Текст книги "Умер дважды. Рассказы из жизни и о жизни"

Марте ничего не оставалось, как в очередной раз согласиться с доводами мужа – ездить на машине ей очень хотелось. Но ещё больше ей хотелось победить страх перед огромными и громкими автомобилями, которые после войны с каждым годом появлялись на дорогах всё чаще. У Марты был печальный опыт езды на велосипеде, который принёс разочарование. После нескольких неудачных попыток борьбы с металлическим монстром, спущенного колеса, погнутых спиц, синяков и ссадин на руках и ногах, она выбросила сломанный велосипед, разумно решив, что, в отличие от него, у машины четыре, а не два колеса, и падать на дороге она не должна. Слабыми аргументами женщина успокаивала себя, втайне надеясь порадовать мужа и себя приличной ездой на машине.

Мечтам её, однако, осуществиться не удалось. Фердинанд показал себя спокойным хорошим учителем, но и у него терпение враз закончилось после одного случая. После двух месяцев ежедневных поездок по просёлочным дорогам, где встречный автомобиль можно увидеть только случайно, Марта умудрилась въехать в одиноко стоящую у дороги яблоню. При этом она не только сломала дерево, но покорёжила переднюю часть недавно купленного автомобиля.

– Мою машину я отдам в ремонт, а новую тебе покупать не буду, – сказал Фердинанд жене, когда аварийная служба довезла их до дома.

– Почему? – Марта закусила губу и смахивала слёзы, непрерывно льющиеся из глаз. – Я обязательно научусь, вот увидишь.

– Дорогая, ты училась… Ровно два месяца, пока я был дома. Велосипед мы выбросили, и машину, кажется, тоже придётся выбрасывать. Хорошо, хоть мы, кроме синяков и царапин, никаких повреждений не получили. Забудь про машину! Лучше займись каким-нибудь женским делом. Научись хотя бы вкусно готовить – твою стряпню есть совершенно невозможно.

Фердинанд действительно потерял терпение, если сказал ей о том, о чём говорить совсем не собирался.

– Ты всегда хвалил мою еду, – слегка запинаясь от растерянности, ответила жена. – Почему мне нужно учиться готовить?

– Дорогая, я хвалил, чтобы сделать тебе приятное, – Фердинанд объяснял очевидные ему и непонятные Марте вещи. – Когда человека хвалят, он старается работу сделать лучше. Но у тебя лучше никак не выходит. Жаль, что пришлось сказать правду – может быть, хоть теперь ты чему-то научишься. Очень на это надеюсь.

Через неделю Фердинанд улетел в очередную командировку. Спустя месяц Марта совершенно случайно узнала, что у мужа есть любовница. Новость взбудоражила и расстроила обманутую жену. Муж вернулся из Йоханнесбурга, где закончил очередной проект, она попыталась поговорить с ним начистоту. Но лучше бы она разговор не начинала – устроить Фердинанду сцену не получилось.

– Марта, не понимаю, чего ты от меня хочешь, – устало ответил красавец-муж. Он расслабленно сидел в кресле-качалке со стаканом виски в руке. – У тебя есть замечательный дом, полные шкафы тряпок, достаточно денег, ты целыми днями делаешь то, что тебе нравится или не делаешь ничего. Почему ты недовольна такой жизнью? Что тебя не устраивает, чего не хватает?

– У тебя есть любовница, и даже не одна! Я требую, чтобы ты прекратил интрижки и оставался только со мной!

– Послушай, дорогая, нельзя иметь от жизни всё и сразу. Если ты не зарабатываешь сама, тебе придется на некоторые вещи закрывать глаза. В противном случае ты быстро потеряешь то, что имеешь. Что касается любовниц – да, они у меня были до тебя, есть сейчас, будут, наверняка, и после тебя. Я мужчина, которому одной женщины недостаточно. Ты далеко, я постоянно в разъездах и тебе нужно с этим смириться. В моей семье я диктую законы, по которым мы живем. Мне неприятен бессмысленный разговор, давай его прекратим.

– Так ты и впредь не собираешься оставаться мне верным? – теперь Марта заранее знала ответ на вопрос. Горечь поднялась к горлу, заполнила рот. – Что мне сделать, чтобы ты оставался только со мной? Что?

– Иди сюда, родная, – Фердинанд поставил пустой стакан на пол, привлёк к себе плачущую жену и усадил на колени. – Не нужно ничего делать. Ты – моя жена, этим всё сказано. Мы женаты больше пятнадцати лет, и я все эти годы возвращался к тебе, потому что люблю. Тебе не надо ни о чём беспокоиться. Женщины, с которыми я встречаюсь, приходят и уходят, а ты остаешься женой, родной и любимой. Ну что, успокоилась?

Марта уткнулась лицом в плечо мужа и молчала. Ей не удалось добиться понимания – что ж, придётся дальше делить его с незнакомыми женщинами. Но лишь в том случае, если она не захочет сама изменить жизнь. Было горько и обидно, но и менять ничего не хотелось. Марта была не глупой женщиной и понимала, что за широкой мужниной спиной ей живётся спокойно и комфортно. И уж гораздо лучше, чем многим её подругам.

Она подняла голову и посмотрела на Фердинанда полными любви, отчаяния и слёз глазами:

– Да, родной, ты меня успокоил. Пожалуйста, возвращайся домой, ты же знаешь, как я люблю тебя.

После тяжелого разговора Марта твёрдо решила забеременеть. Если уж она не сможет удержать мужа ребёнком от измен, то хотя бы сделает свою жизнь более осмысленной. Её попытки не остались незамеченными супругом, он стал более осторожен в постели с женой. Теперь каждый тянул одеяло на себя, стараясь выиграить неприятную ситуацию. Каждый понимал это, но разговор не возобновлял.

Марте исполнилось тридцать четыре года, когда она почувствовала первые признаки беременности. Новость окрылила ее – наконец-то она станет матерью! Осталось поделиться ею с мужем, но так, чтобы обошлось без очередного скандала – он по-прежнему категорически не хотел становиться отцом. После некоторых размышлений Марта решила сообщить Фердинанду о беременности не сейчас, а позднее. Месяц назад он уехал в Джакарту на следующие полгода, а еще через месяц получил письмо с сообщением о беременности жены. Фердинанд, как она и предполагала, не испытал большого восторга, но ничего изменить не мог. Сорокапятилетнему мужчине осталось ждать рождения нежданного и не запланированного им ребёнка.

Хольгер появился на свет день в день, как предполагали врачи. Для главы семьи пол ребёнка оказался единственным положительным моментом в факте прибавления семейства. Фердинанд оставался равнодушным к тому, что у него появился ребёнок. Сын, как он когда-то говорил.

Ритм жизни семьи Лоос мало в чем изменился. Глава семейства по-прежнему был занят на работе и отдавал ей большую часть жизни. Следуя многолетней привычке, он охотно пропускал стаканчик-другой не только в кругу приятелей, но и дома, сидя в саду или у камина – в зависимости от времени года. Марте, как любой женщине, не нравились частые выпивки мужа. Своё недовольство она ловко прятала и часто вспоминала слова мужа, сказанные однажды:

– Твой сын родился против моего желания, но он есть, и мне приходится с этим считаться. Считайся и ты с тем, что у меня есть мои желания. Так будет справедливо.

Приезжая домой и ненадолго оставаясь с семьей до следующей командировки, он равнодушно смотрел на подрастающего мальчика, не проявляя никакого интереса ни к его здоровью, ни к увлечениям, к успехам или неудачам. Фердинанд с удовольствием ездил со всё ещё молодой и красивой женой на вечеринки, в непродолжительные путешествия. Ребенка на это время они оставляли на попечении свояченицы или приходящей прислуги. В жене он нуждался, как в женщине, а сына видел, как помеху для интимной жизни.

Хольгер подрастал, отец старел. Несмотря на крепкое здоровье и прежнюю активность, в шестьдесят пять лет Фердинанд решил уйти на заслуженный отдых, справедливо полагая, что поработал достаточно. Он хотел поездить с женой по свету, посмотреть страны, в которых не успел побывать, мечтал проводить с ней тихие вечера дома, чего недополучил в слишком суетливой жизни.

Хольгеру исполнился двадцать один год. Он окончил техническое училище, но рабочее место искать не торопился. Ему казалось, что его, как техника, пока не оценили, а браться за любую подвернувшуюся работу не хотел. Теперь семья Лоос втроём проводила целые дни дома, путаясь друг у друга под ногами и нервничая. Сын, выросший практически без отца, без его любви и внимания, смотрел на главу семьи, как на постороннего мужчину, посягающего на единственно родного и близкого ему человека – мать. На женщину, рядом с которой он вырос в любви и заботе. Она была для него не только матерью, но и единственной жизнью, которую он знал, любил, и менять ни в коем случае не собирался. Отец, обосновавшись дома, застал там незаметно выросшего сына, которого за сына совсем не признавал. Перед его глазами мелькал незнакомый, наглый молодой мужчина. Он посягал на его жену, его женщину, воровал её любовь, всецело принадлежащую только мужу.

Как два зверя, которые не могут поделить одно логово, отец и сын находились в состоянии непрекращающейся борьбы. Между ними постоянно происходили стычки с криками, оскорблениями и маханием рук. Фердинанд заставлял нелюбимого отпрыска искать отдельное жильё. В виде исключения, он предложил сыну хорошую доплату за переезд. Отец справедливо считал, что в двадцать один год сидеть на родительской шее стыдно. Хольгер не принимал справедливость отца, огрызался, ершился, уходил в себя, но съезжать из дома не собирался. У каждого из мужчин был свой интерес, оба дорожили комфортом устоявшегося уклада жизни. Никто из них, однако, не хотел признаваться, что между ними, как камень преткновения, стояла Марта. Отец и сын ревновали её друг к другу, каждый хотел завоевать её любовь и внимание только для себя. Чувства и переживания Марты их не интересовали. Это была мужская игра. Игра самцов за право власти над любовью самки.

День второго ноября Марта помнит во всех деталях. В тот день неожиданно лёг на землю белый пушистый снег и укрыл под собой пожухлую от холода траву. В наступающих зимних сумерках она пришла домой от подруги, которая пригласила ее на чай месяц назад. Она устояла у дверей своего дома и улыбалась, вспоминая встречу. Рука потянулась к звонку и нажала на кнопку. За дверью стояла тишина. Марта нетерпеливо потопала ногами о землю и открыла замок своим ключом. В тесной прихожей она положила сумку на стул, повесила пальто на крючок, машинально поправила аккуратно причесанные волосы и шагнула в кухню. На пороге ноги ее остановились и дыхание замерло. У лестницы на второй этаж лежал Фердинанд. Глаза его уставились не двигались и не моргали, рот застыл в беззвучной гримасе, левая рука неестественно вывернулась ладонью вверх.

– Хольгер, Хольгер, – Марта пришла в себя и громко позвала сына. Он никуда не собирался уходить, но и не отвечал. Вокруг стояла тишина. Недоуменно пожав плечами и не задумываясь, куда мог подеваться сын-домосед, она наклонилась над неподвижным мужем и попробовала перевернуть на спину. Тяжелое тело сдвинуть она не смогла и начала разворачивать к себе голову.

Теперь к ней пришел настоящий ужас.

Марта с содроганием увидела, что вместо лица мужа видит только его ухо – голова крутилась, куда хотела, и совсем не держалась на ватной шее. Она поняла, что у Фердинанда переломаны шейные позвонки и он мёртв. Желудок сжался до размера напёрстка и исторг из себя съеденный час назад кусок сладкого сырного пирога. Уши женщины заложило от страха.

Марта плохо помнит последовавшие за ужасной находкой события. Она дошла до туалетной комнаты, ее тошнило, заболела голова, ей пришлось долго умываться, затем убирать следы рвоты с раковины и пола. Время от времени она звала сына, прислушивалась к тишине, опять звала… Сколько времени прошло, точно Марта не знала. В очередной раз она ополоснула лицо холодной водой и в который раз позвала сына. Дом молчал. Марта острожно взглянула в сторону лестницы – тело Фердинанда лежало без изменения. Она поняла, что больше не может оставаться одна с покойником и прошла к телефону, чтобы вызвать полицию.

Полицейские приехали быстро. Они осмотрели место происшествия и сделали предварительный вывод, что хозяин дома не совсем трезвым упал с лестницы, – несчастный случай в быту. С появлением мужчин в униформе Марта немного пришла в себя и подтвердила, что муж последнее время часто выпивал. Дома, сказала она, кроме него, никого не было. Полицейских удовлетворили показания хозяйки. Они уехали, тело для вскрытия забрали специально вызванные ими служащие морга.

Хольгер в тот день явился домой около девяти вечера. Мать он не предупредил заранее, куда пошёл, что было для него совершенно несвойственно – Марта всегда знала, где он и с кем. Вернувшись домой, он тут же прошёл в свою комнату и лёг на кровать, не снимая обуви. Марта удивилась странному поведению сына. Она постучалась к нему, приглашения не услышала, вошла и встала у порога. Хольгер не шевельнулся и по-прежнему лежал обутый на кровати. Мать прислонилась к стене, осуждающе посмотрела на сына и скрестила руки на груди.

– У нас несчастье – отец умер. – Ответа она не услышала. Теперь Марта похолодела от неприятных догадок. Зная о не самых дружеских отношениях мужчин, она могла предположить, что угодно. – Где ты был так долго, с кем? Когда ты уходил, что делал отец? Вы, случайно, не поругались? Я беспокоилась, ты не собирался никуда уходить…

Молодой мужчина медленно сел на кровати. Он поворошил жидкие тёмно-коричневые волосы и повернул голову к окну:

– Ходил в кино.

– Понятно. – Марта помолчала и негромко добавила, сдерживая дыхание: – Мне кажется, или вы действительно поссорились с отцом?

Ответа не последовало и она осторожно спросила:

– Отец был жив, когда ты уходил?

Теперь Хольгер смотрел, не отрываясь, на стол, на котором стоял разобранный им радиоприемник. Спустя несколько долгих минут, так и не ответив матери, он задал встречный вопрос:

– А что случилось с отцом?

– Упал пьяный с лестницы и сломал шею.

– А-а-а, – протянул сын равнодушным тоном. – Где он сейчас?

– Полиция увезла на вскрытие.

– Зачем нужно вскрытие, если это несчастный случай? – встрепенулся Хольгер. В его глазах промелькнул страх.

– Так положено, – Марта глубоко вздохнула и отвела взгляд от вжавшего голову в плечи сына. – Будешь ужинать?

– Нет, ужинай одна. Если я тебе не нужен, то, пожалуй, лягу спать – что-то устал.

Марта кивнула головой и молча вышла из комнаты.

С этого дня она запретила себе думать о более чем странном поведении сына в день гибели Фердинанда. «С мужем произошёл обыкновенный несчастный случай. Лестница крутая, он споткнулся, упал и умер». – Марта без конца внушала себе эту мысль, постепенно сжилась с ней и, в конце концов, поверила в неё.

Больше на тему смерти Фердинанда ни Хольгер, ни Марта не разговаривали.

После похорон отца Хольгер начал вновь искать работу. Времени у него сейчас было достаточно. Марта не хотела оставаться одна в большом доме, поэтому не торопила. Теперь у неё, кроме сына, никого не было.

Прощание с отцом

Францу Хонелю исполнилось 97 лет. Высокий, суховатый старик с белыми, как снег, волосами с блекло-голубыми, выцветшими от старости глазами. Он жил в доме, состоящем из двух больших отдельных квартир. Одну из них занимал он, вторую – его 62-летний сын Клаус с женой Хельгой. Дети сына, Франк и Хайди, давно выросли, покинули дом и обзавелись семьями. Жена старого Франца, Элизабет, отдававшая всю жизнь любовь мужу и детям, умерла два года назад. Со смертью жены старик замкнулся, меньше разговаривал и двигался. Всё чаще он твердил сыну, что устал и не получает больше удовольствия от жизни. Франц говорил так не потому, что хотел привлечь к себе внимание – в семье старика любили, он верил в то, что говорил. Клаус Хонель как врач-кардиолог хорошо понимал пожилых людей – дожив почти до ста лет, можно устать от жизни.

С отцом и матерью у Клауса сложились тёплые и доверительные отношения. Он всегда против, чтобы старые родители переезжали в дом для престарелых. И вот мать тихо умерла во сне, отец остался один – впервые за последние семьдесят пять лет. Все годы, начиная со дня их свадьбы, он никогда не расставался с Элизабет, её смерть сильно подкосила его. Старик резко сдал, что неудивительно в его годы, потерял аппетит, стал забывчивым, не хотел больше выходить из дома в сад, чтобы, как раньше, посидеть на солнышке. Клаус возил отца раз в месяц на могилу матери. Тот долго стоял с низко опущенной головой у камня и что-то тихо шептал. Последние полгода отца приходилось привозить в инвалидной коляске. Ходил он всё хуже, жаловался на боли в спине и слабость в ногах.

– Папа, почему ты опять ничего не ешь? – Сноха придвинула тарелку с морковно-картофельным пюре и приготовленной на пару рыбой ближе к свёкру.

– У меня нет аппетита. Налей мне, пожалуйста, томатного сока.

– Съешь хотя бы рыбу – я специально для тебя на рынке купила. Свежий палтус на сливочном масле, как ты любишь… – Хельга протянула старику стакан с соком.

– Спасибо, – тихо поблагодарил тот. Он неторопливо выпил сок мелкими глотками и отдал пустой стакан. – Проводи меня в комнату, мне что-то нехорошо – голова кружится.

– Как же ей не кружиться, если ты ничего не ешь? – Хельга незлобно заворчала, взялась за ручки коляски и повезла свёкра в его комнату. – Мне придётся сказать Клаусу о твоей забастовке, может быть, хоть его ты послушаешь.

– Зачем тревожить мужа по пустякам? Пусть это останется между нами.

– Как мне его не тревожить? – резонно возразила женщина. – Он твой сын, любит тебя и расстроется, что ты опять отказался от еды.

– Хельга, милая, я не голоден, просто очень устал. От усталости я не могу ни ходить, ни есть. Тяжесть пригибает меня к земле, не дает распрямиться. Элизабет зовёт к себе – скучно ей там одной, без меня.

– К своей Элизабет ты всегда успеешь, – опять проворчала Хельга, укладывая свёкра в постель и накрывая одеялом. Посмотрев на него сверху тёплым взглядом, она осторожно спросила, боясь получить отказ:

– Франц, может тебя здесь покормить с ложечки? Пожалуйста, съешь хоть чуть-чуть, а то Клаус точно рассердится.

– Ну хорошо, неси свою рыбу.

Когда через несколько минут женщина принесла подогретую рыбу, старик, тихонько посапывая, спал с приоткрытым ртом. Она вздохнула, поправила одеяло и вышла из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь.

Вечером муж вернулся из клиники, где читал лекции по кардиологии. Хельга пожаловалась ему на отсутствие аппетита у отца. От еды Франц отказывался все чаще и сноха волновалась за старика.

– Как же можно не есть такую вкусную рыбу!?! Ты её замечательно приготовила, – Клаус сидел с женой в столовой и заканчивал ужинать. Тарелка опустела, он тяжело поднялся с места, подошёл к окну и стал смотреть на освещённую улицу. Жена осталась сидеть за столом.

– Я разговаривал вчера с коллегой, доктором Колем. Он наблюдает отца и подтвердил мои предположения относительно его слабеющего сердца.

– К старости у всех сердце становится слабее, – Хельга поднялась с места и убирала посуду после ужина. – Есть новые рекомендации?

– Нового ничего нет. Доктор Коль предложил впрыскивать отцу стронций. Этими инъекциями можно продлить жизнь. Ненадолго, на несколько месяцев, но всё же…

Клаус замолчал. Он по-прежнему стоял у окна спиной к жене. Хельга освободила стол от посуды, поставила на него бутылку красного вина, достала из большого посудного шкафа два хрустальных бокала. Муж очнулся от грустных мыслей и повернулся к ней:

– Мы что-то празднуем? Я о чём-то позабыл?

– Сегодня день рождения нашего внука Андреаса, ему исполнилось двенадцать лет.

– Ах, Андреас! – хлопнул себя по лбу Клаус, – я действительно забыл. Ты подарила ему что-нибудь?

– Хайди сказала, он хочет компьютер. Я дала ей деньги, они сделали покупку на свой вкус. Мы приедем к ним завтра вечером и вручим подарок.

– Кто останется с отцом, пока нас не будет?

– За три-четыре часа ничего с ним не случится.

– Ты ничего не понимаешь! – вдруг вспылил Клаус. – Отец долго не проживет. Если он умрёт, когда мы будем на дне рождения, я себе этого никогда не прощу!

– Что ты так переживаешь, успокойся. Мы пригласим кого-нибудь на это время присмотреть за отцом. Не нервничай. – Хельга встала рядом с мужем и погладила его плечо. – Так что насчёт стронция?

– Не успел сказать, что сегодня утром разговаривал с отцом. – Клаус достал из ящика стола причудливо изогнутый красивый металлический штопор и начал открывать бутылку. Он плеснул себе и жене красного вина, и оно тут же стало просвечивать через тонкий хрусталь бордовыми отблесками.

– Вначале выпьем за рождение внука, он появился на свет ровно двенадцать лет назад.

Бокалы, соединившись, издали мелодичный звук. Супруги пригубили сухое терпкое вино. Клаус присел к столу и поставил рядом бокал. Хельга осталась стоять, поставив свой бокал на ладонь.

– Отец не соглашается на инъекции. Те полгода, которые он мог бы дополнительно прожить, ему не нужны. Он не хочет продлевать жизнь искусственным путем. Мне не удалось его переубедить.

– Сколько он сумеет ещё прожить, если несколько дней ничего не ест?

– Не знаю, родная, не знаю. Мне тяжело его терять.

– Хорошо тебя понимаю, Клаус, но ты должен быть сильным. Ты врач и знаешь, что такое смерть.

– Франц – мой отец, – с отчаянием произнёс мужчина, сцепив руки на столе.

– Твой отец так же смертен, как все мы. Не расстраивайся, пойдём, я поставлю какую-нибудь музыку или почитаю, – неуверенно предложила Хельга, желая отвлечь мужа от грустных мыслей.

– Нет, спасибо. Зайду проведать отца, потом пойду в кабинет готовиться к лекции. С завтрашнего дня я взял отпуск на две недели. Хочу побыть с ним последние дни. Дольше он не протянет… – донеслось до Хельги уже с порога.

Она знала, ни к какой лекции мужу готовиться не надо, просто он хочет побыть с отцом, а потом остаться наедине с переживаниями. Она погасила свет на кухне, прошла в зал, включила телевизор и надела наушники, чтобы не нарушать печальную тишину дома.

Через пять дней Клаус вечером подошел к жене.

– Хельга, родная, ты должна мне помочь.

– Конечно, милый, в чём дело?

– Нужно подготовить отца.

– К чему подготовить? – женщина непонимающе посмотрела на мужа.

– Он сегодня умрёт.

– Почему именно сегодня? Разве ты можешь знать наверняка?

– Родная, я работаю врачом тридцать пять лет. И не просто врачом, а кардиологом. Мне известны все движения сердца, его ритмы и шумы. Сердце отца я знаю так же хорошо, как своё. Врачебная интуиция меня никогда не подводила. Не подведёт и на этот раз, тем более что у меня особенный пациент, для которого я ничего не в силах сделать. – Голос Клауса стал хрипловатым, глаза повлажнели.

– Хорошо, извини меня. Что нужно делать?

– Мы его сейчас помоем, постелим чистое бельё, чтобы ему легче было дышать последние часы. Приготовь ванну потеплее, с ароматными маслами – я принесу его туда на руках. Пока я буду отца мыть, ты поменяешь бельё. Есть у тебя какой-нибудь новый комплект? – Уловив кивок жены, он сказал: – Постели его.

– У отца тонкая кожа, а новое бельё грубовато, – попробовала возразить Хельга.

– Ничего, зато все его пижамы мягкие. Сделай, пожалуйста, как я прошу.

– Хорошо, – ответила женщина и отправилась готовить ванну.

Когда Франц снова оказался в постели, он вдохнул лёгкий аромат свежести, витающий в воздухе, и слабым голосом попросил сына:

– Клаус, побудь со мной, не хочу оставаться один. Как-то мне нехорошо, неспокойно.

– Конечно, папа, я останусь с тобой, сколько захочешь.

Сын присел к отцу на край кровати и взял за руку. Через пять минут Клаус уловил неровное, с лёгким хрипом дыхание старика. Повернувшись к жене, он попросил:

– Принеси мне пижаму.

– Зачем?

– Разве ты не понимаешь, Хельга? Я не могу оставить отца одного, когда он сделает последний вдох. Человек не должен умирать в одиночестве – это против человеческих законов. Мы приходим в мир, сопровождаемые людьми, попадаем из темноты в свет в чьи-то ласковые руки. И когда мы прощаемся с жизнью, нас должны тоже сопровождать чьи-то добрые руки, чьё-то тепло. Он – мой отец, он подарил мне жизнь, и я хочу напоследок подарить ему часть моего тепла. Больше я сделать для него, к сожалению, ничего не могу.

Хельга, не медля, принесла мужу пижаму.

– Я останусь в соседней комнате – если будет что-то нужно, позови.

– Нет, – с неожиданной резкостью ответил муж. – Это мой отец, и я исполняю свой долг перед ним. Иди спать – твоя помощь мне сегодня не понадобится.

Хельга вышла из комнаты, нарочно оставив дверь неплотно прикрытой.

Прислушиваясь к дыханию отца, сын посидел несколько минут рядом с ним, затем начал переодеваться. Стоя в пижаме около кровати, в которой лежал умирающий отец, Клаус взял его руку и нащупал ниточку слабеющего пульса. Откинув с одной стороны одеяло, он лёг рядом с неподвижным отцом, обнял холодеющее тело, крепко прижал к себе. Клаус слышал слабо бьющееся сердце, звук которого становился все тише и медленнее. Взрослый и сильный мужчина не чувствовал, как глаза его набухли слезами. Переливаясь через край, они уходили в подушку и наполняли её влагой. Клаус лежал, обняв отца и тихо рассказывал ему о своей жизни, о том, как ему всегда было хорошо с Францем, о светлых воспоминаниях, связанных с ним.

– Помнишь, папа, как мы катались на лодке и прятались от мамы в камышах? А как мы нашли в зарослях утиное гнездо с маленькими утятами, а мама расстроилась, что не была с нами? Как хорошо было нам тогда вдвоём, правда?

Он вспоминал и вспоминал… Слова лились из него, не переставая, но постепенно речь замедлялась. Слёзы прекратили катиться из глаз, Клаус задремал.

Вдруг что-то невидимое легко толкнуло его. Он тут же встрепенулся и даже не вспомнил, что заснул. Клаус уловил лёгкий вдох справа, инстинктивно прижал голову к голове Франца и вдохнул вместе с ним полной грудью, пытаясь вдох разделить с ним и набрать в лёгкие как можно больше воздуха. Выдоха лежащего рядом отца он не услышал. Тот ушёл из этого мира счастливый, захватив с собой тепло и любовь сына…

Прежде чем встать с кровати, Клаус несколько минут лежал, привыкая к мысли, что отца больше нет с ним. Он осторожно встал, накрыл неподвижное тело одеялом и нетвёрдой походкой вышел из комнаты.

«Я – следующий, – мелькнуло в голове, но он тут же поправился: – Спасибо папа, что ты подарил мне жизнь. Я тебя очень любил, и буду любить до последнего вздоха!»

За окном медленно расправляла крылья быстротекущая жизнь – начинался рассвет следующего дня.

Умер дважды

Ингрид резко развернулась и пошла прочь от одиноко стоящего камня, у которого остались лежать сломанные нарциссы. По мере того, как она удалялась, плечи её заметно расправлялись, будто она только что сбросила с себя огромный груз, пригибавший её долгое время к земле. Сев за руль, женщина с улыбкой взглянула через боковое стекло машины на ярко светившее солнце. Для неё теперь начиналась совсем другая жизнь. Счастливая жизнь без ненависти…

Ингрид Левацки, голубоглазая приятной полноты женщина, прожила с мужем непростую жизнь. Поженились они совсем молодыми. Тогда, больше сорока лет назад, ей едва исполнилось восемнадцать. Задорная симпатичная девушка познакомилась с будущим мужем на третьем курсе кулинарного училища. Густав, высокий черноволосый парень, только что получил место механика на автомобильном заводе. Они встречались почти год. После того как Ингрид получила по протекции тёти работу кондитера в кафе, она, сияющая и счастливая, первой сообщила об этом не родителям, а Густаву. Через неделю она получила от любимого предложение стать его женой. Родители ни с той, ни с другой стороны против свадьбы не возражали. Молодые поженились. Ровно через год у них родился первенец – Герд, ещё через два года – Франк. Мальчики росли здоровыми, Густав работал на заводе, обеспечивал семью, Ингрид оставила работу и ухаживала за малышами.

Дети подросли и стали ходить в школу. Их мать устроилась работать в богатую семью – часть дня ухаживать за больным стариком. Через два года он умер, Ингрид перешла в другую семью. Без работы она не сидела никогда и наравне с супругом заботилась о будущем семьи.

Расходы тянулись вверх вместе с подрастающими детьми. Левацки долго думали, подсчитывали, опять думали и, наконец, решили построить дом. Идею иметь в старости собственную крышу над головой оценили они, как весьма практичную. Участок для дома был куплен в кредит с расчётом, что после смерти родителей он перейдёт детям – так, как положено в любой нормальной семье.

Годы пробежали незаметно. Дети выросли, родители постарели. На шестидесятилетие Густава семья устроила большой праздник. Сыновья заказали зал в ресторане, Ингрид оргнаизовала приглашения родственникам, друзьям, соседям. Все с нетерпением ждали праздника. Вечер удался на славу, но никого из гостей, кроме близких родственников, не оповестили о послепраздничном событии. Виновник торжества еще по пути домой надолго потерял сознание и был доставлен на Скорой помощи в больницу. Там ему поставили диагноз: кома, вызванная обострением сахарного диабета. На месте дежурный врач удивился, , что больной до сих пор не чувствовал никаких симптомов серьёзной болезни. Невнимательность к собственному здоровью – что может быть печальней… Из больницы Густава отпустили уже на второй день. Он отправился домой с тяжелым настроением. В кармане праздничного пиджака лежали рецепты и рекомендации врачей. Вчерашнему имениннику с сегодняшнего дня запретили курить и принимать алкоголь – будь то пиво или вино, не говоря о более крепких напитках. Есть ему разрешалось далеко не все продукты.

Для Густава диагноз врачей казался тяжёлым приговором. До этого происшествия с потерей сознания он частенько заходил с приятелями после работы в пивную. Его постоянно мучила жажда, он представить не мог, как можно ничего не пить, кроме воды и жидкого несладкого кофе. Пиво для него всегда было слаще любого напитка – его он мог пить даже в обед.

На Ингрид болезнь мужа подействовала двояко – расстроила и приободрила одновременно. Её серьёзно взволновал сам факт заболевания. Сахарный диабет – болезнь хоть не смертельная, но достаточно опасная и связана со строгой дисциплиной. Необходимость в дисциплине, как надеялась Ингрид, образумит мужа, и он перестанет часто выпивать. В последнее время его чуть ли не ежедневные встречи с приятелями заканчивались дома продолжением веселья и горой пустых бутылок.

– Густав, когда кончатся твои вечные пьянки? – пыталась она его урезонить. – Неужели ты не понимаешь, что наносишь вред самому себе и семье?

– Ингрид, что ты такое говоришь? – отвечал он ей с улыбкой. – В чём вред семье? Я работаю, мы выплачиваем кредит за дом, через пятнадцать лет он будет наш – что тебе ещё от меня надо?

– Если бы ты не пил столько, мы выплатили бы кредит за дом на много лет раньше.