Текст книги "Кот, который болтал с индюками"

СЕМЬ

Третья неделя июня обещала быть очень хлопотной, и Квиллер счёл за благо составить список основных дел:

1. Сдать вторничную колонку «Из-под пера Квилла» (возможная тема: «Загадка зубной боли»).

2. Состряпать пятничную колонку (эпидемия «Ну, кто это?»).

3. Закончить второй эпизод сценария, необходимый для субботней репетиции.

4. Заказать нарциссы.

5. Зарезервировать столик на вечер пятницы.

6. Позвонить Буши по поводу альбома к юбилею Брр и его ассистентке, «очень милой девушки».

«Час блаженства», который Квиллер дважды в неделю устраивал своим котам, в списке не фигурировал: для этого не нужны были никакие напоминания.

Сколько бы дел ни наваливалось на Квиллера, «час блаженства» наступал строго по расписанию. «Ведь они – моя настоящая семья, другой у меня нет», – говорил он себе. И коты в самом деле дарили ему тепло и радость общения, а порой заставляли тревожиться. «Если живешь один, необходимо о ком-то заботиться. Иначе тебе угрожает опасность быть унесённым ветром», – сказал он однажды Торнтону Хаггису. «Ну, тебе угрожает только одна опасность – захлебнуться в волне гипербол», – ответил на это Хаггис.

Нынче утром блаженство началось с угощения сёмгой. Кот получил свою порцию, а кошечка – свою. Затем последовал антракт: сиамцы принялись умываться; действо напоминало какой-то сложный ритуал, детали которого до конца были понятны только им самим. Умытый должен быть и причесан. Вооружившись щёткой в серебряном окладе, перешедшей к нему от покойной Айрис Кобб, Квиллер до блеска вычесал шёрстку своих любимцев.

На следующем этапе двое мужчин покровительственно наблюдали за Юм-Юм, которая резво гоняла по полу свой наперсток, прятала, теряла, находила и наконец засунула его в укромный тайничок.

После этого обе кошки перешли к спортивным состязаниям, а именно – принялись шумно играть в «цап-за-галстук». Играли до изнеможения, а потом тихо повалились на бок и долго лежали не шевелясь, правда, слегка постукивая хвостами об пол. В это время роль Квиллера состояла в нежном поглаживании носком башмака их животиков.

Затем, в совершенно неожиданный момент, бессильно распростертый на полу кот вскочил и цепко ухватился за башмак передними лапами, одновременно молотя задними по полу. Это было ещё одной из их игр.

Наконец наступил час чтения. Официальный библиокот Коко вспрыгнул на книжную полку, обнюхал корешки и выбрал, что читать. Ему уже давно нравились баллады Роберта Сервиса.[12]12
  Роберт Уильям Сервис (1874-1958) – «канадский Киплинг», поэт, в чьём творчестве нашла отражение теме «золотой лихорадки». Далее приводятся строчки из сборника «Чары Юкона».


[Закрыть] Вероятно, из-за мужественного ритма: «К богатству стремясь, шёл к нему напролом, в поту и дерьме пробирался ползком».

«У „Всякой всячины“ десять тысяч подписчиков, и более половины из них состоят членами виртуального клуба „Загадка зубной боли“, – можно было прочитать во вторник в рубрике „Из-под пера Квилла“. – Входят в него читатели, которым давно не дает покоя вопрос, почему это зубная боль всегда появляется в пятницу вечером и начисто исчезает в понедельник утром, когда подходишь к дверям зубоврачебного кабинета». Аналогичных по загадочности вопросов было немало, и читатели слали их в редакцию по почте. Когда набиралось нужное количество, Квиллер посвящал им очередную колонку, появления которой с нетерпением ждали и мучающиеся вопросами члены клуба, и те, кто готов был их выслушать.

«Почему машина, идущая впереди, всегда едет чересчур медленно, а идущая сзади – чересчур быстро?»

«Замечали, что, когда ждёшь чего-нибудь десять минут стоя, это тянется вдвое дольше, чем когда ждешь десять минут сидя?»

«Мы все уже знаем, что у лекарств есть побочные действия; пари держу, что и побочные действия имеют свои побочные действия».

Арчи Райкер, посмеиваясь, говорил, что автор колонки ловко переложил свою работу на чужие плечи, но ему нравилось наблюдать за живой реакцией читателей. Люди обсуждали эти «любимые мозоли» за чашечкой кофе и сами втягивались в игру.

У Квиллера была и собственная «любимая мозоль»: он просто не выносил вопросов, не имеющих ясных ответов. Например: кто была та «очень милая девушка», помогавшая Джону Бушленду фотографировать «Валун» для юбилейного альбома Брр? Бушленд. Роджер Мак-Гилливрей и Квиллер однажды чуть не погибли, перевернувшись на лодке, и это происшествие связало их крепкими узами дружбы. Профессиональные успехи и личные неудачи фотографа всегда находили живейший отклик в душе Квиллера. Буши почему-то всегда не везло с помощниками, а теперь вдруг возникла какая-то «очень милая девушка», которая помогает ему устанавливать свет. Кто она? Квиллер позвонил в студию.

– Студия Джона Бушленда. Я вас слушаю, – откликнулся женский голос, в котором Квиллеру послышались знакомые нотки.

– Моё имя Джим Квиллер. С кем я разговариваю? – Он невольно придал своему голосу официальный тон.

– Квилл! Это Дженис Барт. Мы виделись у Тельмы, помните? Помните её попугаев?.. вафли?

– Ну разумеется! Вафли забыть невозможно. Вы заделались ассистенткой Буши?

– Да, и он учит меня проявлять и печатать. Тогда я смогу помогать и в проявочной. Попросить его перезвонить вам?

Когда фотограф перезвонил, Квиллер немедленно взял быка за рога:

– Разведка донесла, что съемки «Валуна» для юбилейного альбома проходили при участии ассистентки, «очень милой девушки».

– Квилл! Ах ты пролаза! Всюду успеешь сунуть свой нос. Ладно, темнить не буду: Дженис не только моя сотрудница, но – если всё пойдёт как задумано – и моя вторая половинка.

– Что?! Вы собираетесь пожениться? Когда? Где?

– Всего лишь гражданская церемония на Приятной улице. Роджер с женой – свидетели. Потом скромный свадебный ужин в «Валуне», на который всё думаю, приглашать тебя или нет.

– В таком случае, интриган, я тоже подумаю, оплатить счёт за этот ужин в качестве свадебного подарка типу, который однажды чуть не утопил меня, или всё-таки воздержаться. А пока я ничего не придумал, кое-кто может намекнуть Дженис, что ты просто стремишься заполучить бесплатную рабсилу. Кстати, как поживают попугаи? Тебе их тоже придётся содержать?

Вот так оно и шло. Не успел Квиллер вернуться к работе над «Великим ураганом», как его посетила блестящая идея и он позвонил в Калифорнию своему старому знакомцу Симмонсу. Этот вышедший в отставку инспектор полиции одно время занимал пост начальника охраны в киноклубе Тельмы Теккерей и постепенно превратился в друга семьи и непременного участника воскресных завтраков с вафлями. Дженис относилась к нему как к любимому дядюшке. Квиллер – когда Тельма подарила Симмонсу билет на самолёт в Пикакс и обратно – мгновенно с ним подружился: сказалось родство душ бывшего полицейского и бывшего репортера криминальной хроники. Теперь билет на самолёт подарит он, Квиллер, и появление Симмонса станет свадебным подарком для Дженис. От такого сюрприза она, можно не сомневаться, будет в восторге.

– Разыскать Симмонса удалось в доме его дочери, где бывший служитель закона исполнял роль няньки.

– Чертовски заманчиво, – вздохнул он, – но не пройдёт. Получил предложение следить за порядком Четвертого июля. Слишком лестно, чтобы отказываться. Хотя выход, пожалуй, есть. Я могу ночью вылететь в Чикаго, а оттуда утренним чартером в Мускаунти. Спасибо, что вспомнил обо мне, Квилл. Я очень рад за Дженис.

– Думаю, тебе будет интересно ещё кое-что, -сказал Квиллер. – На моём участке пляжа обнаружен труп; полиция ведет расследование. Ведёт-то ведёт, но всё ещё никуда не пришла. Возможно, мы с тобой разберёмся, что к чему.

Дни сменяли друг друга; Квиллер работал над второй частью сценария «Великого урагана» и сочинял пятничное «Перо» на тему телефонного хамства: повинны в нем те, кто вечно спешит, кто звонит из машины, кто уже раздражён назойливостью агентов торговых и юридических фирм. В результате пугающе растет число выкриков «Кто это говорит?» и даже просто «Ну, кто это?». Оскорбить может и снявший трубку, и неправильно соединённый, и все, полагающие, что вежливость – пустая трата времени.

Что это: мода? стихийное бедствие? социальная эпидемия, внезапно охватившая районы, расположенные в четырёхстах милях к северу от чего угодно? Если хотите принять участие в заседаниях клуба «Ну, кто это?», пожалуйста, напишите нам. «Перу Квилла» очень хочется разобраться, в чём дело.

Дата «20 июня, пятница» была помечена в календаре Квиллера красным кружком. Это был день рожденья его матери. Она скончалась, когда он был студентом колледжа. И после этого жизнь подхватила его и понесла куда-то, всё дальше и дальше.

Но прошло время, и Анна Макинтош Квиллер словно вернулась и ожила в его памяти. Он прочёл письма, которые она посылала одной из своих подруг, когда ему только ещё предстояло появиться на свет. Письма оказались ключом, отомкнувшим дверь в страну его детства. Мать растила его одна. Отец умер, когда ребенка ещё только ждали. Теперь, умудренный жизнью, Квиллер смог оценить те усилия, которые она прикладывала, чтобы обеспечить ему нормальное детство.

Джейми – так называла его мать. Он часто играл со своим ровесником Арчи, и отец Арчи водил обоих малышей в зоопарк, на парады, на стадион. Когда они подросли, мистер Райкер дал им необходимые всем мальчикам отцовские советы.

Квиллер отчётливо помнил многое, связанное с леди Анной – так он теперь всегда называл свою мать. Как в свой день рождения она всегда декламировала одно и то же любимое стихотворение… как порхали, почти не касаясь клавиш, пальцы, когда она садилась к роялю и играла «Полёт шмеля»… как она никогда не снимала браслет, с которого свешивались нежно позвякивающие монетки.

Теперь, когда Арчи Райкер снова участвовал в его жизни как главный редактор газеты, с которой Квиллер сотрудничал, было более чем естественно, чтобы он, Милдред и Полли отметили день рождения леди Анны как день её памяти.

В конце рабочего дня вся четвёрка собралась в яблочном амбаре и выпила в честь леди Анны по бокалу вина. А потом Полли прочла стихотворение Вордсворта – то, что начинается строчками:

 
Словно облако, что плывёт над горами и лесом,
Я был высоко, одинок.
И вдруг взору открылось сияние –
Нарциссов сверкающий золотистый поток.
 

В одной из колонок «Пера Квилла» читателям предлагалось выбрать себе стихи на день рождения. Сам Квиллер остановился на Киплинге: «Если ты будешь тверд, когда толпа вокруг, безумствуя, тебя в безумстве обвиняет…»

Уэзерби Гуд, метеоролог, знакомящий местных радиослушателей с прогнозом погоды, выбрал себе Карла Сэндберга: «Туман, обувающий лапки котёнка…»

Милдред, на долю которой выпало больше, чем утверждала статистика, женских горестей, читала в свой день рожденья Лизетт Вудворт Рииз: «Жизнь коротка. Как только вспомнишь эта… Бессмысленность всех слёз ошеломляет».

Полли цитировала Вордсворта, но признавалась, что кое-где меняет слова на более подходящие: «Когда я смотрю на небесную радугу, сердце готово выпрыгнуть из груди…»

Арчи цитировал неизвестного поэта: «О лошадях заговорить решись – без непристойностей не обойтись».

Когда стихи были прочитаны, Квиллер повёз гостей в «Старую мельницу», где в вестибюле в ведёрках из-под шампанского стояли два пышных букета золотистых нарциссов. Карточки, прикрепленные к ним, гласили: «Памяти Анны Макинтош Квиллер».

– Как тебе только удалось закупить столько цветов и обойтись без лент, бантиков, ленточек и прочей мишуры? – спросила Милдред.

– Я заказал эти нарциссы в Чикаго, – ответил Квиллер, – и велел им отправить сюда, в ресторан, – для салатов.

– Квиллер всегда был мастер на выдумки, – заверил компанию Арчи, и, покончив с шутками, они торжественно подняли бокалы в «память леди Анны».

Потом принялись обсуждать день рождения Брр. Юбилейный альбом закатили аж на пятьсот страниц. Заказано двадцать тысяч футболок с логотипом, дублирующим рисунок на уличных постерах: «Брр» и «200» выписано красным на белом фоне и обрамлено синим спасательным кругом. Новость: Джон Бушленд снова собирается жениться, и молодые поселятся в доме Тельмы. После этого Полли рассказала о возможностях предварительного подсчёта книжных продаж с учётом площади торгового помещения, а Квиллер сказал, что сценарий «Великого урагана» будет готов к субботней репетиции, даже если ему придется просидеть над ним до утра.

Трудовые будни продолжались. В субботу Квиллер закончил работу над «Великим ураганом» и, когда Торнтон позвонил из Центра искусств» предложил ему одолеть разделяющие их несколько метров и прослушать всю пьесу целиком, от начала и до конца.

Квиллеру предстояло справиться не только с художественным чтением, но и с кнопками магнитофона, запускающими ленту с голосами «свидетелей» и шумовыми эффектами. Точность воспроизведения была ниже, чем требуется на спектакле. Но, несмотря на все погрешности, Торнтон решительно заявил, что театрализованный рассказ захватывает и заставляет поверить в подлинность происходящего. Квиллер пробовал возражать, но… в душе был уверен, что так оно и есть.

Они с Полли договорились пропустить еженедельное субботнее свидание. Она углубится в психологические тонкости расстановки книг, а он морально подготовится к назначенной на завтра репетиции.

Но в воскресенье утром позвонил Гарри Пратт и срывающимся от волнения голосом заверещал в трубку:

– Квилл! Ты не поверишь! Только что позвонила Лиша. Из Милуоки! Не сможет приехать на репетицию. Ну не гадючка ли! Говорит, что проводит какое-то разыскание по твоей просьбе и оно требует больше времени, чем она думала. Врёт, что ли?

– В общем, нет. Но речь шла о пустяках, и ради них не стоило пропускать репетицию.

– Она велела тебе передать, что раскопала что-то сенсационное.

На это Квиллер неопределённо хмыкнул.

– Квилл! А ты в наши края не собираешься? Я тут в затруднении, прямо не знаю, как быть. Максина сказала, что надо бы обсудить всё с тобой.

– Что-то случилось?

– Ну как сказать… и да, и нет.

Подобная неопределенность могла вывести рассудительного Квиллера из себя, поэтому он не стал подавлять возникшее вдруг желание как можно скорее разделаться с бургером, приготовленным по рецепту отеля «Пирушка».

– Что это с тобой? Выглядишь как медведь-шатун! – сказал он Гарри, входя в бар.

– Всю ночь глаз не сомкнул, – ответил тот. – Гвоздём засел в голове разговор Лиши с Люшем. Понимаешь, сидели тут и болтали, что она скоро станет хозяйкой Маунт-Вернона и превратит его в гостиницу «Поспи-поешь», а на задах выстроит кондоминиум. Сначала пропустил это мимо ушей: о чём только люди не треплются в барах! Но вчера вечером вдруг пришло в голову: ба! а вдруг она это серьёзно? Знаешь историю про то, как пьяница божился в баре, что взорвёт ратушу, и ему, разумеется, никто не верил…

– А он взял и взорвал, – докончил Квиллер. – Классическая ситуация.

– Вот именно. А теперь вникни: старая дама переселилась в «Уголок на Иттибиттивасси», чтобы – когда понадобится – за ней был надлежащий уход. Кто знает, долго ли она проживёт? И кто помешает внучке осуществить задуманное? При одной мысли, что историческую ценность начнут использовать как доходный дом, душа обмирает. Такое красивое здание!.. Не зря же ею называют жемчужиной в созвездии особняков на Парковой дороге. Самое подходящее место для отеля! – В голосе Гарри слышалась горечь. – И в школе мне эта Лиша не нравилась! Избалована до небес. Собственная машина. Водительские права для несовершеннолетних. Всегда отличные отметки. Но… никогда никаких свиданий. Парни на дух её не выносили.

– Так зачем же ты мне её присоветовал?

– Затем, чтобы показать ей, на что мы способны, какие люди у нас тут живут. Одним словом, доказать, что и мы не лыком шиты.

– Похоже, ты нырнул без страховки, дружище, – весело хмыкнул Квиллер. – Но ничего, все проблемы решаемы. Надо только слегка пораскинуть мозгами. У тебя есть представление, когда Лиша с Люшем снова объявятся здесь?

– Может, её бабушка знает. Интересно, что старушенция думает о своей внучке? Все знают только, что она хочет, чтобы Лиша вышла замуж за врача, остепенилась, родила детей, занялась их воспитанием и пела в церковном хоре. Смешно, да? Вот только смеяться мне почему-то не хочется.

ВОСЕМЬ

Отмена репетиции вызвала в Квиллере двойственные чувства. Чтобы успеть всё в срок, он потратил немало сил. Но если отсрочка принесёт долгожданные сведения о родословной Коко, что ж, тогда игра стоит свеч. Понять это может лишь тот, кто годами жил рядом с котом, наделённым сверхъестественными способностями.

Воскресным утром Квиллер, прекрасно зная, что Полли в церкви, всё же набрал её номер. «Репетицию отложили. Еду с котами на пляж. Позвоню вечером. A bientot», – проговорил он на автоответчик.

Потом подхватил не успевшую сориентироваться Юм-Юм и засунул её, несмотря на протесты, в переноску. Коко прыгнул следом, сам и охотно. В корзину для пикника Квиллер упаковал морозильный футляр с минеральной водой, бутерброды с ветчиной для себя, хрустящие шарики для сиамцев и два коржика с патокой и имбирем из шотландской кондитерской.[13]13
  Рецепт приготовления шотландских коржиков см. в конце книги.


[Закрыть] Удивительно, до чего вкусны эти невзрачные на вид коричневые лепёшечки, невольно подумал он и, чуть поколебавшись, сунул в корзинку остальные коржики.

Путь от величественного амбара до уютной бревенчатой хижинки занимал всего полчаса. Прибыв на место, все трое прошествовали на застеклённую веранду, выходящую на озеро.

Погода стояла великолепная. Волны мягко бились о берег. Кулики как заводные сновали вверх-вниз по берегу. Легкий бриз колыхал росшую на склонах дюн высокую траву, и крошечные, почти невесомые пичуги, усаживаясь на былинку, раскачивались, подчиняясь ритму её движений.

Коко сразу забрался на высокую подставку, которую полагал своей личной собственностью, и застыл на ней в позе сфинкса. Юм-Юм принялась бегать кругами, охотясь за букашками, отделёнными от неё стеклами веранды. Квиллер удобно растянулся в кресле, положив ноги на табурет.

Вокруг царили умиротворение и покой, но вдруг Коко зашипел, выражая неудовольствие, и, подняв уши торчком, повернул мордочку на восток. Буквально через несколько мгновений в поле зрения Квиллера оказались двое: мужчина и женщина медленно шли вдоль берега, выискивая в песке агаты и складывая их в полиэтиленовый мешочек.

Шагнув на площадку ведущей к пляжу деревянной лестницы, Квиллер крикнул: «Эй, нарушители границ частных владений! Не хотите подняться и пропустить по стаканчику минералки?»

Лайза и Лайл Комптон, оба в футболках с надписью «Брр – 200» на груди, с удовольствием приняли приглашение.

Когда все устроились на веранде, Квиллер протянул гостям по стакану чуть сдобренного клюквенным соком «Скуунка». Сиамцам Комптоны безусловно понравились. На это указывал верный признак: полное игнорирование гостей. Юм-Юм продолжала охотиться за букашками, Коко самозабвенно вылизывал свою шкурку.

– С нетерпением жду твоего спектакля о Великом урагане, – сказал Лайл. – Мои родители пережили его, но не любили предаваться воспоминаниям. Блюли заповедь первых переселенцев: легко относиться к трудностям и пошучивать, даже когда приходит беда.

– Да, именно таким было старшее поколение, -кивнула Лайза. – Мой дед тоже был здесь во время урагана. И вот как он об этом рассказывал: в самую ненастную ночь порывы ветра разнесли курятник в щепки, и насест с курами внесло в кухонное окно. Семья спала наверху и не знала об этом. А утром все спустились вниз и увидели кур, мирно сидящих рядком на тёплой печной трубе.

– У нас любят ещё рассказывать о двух парнях – Эльфе Кирби и Билле Дерби, один был пожарным, а второй путевым обходчиком, – вспомнил Лайл. – Два-три раза в неделю они несли дежурство на разъезде, и компания предоставляла им ночлег в двухкомнатной хибарке, что стояла между путями и берегом озера. Дерби на правах старшего занимал комнату с видом на озеро. Отлично, но когда наступали холода и ветер дул ночью прямо в окно, потолок к утру весь был в изморози. В ночь Великого урагана Дерби предложил Кирби пять долларов за обмен комнатами, и Кирби, всегда готовый подзаработать, с удовольствием согласился. Но ветер в ту ночь дул с такой бешеной силой, что повернул домишко, и Дерби, как всегда, спал на холодной половине, да ещё и лишился пяти зелененьких.

– Йау! – Коко, сидя на вышке, явственно выражал негодование.

– Что он хочет сказать? – спросил Лайл.

– Что рассказ очень хорош, но он все же не верит ни слову. Кстати, расскажите-ка мне о шотландском вечере, который приурочен к юбилейным торжествам Брр.

Лайза, в девичестве Кэмпбелл, и Лайл, чья мать была урожденной Росс, с увлечением подхватили тему. Вечер станет прологом двухмесячных торжеств. Представлены будут все кланы горной Шотландии, и, разумеется, все выйдут в национальных костюмах. Парк напротив отеля украсят китайскими фонариками. Они будут украшать деревья днём, а ночью – загадочно мерцать. Эстраду предоставят волынщикам, и под звуки волынок танцоры спляшут воинственные танцы горцев, а шотландский квартет исполнит несколько народных баллад. Потом мисс Агата Бернс дёрнет за шнур и зажжёт именинный торт диаметром десять футов, украшенный двумя сотнями электрических свечек.

– Не помню, слышал ли я это имя… – задумчиво протянул Квиллер, и ему объяснили, что мисс Агате Бернс сто лет. Раньше она была учительницей, а в последнее время прикована к инвалидному креслу и живёт в «Уголке на Иттибиттивасси».

– Три поколения школьников год за годом единогласно выбирали мисс Агату «Любимой учительницей», – сказала Лайза. – Она обладала харизмой. И пробуждала в нас любовь к учению.

– А что она преподавала? – поинтересовался Квиллер.

– Предмет, который Комитет по образованию счёл нужным обозвать «мёртвыми языками», -с несвойственной ей горячностью ответила Лайза. -Вам, думаю, трудно в это поверить, но здесь, в глуши, мой отец целых четыре года учил латынь и год -древнегреческий. Заправилы нашего штата распорядились изъять эти предметы из школьной программы и по согласию с администрацией средней школы Пикакса закупили на сэкономленные деньги автобусы, главное назначение которых – загрязнять воздух. Расстояние в две-три мили никогда не было проблемой для ребят: они отлично топали в школу пешком.

– И чему же она учила потом? – спросил Квиллер.

– Английскому, – ответила Лайза. – Но никогда не забывала указать нам на латинские корни английских слов.

– Может быть, посвятить ей один из выпусков «Пера Квилла» и напечатать его в день открытия юбилейных торжеств?

– Блестящая мысль! – отозвался Лайл. – Но у неё был инсульт, и она не владеет речью. Брать интервью придется у бывших учеников. Их много среди членов клуба «Добрые старые времена» и в «Уголке на Иттабиттиваси».

– Не расспросить ли мне и бабушку Алисии?

– Она живёт очень замкнуто. Взять у неё интервью – задача не из легких.

Но для журналиста со стажем препятствий не существовало. Он умел достучаться до самых застенчивых и недоверчивых. Тёплый бархатный голос создавал доверительную атмосферу. Внимательно слушая, он тактично кивал и смотрел на своих собеседников таким вдумчивым взглядом, что невольно располагал их к себе.

– А вам случалось бывать в доме Кэрроллов? – спросил Квиллер.

– Только однажды, – ответила Лайза. – Миссис Кэрролл редко приглашала гостей, но тут речь шла о чаепитии с целью сбора пожертвований на церковь. Особняк очень красив, обставлен старинной мебелью как европейского, так и здешнего, североамериканского, происхождения. Чиппендейл, ньюпорт, стиль королевы Анны – всего и не перечислишь.

– Если она полагает, что ради особняка внучка решится бросить Милуоки, то сильно заблуждается, – подхватил Лайл. – Алисия моментально продаст всё ценное какому-нибудь нью-йоркскому антиквару, а дом – агентству по недвижимости.

Те поделят его на квартиры, а рядышком выстроят кондоминиум.

– Йау! – прервал его яростный вопль с пьедестала.

– Он прав: нам пора, – улыбнулись гости, вставая.

Квиллер уже составил план действий и хотел немедленно привести его в исполнение. Вернувшись в амбар, он взял с полки экземпляр «Былей и небылиц» и надписал на нем посвящение: «Доктору Вендлу Кэрроллу, доктору Гектору Кэрроллу и доктору Эразму Кэрроллу – трём поколениям врачей, лечивших жителей Мускаунти со времён первых поселенцев». Затем, набросав записку и приложив к ней карточку с номером своего телефона, он вложил оба листка между страницами в том месте, где начиналась история, озаглавленная «Верхом по срочному вызову», и распорядился, чтобы посыльный мотоциклист немедленно отвез эту книгу в «Уголок на Иттибиттивасси».

Ждать пришлось очень недолго. Зазвонил телефон, и приятный, хорошо отшлифованный голос вежливо произнес «Мистер Квиллер? Говорит Эдит Кэрролл. Мы не знакомы, и я глубоко тронута тем. что вам захотелось прислать мне вашу прекрасную книгу. Какое точное описание быта врачей времен первых переселенцев! Такое чувство, словно сам доктор Эразм рассказал вам эту историю».

Для особы, имеющей репутацию замкнутой и надменной, миссис Кэрролл была на удивление разговорчива. Квиллер, отлично попадая в тон, пробормотал слова благодарности.

– Мистер Квиллер, вы написали, что хотели о чём-то поговорить. Счастлива буду, если вы сможете приехать ко мне завтра на чашку чаю.

Подровняв усы и одевшись, как подобает для чаепития с вдовой доктора Вендла, Квиллер уселся в машину и отправился в загородную обитель вышедших на покой пожилых людей.

Дама любезно приняла его в квартирке, обставленной – вне всякого сомнения – фамильной мебелью. Седая, с легким румянцем, с красивой – по возрасту – причёской, она была одета в шёлковое платье цвета лаванды.

– Вы любите старомодные вещи? – спросила она, вводя Квиллера в маленькую гостиную.

– Отдаю должное и выделке древесины, и форме каждой отдельной вещи, но не люблю, когда вся комната забита антиквариатом, – признался он. – Вот у вас всё расставлено очень красиво.

– Благодарю. – Она была польщена. – Мой покойный муж тоже терпеть не мог тесноты.

Проходя мимо застеклённой горки, он невольно обратил внимание на коллекцию мелкого расписного фарфора, издалека смахивавшего на солонки, но при более внимательном рассмотрении оказавшегося крошечными туфельками.

– Удивительная коллекция! – воскликнул он, останавливаясь. – В жизни не видел ничего подобного.

– Собирать крошечные фарфоровые туфельки большое удовольствие, – улыбнулась она. – Мы с мужем быстро превратились в заядлых коллекционеров. Правда, у нас имелись и причины романтического свойства. Но я не буду мучить вас рассказами об этих безделушках. Садитесь, а я сейчас принесу чай.

Когда она вышла из кухни с подносом, уставленным чайными приборами, Квиллер вскочил и помог ей донести его. Пожилым дамам нравилась его предупредительность, впитанная, как он любил говорить, с молоком матери. Разумеется, он сознавал, что такие манеры располагают к нему его собеседников, и рассчитывал расположить к себе и бабушку Лиши.

Они сидели за небольшим чайным столиком в стиле королевы Анны. Миссис Кэрролл налила чай в чашки из тонкого фарфора.

– Я заварила дарджилинг, его стоит пить с капелькой тёплого молока, – пояснила она и вопросительно приподняла серебряный кувшинчик.

– Да, пожалуйста, – кивнул Квиллер и тут же попросил: – А вы не расскажете мне историю, связанную с вашей коллекцией туфелек? Уверяю вас, мне очень интересно.

– Правда? – переспросила она, явно горя желанием тут же начать рассказ. – Ну так слушайте. В юности я занималась балетом в Академии Локмастера. И на одну из наших репетиций вдруг пришла группа молодых людей, среди которых был и доктор Вендл Кэрролл, специалист по хирургии стопы. Позже он говорил, что влюбился прежде всего в мои маленькие ножки. Влюбленность привела к браку, и, поженившись, мы стали коллекционировать такие вот крошечные башмачки. Возвращаясь с конференции в Чикаго или каком-нибудь другом большом городе, он часто влетал домой с криком: «Эди! Я раздобыл ещё одну туфельку!»

Вздохнув, она бросила меланхолический взгляд на стеклянную горку. Минуты две оба задумчиво молчали. Потом Квиллер спросил:

– Вам когда-нибудь приходилось встречаться с учительницей Агатой Берне? Ей исполнилось сто лет, и сейчас я как раз пишу о ней.

– Ну конечно! Очень яркая личность. Благодаря ей я стала писать стихи на латыни. И одно из них даже удостоили премии! Я получила пятнадцать долларов и купила на них подержанную пишущую машинку. До сих пор на ней работаю. А вы, вероятно, пользуетесь компьютером…

– Нет, у меня проверенная временем электрическая машина, которая выучилась читать мои мысли и всегда знает, какую букву я собираюсь нажать. И всё же ничто не сравнится со стареньким ундервудом, его стучащими клавишами, весёлыми звоночками и солидным потрескиванием при переводе каретки. Нет, ничто.

Она оценила его чувство юмора и весело закивала.

– Можно мне называть вас Эдит? – спросил Квиллер. – У вас такое красивое имя…

– Пожалуйста, мне будет очень приятно.

– Скажите, Эдит, а вам никогда не хотелось принести Маунт-Вернон в дар городу? Не хотелось, чтобы дом, вместе со всем его замечательным убранством, превратился в мемориал трёх поколений врачей Кэрроллов, стал музеем, вызывающим в посетителях и чувство благодарности, и восхищение?

Слезы выступили у неё на глазах, и она быстро смахнула их платочком – настоящим, обшитым кружевами носовым платочком.

– Господи, даже не знаю, что сказать! – воскликнула она. – Вы затронули столько чувствительных струн. Вам даже не представить себе, какой отрадой это стало бы для меня, мистер Квиллер!

– Называйте меня просто Квилл, – попросил он глубоким волнующим голосом, который всегда творил чудеса. – Я не знаю, как вы предполагали распорядиться этим домом, но независимо от ваших планов мне очень хочется, чтобы вы серьёзно подумали о таком способе отдать должное памяти трёх поколений служителей медицины.

Полюбоваться старинными интерьерами будут приезжать люди из всех уголков Америки. Одну из комнат можно полностью посвятить врачам-пионерам, показать те простенькие медицинские приспособления, которыми они пользовались. Пилы для ампутации конечностей, ампутация без наркоза… вручную приготовленные лекарства… складные операционные столы, которые перевозили в докторской коляске и расставляли в кухне у пациента. В Историческом обществе нашего штата много таких раритетов, и оно вполне может предоставить их музею – включая, думаю, крупнейшую в мире коллекцию ночных горшков!

Словно не расслышав последней шутки, миссис Кэрролл отчеканила:

– Внучка предполагает получить этот дом в наследство.

– А примет ли она во внимание интересы города? – спросил Квиллер, отлично понимая всю абсурдность своего вопроса.

– К сожалению, нет. Она продаст его тому, кто предложит максимальную сумму, а что будет дальше – ей всё равно. По её мнению, здесь разместят супермаркет или парк развлечений. Хотя, думаю, всё это говорится, просто чтобы напугать меня.