Текст книги "Берег другой жизни"

Мне посчастливилось унаследовать густой отцовский голос, его походку, вдумчивость в делах, серьезность и уравновешенность. Я – преуспевающий бизнесмен, имею взрослых дочерей, которым дал прекрасное образование, две из них помогают мне в бизнесе. Будучи прагматиком, я решал и решаю рабочие и семейные вопросы с точки зрения здравого смысла и привитых традиций. Мне все удавалось до печальной истории с разводом, после которой я полностью ушел в работу, не изменив, впрочем, характеру. И вот теперь все встало с ног на голову: я пою по утрам, ловлю постоянно на чувстве, что мне хочется обнять земной шар – настолько переполняет нежность, улыбаюсь абсолютно без причины, что может, бесспорно, навести на мысль, а все ли в порядке у меня с головой. Вопреки желанию я позволяю отпускать шуточки с рабочими, которые, никогда не видя шефа открытым и веселым, пожимают плечами и ломают голову, что же случилось.

Сколько себя помню, я не разрешал никаких шуточек или откровений по поводу сферы ниже пояса. Строгое католическое воспитание не позволяло не только говорить, но и думать об этом. В родительском доме такие разговоры пресекались, а другие источники информации были закрыты или неинтересны. Годы семейной жизни мало изменили мой характер. На дружеских вечеринках я также не склонен был к подобного рода шуткам или высказываниям. Моя супруга же находила смешными разговоры на подобные темы. Когда мы собирались на традиционные вечеринки в кругу друзей, она пыталась вывести меня на нравившуюся ей орбиту разговора, считая, видимо, забавным обсуждать размеры полового органа мужа и спрашивая всех, где же можно его увеличить, сколько бы это могло стоить и прочий вздор. Ни в коем случае не поддерживал я подобных пересудов, и когда мы оставались одни, просил о том же. Не понимая, что неправильного сделала, моя красивая куколка, округлив удивленные глаза, обиженным тоном говорила, что это шутка, никто и не собирается измерять мое сокровище, маленькое оно или большое. На такие заявления у меня аргументов не находилось, это слишком примитивно. Все меньше мне нравились подобные встречи, и я стал по возможности избегать их, не в состоянии совсем отказаться. Жене нужно было, в конце концов, где-то показать новые платья и драгоценности. Когда любишь – многое прощаешь, а на остальное закрываешь глаза.

Сейчас же я готов обсуждать в деталях прошедшую в любовном угаре ночь, задавать нескромные (на мой взгляд) вопросы, предлагать свои (в разумных пределах) варианты любовных откровений. Я попытался оценить ситуацию, в которой оказался, более или менее объективно, но потом подумал: надо ли? Одно стало понятно: моя душа, мое эго, которое столько лет было заперто в темном, глухом и мрачном подвале ограничений, запретов и унижений, выпущено теперь на волю. Неожиданно яркими красками заискрилась доселе малоизвестная сила фантазии, освобождая речь от привычных штампов и ненужных междометий. Язык обрел непривычную легкость, выталкивая наружу фонтаны искрящейся тонким изяществом речи. Появилась потребность говорить стихами, которые неожиданно складывались в голове. Смешные, неумелые, порой с так и не найденной рифмой, они толпились и толкались у закрытой двери, за зубами, нетерпеливо переминаясь с одной строчки на другую, и, постоянно путаясь в них, ждали своего часа. Тело не знало усталости, я не чувствовал его, летая, как на крыльях. Не испытавший такого огромного счастья, как я, нашедший свою судьбу, не сумеет понять моих чувств.

Мне не приходило в голову спросить или просто понаблюдать, какие чувства испытывает объект моего вожделения. Почему-то я был уверен, что она счастлива, как и я.

Счастье так же, как и горе, застилает глаза.

По пути к возлюбленной я остановился у цветочного магазина, где неделю назад покупал розы. К сожалению, красных роз, отвечающих моему представлению о цвете любви, не нашлось. Я попросил составить букет белых роз с подходящим зеленым оформлением. Приближаясь к дому Анны, я не мог сдержать улыбки. Еще не зная, что скажу при встрече, я точно знал, что за пару дней, прошедшие со дня знакомства, очень по ней соскучился. Когда я поднимался по лестнице к заветной двери, навстречу спускалась пожилая женщина, живущая, видимо, в доме. С любопытством она оглядела меня, поздоровалась первой и, остановившись, проговорила:

– Никогда не видела здесь никого с шикарным букетом. Не к моей ли новой соседке этажом выше вы идете?

Я предпочел промолчать, не вступая в разговор с незнакомым человеком, и, улыбнувшись вместо ответа, пошел дальше. Эпизод не испортил лучезарного настроения, но заставил подумать: «Я предложу возлюбленной дом, какой она захочет, свободный от любопытных соседей, задающих ненужные вопросы. Не хочу посторонних глаз, наблюдающих за моим счастьем!» На этой решительной ноте я подошел к приоткрытой двери, за которой меня ждали.

Первое, что я увидел, слегка толкнув дверь, – распахнутые в ожидании глаза. Я хотел поприветствовать женщину, к которой так стремился, о которой столько мечтал, сказать ей об этом, но на меня напало детское озорство. Две совершенно глупые строчки, которые нельзя назвать стихами, возникшие в голове в машине, неожиданно прорвались наружу.

– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, спасибо за стихи, они отвечают моему настроению, – услышал я в ответ от Анны, отдавая ей букет. – Ты, оказывается, не только романтик, но и поэт! – С видимым удовольствием Анна приняла цветы и поблагодарила, на секунду спрятав в них лицо.

О, блаженство свидания!

Целую вечность пришлось ждать, когда дверь захлопнется и я смогу заключить Анну в объятия. Старая истина, что терпение всегда вознаграждается, подтвердилась. Мы остались одни за закрытой дверью, где можно не бояться посторонних глаз и насладиться желанной близостью. Время неожиданно прекратило бег, разбухло и остановилось, как недвижимый, надутый гелием воздушный шарик, прихваченный тоненькой ниточкой, чтобы не улететь ввысь. Ничего не видя, не слыша и не воспринимая, из человека из плоти и крови я перевоплотился в душу, которая обрела самостоятельное существование, отдельно разума.

Не знаю, как долго продолжалось состояние счастья, из которого добровольно я не мог и не хотел выходить. Почувствовав легкие удары ладони о плечо и внезапно очнувшись, я увидел, что мы стоим, тесно прижавшись друг к другу в темноте коридора. В чувство меня привел громко прозвучавший голос хозяйки, призывающий к благоразумию. Мне хотелось остаться здесь и любить ее бесконечно долгие два дня или целую вечность, а не ехать неизвестно куда. Реальность же давила на плечи: за окном спускались сумерки. Нужно отправляться в обещанное путешествие, иначе мы рисковали остаться без ужина.

Проведя внезапно пересохшим языком по губам, я попросил пить. Полушутливым тоном признался, что от многочасового пения в дороге пересохло в горле. Пришлось сознаться в малом, чтобы не признаваться в большом. Мне нужно было отослать Анну, чтобы привести в порядок восставшее естество, беззастенчиво оттопырившее спереди брюки. В темноте коридора Анна не могла ничего разглядеть, а на свету это смотрелось бы неприлично. Пришлось признаться в маленькой слабости. Лучше всех зная, что рожден не для оперной сцены, я не понимал, почему неожиданное признание слетело с моих губ. Возможно, чтобы отвлечь от небольшого конфуза, случившегося со мной?

Вообще я считал, что каждый имеет право на небольшие пороки или добродетели (назовите как хотите), которые абсолютно безвредны для других, но тебе приносят неоценимую помощь в ежедневной борьбе за жизнь. У любого из нас может быть тайная маленькая страсть, о которой другим знать необязательно и которой не нужно стыдиться хотя бы перед собой.

Трудно сохранить чужую тайну и еще трудней – свою. Знание сокровенного и невозможность поделиться этим знанием отравляют жизнь. Должен быть кто-то, кто разделит с тобой тяжесть невысказанных мыслей. На мой взгляд, носить тайну намного тяжелее, чем вынашивать ребенка. Когда освобождаешься от тайного знания, делишься им, передаешь дальше, то получаешь взамен кусочек счастья под названием свобода. Известно, что все тайное рано или поздно перестает быть им, несмотря на наше участие или неучастие. Не менее тяжело, когда тайну знаешь один, даже если ты – единственный ее обладатель.

Поделившись с Анной тайной страстью к сольному пению, которая охватила меня в пути, я почувствовал несказанное облегчение. Что-то легкое, необъяснимое, но обременяющее меня вдруг покинуло тело, сделав его свободнее, невесомее. Мне почудилось, где-то внутри будто исчез нарост, добавив чувство свободного полета.

Наконец все встало на свои места: одежда приведена в порядок, душа успокоилась.

Звонок в дверь отвлек от занятия, которым я неожиданно увлеклась: я сравнивала строчку за строчкой перевод сказки Кэрролла Алиса в стране чудес с языка оригинала на родной язык. Почему-то только сейчас открылась простая истина: у людей могут быть различные степени таланта. Никто без него не рождается, но не каждый может правильно определить и оценить его уровень, направление или достаточно развить. Некто, открывший новый стиль, направление, придумавший необычный сюжет или новую тему, вовсе не обязательно талантливо воплотит задуманное на бумаге, в кино, на сцене. Другой талант, в чьи руки попало первоначальное описание идеи, перерабатывает ее с вершины своего, дарования, и она начинает сверкать новыми гранями, которые были незаметны или незначительны. Ведь есть же спектакли, поставленые интереснее драматургического начала, фильмы, привлекающие миллионы зрителей, снятые по книгам, которые мало кто читал. Первенство всегда принадлежит автору, потому что он – творец!

Автору принадлежит право открытия. Первый ребенок всегда сильнее. Первая ночь любви открывает двери в будущее, она не повторится, но навсегда запомнится. Первый шаг, как правило, – самый трудный. К автору первому приходит известность. Гению принадлежит будущее, запоминается первый, оставляя о себе память.

Первая любовь и первая большая любовь – отличие всего в одном слове или это разница длиною в разочарование, разница длиною в разбитую жизнь? Как измерить расстояние, измеримо ли оно? Думает ли кто-то об этом? Каждый решает для себя сам…

Раздавшийся звонок заставил вздрогнуть, хотя я ожидала его. Встав у двери, я с замиранием сердца стала ждать визитера, которого хотела, и боялась увидеть. Услышав приближающиеся шаги, я приоткрыла дверь и первое, что увидела, большой букет прекрасных роз. В отличие от цветов недельной давности, которые оставались свежими и стояли в спальне, новый букет был белого цвета, но, кажется, еще прекраснее.

– Здравствуй, моя ласковая песня, мы полетим сегодня в сказку вместе, – прозвучало из-за букета, и тут же появилось сияющее лицо Доминика.

Неожиданное приветствие, раздавшееся из уст серьезного и успешного бизнесмена, несказанно удивило, но помогло снять напряженное состояние и расслабиться. Губы расплылись в улыбке:

– А ты, оказывается, не только романтик, но и поэт – что-то невероятное! Я буду называть тебя опять Нико, ты ведь не против, я знаю. Твое полное имя слишком длинное и официальное, – сказала я, принимая цветы и впуская гостя в дом.

Не успела, однако, входная дверь захлопнуться, как меня окутало теплое облако нежности, подогнув колени. Вначале я ощутила поцелуй на щеке: ну, здравствуй! Затем Доминик захватил губами мои губы и стал целовать, с ласковым напором впиваясь в них все сильнее. Я стояла спиной к стене, полностью прижатая его телом, и чувствовала нарастающее давление. Так меня никто не целовал. Это не был поцелуй потому что хочется, это было похоже на так я могу только с тобой. Собрав остатки здравого смысла и попытавшись отвоевать немного жизненного пространства, я произнесла с долей иронии, насколько позволяло бешено колотящееся сердце:

– Если ты продолжишь и дальше соблазнять меня в таком темпе, мы рискуем не попасть в чудесный парк, о котором ты всю неделю мечтал и который я хочу хотя бы увидеть.

– Чего только не сделаешь для любимой женщины! – тихо проговорил Доминик и громче добавил: – Где у тебя в доме вода? Не дай мне умереть, если не от любви, так от жажды. По дороге я пел песни, и у меня пересохло в горле.

– Так ты еще и певец? Список твоих талантов стремительно растет! – притворно удивилась я, помня об услышанных десять минут назад так называемых стихах, и, пройдя на кухню, вернулась к Доминику со стаканом воды.

– Я примерно такой же бездарный певец, как и поэт, – самокритично произнес он. – Мои стихи ты имела несчастье услышать, не исключено, что услышишь еще, но мое пение – ни-ког-да! Я пою только для себя, потому что в собственном лице нахожу внимательного и благодарного слушателя. Я отношусь к своим маленьким слабостям объективно: другим они не могут нравиться, но когда очень хочется, приходится давать волю недоразвитому таланту. Не будь так строга, – закончил он монолог, пряча руки за спину и своим видом изображая обиженного гения. Хотя голос звучал более или менее серьезно, глаза не в силах скрыть весело разыгравшихся чертиков.

– Хорошо, – сказала я с серьезной миной, – обещаю выслушивать твое устное творчество без критических замечаний. Я не являюсь исключением и в детстве, как и ты, писала такие же удивительно талантливые стихи. Пока не поздно, мне хотелось бы тоже кое в чем признаться, – посмотрела я ему в глаза: – Если ты меня после этого оставишь, обещаю перенести удар стойко, но ты должен знать и о моей тайной страсти. Хочешь услышать правду или предпочитаешь не знать ее?

Задав вопрос и продолжая смотреть в глаза, я изо всех сил старалась выглядеть серьезной. Начав с шутки, Доминик теперь не знал, как отнестись к последним словам. Все же любопытство пересилило.

– Слушаю тебя, говори, если это не больно, – как-то кисло произнес он с явно слышимым оттенком нервозности в голосе.

– Когда у меня хорошее настроение, я охотно слушаю песни, которые стали классикой. В такие минуты я не могу не петь и делаю это так же охотно, как и ты, хотя у меня совсем нет голоса. Поэтому, – закончила я со смехом, глядя на разгладившиеся на лбу Доминика морщины и вырвавшийся вслед за тем вздох облегчения, – пожалуйста, не проси меня никогда петь, я не сделаю этого даже под страхом смерти. А теперь я иду одеваться, подожди.

«В прошлой жизни я наверняка была шутом, – думалось мне после удавшегося розыгрыша. – Я охотно смеюсь сама и смешу других, что вывод напрашивается сам. Я получаю большое удовольствие от веселья, но, конечно, не всегда, не везде и не со всеми».

Оставив моего Ромео допивать воду, я отправилась в спальню. Надела плотные колготки, поменяла пуловер на теплый и, подхватив заранее уложенную сумку, вышла навстречу упавшему с неба счастью.

В двухдневное путешествие мы отправились в отличном расположении духа. И хотя небо затянули тучи, погода была зимней, дорога – мокрой, а окружающий ландшафт – серым, на душе было легко. Съехав с автомобильной скоростной трассы, до цели нашего путешествия мы добирались проселочными дорогами. Мы проезжали мимо небольших городков (или больших деревень?), распаханных полей, поблескивающих кое-где серыми пятнами нерастаявшего снега, – то серых, то покрытых зеленым, оставшимся с прошлого года травяным ковром. Увиденное доставляло несказанное удовольствие: разнообразные домики с ухоженными участками земли; голые деревья, стоящие в отдалении стыдливыми кучками; редкие прохожие, выгуливающие собак или спешащие куда-то по своим делам; мчавшиеся по кромкам дорог велосипедисты… Моя рука уютно лежала в ладони Доминика, который иногда убирал ее для того, чтобы удержать руль на поворотах. За время поездки я отчетливо поняла, что хочу его близости так же, как и он моей, поэтому этот знак внимания не мешал. Машина была с автоматическим переключением скоростей, что делало поездку комфортной. Впрочем, разговаривали мы мало, начинать серьезный разговор в машине смешно, а болтать просто так не хотелось: мне выпала нелегкая неделя, он преодолел долгий путь ко мне.

Стемнело, когда мы подъехали к стоящему чуть особняком зданию. Выйдя из машины, я огляделась. Отель возвышался, освещенный стоящими на земле вытянутым полукругом больших и маленьких ярких круглых ламп разных размеров, каждая из которых искрилась своим светом. Расположенные по отдельности или парами, с оптимально подобранными цветами, светильники выглядели весьма художественно. Мне показалось это так необычно и романтично, что я невольно захлопала в ладоши. Отель светился изнутри таким же веселым светом и зазывал к себе. Сразу за ним темнел лес. Без дневного света он выглядел, как опоясывающая пространство мрачная стена, не имеющая ни входа, ни выхода, к которой в это время суток не хотелось приближаться.

Захватив из машины багаж, мы шагнули из сгустившейся темноты в свет и, получив у приветливой служащей ключ от номера, отправились искать свое пристанище. Поднявшись на лифте, мы без труда нашли дверь с тремя тройками: она располагалась справа по коридору, в небольшой нише.

Номер, в который нас поселили, выходил окнами в сторону парка. Несколько метров освещенного за окнами пространства были прекрасно ухожены, из-под небольших бугорков снега выглядывали карликовые сосны и невысокие кустарники. Окружающий уют успокаивал взбудораженные городским шумом чувства, обещая спокойствие и радость.

Как тесно связана жизнь с воспоминаниями из детства, которые приходят, не спрашивая разрешения, и остаются насколько хотят. Они радуют, как нежданное открытие, навевают печаль, приводят в меланхолическое настроение, напоминают о давних обещаниях. Одна из таких картинок из детства пришла на память в связи с недавними музыкальными упражнениями.

Много лет назад я разучивал рождественскую песню, чтобы порадовать приглашенных к празднику гостей. Особенно мне хотелось угодить подарком бабушке, которую безумно любил, уважал, хотя немного побаивался ее строгости. Гостей собралось много, но почти всех я знал и поэтому не волновался. Подошло время выступать. Я встал на стул, чтобы всем было меня видно, и… громко с выражением прокричал первый куплет выученной песни, потому что думал, чем громче, тем лучше. У слушателей вытянулись лица, они вдруг захлопали в ладоши, не дав закончить хорошо, на мой взгляд, начавшееся выступление. Поклонившись, я слез со стула и гордой походкой удалился в детскую играть с детьми. Вечером, перед сном, пожелав спокойной ночи, бабушка сказала:

– Милый мальчик, я знаю, что ты вырастешь большим и сильным, выберешь хорошую профессию, и мама с папой будут обязательно гордиться тобой. И еще я знаю, что ты не станешь певцом, у тебя нет для этого самой малости – таланта. Хотя ты старался и хорошо выучил песенку, но, пожалуйста, обещай мне, что не будешь больше пугать людей ужасным ревом.

Я выполнил данное бабушке обещание и даже после ее смерти не нарушал его. Я пел, оставшись в одиночестве, для себя. И сейчас невольно вырвавшееся признание в долго и тщательно скрываемом обете не казалось постыдным, а принесло облегчение. Последующее признание женщины, что она страдает таким же песенным недержанием, удивило меня. Я раньше не задумывался, что кто-то другой может петь лишь для себя, не раскрывая тайны. Мне не приходила в голову мысль о том, что кто-то может быть похож на меня, обладать теми же наклонностями, родиться с подобными потребностями, радоваться одинаковой радостью. Возможно, я слишком долго жил один, да и последние годы семейной жизни не были гармоничными… Нет, скорее всего, до встречи с Анной такие рассуждения просто не посещали меня.

«Одно интересное открытие за другим, и всего лишь в течение недели, – подумалось мне. – Целый вихрь неожиданных откровений. Интересно, что нового принесут эти дни?»

Допивая у окна воду, я дождался, пока моя спутница оденется теплее, и мы тронулись в путь. Из-за всеобщей пятничной суеты, нервозности и большого потока автомобилей мы прибыли в зеленый оазис затемно. Отель встретил нас интересным внешним дизайном. Я не успел об этом подумать и как следует осмотреться, как пришлось наблюдать за необычной реакцией Анны. Вспорхнув с сиденья и выскочив стрелой из машины, она захлопала в ладоши, выражая восторг по поводу оригинальных светильников, взявших в окружение фасад здания. Непривычно видеть подобную непосредственность в проявлении чувств у взрослой женщины.

«Такое не сыграешь специально, – думал я, доставая сумки из багажника машины. – Зачем, да и что можно этим выиграть? В обычной обстановке Анна нормальная женщина, умна, терпелива, но, конечно, темперамента не отнять. На некоторые же вещи у нее реакция совершенно неожиданная, абсолютно непосредственная. Как хорошо смотреть иногда на мир глазами ребенка! Можно увидеть и узнать гораздо больше, привнеся в жизнь чуточку детского восприятия, ведь тогда и взрослая жизнь не будет казаться обыденной, скучной, тяжелой и полной проблем».

Занеся вещи в отведенные апартаменты и оглядевшись, я остался доволен: наш номер, так же как и отель в целом, производил приятное впечатление. Все увиденное отвечало представлениям о комфорте высокого класса. «Не хватает только шампанского к завтраку, – подумалось мне. – Впрочем, завтрак будет завтра, да и шампанское утром не обязательно. Главное, в это время года парк-отель наполнен посетителями не до краев. Зимние праздники прошли, и немногие пары позволяют дорогие удовольствия в обычные выходные».

Распаковав часть необходимых для личной гигиены вещей, я встал лицом к окну, глядя в темноту, дав спутнице возможность переодеться.

«Она придумала мне ласковое имя: Нико, – с нежностью думал я. – Как же мне называть ее? Полное имя – слишком официально, производное от ее имени не придумывается, короткое звучит не ласково. Я буду и дальше ее называть маленьким сокровищем – эти слова прекрасно отражают суть отношения к ней».

Мы с Анной проголодались и через десять минут спускались в ресторан. Зал встретил нас тихим гулом голосов и атмосферой всеобщей расслабленности и довольства. На столах стояли вазочки с полураспустившимися розами и зажженные свечи. Выбрав столик и получив меню, мы решили остановиться на рыбе, заказав к ней бутылку сухого белого вина. Анна несколько удивила меня, сообщив, что немецкие белые вина занимают в мире первую строчку по качеству и спросу, а их экспортом из Германии занимаются почему-то не производители, а японцы, живущие здесь. То ли они лучше разбираются в винах, то ли лучше умеют продавать, сказать трудно.

«Конечно, – подумал я, – в мире огромная масса интересных вещей, которые мы не в силах проверить, подтвердить или опровергнуть. Человек не может всего знать, поэтому остается верить другим. Впрочем, все это не так важно, пока не касается тебя лично».

Мы остановились на моем любимом вине, произведенном в Бадене. Есть, бесспорно, большие ценители и знатоки вин, которые назовут более дорогие марки, но в данном случае я остаюсь при своем мнении и пью то, что нравится мне, а не отвечает интересам моды или винного лобби.

Мы с Анной сидели одни в почти пустой части ресторана, не спеша поглощали рыбные закуски, запивая их превосходным, хорошо охлажденным вином, вели неторопливую беседу. Я любовался лицом спутницы, стараясь, впрочем, не задерживаться взглядом надолго, так как помнил об опасности утонуть в ее глазах. Они же, смеясь, не только притягивали внимание, но и по прошествии короткого времени начинали пульсировать, то втягивая в себя мою энергию, то отдавая свою. Я чувствовал действие взгляда Анны настолько отчетливо, что эти незаметные постороннему глазу невольные сокращения начали сливаться с амплитудой пульсации моего нарастающего вожделения. Говорить о таких вещах за столом – не комильфо, поэтому я чуть не проглотил косточку от оливки, когда услышал приглашение в сауну. С тайным умыслом я предупредил Анну, что в сауне, кроме нас, могут оказаться другие посетители. Не поняв или не захотев понять намека, она, нисколько не смущаясь (это же не ее конфуз), сообщила, что они ей не помешают. Тогда пришлось объяснить ей непростую для меня ситуацию.

– Понимаешь, – начал я терпеливо объяснять, – встретив женщину и полюбив, я испытываю огромное желание ею обладать, любить, и не просто сейчас, сегодня, но и завтра, и через год, и до конца жизни. Конечно, есть обстоятельства, которые сильнее нас и в данный момент мешают, но не будем их касаться, когда-нибудь я смогу объяснить тебе, не сейчас. Дело в том, что с той волшебной, подаренной тобою ночи, все резко изменилось – в моей жизни появилась ты. Когда я вижу тебя, то вижу без одежды или представляю, как мы любим друг друга. Мне трудно объяснить, но один твой взгляд или звук голоса зажигает так, что я не могу показаться в общественном месте, тем более, раздетый. У меня постоянная тоска по тебе, ты действуешь на меня, не прикасаясь, ты – как наркотик, без которого нельзя представить дальнейшую жизнь.

Честно говоря, вначале я не хотел вдаваться в подробности. Подвигла меня на пространные объяснения реакция Анны. По мере того, как я открывал чувства, ее лицо сначала приобрело легкий розовый оттенок, который удивительным образом украсил ее, затем он стал темнеть, переходя в смуглый румянец. Наблюдая метаморфозу, я не без умысла стал останавливаться на деталях, вызывая ответную реакцию. Когда я закончил, уже она, а не я, сидела красная и смущенная, чувствуя себя неловко. Меня такая ситуация сильно позабавила. До этого я не встречал зрелой женщины, которая бы краснела от того, что мужчина не может идти в сауну по причине эрекции.

Ситуация разрешилась элегантно благодаря чуткому душевному барометру Анны. Согласившись, что сегодня действительно нет смысла идти в сауну, да еще на полный желудок, мы, выпив за осуществление любых желаний, покинули ресторан.

Осмотрев апартаменты, мы с Домиником порадовались хорошему выбору, распаковали часть вещей, оделись к ужину и спустились в ресторан. Он был наполовину пуст. Часть столиков, покрытых белоснежными скатертями, оказалась занята посетителями, большинство из которых заканчивали вечернюю трапезу. Заняв место в середине зала, отгороженное с двух сторон, как отдельный кабинет, но с открывающимся видом на остальную часть ресторана, мы принялись изучать меню. Заказав тарелку рыбного ассорти и мои любимые улитки, мы наконец могли получить удовольствие от общения, время от времени соединяя наши пальцы.

«Когда я успела изменить себе? Ведь ничего не хотела – ни отеля выходного дня, ни чужого мужчины, ни его признаний, которым верить ни в коем случае нельзя, но хочется. Веду себя, как влюбленная школьница, должно быть стыдно», – давила я на задремавшую самодостаточность и крепко уснувшую гордость.

Попытавшись посмотреть на себя со стороны, я увидела счастливое лицо. Стало не совсем уютно: быстро же я забыла, что около недели назад приняла решение не встречаться с этим человеком. И вот, спустя четыре дня, он держит мою ладонь в своей, мы разговариваем, глядя друг другу в глаза, я называю его ласковым именем Нико, слушаю приятный голос и ожидаю не без интереса дальнейших шагов. Я полностью очарована им – мне нравится его присутствие, тепло, взгляды, он сам. Как так получилось? Приняла в начале скоропалительное решение и потом изменила его на более правильное? Попала под обаяние манер, очарование голоса, давление неуемного темперамента? Но ведь он не насиловал меня, не заставлял, а только просил. Это я вначале боролась, но не с ним, а со своими представлениями о порядочности. Могу согласиться, что внутренние качества могут обаять, но где же должны находиться глаза, ведь ни ростом, ни лицом, ни фигурой, ни возрастом он абсолютно не мой герой. Где же найти кончик ниточки, чтобы распутать весь клубок? Где я настоящая?

Стоп! Кажется, поймала! Это похоже на элементарную физическую реакцию, которую изучают в средней школе! Одна положительно или отрицательно заряженная частица притягивается к другой такой же, вращающейся в свободном пространстве, и та, вторая, в моем случае, возможно, уже миллионная, стремится к его, или его миллион первая – к моей. Мы же все, независимо от того, умные или глупые, состоим из атомов и молекул, и это – постоянный процесс, вечный двигатель, который останавливается только со смертью, Perpetuum mobile! Груз свалился с плеч: я не виновата. Можно жить дальше, не напрягаться и не волноваться – природа решила за нас. Она приблизила два свободных тела со свободно вращающимися молекулами, которые, подчиняясь одним им понятным законам, соединяются между собой, высвобождая при этом массу положительной энергии. Потрясающе! Как все, оказывается, просто – проще не бывает. Нужно только найти время, чтобы додуматься до этого.

– Как ты смотришь на то, если мы сделаем заход в сауну? Так хочется погреть косточки! – ни словом не обмолвившись о нечаянном открытии, спросила я ничего не подозревающего партнера по обмену положительными энергиями, не спеша потягивая приятный рейнский рислинг.

– Ты можешь гарантировать, что мы там будем одни? – поймала я вопрос и внимательный взгляд Доминика.

– Гарантировать не могу, сауна общая, но не думаю, что народу будет много. А одни мы останемся позднее, на всю ночь, – ответила я игриво, не понимая подоплеки заданного вопроса.

– Видишь ли, – начал медленно и с расстановкой объяснять Доминик, как нерадивой ученице, – если я пойду туда, где увижу тебя нагой, то моя обнаженная сущность не приведет в восторг никого, кто там будет находиться. И те девяносто градусов, которых ты так жаждешь, тоже не помогут. Даже сейчас, сидя за столом, в окружении людей, я готов немедленно предаться любви с тобой, а что говорить, если я увижу тебя раздетой? Как бы ты чувствовала себя в подобной ситуации, когда не в силах контролировать ситуацию?

Говоря это, он смотрел мне в глаза, не отрываясь, словно гипнотизируя.

Гордая за открытие притяжения людей на молекулярном уровне, я вовремя не прочувствовала ситуацию с сауной. Конечно, не смертельно, что я в размышлениях резко приземлилась на мягкое место реальности, но стало несколько дискомфортно. Румянец выступил на щеках, отчего стало уже по-настоящему стыдно. Такое со мной впервые, когда мужчина откровенно признавался в желании обладать мною, причем хотел делать это практически постоянно. Я находилась в смущении.

«Или он сексуально озабоченный несчастный больной человек, что не вяжется ни с его возрастом, ни с положением, или действительно влюблен», – попыталась я в суматохе разложить все по полочкам. При этом второй вариант понравился мне гораздо больше.