от бьющего в окно мокрого снега. Ирина достала толстый свитер, натянула его и села с ногами на диван, бездумно уставившись в телевизор, который включила, только чтобы нарушить ставшую гнетущей тишину.

Николай остолбенел, увидев Ирину. На мгновение ему показалось, что это и вовсе не его жена:

– Ты что наделала? Зачем?..

Вот сейчас начнется та буря, которой она так жаждала.

Но Николай развернулся и вышел. Зашумела вода в ванной. Он был вне себя от ярости. Он знал ответ на свой вопрос «зачем?». «Она хочет, чтобы я начал ссору. Но нет, не дождется. Мне бы понять, что с ней творится. Но, видно, прав Юрка, мужикам никогда не влезть в шкуру женщины. Остается терпеть или… Э-э, ты даже не думай про или». Ледяная вода вернула Николаю спокойствие.

Он вошел в комнату. Ирина все так же сидела, забившись в угол дивана, только глубже упрятала подбородок в высокий ворот свитера. Он сел рядом, нежно погладил рукой по коротким волосам:

– А ты знаешь, очень даже ничего.

Он обнял ее за плечи и привлек к себе:

– Глупышка моя. Думаешь, косу обрезала, так я разлюблю тебя. Ни за что! Все равно ты самая красивая и любимая.

Она положила ему голову на грудь, как любила это делать. Напряжение последних часов ушло, она готова была бесконечно сидеть так, слушая ласковые слова и биение его сердца. Потом отодвинулась от него и очень внимательно, глядя прямо в глаза, как это делала в самые серьезные моменты, сказала:

– Давай не будем жалеть косу. Если хочешь, она снова вырастет.

– Конечно, вырастет, – улыбнулся Николай. – Только что твои шестиклашки завтра скажут?

А шестиклашки назавтра устроили целый бойкот. Первый урок был у своих. Полкласса, не выспавшись, по утрам обычно клевало носами. А тут, как разбуженный улей, ребята завертелись и зашептались. Бойкая девчонка, которая 1 сентября выспрашивала ее про косу, не выдержала и поднялась за партой:

– Ирина Павловна, зачем вы подстриглись? Вы были особенная, а теперь, как все. Жалко…

– Какое отношение моя прическа имеет к уроку истории? – не сдержавшись, резко оборвала Ирина.

Девчонка прикусила язык и надулась. Потом нехотя села. Все шепотки прекратились, и повисла мертвая тишина. Все тем же резким голосом, который зазвенел в тишине, Ирина сказала:

– Проверим домашнее задание.

Но ни один из ее маленьких обиженных человечков не пошел к доске. «Я не знаю», «Я не выучил», – звучало в ответ. Двойки было ставить бесполезно. Она поняла, что так ребята выражают протест.

– Откройте учебники и прочитайте главу, которую я задала к сегодняшнему уроку. Поскольку у вас не было времени дома, будем выполнять домашнее задание сейчас.

Ребята уставились в учебники, но было видно, что они не читают. Она прошла к последним партам и встала у стены. Замечала, как ребята украдкой оглядываются на нее. Нужно было что-то делать, потому что если она не сумеет восстановить их расположение сейчас, они не забудут обиду.

Ирина медленно вернулась к учительскому столу и тихо сказала:

– Я хотела вам предложить поставить спектакль о Спартаке, о гладиаторах. А теперь даже не знаю, что делать. Если в классе будут двойки по истории, то, пожалуй, театральную постановку нам не разрешат.

Эта идея со школьным театром у Ирины появилась почти сразу же, как только она начала работать в школе. Ее шестиклассники были очень любопытны и восприимчивы к ее предложениям. Все с удовольствием играли в экскурсоводов и даже писали рефераты, хотя для таких малышей это было еще очень сложно. Она выбрала самую интересную тему из школьной программы, которую ее ребята проходили в конце прошлого учебного года, и начала писать сценарий. Он был почти готов, но пока о своей задумке молчала, потому что оставалось много вопросов: получит ли согласие директора школы, справится ли с ролью режиссера, сумеют ли ребята сыграть, захотят ли помогать родители, ведь без их участия костюмы не сшить? И все-таки она сейчас сказала ребятам о спектакле. Как и следовало ожидать, они тут же забыли все обиды.

– Ирина Павловна, настоящий спектакль, как в театре? И мы сами будем там артисты? А ролей всем хватит? Перед кем мы будем выступать? – наперебой задавали вопросы ребята.

– К следующему разу два параграфа выучим, только расскажите о спектакле.

– Ну, если обещаете больше меня не подводить, то давайте сегодня останемся после уроков и начнем читать сценарий. А потом все вместе распределим роли и… приступим к репетициям.

Денек выдался непростой. Из школы Ирина возвращалась позднее обычного, окруженная стайкой веселых ребят. Дома почувствовала, что устала – все-таки непросто ей далась победа. Но эта усталость радовала – она была лучше пустоты и уныния, что окружали ее в последнее время. Вечером Николай с порога заявил:

– Чего одной дома скучать. Учись водить машину. Я узнал, в автошколе со следующей недели как раз новая группа начинает заниматься.

Теперь, действительно, скучать был совсем некогда. Идея со спектаклем всем очень понравилась. Ирина срочно закончила сценарий, ребята начали учить роли. Даже определили себе сроки: к 8 Марта мамам показать несколько сцен, хотя для репетиций оставалось всего три месяца, а к концу учебного года поставить весь спектакль, выступить с ним на последнем звонке перед выпускниками и, может быть, даже съездить на гастроли в воинскую часть к летчикам – там служили папы почти всех шестиклассников. Репетировали через день три раза в неделю. И так же через день у Ирины были занятия в автошколе, а потом еще до ночи учила правила.

Конец декабря подкрался незаметно. У Людмилы до родов оставалось около месяца. Из дому она выбиралась на короткие прогулки недалеко от дома да вечером ходила за Петей в садик. Мурановы предложили Новый год встречать у них. Все согласились и начали потихоньку запасать продукты, заполняя холодильник и даже балкон.

30 декабря Николай и Юрий, как обычно, утром уехали на служебном автобусе в часть. О том, будут ли полеты и вообще, что предстоит делать мужчинам, никогда не спрашивали по раз и навсегда заведенному правилу. Вечером они домой не вернулись. Женщины уже вовсю готовились к праздничному застолью, и Ирина была у Мурановых, когда в дверь позвонили. Лица сослуживцев были знакомы, но их имена Ирина не могла вспомнить.

– Хорошо, что Ирина тоже здесь. Сегодня Юрий с Николаем полетели вместе. Связь с самолетом была потеряна. Мы не знаем, что с ними. Они не разбились. Вы слышите? Просто мы пока не знаем, что с ними. В районе аварии идут поиски, но до темноты самолет обнаружить не удалось. Завтра утром отправим вертолеты, – до Ирины с трудом доходил смысл сказанного.

Люда молчала. Потом, когда летчики ушли, она, держась за большой живот, сказала:

– Надо ждать. И надеяться. Хорошо, что Петя играет в своей комнате и ничего не слышал.

Они долго сидели молча, перекидываясь незначительными фразами. На Петин вопрос, почему так долго нет папы, сказали, что он с дядей Колей неожиданно уехал в командировку и вернется через день или два. Ирине было жутко возвращаться в пустую квартиру, и она осталась ночевать у Мурановых, если беспокойную ночь можно было назвать сном. Утром в школу идти не надо было – начались каникулы. Вместе с Людой они то и дело напряженно смотрели на молчавший телефон. Вдруг Ирина подумала, что позвонить могут к ним домой, и бросилась в свою квартиру. Она целый день ходила из комнаты в комнату, боясь уйти далеко от телефона – вдруг не услышит звонка. К вечеру она не выдержала и снова пошла к Мурановым. Люда держалась, ее хотя бы отвлекал Петя, его надо было то накормить, то почитать книжку. Ни о каком новогоднем ужине речи не могло быть – из рук все валилось. Они снова сидели, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами, да напряженно смотрели на телефон. Когда короткий зимний день заканчивался, позвонили и сказали, что самолет обнаружить не удалось.

– Это я виновата, – страшным шепотом произнесла Ирина, когда Люда положила трубку. – Я все эти месяцы так мучила Колю своей хандрой. Он ни разу не ушел на работу в хорошем настроении. Он же переживал из-за всего этого. Наверное, что-нибудь неправильно сделал, вот самолет и разбился.

Слезы лились в три ручья, как будто прорвало плотину, которая сдерживала их все эти долгие месяцы напряженных отношений Николая и Ирины. Она все повторяла сквозь рыдания:

– Это я виновата, я виновата.

– Прекрати истерику! И не смей говорить, что они разбились. Их ищут. И найдут, слышишь, если мы будем верить и ждать!

Прошло еще два дня тягостного ожидания, пока не раздался звонок:

– Нашли. Живые. Их забрал вертолет. Не беспокойтесь, врач к ним вылетел. Сначала в госпиталь. Если все нормально, скоро будут дома. Еще позвоним.

Задачу пилотам Муранову и Томилину поставили несложную. Они десятки раз вместе вылетали на задание. Что случилось в этот раз, еще предстояло разобраться комиссии. Связь с бортом оборвалась через сорок минут. Приборы показывали, что самолет теряет высоту. Более опытному пилоту Муранову удалось выровнять самолет. Удачей было то, что внизу был замерзший Амур, и боевой самолет по его ровной глади приземлился, как по взлетной полосе, только напоследок зарылся носом в снег. Несмотря на все усилия, связь восстановить не удалось. Оставалось только надеяться, что их обнаружат во время поисков: самолет на свободном пространстве реки должен хорошо просматриваться с воздуха. Жилья поблизости не было. Хорошо, в лесу дров для костра было, хоть отбавляй, так что декабрьского мороза они не боялись. Но, правда, и поспать не удавалось, чтобы не замерзнуть. Ну, еще и поголодать пришлось три дня. Домой вернулись заросшие щетиной, голодные. Николай готов был еще столько же дней переносить холод и голод за ту радость в глазах Ирины, какую видел почти полгода назад – в тот августовский день, когда она приехала к нему.

– Прости меня, любимая, я испортил тебе Новый год.

– Самое главное – ты вернулся.

Три дня на морозе все-таки не прошли даром. Николай слег с температурой. И потому, что это была обыкновенная ангина, а, слава Богу, не что-то серьезное, Ирина нарочито строго отчитывала мужа за то, что не вовремя выпил таблетку или плохо поел. Ухаживала за ним, как за маленьким беспомощным ребенком. А ему нравилось, как она хлопотала возле него, и он готов был бесконечно болеть, специально капризничал, чтобы она его уговаривала закутаться, или выпить теплого молока, или съесть что-нибудь калорийное и полезное.

Казалось, эта авария самолета помогла восстановить мир в семье Томилиных. Ирина по-прежнему занималась в автошколе. Николай взялся поднатаскать ее на вождении – на курсах было маловато часов, чтобы можно было уверенно сдавать экзамены. Они ездили по поселку и по трассе на Хабаровск по нескольку часов почти каждую субботу и воскресенье. У Ирины получалось вполне прилично, хотя зимой по скользким дорогам ездить было очень сложно.

Смеркалось. На пустынной трассе она не справилась с управлением. Машину потащило на обочину, и она зарылась в сугроб. Мотор заглох. Ирина повернулась к Николаю и вдруг расхохоталась. Он, думая, что она испугалась, не ожидал такой реакции. Смех был настолько заразителен, что он не смог сдержаться.

– С моей стороны дверь не открывается. Давай выбираться, – наконец, сказал Николай.

Ирина вышла из машины, а Николаю пришлось перебираться и вылезать через водительское место, он задел за сигнал, и окрестности оглушил автомобильный гудок.

– Ты чего сирену включил, взываешь о помощи? Еще бы SOS в эфир послал, – Ирина все никак не могла унять смех.

– Тебе вот весело, а нам еще машину надо вытаскивать. На дороге как назло машин не видно.

Они целый час откапывали и выталкивали машину. Навалялись в снегу, нацеловались до одури. Ирина вытряхивала из волос Николая снег, потому что шапка так и осталась в машине на заднем сиденье. Добрались до дома уже совсем поздно. Так хорошо вдвоем, как в этот вечер, им давно уже не было.

В день экзамена Ирина, конечно, волновалась, хотя почти во всем была уверена. Теорию сдала легко – все-таки студенческая привычка готовиться к экзаменам была еще жива. А вот перед вождением что-то спасовала. Попала в машину гаишника, о котором говорили, что всех женщин он на экзаменах «режет», поскольку убежден, что баба за рулем – это нонсенс. Когда Ирина заняла водительское место, вспомнила все наставления. Не торопясь, отрегулировала сиденье, поправила зеркало заднего обзора, пристегнула ремень. Скосила глаза на гаишника, он сидел и внимательно наблюдал за ней, насупив брови. Она завела машину, выжала сцепление и медленно нажала на газ. Машина тронулась, Ирина обрела уверенность, тем более что по этой улице они с Николаем проехали уже не раз, и подвохов не предвиделось. Она помнила, что на перекрестке надо быть особенно внимательной, смотреть на знаки. Для нее была главная дорога, и она выехала на перекресток. Вдруг наперерез на дикой скорости выскочила машина. Ирина со всей силы надавила на тормоз, резина была хорошая, скорость – не больше пятидесяти километров, так что машина остановилась как вкопанная. Промчавшаяся иномарка закидала лобовое стекло снегом. Но столкновения удалось избежать, хотя оно казалось неминуемым. Гаишник разразился трехэтажным матом. Он повернулся к Ирине с несколько испуганным видом, понимая, что эта неопытная девчонка своей мгновенной реакцией спасла жизнь ему и себе. Ничто не выдавало ее волнения, только руки слегка дрожали. Она крепче сжала руль, так что косточки пальцев побелели.

– Пересаживайся. Сдала, – сказал гаишник.

Курсанты автошколы, которые были вместе с ней в машине, быстро разнесли весть о том, как Ирина утерла нос гаишному женоненавистнику. Она чувствовала себя почти водителем-профессионалом. Эта самоуверенность ее и подвела.

Они поехали с Николаем в Хабаровск. По трассе она вела машину нормально. Когда въехали в город, где были светофоры и поток машин в десятки раз больше, чем в их поселке, ему надо было сменить жену за рулем, но он этого не сделал. Их «Жигуленок» остановился у светофора за «Мерседесом». Ирина видела в зеркало, что сзади очень близко притормозила «Тойота». Загорелся желтый свет, она поставила на первую скорость и уже дала газу, но впереди «Мерседес» все не трогался. Сзади засигналила нетерпеливая «Тойота». Ирина занервничала, боясь въехать в переднюю иномарку и чувствуя, что сзади на нее надвигается машина. «Мерседес» уже уехал, «Тойота» вывернула на соседнюю полосу и тоже умчалась. А Ирина сидела в заглохшей машине в каком-то оцепенении. Потом выскочила из машины, оставив дверцу открытой, перебежала на тротуар и пошла по улице. Николай догнал ее, пытаясь успокоить, говорил, что не надо обращать внимания на всяких придурков, которые носятся по дорогам. Они вернулись к машине, но за руль она ни за что не села. Ирина забилась на заднее сиденье и молчала до самого дома. Когда они поднялись в квартиру, она достала из сумочки второй комплект ключей от машины и сказала:

– Я не буду ездить.

В конце января Люда родила девочку. Петя, никого не спрашивая, сразу же стал называть сестру Дашей. Семейству пришлось согласиться, тем более что имя было славное. Когда Мурановы привезли девочку из роддома и Ирина увидела малышку, ее сердце наполнилось необыкновенной нежностью к этому маленькому существу. Она без боязни взяла ребенка на руки и прижала к груди. Было такое чувство, как будто это ее ребенок. Ирина долго не отпускала новорожденную из рук. Было видно, что Люда нервничает. Потом, когда девочка заплакала, а затем жадно припала к материнской груди, Ирина очнулась: это не ее ребенок.

Полгода прошло, как они жили с Николаем. Каждый месяц Ирина ждала – вот появятся признаки ее будущего материнства. Но месяц шел за месяцем, а желанная беременность не наступала. Ирину это тревожило все больше и больше. Она поделилась своей тревогой с подругой в надежде, что Люда ей что-нибудь посоветует. Но у той таких проблем не было.

– Ты знаешь, Петю я понесла в первую же ночь. Юра еще учился на четвертом курсе. На свадьбе я была на пятом месяце. Сюда, в Хабаровск приехали уже с Петей. Захотели второго родить, Петя все сестренку просил, вот Дашутка появилась. Ты уж извини, ничего подсказать не могу. А что врачи-то говорят?

– Врачи говорят: еще слишком маленький срок нашего супружества, чтобы беспокоиться. Даже обследование не назначают.

– Но, может быть, на самом деле надо подождать.

Ирину постоянно тянуло к Даше. Она бывала у Мурановых каждый день под предлогом, что с малышкой у Люды много хлопот, ей надо помочь. Вместо обычной приветливости подруга встречала Ирину молчанием. Не могла скрыть раздражения, старалась забрать у нее девочку, как только та брала Дашу на руки. Не заметить этой ревности Ирина не могла и, как ей ни было это трудно, перестала бывать у Мурановых. Теперь изредка в выходные дни вместе с Николаем заходили к друзьям. Дашу на руки Ирина не брала, только с грустной улыбкой наблюдала, как играют с малышкой другие.

К 8 Марта они успели с ребятами подготовить сцены из спектакля. Мамы были в восторге, хотя десятки раз видели все на репетициях, учили вместе с детьми роли и готовили костюмы. Воодушевленные успехом, шестиклассники с удвоенной энергией взялись за новые репетиции, чтобы к лету показать весь спектакль. Ирина готова была дневать и ночевать в школе. Оставалась одна, отправляя вечером всех ребят домой. Всегда придумывала срочное дело – то дорисовать декорацию, то подправить чей-нибудь костюм. Все это успелось бы, но сидеть дома одна она не хотела. Но вскоре репетиции пришлось сократить до минимума.

Юру Муранова отправили в командировку. В часть нужно было доставить новый МИГ. На заводе-изготовителе и испытательном полигоне ему предстояло пробыть недели три, а то и больше. Только он уехал, заболела Даша. Где она подхватила воспаление легких, непонятно. Врачи категорически заявили: только ложиться в больницу. Люда позвонила Томилиным вся взволнованная. Решили Юру не тревожить. Люду с Дашей отвезли в больницу, а Петю с его любимыми игрушками Томилины забрали к себе.

Теперь Ирина вставала пораньше. Собирала и отводила Петю в садик. После школы забегала к Люде в больницу, иногда вместе с Петей. Ужин готовила основательный. Занималась с мальчиком: то арифметикой, то чтением, ведь скоро он собирался в школу, отвечала на бесконечные «почему?» любопытного ребенка. Петя был отличным ребенком: помогал накрывать на стол, мыть посуду, а когда Ирина стирала его вещи, что-то тоже пытался пулькать в тазу. Правда, в ванной мылся исключительно с дядей Колей. Вечером Петя садился рядом с Ириной на диван и прижимался к ней, только глубокие вздохи выдавали, как он скучает без родителей. Перед сном Ирина читала ему сказки и целовала, говоря: «Спокойной ночи».

Люду с Дашей выписывали в пятницу. Холодный мартовский ветер был коварен, под ногами – снежная каша. Хотя больница была недалеко, идти пешком после такой серьезной простуды было верхом безумия. Николай строго-настрого наказал женщинам ждать его в больнице, он заберет их на машине. Люда уже собрала вещи и спустилась вниз. В вестибюле ее ждали Ирина и Петя. Мальчик очень обрадовался, что сегодня все вместе идут домой. Прошло десять минут, пятнадцать. Николай все не ехал. Люда снова раздела Дашу – в помещении было тепло, а девочку закутали в пуховую шаль. У Ирины внутри все больше поднималось раздражение, она то и дело подходила к окну, из которого было видно крыльцо и часть дороги. Наконец, через полчаса в вестибюль влетел Николай:

– Извините. Задержался. Ну, что, пойдем?

– А где машина? – раздраженно спросила Ирина.

– Там, на парковке, за углом.

– Ты что, с ума сошел? Ребенок после воспаления легких! На улице сырость! Неужели трудно было догадаться и подогнать машину к крыльцу? Мало того, что прождали столько времени, так теперь еще и пешком полдороги идти. В таком разе и вовсе твою машину можно было не ждать – мы бы давно уже дома были.

Николай молчал. Только видно было, как он стиснул зубы. Со всей силы бросил на пол ключи от машины, которые держал в руке, развернулся и вышел. Ирина растерянно посмотрела на Люду, которая уже начала одевать Дашу.

– Зря я на него набросилась. Вот дура.

– Не просто дура, а настоящая стерва.

– Знаю. Но что теперь делать-то?

– Ты же умеешь водить машину. Поедем потихоньку.

– Но я несколько месяцев не садилась за руль.

– И что хочешь сказать: разучилась водить?

– Нет, конечно, – Ирина подняла с пола ключи и пошла к машине.

Она осторожно припарковала «Жигули» у самого крыльца. Люда с детьми села в нагретый салон. Дорога заняла не больше пяти минут. Ирине пришлось тормозить на перекрестках, пропуская машины, но мотор ни разу не заглох. Всего за пять минут она вновь обрела уверенность за рулем, автомобиль был послушен неопытному водителю – как будто извинялся за то, что подвел ее на злополучном хабаровском перекрестке. Ирина помогла подруге донести вещи до квартиры. У Люды на руках была Даша, а Петя тащил пакет со своими игрушками, который он тщательно собирал утром, готовясь вернуться домой от тети Иры и дяди Коли.

Еще двести метров до соседнего подъезда, и белый «Жигуленок» занял свое привычное место под окном. Ирина выключила мотор и еще посидела в тепле затихшей машины, так и не придумав, как себя вести и что сказать мужу.

Николай не заметил, как дошел от больницы до дому – все бурлило в нем от злости. «Все-таки она меня достала!» – стучало в голове. Только поднявшись в квартиру, он сообразил, что бросил Люду с детьми. Они-то тут причем? Как после больницы по такому холоду они доберутся? Николай ругал себя последними словами, наспех натягивая куртку. У входной двери он нос к носу столкнулся с Ириной.

– А где Люда?

– Я довезла ее, – Ирина медленно опустила ключи от машины на полочку в прихожей и так же не спеша стала раздеваться.

Николай бросился к кухонному окну, откуда была видна машина, его белая «ласточка» ждала на привычном месте.

– Ириша, ты у меня молодчина, – он сгреб в объятия свою любимую. Разве можно было на нее злиться, когда он сам во всем виноват. – Ты меня прости, ладно. Чего я психанул, бросил вас беззащитных? Но ты молодец, ты все умеешь. И машина тебя слушается, я всегда тебе это говорил, а ты не верила.

Он все говорил и говорил какую-то бессмыслицу. Слова не имели никакого значения. Ей было так тепло и уютно рядом с ним. Надо было сказать, что вовсе не он, а она виновата в сегодняшнем разладе, любой бы на его месте еще сильнее разозлился, если бы его перед посторонними людьми так выставили. Но Ирина молчала: дурацкая гордость не давала ей признать неправоту.

Все выходные Ирина чувствовала себя потерянной. За три недели она привыкла к Пете, к его шумным играм и бесконечным «почему?». Повисшая в квартире тишина давила. В душу снова закралась тоска от одиночества. Николай все выходные валялся с книгой на диване и смотрел телевизор. Они почти не разговаривали, занятые каждый своим делом. Они находились в одной квартире и были очень далеки друг от друга. В воскресенье за ужином Ирина спросила:

– Юра будет сам летать на машине, за которой уехал?

– Не знаю.

– А твой самолет уже сколько лет летает?

– Много.

На все вопросы он отвечал «не знаю», «наверное», «не имею понятия». Разговор не получался. Тогда Ирина спросила раздраженно:

– Твоя мама тоже жена военного. Неужели они с твоим отцом никогда не говорили о его делах, не обсуждали его проблемы?

– Сколько себя помню, отец возвращался поздно, часто бывал в командировках. А мама воевала с нами троими – то сестра ее косметику без спросу возьмет, то мы с братом из-за игрушек подеремся. Вот и строила нас.

– Вот именно. Она вами троими занималась – не соскучишься с такой оравой. А у нас даже одного ребенка нет, чтобы мы могли строить его в две шеренги, – горько пошутила Ирина.

– Что врачи говорят?

– Вот и Люда вместо совета спрашивает: «Что врачи говорят?». Ничего не говорят. Подождать надо, говорят.

– Я понимаю, ты за эти три недели привыкла с Петей возиться. А сейчас опять у меня затосковала.

Ирина выскочила из-за стола: он слишком точно угадал ее состояние, а ей даже перед самым родным человеком не хотелось оголять свою боль. Она закрылась в ванной. Нет, она не плакала, только до боли кусала губу.

Все навязчивее преследовала мысль: «Я испортила ему жизнь. Скоро все родственники и друзья начнут задавать вопросы о ребенке. А скорее всего уже спрашивают. Они будут бесконечно ранить его. Зачем я приехала?».

Репетиции немного отвлекали Ирину. После майских праздников они с ребятами каждый вечер в сотый раз повторяли отдельные сцены и весь спектакль целиком, наконец, прошла генеральная репетиция. В день показа, перед праздником последнего звонка, страшно волновались. Но все прошло удачно. В школе такого еще не было, выпускники даже завидовали шестиклассникам. Директор тоже осталась довольна, поддержала идею гастрольного спектакля в воинской части. Через неделю ребята выступили перед военными. Среди зрителей были отцы маленьких артистов, они надувались от гордости и радовались, как дети, впервые попавшие в театр. Солдаты-срочники тоже от души аплодировали. Командир части вручил всем ребятам игрушки, а Ирине – огромный букет цветов. Николай ходил именинником, принимая поздравления друзей.

После бурных майских дней наступили каникулы, и школа опустела. Ирина приняла экзамены по истории у выпускников и ушла в отпуск. Отложенные домашние дела заняли не больше недели. И все – дальше пустота. Да еще навалилась дикая жара. Все чаще вспоминались студенческие каникулы, которые Ирина проводила с друзьями на реке, сестра, брат с маленьким племянником, родители, которых не видела долгие месяцы.

Газеты обычно Николай покупал вечером по пути домой. После ужина они сидели на диване, шурша каждый своими страницами. В краевой газете Ирине попалось на глаза объявление: с сегодняшнего дня начались гастроли драматического театра из города, в котором прошли ее студенческие годы. За пять лет она просмотрела весь репертуар. В афише значились знакомые спектакли, а с фотографии смотрели лица знакомых актеров.