Текст книги "Умер дважды. Рассказы из жизни и о жизни"

– Не ругайся, дорогая, смотри на вещи проще. Я делаю то, что мне нравится. Семье это не вредит, да и пиво – не такой крепкий напиток.

Так или примерно так заканчивались их разговоры. Увещевания жены не образумили Густава. Даже обнаружившийся сахарный диабет не помешал ему дальше наслаждаться жизнью в той мере, в какой он сам понимал.

Ингрид тяжело вздохнула, убрала упавшую на глаза прядь волос, словно хотела одним жестом руки смахнуть нахлынувшие воспоминания…

Через два года после очередного врачебного обследования Густава перевели на инвалидность. Новый статус пришел нежиданно и кардинально поменял ежедневный ритм. Густаву пришлось уволиться с работы и полностью перейти на непривычный образ жизни. Врачи настаивали на прежних рекомендациях, выписывали новые медикаменты, предлагали оздоровительные диеты. Левацки слушал их вполуха и через пять минут забывал обо всем – изменить старые привычки он был не готов. Чтобы как-то продержаться на плаву и дополнительно иметь деньги к небольшому доходу, свежеиспеченный пенсионер брался за приработок. Ингрид тоже не сидела без дела, и продолжала работать в богатых домах то кухаркой, то прислугой.

Как только Густав стал принимать лекарства, жажда не одолевала его, но желание выпить никуда не делось. Сильный на первый взгляд мужчина не смог побороть многолетнюю привычку – так же, как не сумел примириться с новым статусом хронического больного. Пить он продолжал теперь втайне от жены, и с пива перешёл на более крепкие напитки. Ему казалось, что он тем самым не сдаётся болезни, остановившей коварный выбор именно на нём.

Организм у больного сахарным диабетом не железный, а обыкновенный человеческий, поэтому отреагировал на такое нахальство по отношению к себе должным образом: кровь стала постепенно загустевать и плохо поступать в конечности. Обмен веществ в организме немолодого мужчины замедлился, лекарства помогали всё хуже. Из-за небрежного отношения к здоровью ухудшилось самочувствие. Однажды утром Густав проснулся от неприятного чувства в ступне. Он сел на кровати, свесил ноги и посмотрел вниз. Увиденное привело его в шок: большой палец на правой ноге выделялся явно нездоровым, почти черным цветом. Густав потянулся за сброшенными у кровати носками и быстро натянул на ноги. С глаз долой, из сердца вон, бормотал он, надеясь на какое-то чудо.

Чуда не произошло. Боль в ноге становилась день ото дня сильней. Больному пришлось опять обратиться к врачам. После обследования они однозначно постановили: палец удалять и немедленно. Поворчав для приличия и глубоко запрятав охватившую его панику, Густав согласился на операцию. Страх неизвестности, поселившийся в сердце после диагноза сахарный диабет, стал посещать его всё чаще.

После быстро и удачно проведённой операции больному пенсионеру пришлось заказывать и носить специальный ботинок для ноги с четырьмя пальцами. В нем он быстро научился ходить, слегка прихрамывая. Душевное равновесие, пошатнувшееся перед операцией, восстановилось. Боль исчезла, жизнь опять заиграла разноцветными красками.

«Печально, – Ингрид свернула с федеральной трассы на дорогу к посёлку, – но даже потеря пальца и предупреждение врачей строго соблюдать предписанные рекомендации не отрезвили мужа. Тогда был ещё шанс спасти жизнь и избежать страшного поворота судьбы…»

С выпивкой Густав расставаться не собирался, по-прежнему считая алкоголь одним из удовольствий жизни, который не может причинить серьёзного вреда ни здоровью, ни отношениям в семье. Результат неумной философии не замедлил сказаться на его здоровье и организм забастовал уже всерьёз: через год Густаву отняли ногу до колена. Из прихрамывающего мужчины он превратился в настоящего инвалида и без костылей ходить теперь не мог.

Шестидесятипятилетние Густава семья решила отметить в тесном домашнем кругу. Приглашенными оказались только сыновья с жёнами и внуками. Ингрид приготовила закуски с салатами и зажарила огромную индейку, с трудом поместившуюся в духовке. На отдельном столике в зале стояли, дожидаясь своего часа, два красивых торта, испечённых накануне. Все уселись за стол, мужчины начали разливать напитки. Первый тост провозгласили за здоровье именинника, гости поднесли бокалы к губам. Первым сморщился старший сын Герд.

– Мам, ты что, для отца этот напиток приготовила? – сказал он, кисло улыбаясь. – Так я – не отец, мне пить можно.

– И мне тоже, – поддержал его Франк, ставя на стол пустую рюмку – вместо водки во рту он почувствовал вкус воды.

Ингрид растерянно пожала плечами – сама она пила минеральную воду:

– Что случилось, дети?

– В бутылке оказался не коньяк, а чай, – сказал старший сын.

– И не водка, а вода из крана, – подхватил младший.

– И у нас не ликёр, а фруктовый чай, – прикусив губу, добавила одна из снох. Она уже догадалась, что произошло с алкогольными напитками.

Все, не сговариваясь, посмотрели на Густава. Он сидел, отвернув от них голову, и глядел в окно. Его вид не выражал ни смущения, ни раскаяния. Родные постарались превратить неловкое недоразумение, возникшее за столом, в шутку. Франк, живущий с семьей на первом этаже общего с родителями дома, быстро сбегал вниз и принёс спиртное из запасов.

Ингрид притормозила и расстегнула ворот куртки. Ей вдруг стало жарко, словно она вернулась в тот вечер, когда никто из детей не посетовал отцу на то, что тот один опустошил все бутылки, а чтобы не заметила жена, налил туда подходящий по цвету чай и воду. C её лица до конца застолья не сходила краска стыда за неприглядный поступок мужа…

После второй операции Густав стал всё чаще пропадать из дома, отговариваясь тем, что ходит гулять. Где он пропадал, жена не знала, да и знать не хотела – каждый раз по возвращению она чувствовала исходящий от мужа мерзкий запах алкоголя. Ингрид устала от пьяных выходок и капризов больного человека, замкнулась в себе, ни с кем не делилась болью.

Вскоре врачи назначили следующую операцию. После неё отрезать Густаву было уже нечего – чернота поднялась выше колена. В этот раз предстояло отнять ногу до бедренной кости.

После третьей, самой тяжёлой операции, Густаву пришлось пробыть в больнице намного дольше, чем раньше. Рана не заживала, постоянно кровила, душевное равновесие больного оставляло желать лучшего. Ингрид через день приезжала к мужу в больницу, через день ходила на работу. После трёх мучительных месяцев Густава Левацки отпустили домой, твёрдо указав супруге привозить больного на осмотр не реже раза в неделю.

Ингрид остановила машину. Ей не хотелось вновь вспоминать то время, тот день… Видения упорно преследовали её, заставляли вновь пережить незабытые страх и ужас ещё раз. Неужели ей придётся жить с этими переживаниями вечно? Смогут ли они когда-нибудь отпустить её?

Однажды вечером, вернувшись с работы и крикнув в глубь квартиры о приходе, Ингрид не услышала ответа мужа – обычно он тут же откликался на приветствие.

«Густав опять сидит на террасе и не слышит», – Ингрид махнула рукой и прошла в ванную комнату. После рабочего дня она всегда мылась и переодевалась, и потом чувствовала себя намного лучше. Левацки поставила на полочку флакон с духами, вышла из ванной комнаты и открыла дверь в спальню. На пороге её пронзило молнией страха: на крюке, рядом с люстрой, висел на своем брючном ремне Густав. Рядом с кроватью лежал опрокинутый стул и валялись костыли. Как он сумел, стоя на одной ноге, прикрепить ремень к крюку и просунуть туда голову – оставалось загадкой, о которой Ингрид было некогда думать. Закричав изо всех сил, она приподняла хрипевшего мужа за нижнюю часть тела, не давая ему ещё больше задохнуться. Она кричала до тех пор, пока снизу не прибежал сын и не помог ей вытащить отца из петли.

– Мама, он не хотел удавиться, – успокаивал Франк всё ещё дрожавшую от пережитого мать. – Иначе сделал бы это до твоего прихода. Он дожидался тебя, чтобы ты его смогла спасти. Не сердись на него – ты же видишь, ему и так несладко. Отцу сейчас, кроме поддержки и понимания, ничего не нужно…

Пробыв месяц в больнице под надзором психиатра, Густав запросился домой. Выписывать его, однако, не хотели. Начала чернеть вторая нога, и врачи раздумывали, что же делать дальше: готовить больного к операции тотчас или отложить её недели на две.

– Я больше не хочу жить, – повторял каждый день Густав, становясь то агрессивным, то капризным и плаксивым. – Я не могу! Не хочу больше мучаться. Это не жизнь, а каторга, к которой меня приговорили неизвестно за что. Хочу умереть, ничего ни видеть, ни слышать.Оставьте меня в покое, я хочу умереть! Я хочу умереть, слышите?!

В таком состоянии больного выписывать не стали. А через две недели Густав умер. Ингрид тогда от всего сердца жалела его, а себя успокаивала лишь одной мыслью: бедняга, он устал жить получеловеком и очень хотел прекращения мучений. Бороться за жизнь муж, сломленный, опустошённый и изверившийся, давно перестал.

Собравшись с силами и обговорив с сыновьями необходимые детали, связанные с погребением, вдова обратилась за поддержкой в похоронное бюро. Ей обещали организовать прощание с мужем согласно её пожеланиям. Похороны были немноголюдны – на церемонии присутствовали только родственники и близкие друзья.

Через неделю Ингрид Левацки пришел счёт на оплату услуг похоронной конторы. Взяв с собой сберегательную книжку, на которую они с мужем много лет откладывали деньги на старость, она отправилась в банк.

– Мне жаль, но я вынуждена прервать накопительный договор, – проговорила она, протянув книжку служащему банка. – Муж умер и мне нужны деньги, чтобы оплатить похороны.

Банковский служащий открыл в компьютере данные счёта клиентки. Он нервно подвигал мышку по столу, поднял глаза и внимательно посмотрел на сидящую перед ним пожилую женщину. Он подумал, порылся в бумагах и вытянул оттуда какое-то письмо.

– Примите мои соболезнования по поводу кончины мужа, – сказал он несколько натянуто и протянул незапечатанный конверт клиентке: – Это письмо должно было уйти сегодня почтой, но раз вы здесь, прошу взять его с собой.

– Что это? – Ингрид недоумённо переводила взгляд с лица служащего на его руку с белым конвертом.

– Дело в том, что я не могу выдать деньги со счёта, потому что их там нет. Наоборот – это вы нам должны заплатить причитающиеся проценты по ссуде.

– Что, простите, вы сказали? Как нет денег? У нас накоплено с мужем двенадцать тысяч евро. Куда они делись? Это какая-то ошибка.

– Госпожа Левацки, пожалуйста, успокойтесь, я покажу, куда ушли деньги. – С этими словами служащий повернул к ней экран компьютера. Она увидела строчки с цифрами, от которых зарябило в глазах. – Семь лет назад ваш муж расторг накопительный договор с банком. С этого времени он регулярно снимал деньги со счёта. Когда накоплений не осталось, он взял ссуду в пять тысяч евро, которую всё ещё не вернул. Год назад ваш муж был здесь и обязался погасить долг, но с тех пор мы о нём ничего не слышали. Именно поэтому подготовлено письмо: вам необходимо срочно оплатить ссуду и проценты по ней.

Ингрид откинулась на спинку сиденья старенькой машины и сидела, не шевелясь, – в такой же застывшей позе, как тогда, в сбербанке, с трудом улавливая смысл происходящего. Единственное, что она поняла в тот серый хмурый день из сказанного банковским служащим, – она осталась без денег. Совсем. Без единого цента. Муж пропил все совместно накопленные за долгие годы тяжёлой работы несчастные несколько тысяч евро, усугубив положение долгами, отдавать которые теперь придется ей. Как остановить снежный ком долгов – она не знала. Счёт из похоронного бюро, лежащий тогда в сумочке, показался монстром, разинувшим огромную смердящую пасть, готовым проглотить её…

Оглушённая новостью вдова не помнила, как доехала до дома. Очнулась она оттого, что кто-то теребил её за плечи и что-то говорил. До неё донеслось, как сквозь вату:

– Мама, что случилось? Тебе плохо? Почему ты лежишь одетая? Что означает это письмо?

– Сынок, – несчастная женщина тяжело поднялась с постели, на которую упала в беспамятстве, – ваш отец меня обокрал. Он пропил деньги, которые мы по крохам собирали всю жизнь. Мне теперь нечем заплатить за похороны, не на что купить хлеба. Пока я оформлю бумаги на получение пенсии, пройдёт месяца три, не меньше, за это время можно умереть с голода. Как жить дальше?

На кровати сидела враз постаревшая на двадцать лет женщина с потухшим взглядом и дрожащими руками. Слёзы катились у неё из глаз, плечи сжались и опустились от горя. Молодой мужчина стоял рядом с кроватью, на которой сидела сгорбившаяся мать и молча сжимал кулаки.

– Мама, не переживай, – тихо произнёс он. – У тебя есть сыновья, мы позаботимся о тебе. Пойдём, я помогу снять пальто и переодеться, потом мы попьём чаю.

От предательского удара Ингрид отходила почти год. Не зная, как изгнать из себя ненависть к обокравшему её мужу, она каждый день уходила из дома. Дойдя до конца асфальтовой дороги, она сворачивала на тропинку, ведущую к небольшому лесу. Забравшись глубже в чащу, Ингрид прислонялась спиной к какому-нибудь дереву, обнимала его руками и начинала кричать. Она кричала то протяжно, до остановки дыхания, то коротко, с перерывами, то выла, как раненое животное. Криками она пыталась освободиться от грызущего её изнутри страшного чувства ненависти к человеку, с которым вместе прожила больше сорока лет. Эту злость ей было больше не на кого выплеснуть, некому отомстить за потерянное доверие. Обидчик и предатель умер, оставил в наследство долги, которые молча копил, продолжая транжирить деньги в пивных. Так он выразил жене признательность за многолетнюю поддержку, любовь, заботу и терпение.

«То, что ты сделал со мной, несправедливо и бесчеловечно. Мне не оставалось тогда ничего другого, как жить с этой несправедливостью дальше, – отстранённо думала Ингрид, наблюдая из бокового окна машины на проклюнувшиеся в свежей траве первые крокусы. – Только теперь я могу более или менее спокойно вспоминать об этой боли и даже говорить о ней – по крайней мере, сама с собой… Или это мне только кажется?»

Для Ингрид Левацки жизнь тогда разделилась надвое: до смерти мужа и после неё. Подруги, с которыми вдова была знакома чуть ли не со школьной скамьи, разом куда-то исчезли, словно их не существовало. Они не отвечали на телефонные звонки, не приглашали в гости, будто враз вместе покинули страну. Ингрид как-то посетовала на это соседке, зашедшей оставить ключ для внука. Пожилая женщина ответила с горькой усмешкой:

– Не удивляйся. Я тоже ничего не могла понять, когда десять лет назад похоронила мужа – и у меня вдруг не стало ни подруг, ни приятельниц. Ты теперь одна, а у них есть мужья, и они ограждают их от тебя – боятся за своё благополучие. Тебе придётся учиться жить одной, не только без мужа, но и без подруг.

– Да мне их мужья даром не нужны, – возмущённо произнесла Ингрид, задыхаясь от подобного предположения. – Мы дружили семьями больше сорока лет… Как же так, и они меня предали?!

– Не обижайся на них. Они поступают примитивно, но это законы человеческой стаи. Отношения между людьми – самые непрочные связи в мире. Теперь ты сама смогла убедиться. Конечно, есть люди, достойные любви и на которых можно во всём положиться. Нам с тобой, видимо, такие не встретились…

Сегодня, десятого марта, исполнился год со смерти Густава. Утром его вдова умылась, не спеша позавтракала и еще раз прокрутила в голове план. Она тщательно оделась, спустилась вниз к машине и поехала по направлению к кладбищу, где был похоронен муж. Ингрид Левацки не была здесь ровно год – со дня похорон. Подъехав к большой стоянке, она захватила из машины цветы и большую свечу, купленные по дороге. Пройдя несколько метров, женщина остановилась. Постояв в нерешительности минут пять, она быстро развернулась и пошла обратно. В стоявшую сбоку от дороги урны полетел красивый букет роз, переложенный сосновыми ветками. Большая красная свеча в пластмассовом стаканчике полетела туда же. Вновь развернувшись, Левацки пошла прежним маршрутом, куда направлялась с самого начала.

На могиле мужа сыновья успели установить небольшой камень. Воровато оглянувшись вокруг, она стала топтать цветы, высаженные перед ним. Когда топтать было уже нечего, женщина подняла лицо и, обращаясь к камню, глухим надрывным голосом проговорила:

– Не знаю, приду ли ещё когда-нибудь на твою могилу, поэтому ты должен выслушать всё, что я сейчас скажу. Мы прожили вместе больше сорока лет, у нас двое хороших сыновей и трое замечательных внуков. О мёртвых не говорят или никак, или только хорошее. Но я скажу, что думаю, не за твоей спиной, а тебе лично, потому что знаю, что ты меня слышишь. Выслушай мою боль.

Ингрид остановилась, перевела дыхание. Вглядываясь в молчаливо стоящий камень, как будто он мог её услышать, она поправила висевшую на плече сумочку. Слова звучали негромко, но чётко:

– Ты не муж, а монстр, с которым я прожила вместе сорок шесть лет. Ты – жалкий трус, подлец, вор и предатель. Ты обманул и обворовал свою жену, ни на секунду не задумавшись, как мне будет тяжело жить, когда воровство откроется. Ты думал всегда только о себе. Эгоист и мерзкий вор! Я не хочу больше ни слова слышать о тебе. Жаль, что я не могу отплатить тебе той же монетой! Так лежи хотя бы под голой землей, на которой не будет цветов – ты их не заслужил! Тебе повезло – я узнала о предательстве уже после похорон. Если бы я получила письмо из банка перед тем, как обнаружилась твоя подлость, то похоронила бы тебя без имени, анонимно, как последнего бездомного. Можешь поверить, я бы сделала это! Сейчас у меня больше нет к тебе ненависти. Я выплакивала и выкрикивала её больше года, этим и вылечила себя. Я выбросила тебя из жизни и из сердца, не захотела больше губить себя и свою жизнь не заслуженными тобой воспоминаниями. Сколько бы мне ни осталось жить на Земле – я проживу эти годы свободной от тебя. Ухожу и прощаюсь с тобой навечно – для меня ты теперь действительно умер. Любой умерший достоин воспоминаний. Умерший предатель не достоин их.

Дважды умерший пропадёт в аду.

Ингрид развернулась и пошла прочь от могилы, на которой остались лежать сломанные нарциссы. По мере того, как она удалялась от одиноко стоящего камня, плечи её заметно расправлялись, будто она только что сбросила с себя огромный груз, пригибавший её долгое время к земле.

Сев за руль, женщина с улыбкой взглянула через боковое стекло машины на ярко светившее солнце. Для неё теперь начиналась совсем другая жизнь. Счастливая жизнь без ненависти…

Слово о мужчинах

«Идти или не идти?» – Татьяна Бек сидела за кухонным столом, подперев голову руками, глядя в окно на непрекращающийся дождь, и размышляла. Она работала в небольшом частном бюро бухгалтером, с семи утра и до четырёх часов дня. Пять дней в неделю, с часовым перерывом на обед. Работа была знакомая, монотонная, а потому неимоверно скучная. Дома развлечений тоже не много – единственный сын давно жил самостоятельно, с мужем после двадцати пяти совместно прожитых лет говорить особенно не о чем. Закадычные подруги остались в России, а в Германии новых завести как-то не получилось.

Сорок пять лет для женщины – не молодость, но и не старость, чтобы сидеть каждый день у телевизора или непрерывно вязать носки и свитера. Два месяца назад Татьяна прочла в газете объявление, что в их городе два года работает женский клуб. Вырезав заметку с адресом и телефоном, она положила её в записную книжку. Только через три недели мучительных раздумий она осмелилась в один из вечеров приехать туда и познакомиться с другими женщинами.

Организатора и заводилу клуба звали Гуля Рихтер.

– Мой папа – немец, мама – татарка, – охотно объясняла она происхождение не совсем обычного имени. – Когда я родилась, папа сказал: «Моя дочь такая же красивая, как самый красивый цветок, такая же цветущая и изящная, поэтому мы назовем ее Гулей – символом красоты». Вот теперь приходится поддерживать свою красоту, – смеялась она, довольная смущением очередной слушательницы. У Гули светилась большая щель между передними зубами, лицо покрывала лёгкая рябь неглубоких оспинок.

В день, когда Татьяна пришла в клуб и познакомилась с Гулей, она внимательно прочла план мероприятий на текущий год. Здесь организовывались встречи с людьми разных профессий, выступление местного поэта, девичник по случаю женского праздника, и много других не совсем ординарных мероприятий. Особый интерес вызвало у Татьяны сообщение, запланированное на конец февраля: «Мужчины – в чём их сходство и различие? Беседа психолога Анны Авербах».

Что касается мужчин, Татьяна не могла похвастаться большим опытом. В девятнадцать лет она познакомилась с Сашей, через три месяца они поженились. Потом родился сын, нужно было заканчивать техникум, затем институт. Она не успела толком привыкнуть к новой работе, как семья решила переехать в Германию. Здесь опять началась учёба, потом экзамены и новая работа.

Теперь жизнь устоялась, сын вырос. У Татьяны оказалось много свободного времени. Ей захотелось употребить его на размышления о своей жизни с мужем. Не то, чтобы она Сашу разлюбила или начала думать о посторонних мужчинах, – нет. У ней появилось желание узнать о мужчинах что-нибудь новое, чего она пока не знала.

Не сказав ни слова Гуле о своём интересе, прощаясь, она коротко бросила:

– Я позвоню, если надумаю прийти.

Двадцать первого февраля, в половине седьмого вечера, Татьяна входила в подъезд, на двери которого косовато висела табличка: Женский клуб „Успех“ – 2-й этаж направо.

Подойдя к нужной двери, она толкнула её и с замиранием сердца вошла вовнутрь. Тишину прерывали непонятные звуки, доносящиеся из небольшой кухни. Татьяна двинулась в сторону шума и увидела Гулю – она разговаривала с незнакомой симпатичной женщиной.

– А-а, Таня, – шагнула Гуля вперед, целуя её, как старую хорошую знакомую, – хорошо, что пришла. Знакомьтесь – Таня, Анна. Анечка, вот тебе помощница! Девочки, готовьте пока комнату, а я заварю чай и приготовлю печенье на стол – народу сегодня придёт много.

С этими словами Гуля открыла кухонный шкаф и начала доставать оттуда упаковки со сладостями. Татьяна удивлённо пожала плечами и отправилась вслед за Анной. По пути та начала ей объяснять, каким образом подготовить карточки для нехитрого психологического теста.

В пятнадцать минут восьмого, терпеливо подождав последних опоздавших, Анна начала беседу. Около двадцати собравшихся женщин слушали её внимательно – тема беседы заинтересовала всех. Через полчаса лекция законцилась, психолог начала задавать женщинам вопросы с тем, чтобы вовлечь их в общий разговор.

– Вот вы, – обратилась она к сидевшей около неё голубоглазой женщине. – С каким животным, на ваш взгляд, можно сравнить мужчину?

– Какого мужчину? Мужа, что ли? – женщина несмело улыбнулась.

– Можно мужа, если получится.

– Ну, не знаю, – смутилась та ещё больше, но тут же поправилась: – Я совсем не знаю немецких мужчин, и всё, что вы тут про их менталитет рассказывали, – для меня пока загадка. Но русские мужчины – сплошные медведи…

– Так уж все? – хитро переспросила Анна.

– У меня второй муж, и оба – как медведи. Здоровые, под два метра ростом, ходят вразвалочку, на диван садятся – он аж трещит, а едят целыми ведрами!

– Так вы что, втроём живёте? – спросил кто-то, не расслышав или не поняв ответа.

– Зачем втроём? Я ж говорю, один медведь, извините, муж – бывший. Мы с ним пять лет назад развелись.

– А я не согласна, – подала голос симпатичная рыжеволосая женщина. – Медведь – животное хорошее, но есть много других зверей. Мне кажется, русский мужчина похож на коня. Он работает целыми днями, возит на себе, возит, а вечером придет усталый домой, то есть в стойло, съест охапку сена и падает в кровать до утра.

– А вот некоторых мужчин можно сравнить с сорокой, – раздалось от окна. – Они трещат без умолку…

– Ленивец, осёл, кит, свинья, тигр, попугай, мышь, дельфин! – беспорядочно раздавалось со всех сторон.

В теплой уютной атмосфере, среди полузнакомых людей, женщины почувствовали отдушину от непростой семейной жизни и свободно открывали потаённые мысли. Каждая из них, кто с юмором, кто с критикой, хотела посмотреть на сегодняшнего спутника жизни, а также послушать других, чему-то поучиться. В просторной комнате возникла добрая обстановка лёгкого подтрунивания над сильной половиной человечества. Негативные отклики и сравнения, прорывающиеся время от времени наружу, перекрывались тотчас же позитивными, направляемые умелой рукой опытного психолога.

Анна обратила внимание на Татьяну – та внимательно слушала все выступления, но сама не сказала ни слова.

– Таня, а ты? С кем бы ты сравнила мужчину?

– Как некоторые здесь, я совсем не знаю немецких мужчин – как-то не пришлось общаться. Что касается русских мужчин… Про них знаю тоже не очень много, но могу сказать, что они похожи на … котов!

– Почему на котов?! – фыркнула сидевшая напротив неё бойкая женщина в очках. – Только потому, что у них хвосты?

– Нет, хвосты тут ни при чём, – Татьяна решительно тряхнула головой. – На мой взгляд мужчину точно можно сравнить с домашним котом – он гуляет, где хочет, делает то, что нравится, но всегда приходит домой, где тепло и сытно. Приходит порой с порванным ухом, оцарапанным боком, с шальными глазами, но он знает, что всегда получит молоко в блюдечке.

– А ты не давай молока, он тогда дома сидеть будет! – послышался откуда-то сбоку слегка намешливый совет. Все обратили внимание на Татьяну.

– Если я не дам молока, всегда найдётся добрая соседка, которая это сделает. Кот – животное свободное и идет туда, где лучше, светлее и сытнее. Он мурлычет не всегда, только когда его по шерсти гладят.

– Ну, такого кота можно иметь дома – он только ест да мурлыкает – чем не хорош? – раздалось с другого конца стола.

– Не надо котов недооценивать, – возразила Татьяна. – Они редко нападают первыми, но часто и с удовольствием показывают когти – на всякий случай. Если им что-то определённо не нравится, то царапнуть могут больно, до крови. Редко какой кот подпустит хозяйку близко – с ним всегда нужно держать определённую дистанцию. К счастью, коты не умеют разговаривать, а то, ко всему сказанному, еще бы врали на каждом шагу…

Татьяна замолчала и с недоумением услышала, как женщины захлопали в ладоши. Засмущавшись, она подняла глаза на психолога:

– Анна, расскажи теперь ты про немецких мужчин. Какие они – такие же, как наши?

– Дорогие женщины, – Анна обведла медленным взглядом собравшихся. – Мы много говорили о русских мужчинах, потому что большинство из вас их хорошо знает. Немецких мужчин знают не многие, но узнать о них хотят все. Мой муж – немец, по роду занятий я часто встречаюсь с местными немцами, поэтому неплохо знаю тему. Мне очень понравилось сравнение Татьяны, и я попробую, на её примере, описать немецкого мужчину. Выводы делайте сами – кому что подойдёт.

Психолог замолчала, слегка поправила красивые, ухоженные чёрные волосы, чему-то улыбнулась и продолжила:

– Многие местные мужчины, на мой взгляд, похожи на львов. Они сразу притягивают взгляд необычным внешним видом, красивой поступью, мощью и силой, исходящими изнутри. Они намного реже, чем коты, подпускают к себе кого-либо близко и всегда себе на уме. У них живая и развитая память – они точно знают, куда идут, чего и от кого хотят. Так же, как коты, они редко поддаются дрессировке, это процесс многолетнего терпения. Не каждой женщине удастся приручить такого льва есть с руки. Если раздразнить зверя, он может не только царапнуть или укусить, а вполне и откусить такой кусочек, что мало не покажется! С ними нужно быть всё время настороже, видеть и анализировать каждый шаг, чтобы не было потом больших сюрпризов.

Разительное отличие львов от котов состоит в том, что первые любят жить в семье, – продолжила Анна. – Если кот ходит по кошкам, то лев собирает львиц около себя в одну большую семью. Это совсем не значит, что они друг друга должны знать, но их общие интересы всегда совпадают с интересами льва. Ещё царя зверей отличает от других животных то, что он охотно перекладывает проблему добывания пищи на плечи львиц – зачем самому трудиться, когда можно наслаждаться жизнью? Не хочу углубляться в джунгли зоологии, но такого рода львы – животные совсем не безобидные. Впрочем, льва не зря назвали царём зверей – какие бы у него не были недостатки, достоинств, видимо, у него всё же намного больше. Они сильные, прагматичные, внимательные, ответственные, хорошие организаторы. Вот такими я вижу немецких мужчин, но выводы каждая из вас из сказанного сделает свои. – Психолог обвела взглядом внимательно слушавших женщин и добавила: – В одном вам придётся со мной согласиться – интереснее жить в мире, где много самых разнообразных зверей. Если бы наш мир состоял только из львов и котов, – поверьте мне, он стал бы невыносимо скучен, – Анна замолчала, думая о чём-то своём.

Домой они с Татьяной пошли вместе – обеим нужна одна станция метро. Укрывшись под зонтиком от начавшегося дождя, Татьяна повернулась вполоборота к Анне:

– Я так благодарна за лекцию, ты даже представить себе не можешь! Трудно вспомнить, когда я в последний раз так хорошо и интересно провела время.

– Понимаешь, Таня, мы все учимся друг у друга – я у тебя сегодня тоже многому научилась. Одно не нужно никогда забывать – мужчины, независимо от национальной принадлежности, делают в жизни только то, что им нравится. Мы, женщины, первую половину жизни, пока дети не подросли, делаем то, что должны делать: учимся, работаем, рожаем и воспитываем детей, ухаживаем за мужем, терпим его не совсем ангельский характер, стираем, гладим, убираем… Дети вырастают, становятся самостоятельными, покидают родительский дом, и женщина вдруг понимает, что устала. Ей не хочется делать всё то же самое, но уже только для мужа. Именно поэтому я советую всем без исключения сорокалетним женщинам заняться собой, любимой. Нужно вспомнить, что ты любила когда-то, чем с удовольствием занималась. У нас у всех есть какой-нибудь талант, так давайте тратить его на себя, делать приятное себе, не оглядываясь на ежедневные заботы. Поверь мне, Таня, мужчины дома не такие беспомощные, как хотят показать – они просто ленивые. Да и зачем им что-то делать для себя, когда в доме есть женщина, которая всё приготовит, а ему останется только открыть шкаф или рот и взять готовое. Именно поэтому я всегда говорю женщинам – не дайте жизни пройти мимо, сделайте её более интересной!

– Да, тут ты абсолютно права. Одно но – трудно начать то, чего никогда не делала…