Текст книги "Театр мыльных пузырей"

Глава 6

Сказать, что Руби заинтересовало произошедшее, означает упустить главную деталь – у неё появилась надежда.

Неизвестная «операция по спасению» Макса и Кейна стала для неё поводом для размышлений, загадкой, которую Барлоу хотела разгадать. Единственное, на что она надеялась – не обознаться в своих образах, создав их куда более радужными, чем они могли быть на самом деле.

Встреча с Максом предвещала некий масштабный переворот, полную смену «власти» у штурвала управлением личностью девушки, и это не могло не пугать. Но еще больше пугало то, что всё могло оказаться лишь глупой фантазией, и встреча с парнем ничего за собой не понесёт.

Направляясь утром в школу, просиживая часы на уроках и вполуха слушая разговор Лили, девушка лихорадочно соображала, какой ей лучше предстать сегодня вечером. Надеть маску беззаботности? Или лучше дерзости? Ни в коем случае нельзя показывать свой страх и заинтересованность.

«Глупая девчонка!» – прошипел на ухо змей.

– Заткнись! – зло прошептала Руби, откинув голову.

– А, что? – переспросила Лили, накидывавшая на плечи лёгкую джинсовую куртку.

– Нет, ничего, я сама с собой, – с напускной беззаботностью ответила девушка, поправляя капюшон толстовки.

Подруга продолжала лепетать, а Барлоу отчаянно пыталась заставить Рак заткнуться.

Каждый раз она уверяла себя, что стоит быть настоящей, не строить из себя кого-то другого. Стоит быть собой, но как это сделать, когда не можешь найти ни себя, ни дом, ни занятие, которое бы не портило жизнь? Девушка отчаянно пыталась обнаружить истинную суть, запертую глубоко в душе. Среди береговой линии, среди старых зданий или магазинов, пестревших витринами, на улице, в зной или холод, когда ветер заглядывал под рёбра. Людям не нравится, когда рядом с ними разносторонне развитый человек. Они боятся выглядеть на его фоне хуже. Все боятся быть хуже других, и все являются.

Искать себя не должно быть запретным плодом.

Стоя на заднем дворе школы, Руби достала сигарету. Маленький огонек коснулся её кончика, и в легкие тут же просочился знакомый ментоловый дым. Барлоу зажала сигарету между пальцами и наблюдала, как огонь прожигает тонкую бумагу и табак изнутри. Сигарета за сигаретой сгорали, давая девушке возможность отравлять себя никотином. Можно ли было полагать, что сигареты отдают свою жизнь за неё, тем самым открывая ей второе дыхание?

С кончика упала первая крупица пепла, Руби выдохнула большие клубы дыма, который тут же развеялся в тёплом воздухе мая.

– Ты опять? Сколько можно? – внезапно донеслось до девушки, и та резко вынырнула из раздумий.

– Что? – удивлённо переспросила Руби у подруги, которая пристально смотрела на неё. – Что?

– Ты куришь. – Во взгляде Лили читался гнев.

– Я думала, ты давно перестала упрекать меня за это, – улыбнулась Руби, затягиваясь.

– Но я не думала, что ты делаешь это даже сейчас.

– В смысле, когда умираю? – Девушка вскинула бровь, с насмешкой глядя на рыжеволосую подругу.

– Ты идиотка, Барлоу, – в сердцах ответила та. – Ты просто не понимаешь, скольких людей заберёшь с собой, умерев.

– Тебя. Маму. Всё, – с расстановкой произнесла Руби.

– Для тебя это мало?

– Рак будет рад, если к нему прибавится ещё один собрат, только уже из лёгких.

– Ты говоришь о нём, как о живом существе.

Руби подняла бровь и усмехнулась.

– Она звонила мне. Твоя мама, – тихо произнесла Лили будто между прочим.

– Зачем?

– Попросила присмотреть за тобой. Чтобы ты… ну, знаешь… не наделала глупостей.

– Ты не особо-то за мной присматриваешь, – улыбнулась Руби.

– А я имею право вторгаться в твою жизнь? Ты же меня ко всем чертям пошлёшь.

– Не пошлю, – заявила девушка.

– Тебе так только кажется. Найдётся кто-то более интересный, более значимый. Постоянство невыносимо, ты сломаешься.

– Посмотри на меня, Лил. Куда мне ломаться?

– Не существует пределов.

– Она кормит меня таблетками, которые не помогают. Смотрит, чтобы я выпила их, чтобы проглотила, а не смыла в унитаз. Лучше не становится. Я пытаюсь доказать ей, что всё это бессмысленно.

– Ты жестокая! – В глазах Лили заблестели слёзы. – Она тратила себя, умирала на работе, чтобы дать тебе шанс на хорошее будущее. Ты её ребенок, чёрт возьми, ты должна быть благодарна.

– Я создавала себя сама, – жестко ответила Руби.

– Будь умнее. Пей таблетки и веди себя нормально, потому что она не заслужила такого кошмарного отношения к себе. И ты не заслужила смерти.

– Жизнь не просто так преподнесла мне этот «подарок», – мотнула головой Руби, отрицая слова подруги.

– Тебя ведь не переубедить? – разочарованно спросила та.

– Нет.

– До завтра, Руби Барлоу, – махнула рукой рыжая, перехватывая поудобнее сумку. – Надеюсь, ты доживешь до завтра.

– Пока, Лил, – тихо произнесла девушка, притаптывая истлевшую сигарету ботинком.

– Твой дом в другой стороне, – напомнила подруга.

– У меня есть дела, – бросила через плечо Руби, делая акцент на том, что её ждет важное дело, не нуждающееся в комментариях.

– Тебе придётся рассказать мне! – крикнула та.

– Если доживу до завтра.

Руби добралась до «Джава Брейк» за полтора часа, но заходить не стала. Закурила у входа. До встречи с Максом оставалось примерно четверть часа. Девушку стали посещать мысли, что Кейн мог и соврать, просто чтобы посмотреть на наивную глупышку, прибежавшую по первому зову.

Выкинув истлевшую сигарету в специальную урну, она зашла в кафе. Над тяжело открывающейся дверью лязгнул колокольчик, но никто не обратил на девушку внимание, за исключением официанта, бросившего на девушку усталый взгляд.

Руби в «Джава Брейк» была всего пару раз, с Лили, потому решила занять то место, куда они садились в прошлый раз, но в последний момент передумала и решительно отправилась в противоположный конец зала, к столику в углу.

Играла тихая, успокаивающая музыка, универсальная, расслабляющая посетителей. Диваны и пуфики были обиты мягкой тканью орехового или тёмно-коричневого цвета, сами столешницы натёрты до блеска. Кухня находилась за специальной дверкой, но в зал всё равно долетали запахи мяса и запеченного картофеля. Над столиком легко покачивалась продолговатая тусклая лампа в абажуре, за барной стойкой разливали кофе или мешали алкоголь для коктейлей.

Руби заказала большую чашку горячего шоколада со взбитыми сливками и стала смотреть на дверь. Что-то внутри неё страстно желало встать и уйти, что-то отчаянно боялось неизвестности, но девушка продолжала сидеть, нервно заламывая пальцы и покусывая губу.

Шоколад принесли через пару минут – почти все официанты были свободны, людей в «Джава Брейк» оказалось довольно мало: одиноко сидящая в другом углу зала женщина, читающая книгу, мужчина, поедающий мясной пирог и строчивший что-то в блокноте, и тихо ругающаяся пара.

Колокольчик у двери снова звякнул, и в закусочную вошёл высокий парень в темной толстовке. На каштановые волосы был накинут капюшон, передние пряди свисали, закрывая глаза, тонкие губы плотно сжаты, взгляд сосредоточенный. На одном плече висел черный рюкзак. Парень без труда нашел Руби, сел рядом и, сняв капюшон, взъерошил волосы.

– Привет. Надеюсь, тебе не пришлось долго меня ждать, принцесса.

– Не пришлось, – тихо ответила она.

– О, ты уже заказала? – парень вскинул брови и рукой подозвал свободного официанта. – Мне то же самое. – Он кивнул на горячий шоколад, и официант тут же удалился.

– Кейн сказал, что ты хотел что-то обсудить, – начала Руби, немного исказив слова блондина. – Это насчет той потасовки?

– Нет, – тут же отмахнулся долговязый. – С этим всё в порядке, можешь не волноваться.

– А что тогда?

– Забавно, что он назвался Кейном, – усмехнулся Макс, проигнорировав вопрос.

– Это не его имя? Он сказал, что только фамилия выдуманная.

– Вовсе нет. Он очень давно не использует своё имя, и знаю его только я, наверное. Ладно. Пусть будет Кейн, хотя мне придётся привыкнуть.

– Зачем мы здесь? – устало спросила Руби, глядя, как официант ставит на стол новую чашку горячего напитка с горкой взбитых сливок.

– Ты не скроешь от меня своё волнение, – мягко улыбнулся парень, поедая сливки, обильно политые шоколадным сиропом. – Я учился читать людей.

– И, наверное, гордишься этим? – хмыкнула Барлоу, делая небольшой глоток. По телу тут же разлилось тепло и стало чуть комфортнее.

– Иногда, – серьезно ответил Макс.

– Слушай… – вновь начала девушка, но парень ее перебил:

– Погоди, я всё объясню. – Вынул из кармана пачку сигарет. – Тут можно курить?

– Вроде бы, – с сомнением в голосе ответила Руби, но к ним уже спешил официант, неся в руке маленькую стеклянную пепельницу.

– Спасибо, – кивнул Макс, протянул сигарету девушке и закурил сам. Руби приняла ее, и парень ухмыльнулся. – Покрепче чем твои, с ментолом.

– Запах? – догадалась она.

– Угу.

Макс медленно делал затяжки, не сводя взгляда с лица новой знакомой, выдыхая тонкими губами струйки едкого дыма. Сигареты и впрямь были в несколько раз тяжелее тех, к которым привыкла Руби, но она старалась не подавать виду. Парень продолжал смотреть, и диван, на котором уместилась девушка, вдруг показался ей ужасно неудобным. Лишь через несколько мгновений до Барлоу дошло, что парень задумался – взгляд его был отстранённым, слегка пустым, но при этом сосредоточенным на чём-то, что для самой Руби было недосягаемо.

– Макс? – тихо окликнула она. Тот тряхнул головой и взглянул на неё. Карие глаза с золотистыми крапинками сфокусировались на ее лице, и он слегка улыбнулся.

– Я всегда думаю, когда курю. Не люблю курить и разговаривать. – Он потушил сигарету о край пепельницы. – Извини за руку. Когда ты налетела на меня, я не успел откинуть нож.

– Ничего, – слегка обиженно, но смело ответила девушка, дотрагиваясь до предплечья. – Просто небольшая царапина, уже почти затянулась.

– Я мог тебя убить, – серьёзно сказал Макс, прищурив глаза.

– Ты же сам сказал, что всё – лишь показуха, – Руби пожала плечами.

– Верно. Но ты этого не знала и всё равно пришла на помощь парню, которого видела впервые. О чём ты думала в тот момент?

– Я не думала, – честно призналась Руби.

– Не удивлён, – парень засмеялся и сделал очередной глоток шоколада. – Даже не знаю, какой тебя назвать – смелой или глупой?

– Больной, – иронично ответила Барлоу, усмехаясь и понимая, что до парня вряд ли дойдёт истинный смысл её слов. – Как Кейн?

– Сильно потянул руку, – сказал Макс, виновато опуская глаза. – Мы знакомы сотню лет, многое вместе пережили, сама понимаешь, но другого варианта не было. Чича мне доверял. Раньше, конечно, а Кейна даже не видел никогда, так что роли нападавшего и жертвы распределились сами собой. Чтобы доказать свою преданность Чиче, нужно пойти на нечто ужасное, но я никогда бы не подумал, что всё может так закончиться.

– Его наверняка избивали в школе, – сделала предположение Руби.

– У него было кошмарное детство, – кивнул парень. – Он подавлял ярость годами, и сейчас она выливается во всё это.

– Не думаю, что его можно винить.

– Да вообще никого винить нельзя, не будучи на его месте.

Руби удивлённо взглянула на Макса, но тот уже снова задумался и молча смотрел в пустоту.

– Спасибо, – наконец произнёс он. – Мне тяжело даются такие слова, но ты правда нам помогла. Оружия нам теперь не видать, но Кейн остался жив и относительно невредим. Всё могло закончиться куда хуже, если бы Чича нас раскрыл.

– Обращайся, – усмехнулась Руби. – Я и не думала, что в Лоуренсе есть подобные «группировки».

– Они есть в каждом городе, мне кажется, – пожал плечами Иден. – Я удивлён, что ты не интересуешься оружием, которое нам понадобилось.

– А у меня есть право? Нет, это все, конечно, интригует, но я не хочу лезть в чужую жизнь.

– Потому что остальные слишком часто лезут в твою? – улыбаясь, спросил Макс, но Барлоу оставила этот вопрос без ответа, так что парень продолжил: – Как раз относительно оружия я и хотел с тобой поговорить.

Девушка дернулась и тяжело сглотнула, но Макс только улыбнулся.

– Мы не террористы, не волнуйся. Это лишь для перестраховки. Кейн уже сказал тебе всё, что следовало, пусть истинный смысл пока тебе непонятен.

В голове девушки сразу всплыла фраза, брошенная Кейном на прощание: «Это операция по спасению всех нас». Некоторое время она думала над значением этих слов, но в голову не приходили дельные мысли, лишь глупые догадки, которые она тут же откидывала.

– Операция по спасению, – тихо проговорила Барлоу.

– Мы пытаемся спастись. Сейчас нас шестеро, и мы готовы бежать. – Парень внимательно следил за реакцией Руби.

– Из города?

– Прочь от всего, что удерживает нас здесь. Прочь от воспоминаний, любимых нами когда-то людей, которые вычеркнули нас из своих жизней, прочь от чужого мнения. Мы хотим новой жизни. Свободной, стоящей.

К глазам девушки почему-то подступили слёзы, а в горле образовался ком. Они хотят быть значимыми, настоящими и в полной мере живыми. Как, впрочем, и многие на этой земле, не решающиеся оставить прошлое в прошлом и отправиться навстречу дому, который их уже заждался.

– Мы хотим уехать. Я, Кейн и еще четверо. У нас есть нужное количество денег, большой фургон и старый «Форд». Мы можем исчезнуть, раствориться.

– Звучит так, будто ты начитался дешевых романов, – тихо ответила Руби, осмысливая каждое слово Макса.

– Жизнь и так дешевый роман, – пренебрежительно кинул тот. – Что плохого в том, что человек хочет летать? Что плохого в том, что человек хочет полюбить жизнь?

– Вы сказали, что вам нечего терять, – припомнила девушка.

– Да. Наши жизни – хаос из табака, неоправданных ожиданий и мыслей о суициде. Нас ничего не держит здесь, кроме глупого страха остаться одному. Но мы больше не будем одни.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – наконец отважилась спросить девушка.

– Нам нужен седьмой человек. Не попутчик, а член семьи.

– Я подхожу под описание? – едко ухмыльнулась Барлоу.

– Ты просто нам подходишь, – уклончиво ответил парень.

– Зачем вам седьмой?

– Говорят, это счастливое число, – улыбнулся Макс.

– Куда вы отправитесь?

– Ты заинтересовалась, – победно хмыкнул Иден, но, встретившись с серьезным взглядом серо-голубых глаз, ответил: – К океану. Кармел-бич, пара сотен километров к югу от Сан-Франциско. Там точка отправления к новому. Мне почти двадцать, а я даже жизнь ценить не умею. Конечно, во всём виноват я сам, и, куда бы я ни переехал, я в первую очередь возьму себя, но я хочу получить этот шанс. Мы будем гнать куда глаза глядят, ночевать в дешёвых мотелях, скитаться по стране и ужинать в забегаловках, но то будет настоящая жизнь. То будет свобода. Каждому из нас отведено определённое количество лет, это никак не изменить. Жизнь каждый день тебе шепчет: «Вперёд!» – а ты лишь сильнее давишь на тормоз. Она кричит: «Давай!» – а ты боязливо оглядываешься по сторонам в поиске осуждающих взглядов. Жизнь орёт тебе в ухо: «Лети!» – и ты уже разгоняешься, готовый к полёту, но тут же останавливаешься, ведомый глупыми, но такими частыми мыслями: «А вдруг не выйдет?» И ты вновь встаешь на четвереньки, устало, уже по привычке ползёшь вперед, по протоптанной многими дорожке, которая всегда приводит к одному и тому же – разочарованию и смерти. А ведь проходят годы, десятилетия, всё меняется, а в мире всё та же фикция счастливых людей, когда-то испугавшихся рискнуть. В таком покорном смирении человек должен прожить отведённый ему срок, и уже на самом пороге неизбежного он вдруг понимает, что его главной ошибкой был тот шаг назад. Но на смертном одре ты всё равно будешь благодарить жизнь – просто потому, что так принято! Возможно, всё это лишь взгляд со стороны накуренного подростка, который романтизирует приключения и побег из дома, может, спустя годы я взгляну на всё это иначе, но я точно знаю, что не буду жалеть. Потому что я взлечу. Этот шанс я не упущу.

Макс замолчал, а Руби не нашла что ответить. Он был не просто убедителен, он озвучил её собственные мысли. Вот её возможность! Возможность, которая никогда раньше не представлялась, которая была так далека от реальности, существовала лишь в мечтах. Бросить всё, оставить здесь себя старую, уехать с такими же потерявшимися к океану, почувствовать жизнь! Но при этом оставить здесь маму, Лили, всё столь привычное… Привычное, но такое пустое. Лили говорила о том, что Руби не имеет права заканчивать свою жизнь здесь, держа за руку умирающую вместе с ней маму, глядя в ее глаза, полные слез. Она не имела права допустить, чтобы любящие её люди видели конец. Что будет больнее для матери? Узнать, что её бросили вновь, или видеть больничную палату и закрывающиеся навеки глаза?

Макс не знал о болезни девушки, не знал о её прошлом, боли и страданиях, суицидальных мыслях, посещавших её с завидной частотой, он видел её такой, какой она всегда хотела предстать для других. Он видел её стоящим человеком, он видел эту обволакивающую пустоту внутри, он знал, что ей нужно спасение.

Слова давались Руби с большим трудом – девушка понимала, что после сказать «Погоди, я передумала!» уже не получится. И всё же она спросила:

– Вы возьмёте меня с собой?

Карты легли как нужно. Страх оставить в этом городе своё ненайденное «я» куда-то канул, растворился, точный ответ тут же возник перед ней. Если бы она отказалась от этой наивной на первый взгляд затеи, то винила бы себя до конца своих дней. Жизнь не подкидывает таких возможностей человеку, который в них не нуждается. Слишком многое уже было упущено, и просто оставить всё как есть не представлялось возможным. На пороге смерти начинаешь действовать, идти к лучшей жизни, а когда, наконец, добираешься, понимаешь, что конец уже настал. Никто не хочет умирать в руинах. Умирать хочется с мыслью, что всё было не зря.

– Вы возьмёте меня с собой? – повторила девушка уже более решительным тоном, глядя на Макса, который, в свою очередь, не сводил с нее глаз.

– Да, – ответил он, улыбаясь. – Тебе… тебе хватит недели, чтобы привести дела в порядок?

– Хватит пары дней.

– Тогда послезавтра. В восемь утра здесь, у «Джава Брейк». Бери самое необходимое – деньги, если есть, одежду. Идёт?

– Идёт. Какие условия?

– Условия? – парень усмехнулся, постукивая пальцами по пустой чашке. – Не передумать.

Руби утвердительно кивнула.

– Почему ты так сразу согласилась? Почему ты мне поверила?

– Мне нечего терять, – ответила просто Барлоу. – Но что, если с нами в дороге что-то случится?

– Весь смысл в том, что если и случится, то в пути. Мы будем двигаться к своей цели, а не стоять на месте, словно тупые животные, повинующиеся зову пастуха. А вообще, я не боюсь смерти.

Но Макс Иден врал.

Все боятся смерти.

Глава 7

– Ты слишком мягкая сегодня, Руби Барлоу, – протянула Лили, доедая свой салат.

– Разве? – Руби сделала удивлённый вид.

– Ты не звала меня в кафе лет двадцать! – Подруга сделала маленький глоток своего коктейля с кучей разноцветных зонтиков и выжидающе глянула на Руби.

– Ой, брось. Я просто хочу расслабиться, выкинуть все мысли о Раке из головы, – уверенно ответила девушка. Половина её слов была чистой правдой, но всё было далеко не так просто. Лили не должна знать, что это прощание.

– Ты вчера куда-то ходила, – начала издалека подруга, невинно улыбаясь. – А сегодня ты сидишь тут, вся такая счастливая, прогоняя прочь мысли о раке. С кем ты познакомилась?

– Ты всё о своём, – улыбнулась Руби, отрезая кусок пиццы с ананасами и кладя его на тарелку.

– Ты обещала мне рассказать! – Лили состроила недовольную гримасу.

– Да, мы просто пили кофе, – опустила глаза Руби, смущаясь. – Его зовут Джек, ему двадцать. Собирается поступать в Стэнфорд на юриста.

– Какой серьёзный молодой человек, – протянула Лили.

– Одобряешь?

– Вполне, – кивнула девушка. – Ладно, больше ничего спрашивать не буду, захочешь – сама расскажешь. Но смотри у меня, Барлоу, не нарывайся на неприятности!

Девушки засмеялись, но Руби стоило больших усилий держать себя в руках. Нельзя было называть имя Макса. Когда она уедет, мама поставит на уши абсолютно всех, Лили тоже будет принимать участие в поисках и точно вспомнит, что пару дней назад её подруга уходила куда-то с неизвестным парнем, которого зовут Джек. Это может ненадолго сбить их со следа.

Лили поймёт. Будет кричать, биться в истерике и ненавидеть её, но в итоге поймёт. Лили – умная девушка, она хорошо знает тараканов, обитающих в голове Барлоу.

Стоит написать письмо, как бы банально это ни звучало. Наверное, Лил начнет волноваться только завтра вечером, когда Руби перестанет отвечать на смс и даже не позвонит. Но к тому времени они будут уже далеко. Почти в другой жизни.

– Завтра придёшь в школу? – спросила Лили, поправляя волосы.

– Да, – соврала Руби. – Завтра контрольная по истории?

– Точно. Эта старуха весь мозг из меня высосала, как, впрочем, и желание учиться. Жаль, прогулять нельзя, мне же экзамен сдавать. Вот знаешь, Бетси Файн в прошлом году прогуливала историю, а потом чуть ли не на панель пошла…

Лили продолжала говорить о своих проблемах, Руби кивала и иногда вставляла пару ничего не значащих, но подходящих ситуации фраз, но всё равно оставалась погруженной в свои мысли.

Нужно оставить маме и подруге записки, в которых хоть немного прояснит ситуацию. Они не должны думать, что она бежала от них. Не стоит подавать виду, не стоит прощаться.

«Вести себя как всегда… – повторяла про себя девушка, вполуха слушая щебетание Лили. – Как всегда. Ничем себя не выдавать…»

Вернувшись домой, Руби продолжала чувствовать некую отрешенность от всего мира. Ощущение пустоты внутри, будто из горячей ванны внезапно слили всю воду. Смесь запаха ванильных духов и табака разнеслась по всему дому, оповещая тишину о пришедшей хозяйке, тут же направившейся в свою комнату. Несмотря на давящую мглу внутри, постепенно там загорались маленькие огоньки надежды и легкого волнения перед неизвестным, ликование и настороженность. Коктейль из эмоций и чувств был готов вот-вот выплеснуться, превратившись в реку слёз.

Последняя ночь дома. Последняя ночь, лёжа на подушке, пропитанной горькими солёными слезами, подушке, летавшей в твёрдую стену, подушке, приглушавшей крики отчаяния.

Когда-то в этой комнате были сделаны ее первые шаги, сказаны первые слова. Когда-то в углу стояла гитара, впоследствии разбитая о стол в очередном приступе ненависти. Когда-то красивые цветы завяли, на их месте теперь стояли книги или пепельницы. Некогда яркие шторы потускнели.

Как много могут хранить в себе вещи. Они все видят, впитывают, чувствуют – своего владельца, атмосферу, ауру, висящую в воздухе и заполняющую всё вокруг. Как много в себе таят простые статуэтки или картинные рамы, книги, которые заботливо перелистывали тонкие пальцы. И вещи молчат. Вещи молчат, сохраняя тайну о своём хозяине.

Комната видела всё – страх, улыбки, смятение, подавленность, ярость, творчество. Комната видела всё и молчала, впитывая в свои стены эмоции такой непостоянной Руби Барлоу, которая строила себя сама, в этой бетонной коробке, в её собственной клетке, выбирая свой путь, не обращаясь за советом к другим. В этой комнате развивалась её личность, выходила из зародыша, разрасталась, шла дорогой становления. Именно это маленькое помещение с тусклым светом и большим подоконником девушка больше всего не хотела покидать.

Она включила музыку – сегодня это был «Kodaline» – и вытащила из-под кровати большую спортивную сумку. С яркими звуками сразу пришла энергия, по телу разлилось тепло, девушка улыбнулась и, пританцовывая, открыла шкаф, размышляя, что взять с собой. Несмотря на всю суматоху, сборы она любила. Они с мамой часто ездили в жаркие страны, отправлялись в недолгие дорожные путешествия, потому Руби привыкла собирать вещи и выбирать только самое необходимое, но сейчас ситуация была иной. Она начинает новую жизнь, и для новой жизни выбрать вещи куда сложнее.

В голове разрастались страхи, душу тревожили ожидания, но Руби продолжала улыбаться. Впереди ждало нечто чудесное, незабываемое. Банда подростков отправляется искать себя на край света.

В сумку полетело бельё с парой маек, огромные футболки тёмных оттенков, свитер и пара толстовок. Руби вытащила из нижнего ящика тёмные джинсы и кинула их поверх прочей одежды. По краям разместились средства гигиены и небольшое количество косметики, плеер с наушниками, зарядка для телефона и прочая ерунда. Последним в сумку отправился кошелёк с несколькими сотнями – некогда накопленными на будущую учёбу – долларов.

Осталось лишь дождаться нового дня.

Девушка проснулась раньше будильника. Она резко открыла глаза и села в кровати. Она не помнила, что именно ей приснилось, но лёгкий страх и ожидание нового дня, несущего за собой нечто незабываемое, переполняли девушку, заставляя глупо улыбаться.

Руби приступила к своим привычным утренним делам, чтобы мама, если вдруг проснется, знала, что это лишь очередной день, ничем не отличающийся от других. Самым сложным было пройти мимо её комнаты в ванную с четким пониманием того, что это последнее утро, последний взгляд на неё спящую, такую спокойную, хоть на пару часов забывшую о тоннах навалившихся проблем. Хрупкая женщина, укрытая теплым одеялом, с узким носом и чётко очерченным ртом, ясными глазами и бровями «домиком». Накануне Руби хотела подойти к ней, крепко обнять и всё объяснить, но понимала, что это будет ошибкой. Следует держать себя в руках. Еще будет время выплеснуть эмоции.

Руби приняла душ, стянула волосы в хвост и улыбнулась своему отражению, которому раньше говорила лишь о своей ненависти.

– Скоро всё будет хорошо, – прошептала она, будто пытаясь убедить саму себя в этом. – Всё будет хорошо.

Чашка горячего шоколада и пара тостов были съедены с трудом, аппетита не было, но девушка понимала, что организму потребуется энергия, потому упрямо жевала, запивая чуть горьковатой от обилия сахара жидкостью.

Когда с привычными утренними делами было покончено, Руби села за стол и положила перед собой два чистых листа и ручку. Нужно было писать, но в голову не шли красивые фразы, лишь правда и мысли о том, как все это воспримут два самых близких человека.

Первое письмо было для Лили.

Уверена, ты не осудишь меня. Сначала будешь ненавидеть, ругаться и плакать, а потом поймёшь. Ты мудрее всех, кого я знаю, и, наверное, буду знать в этом мире. Не плачь, Лил, я в порядке.

Я обещала тебе, что никогда не брошу, но я хреново держу обещания, ты же знаешь, так что да – я оставила тебя. Прости.

Вчерашний вечер был прощанием. Прощанием с нашими традициями, твоими огненными волосами и грязными шуточками, которые только ты умеешь произносить с милейшей невинностью. Прощание с нами и с тем, кем мы были столько лет. Мы ведь другие теперь, согласна? Может, поэтому тебе была дана такая подруга – чтобы пройти через всё это дерьмо и стать сильнее?

Я люблю тебя. Боже, я так сильно тебя люблю… Единственный по-настоящему стоящий подарок судьбы. Спасали не фантазии, а ты. Твоя порой жестокая манера ставить меня на ноги и силком вытаскивать из ямы, размазывая мои слёзы по моим же щекам. Это спасало. Твоя сила и уверенность во мне.

Ты не права была, Лил. Никакая я не сильная, не стойкая, и я не могу справиться. Потому и ухожу. Чтобы не было так больно потом смотреть на вас. В последний раз. Это слабость, я согласна. Сбегаю от проблем, как последняя трусиха.

Я хочу, чтобы ты плакала. Хочу. Потому что тогда буду знать, что всё это было настоящим.

Я ужасная подруга – оставляю тебя здесь справляться с хаосом, который я же и сотворила.

Я не вернусь. Скажи – если кто-нибудь заметит моё отсутствие, конечно, – что я была храброй, была как сталь, даже прочнее. Скажи, что я была счастливой. Соври хоть раз.

Ведь ты, как никто, знаешь – я больше всего боюсь, что меня забудут.

С самой сильнейшей любовью

твоя Руби

Щёки были мокрыми, страница усеяна маленькими влажными пятнышками, а девушка всё сильнее сжимала зубы, изредка закусывая губу.

Запрокинув голову и подавив очередной всхлип, Руби сложила лист вчетверо, вывела на нём трясущимися руками «Для Лили» и положила на край записки первую попавшуюся под руку книгу. Ей оказалась «Лавка древностей» Диккенса, и воспоминания, связанные с этим произведением и рыжеволосой девушкой, принесли с собой новую порцию слёз. Кожу начало жечь из-за соли, губы, которые Руби закусывала в процессе написания, кровоточили, но девушка не переставала снимать с них верхний слой зубами, каждый раз зажмуриваясь и чувствуя привкус железа во рту, – кровь мешалась со слезами.

Новый лист лёг перед ней. Рука дрожала, буквы выходили корявыми и под разным наклоном, а в голове вновь начало разбухать что-то смертоносное, давя на череп.

«Потерпи немного!» – обратилась Руби к Раку, хохотавшему ей в ухо.

Второе письмо было адресовано маме, спящей в соседней комнате.

Полагаю, ты представляла себе все иначе. Не думай, что хорошо знаешь меня, мои вкусы, повадки и привычки. Ты всегда видела лишь то, что я показывала тебе. Это не упрек – констатация факта.

Я создавала себя сама. Так что спасибо за свободу и право выбирать принадлежность этому миру. Знаешь, что грустно? Я так и не определилась, несмотря на сотню возможностей, которые у меня были. Я так и не решила, кем я являюсь для себя и для окружающих. По мне плачет психушка. По мне плачет лечебница, потому что в голове моей не банальный подростковый сумбур, а десятки миров, заменяющих реальность, спасающих от нее. И порой я уже не понимаю, где действительность, а где мой же вымысел. Это вечный наркотик, зависимость от которого не вылечить. Мне нет места в этом мире. Я родилась не в той вселенной. Но никто не заберет меня отсюда, кроме меня самой и людей, живущих только в моей голове. Я умираю, мам. И я смирилась. Быстро смирилась, почти сразу же, ибо заслуживаю этого. Я не должна занимать чужое место, не должна играть чужую роль. Пора освобождать пространство, и я не удивлена, что Бог выбрал для смерти именно меня. Бог выбирает тех, кому не нравится жизнь, кто не достоин находиться в этом мире. Знаешь, почему он изгнал Люцифера в ад? Потому что тот любил своего отца, не признавал людей и не мог отречься от своих ценностей. Порой мне кажется, что Бог – идиот, а Люцифер вовсе не истинное зло, каким его представляют. Но кто знает, как все было на самом деле, верно? Так же как ты никогда не узнаешь, что было и будет на самом деле со мной. Каждый человек хочет быть счастливым. И каждый человек должен быть верным себе. Я верна. Может, меня ждет что-то чудесное? Пусть не белые ходоки, Багровое око и кольцо, пусть не платяной шкаф с волшебной страной внутри, пусть не школа волшебства и не внезапно полученная суперсила, но точно что-то стоящее, способное изменить последние мгновения. Не стоит относиться к моему финалу как к концу всего. Может быть, для тебя это только начало. Мам, не вини себя. Ты этого не заслужила. Ты меня не заслужила, ты достойна большего. Я справлюсь. Когда-нибудь тебе все равно пришлось бы меня отпустить, и я предоставляю тебе эту возможность. Поверь в меня, наконец, потому что, честно признаться, даже я до конца в себя не верю. Неправильно родителям хоронить детей. Неправильно видеть тело того, кого еще вчера называл дочерью. Жизнь – дерьмо. Вот мой вывод. Прости, что стала проблемой. Твоей главной проблемой. Всё, что я когда-либо делала, было обоснованным. Я просто хотела, чтобы меня помнили. Чтобы меня любили, чтобы мной восхищались. А что получила? Пять матерей, проклинающих меня за смерть своих детей. А ведь они даже не знают, что это была я. Они ходят по улицам, видят тебя и не знают, что ты вырастила чудовище. Но ведь ты ничего не могла изменить. Ты ведь не знала. Не ищи меня. Если будешь искать, я тебя возненавижу, а я отчаянно этого не хочу. Не ищи. И я не вернусь. Всё закончится твоим неведением, так лучше. Так спокойнее. Я люблю тебя. Ты должна знать.

Дочь, которая всегда будет любить и будет любима

Ручка выпала из трясущихся рук и покатилась по столу, девушка успела поймать её в последний момент, крепко зажав в бледных пальцах. Глаза устали быть красными, потому просто закрылись. Слова, которые так давно рвались наружу, которые так давно готовы были слететь с языка и обрушиться своей неожиданностью на головы двух самых дорогих в этом мире людей, сейчас украшали бумажный лист.