Текст книги "Танцуя с тигром"

Захлопнулась дверь-ширма. Выражение лица Томаса сменилось на беззаботно-насмешливое, будто они с Анной знатно подшутили. «Бедная Констанс, – подумала Анна. – Он жесток».

– Так что вы думаете? – спросил Томас. Его намерение было невозможно разгадать.

– Это предложение?

Томас наколол оливку на зубочистку.

– Это предложение. Будьте моим персональным ассистентом.

– Когда я могу приступить к работе?

– Когда будете готовы.

– Я пришла, будучи готовой.

– Я знал.

Анна задумалась, сможет ли она переспать с Томасом Мэлоуном ради того, чтобы попасть в его молельню. Анна Букман медленно провела ладонью по бедру. Факт: официантки, которые пользуются красной помадой, получают больше чаевых.

– Вы предлагаете льготы или бонусы? – поинтересовалась она.

– Вам нужна страховка?

– Однажды у меня была страховка, но от этого мне стало только хуже. – Анна поболтала в стакане тающий лед. – У вас были другие ассистенты или я – первый человек на этой должности?

– Ни с кем не сложилось. Сотрудничество – сложная штука.

– С неправильным партнером – да. Я – идеальный сотрудник.

– Могу ли я ознакомиться с вашими рекомендательными письмами?

– Дайте мне всего лишь минуту, чтобы написать их. – Анна бросила ему вызов, глядя прямо в глаза. Если Томас будет настаивать на рекомендациях, игре конец. Хотя она могла побиться об заклад, что единственным мнением, которое имело для него значение, было его собственное.

– Вы приехали сюда одна, – спросил он, – или некий молодой человек ожидает вас неподалеку?

– У меня нет молодого человека. Здесь.

– Хорошо иметь бойфренда, который живет не здесь. Мужским вниманием, полагаю, вы не обделены.

– Немного увлекаюсь коллекционированием.

Констанс распахнула двери. Ее запястье напряглось под тяжестью полного кувшина. Анна расстегнула блузку, приоткрыв декольте, чтобы вдохнуть больше свежего воздуха. Секс на террасе. Первый.

– Томас, – вздохнула Констанс, опуская кувшин на стол. – Я в каком-то дурмане. Это все чертова жара.

– Вздремни, крошка.

– На самом деле мне уже давно пора, – сказала Анна и поставила свой бокал на стол. – Спасибо вам за все.

Томас встал.

– Ну что ж, встретимся в понедельник…

Ровно в ту же секунду через забор перепрыгнула собака и стрелой бросилась к скамейке.

– Вот она, эта проклятая собачонка… – Констанс обернулась, платье muumuu развевалось, как парус. Она сунула руку в резной шкаф и выхватила оттуда ружье. – Сейчас я ее достану.

Собака сунула морду под лавку и зарычала. Томас и Анна подскочили. Констанс, раскачиваясь всем телом, словно в трансе, навела дуло на Анну. Томас во все горло закричал на жену, но та только крепче сжала ружье. Наконец она прицелилась в собаку.

За дверью-ширмой появилась Соледад, ее лицо было белее мела.

Ружье выстрелило. Анна зажала уши руками. Пуля прошла мимо собаки, но насквозь пробила лейку для полива и остановилась в охапке дров. Собака бросилась обратно, перепрыгнув через стену. Из раны на теле лейки хлестала вода. Констанс поправила muumuu и снова разразилась проклятиями:

– Все, все мне приходится делать здесь самой! – Ее голос становился выше. – Даже чинить то, что должен делать сантехник! Хьюго где-то шлялся весь день…

– Хватит, хватит, милая, это было великолепно. – Томас поднял руки. – Анна, было очень приятно познакомиться с вами. Оставьте свой контактный номер…

Ружье выстрелило во второй раз. В самом центре террасы замертво рухнула белка, истекая кровью. Ее плоть, вмиг вывернутая наружу выстрелом, напоминала человеческую почку или сердце – орган, отсутствие которого несовместимо с жизнью. У Анны звенело в ушах. Вокруг царило молчание. Рассеченный выстрелом воздух вновь понемногу склеивался.

– Томас, – скомандовала Констанс, – брось белку за стену Мендесам.

Томас поджал губы и процедил:

– Хьюго займется этим.

– Его нет, он уехал. Я прошу тебя сделать это.

– Это не их белка.

– Это их белка, их собака, их страна.

И тут Анна все поняла. Констанс была наследницей. Техасские нефтяные доллары. Кое-что. Томас жил на ее содержании. Мужчина-содержанец, который содержал других женщин. Каждый находит кого-то поменьше, чтобы доминировать над ним, как в наборе русских матрешек. Я последняя матрешка. Твердая, цельная. Та, которую нельзя открыть.

Констанс протянула совок для мусора. Томас взял его в руки. Каждый шаг обходился ему невероятно дорого. Он делал это и раньше. Констанс потребовала очередную уступку. Она знала, что Томас не хранил ей верность, и это было ее способом напомнить мужу, у кого в руках оружие и кто приобрел патроны. Трудно было не пожалеть человека, которому приходилось идти на такие компромиссы. Томас опустился на колени перед белкой, и его узкие брюки еще больше натянулись. На белый пластик совка хлынула кровь. В воздухе пахло железом и компостом. На вытянутых руках он поднял кровавое месиво и бросил его через забор. Потом подошел к крану и вымыл совок. Кровь смешалась с водой. Лицо Соледад за дверью исчезло.

– Мои брюки… – Томас повернулся к дому. – Прошу прощения.

Констанс рухнула на стул. Анна опустилась на колени около нее и предложила принести стакан воды. Где-то рядом разорвалась шутиха. Констанс схватила Анну за руку, их пальцы переплелись. От такого интимного жеста Анне стало не по себе. Решив, что женщина свихнулась, Анна тем не менее не хотела отгонять первое впечатление о Констанс, которая была ей симпатична. У них оказалось много общего: неверные мужчины, Мексика, амбиции – и разочарования. Анна могла представить себе Констанс молодой, лет двадцати пяти, в белых кедах, с теннисной ракеткой в руках. Томас ухаживал за ней и добился своего. Констанс была рада, что ее деньги и длинные ноги оказались в руках такого элегантного мужчины.

Констанс прикрыла глаза.

– Знаете, зачем они запускают фейерверки?

Анна ответила, что не знает.

– Каждый взрыв – это воззвание к Богу. Они хотят расколоть небо и разбудить Его. Они хотят, чтобы Бог сделал что-то, но, конечно же, этого никогда не происходит. Бедные люди. В конце всегда налетает ветер и уносит с собой весь дым.

Анна брела по дороге, обходя кучки свежих собачьих экскрементов. Второй раз за эту неделю она едва не лишилась жизни, но от этого была скорее в приподнятом настроении, чем напугана. Посмертная маска находилась в молельне. Совсем скоро она добьется своего и попадет туда. Свернув на главную дорогу, Анна прошла мимо miscelánea, где продавались содовая и чипсы, прошла пустырь, заваленный металлоломом и заброшенными автомобилями, прошла мимо косматого осла, стоявшего неподвижно, прошла мимо abuelita[151]151
  Abuelita – бабуля (исп.).


[Закрыть], укутанной в черную шаль. Дойдя до стенда с новостями, она услышала третий выстрел.

17
Садовник

Рейес был одет как порнозвезда семидесятых. Фальшивый загар. Мускулистые бедра, обтянутые небесно-голубыми леггинсами. Нейлоновая рубашка, расстегнутая на четыре пуговицы. Белый растрепанный парик, напоминающий листья пальмы. Коварный взгляд блуждал по вещам, лежавшим на столе: ноутбук, мобильный телефон, огнестрельный пистолет, монитор, баночка колы, сигареты, сэндвич с сосиской, от которого несло перцем чили, порножурнал, увядшая роза.

Хьюго рассказывал историю так долго, как только мог, ведь, пока он говорил, у него не отнимали жизнь. Кроме того, история казалась длинной, потому что он как будто уехал в Тепито одним человеком, а вернулся другим. Он превратил рассказ о своей неудаче в притчу о Добре и Зле: праведный Хьюго доверился неправедному Педро, своему другу детства, который обманул Рейеса из-за своей непомерной жадности. Хьюго окончил свое повествование мольбой о прощении.

Рейес поднял руку:

– Le cagaste, pero el problema no es insuperable[152]152
  Ты облажался, но проблема не является непреодолимой (исп.).


[Закрыть].

Садовник спешно согласился.

– Педро вернется. – Голос Рейеса был хриплым, словно наркобарон орал несколько дней. – Когда наш малыш Педрито вернется, ты нежно попросишь его вернуть маску. Потом ты убьешь его.

Это было и лучше, и хуже, чем ожидал Хьюго. Садовник переминался с ноги на ногу.

– Con todo respeto, patrón, я – посыльный, а не убийца.

– Твоя должность только что изменилась.

– Я даже не знаю, где он сейчас находится. Он может быть в Юкатане, а может и в Хуаресе. – Хьюго широко развел руки, чтобы показать расстояние.

Рейес массировал подбородок. С лица отвалился слой театрального грима и прилип к большому пальцу.

– Помни, что этот парнишка не интеллигент. Это зверек, который передвигается на двух ногах. На дворе февраль. Он живет ради своих fiestas[153]153
  Fiesta – праздник (исп.).


[Закрыть]. Он делает то, что делал его отец, что делает каждый pueblo. Когда деревенские мальчики возвращаются домой, к теплой материнской титьке?

Хьюго пнул поддельный персидский ковер. Patrón был жестоким, но не глупым. Он протянул Хьюго маску тигра, вырезанную из дерева.

– Надевай ее на танцы. Резчик сказал, что она таит в себе силу. Ты суеверный? В любом случае возьми еще и мачете.

– Но…

– Тигр должен заслужить свои черные полосы.

– Может быть, кто-то более опытный…

Рейес надул губы, лиловые, как плоть переспевшего фрукта:

– Мне сегодня нужно написать письмо. Загляну-ка я в тот магазин с ручками и бумагой у виадука. У девчонок, которые там работают, такие узкие киски.

– Patrón…

Лицо Рейеса исказилось от ярости, искусственные волосы затряслись.

– Ты и этот гребаный чистильщик бассейна работаете вместе!

– Если бы это было так, меня бы сейчас здесь не было. Я пришел, чтобы все исправить. Из преданности к вам.

Рейес ударил по столу кулаком. Пистолет задрожал. Сосиска перевернулась.

– Если маска не будет лежать на этом столе до конца Карнавала, я вырежу твое сердце, повешу его на дереве и буду любоваться, как слетятся на пир стервятники. А потом оттрахаю твою маленькую подружку, изнасилую твою уродливую жену, убью твою собачонку, поджарю твоего кота, сожгу твой дом, взорву твою колымагу и выброшу твою тушу в Тихий океан, где акулы разорвут тебя на мелкие части, а твои дерьмовые останки будут покоиться на дне морском. Я ничего не забыл? У тебя есть мать? Или она уже умерла от стыда за то, что дала жизнь такому слюнтяю? Гонсалес звонил. Это посмертная маска Монтесумы. Ты знаешь, мать твою, кто это такой? Этот чертов американский наркоман украл ее у меня, а теперь твой дружок-придурок с хлоркой вместо мозгов украл ее у тебя и у меня. Никто не смеет грабить Рейеса. Если, конечно, им хочется еще дышать.

Хьюго смотрел на свои ботинки, не поднимая глаз. Все, что в действительности было у человека, это его сердце и ботинки. Откуда Рейес знал про девочку? Как Рейесу удавалось знать все, появляться везде? Ладони Хьюго сжались в кулаки.

– Я доставлю вам маску до Пепельной среды[154]154
  Пепельная среда – день Покаяния, первый день Великого поста у католиков и англиканцев.


[Закрыть]. Я убью Педро, только не трогайте девочку. Она ни в чем не виновата.

Он боялся смотреть в лицо Рейесу.

Рейес жевал сэндвич. Мужчина постоянно что-то ел. Сколько калорий было необходимо, чтобы позвонить по мобильному, дать указания снести кому-то башку? Рейес дружелюбно махнул пистолетом:

– Как говорят американцы, харошева дня.

Той ночью Хьюго приснилось, будто к нему подошел рыбак. В руке он держал мертвого журавля. Птичий гребень напоминал зеркало, и когда Хьюго заглянул в него, то увидел там, как по темному полю на белохвостых оленях скачут ночные воины. Олени неслись галопом, цокот их копыт напоминал биение сердца. На всадниках были маски воинов: черные дыры вместо рта, черные дыры вместо глаз. Напуганный, Хьюго бросил журавля в сумку и со всех ног побежал домой, но, когда он открыл мешок, чтобы показать это Соледад, птицы уже не было.

Когда Хьюго проснулся ранним утром, это видение не стерлось из памяти, как обычные сны. Он тихо прошел мимо спящей Соледад и направился в кухню. Его охватила жалость к себе. В один миг он лишился маски и лучшего друга. Скоро его оставит девушка. Все, что он делал, он делал во имя любви, а сейчас El Pelotas крепко держал его за яйца. Хьюго поднес зажженную сигарету к кисти и потушил бычок об руку, проверяя, какую боль он сможет вынести. На руке образовался розовый кружок. Самая маленькая планета во Вселенной. Жгучая боль. Он приложил ломтик сливочного масла, который растаял и растекся по ране.

Если один грех ведет к следующему, то как можно вернуться к праведной жизни? Наверное, миру будет лучше без него. Он вслушивался в темноту – какофонию скрипов, шорохов, щебета птиц и шуршания веток. Ночью тебе возвращают плоды того, что ты посеял. Если ты спокоен, тиха и безмятежна ночь. Если ты несчастен, то и ночь твоя полна печали. Природа не особо думала о человеке, ибо не была о нем высокого мнения. С чего бы?

Где же носило Педро с этой pinche маской?

Хьюго подполз к кровати, обнял холодной рукой Соледад за талию. Ему жутко хотелось исповедаться, но список грехов стал слишком громоздким. Я зарабатываю деньги нехорошим способом, я не должен так делать. Я люблю молодую девушку в желтом платье. Я должен убить своего друга детства. Я не понимаю, уходить ли мне от тебя. Насколько же легче было наблюдать, как поднимается и опускается грудь жены в такт ее дыханию, прикасаться к ее ночной рубашке, мягкой, как летний ветерок, вдыхать лавандовый аромат ее кожи. Насколько же проще было сажать в почву луковицы и ждать, когда раскроются желтые бутоны.

В сером утреннем тумане он разглядел силуэт соседского осла, неподвижно стоявшего на привязи. Свобода здесь означает лишь конец веревки.

18
Черный археолог

Черный археолог сидел на детской площадке в парке Чапультепек и наблюдал, как малыши, резвясь, играли в лучах солнечного света. Он нашел себе скамейку под тенистым деревом, похожим на Бенито Хуареса[155]155
  Бенито Хуарес (1806–1872) – мексиканский политический деятель, национальный герой Мексики, первый индеец-президент Мексики.


[Закрыть], или Панчо Вилью[156]156
  Панчо Вилья (1878–1923) – один из лидеров повстанцев во время Мексиканской революции. История гибели Вильи легла в основу достаточно известной мексиканской народной песни «Кукарача».


[Закрыть], или Оскара Рейеса Каррильо. Сложно было сказать, на кого именно. Вот уже несколько дней он беспробудно пьянствовал. Последний бросок перед возвращением в Колорадо. Его сердце трепетало, вырываясь из груди, но разум был холоден и чист. Он разобрался, как устроена конструкция для лазания, на которой играли дети, запечатлел схему в своей памяти. По возвращении в Дивайд он построит точно такую же для своего племянника. Малыша звали Скотти. Или Люк.

Только посмертная маска не отпускала его обратно. Монтесума? Господи Иисусе. Он не обо всем подумал. Это была его давняя проблема – забыть о том, как обстоят дела. Он потерял маску. Чертова вещица была не в меру болтлива, но они славно поладили. Неодушевленные предметы могут составить приятную компанию, если ты позволишь им подобраться к тебе ближе.

Он проглотил последнюю горсть таблеток.

Однажды он видел фильм про Монтесуму, после чего на скорую руку сварганил о нем отчет для колледжа. Тогда он решил, что если реинкарнация существует, то в следующей жизни он вернется королем ацтеков. У парня был собственный зверинец. Тигры, львы, певчие птицы, попугаи, змеи, извивавшиеся в просторных клетках. Его повара готовили три сотни блюд к каждому приему пищи – лягушек в соусе пимьенто, устриц и летучих муравьев, политых горячим шоколадом и подававшихся в золотых чашечках. И трубка. Всегда гребаная трубка.

Черный археолог отер лицо полой рубашки. Солнце палило беспощадно. Солнце – хулиган с одной порядочной идеей. Мимо сновали бизнесмены, пялясь в экраны мобильных. Фейсбук. Электронная почта. Доброй ночи, твиттер. Он озирался по сторонам в поисках Рейеса. Глядел в оба. Ублюдок мог скрываться где угодно. Деревья что-то говорили, но черный археолог не обращал внимания на их шелест, бормоча: «Я занят. Я мешаю карты».

Давным-давно отец научил его игре в рамми[157]157
  Джин Рамми – азартная карточная игра для двоих. Используется 52-карточная колода без джокеров. Цель игры – выложить карты в определенных комбинациях.


[Закрыть]. Арнольд Мэддокс, региональный менеджер компании «Пайкс Пик Сэйвингс энд Лоан», лишил его наследства, впрочем, у него и самого-то за душой не было ничего, кроме захудалого домика да пары болотных сапог. Арнольд оставил жену с детьми. Основал рок-группу под названием «The Wheelies»[158]158
  The Wheelies – колесики (англ.).


[Закрыть]. Люди создают вещи, а потом не любят то, что создали собственными руками. Ладно, к черту эти размышления. Ты был в ответе за все, что сотворил.

Деревья прошептали: «Он несчастный человек. А у тебя все в порядке. Ты – Монтесума, король ацтеков».

А может, он был просто королем Дивайда. Его родина. Центр известной Вселенной. Кто придумал эту фразу? Он покатился со смеху. К черту! Забудь о Дивайде. Новый Монтесума должен завести свой зверинец прямо здесь, в парке Чапультепек. Схватить того тигра, что прячется в кустах. Спроектировать сады. Купаться в фонтане. Где служанка, которая поможет ему сбросить царственные одежды? Попугаи подняли шум. Карлики подняли бунт. Кортес жаловался по поводу своего креста. Он хотел сделать его чуть выше.

«Забудь про Кортеса, – прошептали деревья. – Эта посмертная маска – твоя. Иди и забери ее. Она была сделана для твоего лица».

На соседней скамейке сидела полная женщина в футболке с котенком. Темнокожая. Рядом играл ребенок, более светлый, чем она. Няня, без сомнения. Бюстгальтер врезался ей в кожу, деля жир на два горба. Пластиковые часы по цвету подходили ленте для волос. Женщины, у которых мало денег, стараются, чтобы аксессуары обязательно были одного цвета. Мальчик бросал песок, и она предостерегающе крикнула ему:

– No, no, Manito![159]159
  Нет, нет, Манито! (исп.)


[Закрыть]

Черный археолог встал, пересел на скамейку рядом с нянькой. Та отодвинулась, поднялась со скамьи и схватила свой телефон, как будто это была батарейка для мозга. Она постучала по часам:

– Ya es la hora[160]160
  Пора (исп.).


[Закрыть].

Нянька сунула в рот жевательную резинку. Воздух заполнил искусственный аромат арбуза. Ее сиськи колыхались, как волны. Его член встал, и эрекция была огромной, как сам Мехико. Он хотел, чтобы она взяла его в свой арбузный рот. Люди несли Монтесуме дары. Шоколад. Ящериц на удачу.

Его рука потянулась, чтобы погладить ее по бедру. Тень достигла цели быстрее.

Внезапно внимание черного археолога привлекло что-то темное: трое мужчин, три плохих парня из дешевого би-муви в кожаных куртках, бежали в его сторону. Фео, Альфонсо и еще один головорез. Черный археолог бросился наутек, оттолкнув ребенка так, что тот упал в песок. Чем быстрее он бежал, тем дальше углублялся в неизвестность. Мерзавцы. Он потерял в весе так, что с него падали брюки. Он потерял в весе так, что вот-вот мог взлететь. Он часто летал во сне, парил над деревнями и колокольнями церквей, заглядывал за занавески окон, в дома, где спали дети, черные, как угольки. Он хранил в себе эту магию. Похороненную. Застывшую в ожидании.

Он широко развел руки в стороны. Кеды поднялись в воздух. Он взлетал, поднимался вверх, в дымку, пока не опустил глаза и не увидел внизу пробки у Reforma, снующие, как пчелы около улья, автобусы, кружащиеся glorietas[161]161
  Glorietas – участки с круговым движением (исп.).


[Закрыть], светофоры, висящие, как свисток на шее тренера. Мальчик из Колорадо летел высоко, две мили, три мили, триллион, несметное число миль над землей – в стратосферу, в космос, где не было необходимости дышать. Потом, когда свет от самой дальней звезды в космосе погас, вокруг воцарилась полная темнота.

19
Анна

Обман требовал большей концентрации на деталях, чем Анна думала раньше. И большего количества текилы. Как и весь испанский, ложь легче соскальзывала с хорошо увлажненного языка. К счастью, в поместье Мэлоунов никогда не было проблем с выпивкой. В первый же день ее работы Томас смешал Анне ледяной коктейль, за ним другой, и она покинула дом номер четырнадцать на улице Амаполас порядком навеселе. Томас обладал хорошим чувством юмора. Ему нравилось надевать маски и имитировать животных и людей. Когда к ним присоединилась Констанс, он повторил все имперсонации и для нее, чтобы разрядить обстановку и не допустить супружеской ревности, которая снова могла взорваться при виде того, как он окружает молодую гостью своими чарами. Для безработного Томас был крайне, возмутительно занятым человеком. Принтер был чуть ли не красным от бесконечно распечатываемых заказов, а телефон не смолкал, пока он согласовывал условия доставок DHL. В промежутках между редакторской работой, легким рабочим флиртом, тщательно продуманными шарадами Анна не упускала из виду молельню, которая оставалась запертой.

Мысль о том, что маска находилась на расстоянии вытянутой руки и одновременно была недоступна, приводила Анну в бешенство. Она предполагала, что Томас либо покажет ей свое главное сокровище, либо однажды забудет запереть за собой двери, но тот входил и выходил одинаково: закрывал двери, слушал, как щелкает механизм замка, поворачивал ключ, бросал связку в карман. Будь проклята эта его педантичность! Его паранойя. Оставалась лишь одна надежда: похитить ключи или соблазнить его, чтобы он сам пригласил ее внутрь. От обоих сценариев Анне одинаково хотелось выпить.

Сама работа оказалась несложной. Анна делала снимок каждой маски фотоаппаратом «Полароид», затем печатала небольшие заметки: персонаж, происхождение, художник, материал, размеры, день, когда маска была надета на танцы, и какая-либо доступная информация о самом танце. Некоторые танцы появились еще во времена завоевателей, когда индейцы восстановили ритуалы для привлечения плодородия и подшучивали над испанскими колонистами, – эти маски были окрашены в ярко-розовый цвет, намекая на обгоревшую кожу европейцев. Томас время от времени интересовался мнением Анны, но затем обязательно не соглашался с тем, что она говорила. В результате жаркие споры иногда заканчивались флиртом. Что означала волнистая резьба на масках? Ветер или воду? Что символизировала собой маска из двух лиц? Близнецов или двуличие человека?

– Несомненно, второе, – сказал Томас. – Ацтеки верили в первоначальную двойственность человеческой природы. Не существовало хороших и плохих людей. В каждой душе сочетались добро и зло. Грешники, святые и вся остальная фикция – это чисто европейская выдумка. – Он замолчал, выдерживая драматическую паузу. – Испанцы привезли дьявола в Мексику.

– Я думаю, эта маска олицетворяет вас, – ответила Анна, смеясь. – Двойственность лица коллекционера искусства. Вы делаете вид, будто интересующий вас предмет слишком прост, чтобы купить его подешевле.

– Такую же тактику вы используете в общении с мужчинами.

– Я не знаю, зачем вы наняли меня. – Она произнесла это соблазнительно, не отрывая взгляда от его губ. – Работа с каталогом требует внимательности, но не более того. Она несложная.

– Я ненавижу писать. У меня дислексия.

– Дог – это Бог?

– Именно поэтому я многое не делаю сам.

– Как будет Анна, если прочитать наоборот?

– Неприятность.

Отношения с Томасом развивались со скоростью, растущей в геометрической прогрессии. В понедельник он коснулся ее руки. Во вторник – колена. Каждое утро она подбирала наряд, думая о нем. Та ли блузка, те ли сережки. «Что ты, черт побери, творишь?» – спросила она у своего отражения. «Работаю», – ответило зеркало. Она должна была свести с ума Томаса, соблазнить его и добыть ключ, чтобы украсть маску для своего отца, который займется созданием новой галереи имени Роуз Уайт Рэмси в Метрополитен-музее.

Слишком много вопросов для одной блузки.

Как же далеко она ушла от своих двадцати, когда прятала соблазнительную фигурку в льняные платья мешковатого фасона. Мужчины преследовали ее не потому, что Анна им нравилась, а потому, что она выглядела как девушка, которую, как им казалось, они заслуживали. Поскольку Анна не ставила себе в заслугу собственный внешний вид – она воспринимала себя как заурядную девушку, – внимание мужчин не вызывало у нее доверия. И она была убеждена, что сильный пол будет разочарован, узнай он ее поближе. Она спала с мужчинами, потому что они хотели ее, потому что секс был удовольствием, на которое можно рассчитывать. В какой-то степени она всю жизнь ждала, чтобы сыграть роль Анны Букман, использовать свою внешность так, как ей хотелось. И тогда Томас Мэлоун падет к ее ногам, ведь он – поверхностный мужчина, который любит красивые вещи.

В конце следующего дня, когда солнце только начало опускаться за горизонт, Констанс вышла на крыльцо. Чувствуя, что она страдает от одиночества, Анна осталась поболтать. Минутой спустя Констанс ошиблась и назвала ее чужим именем.

– Холли? – недоуменно произнесла Анна. – А кто это?

Констанс кашлянула, скрывая смущение, потом коротко бросила:

– Работала здесь одна.

– С Соледад?

– У Томаса. – Констанс сунула ноги глубже под стул. – Она была его помощницей. До вас.

Анна попыталась вспомнить, что говорила ей библиотекарь. Что-то про Чиапас.

– Она нашла другую работу?

– С моим мужем иногда бывает трудно сработаться…

– Она уехала из Мексики?

– Вернулась в Калифорнию.

Констанс раздраженно сморщила нос. Одна из собак – Марокко? Или Гондурас? Анна не могла их различить, впрочем, особо и не пыталась – подбежала к ней и принялась ластиться. Констанс мягко прогнала ее ногой.

Что-то пошло не так, но Анна не могла понять, что именно.

– Вы были близки?

– Теперь уже нет. – На лице Констанс появилась презрительная усмешка. – Она прислала парочку открыток, почти как Рейес. Листовки из серии «думаю о вас». – В голосе женщины послышались жесткие нотки, давшие понять, что она преодолела минутную слабость. Она взяла лейку. – Извините. У меня есть еще пара неоконченных дел, которые надо завершить до вечера.

– Я могу помочь вам.

Констанс заправила выбившуюся прядь волос за ухо.

– Нет, – ответила она. – Не можете.

В четверг Томас предложил отправиться вечером следующего дня в бар, чтобы отметить первую неделю работы. Когда Анна согласилась, он, извинившись, удалился, чтобы сделать важный звонок за границу. День плавно близился к завершению, за соседской стеной ревела бензопила. Констанс уехала за продуктами в супермаркет «Сориана» и забрала машину. Анна помедлила с минуту, а затем, делая вид, что ничего не происходит, направилась к молельне.

Она прошла мимо бассейна, который нуждался в немедленной очистке, и, не видя поблизости ни души, подошла к двери молельни. Висячий замок на ней был старым, к нему нужна была отмычка. Безымянный замок. Она подергала его. Заперто. Она шагнула назад, обошла здание вокруг. С каждой стороны была пара темных окон, которые, казалось, не открывались десятилетиями. С задней стороны окно было одно, большое, круглое. Оно располагалось вверху, и Анна решила, что это как раз над алтарем. За самой молельней земля резко обрывалась и участок был огорожен тонкой проволокой. Внизу, в нищем дворе соседей, который был виден с отвесной скалы, носилась стайка детей. Анна полюбовалась пейзажем и осознала кое-что удивительное. Забор Мэлоунов защищал их территорию с улицы, поворачивал за угол, длился еще десять метров, а затем обрывался. Просто обрывался. В то время как для прохожих эта стена казалась непробиваемой, на самом деле она была лишь ширмой. Если, конечно, идти на риск и прорываться через имение Мендесов и лес. Неужели Мэлоунам не хватило денег? Или насыпь была неустойчива? А может, работников, которые возводили забор, отвлекли на другой объект? Они пообещали вернуться и доделать работу, но так и не сдержали слова? Возможно, со временем об этой бреши просто забыли. Она скрылась за деревьями, которые обеспечивали естественную защиту от всех, кроме тех, кто действительно хотел попасть на территорию Мэлоунов. Как собаки. Как Анна.

Бензопила взревела еще громче. Анна вглядывалась в деревья. Какой мужчина станет утаивать что-то от жены? Каждый, предположила она. Но это был не отдельный ящик и не сексуальные фантазии, а огромное здание, в которое Констанс запрещалось входить. Это было и странно, и печально, словно Томас Мэлоун запер на замок свое сердце или душу, либидо или разум, жадность или величие – какую-то важную часть своей сущности, которую не хотел раскрывать.

На ее плечо опустилась рука. От неожиданности Анна подпрыгнула.

– Ты заблудилась, – громко произнес Томас, стараясь перекричать рев бензопилы.

– Я не услышала, как вы подошли. – Анна демонстративно потерла уши. – Вы напугали меня.

Пила резко выключилась и стихла.

– Что ты делаешь? – спросил Томас.

Анна напустила на себя ангельски невинный вид.

– Гуляю, осматриваюсь. Мне было интересно, какого размера ваш участок. Кто там живет? – Она кивнула в сторону ущелья, надеясь отвлечь Томаса.

– Мексиканцы. Куры.

– А чем они зарабатывают на жизнь?

– Куры?

Она легко и игриво толкнула его в плечо. Он провел ее обратно к дому. Они прошли мимо бассейна, мимо клетки с павлинами. Самец неожиданно расправил свой огромный хвост. Яркие голубые перья развернулись в огромный королевский веер. На нем сиял миллион маленьких черных глаз.

– У тебя странное выражение лица… – сказал Томас. – Ты выглядишь как ребенок, который что-то натворил.

– Натворил? – рассмеялась Анна. – Нет, я просто задумалась.

– О чем же?

– О том, что вы принесете мне завтра и понравится ли оно мне.

Они встретились в секретном кафе. Коллекционер был все тот же и одновременно другой: меньше муж, больше бизнесмен, делец с трофеями по сквошу и платиновыми карточками, мужчина, который пил «Хайнекен» и не заботился о мусоре, мужчина, который платил деньги, чтобы выгуляли его собаку, который летал бизнес-классом, читал «Барронс»[162]162
  «Barron’s» – американская еженедельная газета, основанная в 1921 году Кларенс Баррон. Освещает финансовые новости США, состояние рынков и предлагает статистику.


[Закрыть], участвовал в мини-триатлоне, покупал предметы искусства. Его тело выглядело тонким, зажатым, одиноким в его одежде.

Они сели под свисающим растением-паучником, рядом висела картина, на которой была изображена расчлененная женщина. Из невидимых колонок доносилась песня Луиса Мигеля. Томас жестом подозвал официанта, заказал два шота мескаля, два пива и гуакамоле и взглянул на Анну в ожидании согласия. Она вытащила блокнот. Томас накрыл ее руку своей ладонью. Ручка, которую достала было Анна, замерла.

– Мы постоянно говорим о масках. Расскажи мне немного о себе. Чем тебе нравится заниматься? Я имею в виду, в чем ты особенно хороша?

«Проваливать отношения, – подумала Анна. – Вот в чем я профессионал».

– Я люблю путешествовать.

– Мы можем это устроить, – мягко произнес Томас. – Мне нужно будет съездить в Гуанахуато перед выставкой. После этого ты могла бы помочь мне с новыми приобретениями.

– Приобретениями чего?

– Объектов ценности.

– Только объектов?

На стол поставили напитки. Томас осушил свой шот одним глотком. Анна не уступила ему в этом. В фоне зазвучала песня Шаде. Проклятая Шаде. Всегда. Везде. До сих пор.

Уже немного навеселе, Анна постаралась сказать как можно более практичным тоном:

– А Констанс не хотела бы сделать это с вами? В смысле съездить.

– Констанс ненавидит путешествия, она скучный бухгалтер. – Томас сделал вид, что упоминание о жене его совсем не задело. – Она будет только благодарна, если ты своим зорким глазом приглядишь за ее распущенным муженьком, – почти скороговоркой произнес он.

Росток паучника зацепился за волосы Анны. Томас потянулся за меню, рукав его рубашки завернулся, открыв взгляду татуировку выше запястья. Она исчезла раньше, чем Анна успела разглядеть, что изображено на руке. Он достал очки для чтения. В узкой прямоугольной оправе. Было в его образе что-то милое, какая-то слабость. Анна всегда искала в людях уязвимость. Точка, где легче всего войти в доверие.