Текст книги "Ручей любви"

Привязав лошадь у крыльца, он перебрался через сиденье внутрь фургона и опустился на колено перед Ди.

– Беги в дом и расстели постель, – велел он Бетси. – Ее спальня наверху, вторая дверь направо.

Бетси выпрыгнула и помчалась выполнять его приказание. Ей было только семнадцать, и она очень боялась Лукаса, хотя он и был с ней вежлив. Некоторые женщины нервничали, общаясь с ним, но это никогда не беспокоило Лукаса.

Ди не спала, хотя ее глаза оставались пугающе невыразительными. Казалось, она все видела и понимала, но не могла найти силы для того, чтобы проявить интерес к чему-либо.

– Скажи мне, если я сделаю тебе больно, – произнес он.

Передвинув ее с одеялом к краю скамейки, он поднял ее без лишних толчков. Затем, спрыгнув с фургона, он снова взял ее на руки и плотно прижал к груди. Он поднимал ее раньше и теперь чувствовал, насколько она стала легче. Сердце Лукаса дрогнуло при воспоминании о страхе, не оставлявшем его. Потеря крови довела ее до такого смертельно опасного состояния, что он уже не надеялся на ее выздоровление.

Бетси стояла у кровати, когда он внес Ди в спальню. Он опустил свою драгоценную ношу, развернул одеяло и укрыл ее.

– Хочешь что-нибудь поесть или попить? – спросил он.

– Воды, – произнесла она.

Лукас взглянул на Бетси, которая кинулась к кувшину с водой, стоявшему неподалеку.

– Если тебе что-нибудь понадобится, скажи Бетси, – объяснил он, гладя ее по щеке. – Спи, сколько хочешь. Все, что тебе нужно делать, – это поправляться.

Он опустил руку и собрался уходить, но она произнесла его имя.

– Стадо, – прошептала она. – Мой огород…

Даже сейчас она беспокоилась об этом проклятом огороде! Он подавил вспышку раздражения, чтобы успокоить ее:

– Они не прошли. Ты разогнала их, и они рассеялись до самого Бар Би.

Слабая улыбка появилась на ее бледных губах. Бетси принесла стакан воды, и он подвинулся, чтобы она могла поддерживать голову Ди, чтобы ей было легче пить. Когда Ди показала, что больше не хочет, и Бетси опустила ее голову обратно на подушку, глаза раненой начали закрываться от усталости. Лукас тихо вышел из комнаты.

Он мог располагать лишь несколькими неделями до тех пор, пока она не окрепнет и ему не придется рассказать ей о воде. Он собирался воспользоваться этой отсрочкой, чтобы укрепить связь между ними, пока это было возможно. Лукас надеялся, что, как только она поправится и сможет обходиться без Бетси, она уже не сможет обходиться без него.

В семье Милликенов было принято проводить вечер после обеда вместе, занимаясь чтением, вышиванием или просто разговорами. Даже когда Оливия была маленькой, она всегда участвовала в этих задушевных беседах и родители старались дать ей понять, что ее детское мнение в этих разговорах так же важно, как и их собственное. После потери других детей Вилсон и Онора, несомненно, считали свою дочь бесценным сокровищем и посвятили себя тому, чтобы сделать ее жизнь настолько прекрасной, насколько это было возможно.

Оливия любила гармонию этих послеобеденных часов и боялась разрушить ее. Луис предложил ей быть вместе при объяснении, но она отказалась. Она не хотела, чтобы он присутствовал при размолвке, которая могла возникнуть. Оливия знала, что Луис умеет постоять за себя, но ему было бы проще поладить с ее родителями позднее и в том случае, если бы не было воспоминаний о резких словах, произнесенных между ними.

Удивительно, но, похоже, не возникло никаких слухов. Онора и Беатрис сдержанно отнеслись к ее поведению в то утро, когда она узнала о ранении Луиса.

Этта и доктор Пендерграсс, очевидно, ничего не рассказали о том, как она ворвалась в комнату, где лежал Луис. Оливия почти желала, чтобы слухи распространились и ей не пришлось сообщать новость так неожиданно.

Но, похоже, другого выхода не было, и она, глубоко вздохнув, начала:

– Мама и папа, мне нужно кое-что сказать вам.

Ее мать повернулась и выжидающе посмотрела на нее, а Вилсон отложил газету.

– Я влюбилась и собираюсь выйти замуж, – продолжала она.

Их глаза округлились от удивления, потом Онора хлопнула в ладоши и вскочила.

– Это чудесно, – воскликнула она, возбужденно смеясь. – Я точно знала, что мистер Кохран сделает предложение, хотя меня удивило, что…

– Нет, мама, – прервала ее Оливия. – Это не Лукас.

Сначала их лица расплывались в улыбках, но теперь они были полны удивления.

– Не Лукас? – озадаченно нахмурив брови, сказал Вилсон. – Но он единственный, кто ухаживал за тобой, за исключением Беллами, но с ним у тебя, конечно, не может быть ничего общего. Все в городе думали, что…

– Все, кроме двоих, – мягко ответила Оливия. – Нас с Лукасом связывает дружба, но мы никогда не любили друг друга.

– Но если это не мистер Кохран, то кто же? – Онора оправилась от изумления и буквально содрогалась ют любопытства.

– Луис Фронтерас.

Их лица снова стали непонимающими. Онора опустилась в кресло.

– Кто? – растерянно спросила она. Имя было знакомым, но оно ни с кем не ассоциировалось. И оно казалось… иностранным.

– Луис Фронтерас. Он работал у мистера Беллами. Это человек, который помогал Ди, пока не прибыли люди из Дабл Си.

– Стрелок? – Вилсон был вне себя. – Ты говоришь, что собираешься выйти замуж за мексиканского стрелка? Оливия, это поразительно. Ведь ты даже не знаешь его.

– Мексиканец! – потрясенно воскликнула Онора.

– Наоборот, я хорошо знаю его. – Оливия встретила их взгляды. – Я каталась с ним каждое воскресенье. И я люблю его.

Вилсон сложил газету и отбросил ее в сторону.

– Это невозможно. У тебя не может быть ничего общего с подобным человеком. Он же никогда не осядет и не обеспечит тебя кровом.

– Возможно, здесь этого не произойдет, – признала Оливия. – Но это не импульсивное решение. Я обдумывала его около двух месяцев. Я могла выйти замуж за человека, который бы дал мне большой дом и множество нарядов, но я и на одну десятую не была бы так счастлива с ним, как в палатке с Луисом. Я хочу создать с ним семью, и я верю, что он будет заботиться обо мне и о наших детях. Разве важно то, что он небогат?

– Когда придет время, ты поймешь, как это важно. – Вилсон покачал головой. – Мы всегда старались укрывать тебя от невзгод, и поэтому ты не представляешь себе, какую жизнь ты собираешься вести. Дорогая, ты заслуживаешь гораздо большего, чем он может предложить тебе. Ты не сможешь вести такую жизнь.

– Конечно, смогу. Как ты не можешь понять, он любит меня. И я люблю его. Это то, в чем я нуждаюсь, то, чего я хотела больше всего на свете. Выйти замуж не за богатого человека, а за любимого.

– Ни в коем случае, – жестко произнес Вилсон. – Я запрещаю это. Ты просто увлеклась им и не представляешь, что говоришь. Я понимаю, что он выглядит романтично, в особенности после того, как помог Ди, но для хорошего замужества нужна стабильность, а не постоянно оглядывающийся назад стрелок.

– Папа, – с досадой сказала Оливия. – Я не прошу твоего разрешения. Я очень люблю тебя и маму и хотела бы, чтобы вы присутствовали на моей свадьбе, которая состоится независимо от вашего решения. Я понимаю, что вы беспокоитесь за мою безопасность, но все, о чем ты упомянул, было тоже обдумано мной. Луис – это нечто большее, чем ты думаешь. Он хороший, благородный человек. Посмотри, как он рисковал своей жизнью, чтобы помочь Ди, если использовать твой собственный пример! Никто из добрых, достойных горожан в салуне не нашел в своем сердце мужества, чтобы оказать помощь, когда он обратился за ней, но ты бы не возмутился так, если бы я захотела выйти за одного из них. Пожалуйста, не будь против Луиса из-за того, что он, как ты считаешь, не тот человек, который подходит для брака со мной. Он именно тот человек, который сделает меня счастливой, и я хочу, чтобы вы были счастливы вместе со мной.

– Ты хочешь слишком многого, – ответил Вилсон. Его голос и лицо выражали непреклонность. Онора тихо всхлипывала.

– Мне жаль, что ты так отнесся к этому, но я не передумаю.

Глава 18

Оливия долго не могла уснуть после того, как дом погрузился в ночную тишину. Дедовские часы внизу пробили полночь, но она продолжала бодрствовать. Объяснение с родителями ужасно огорчило ее, но она не передумала. Она никогда в жизни не была так уверена в ком-либо, как в Луисе.

Сначала она не обратила внимания на скребущий звук, поскольку привыкла к тому, что ветки дерева за окном задевали о стекло. Потом она поняла, что звук шел из открытого окна, и вскочила с постели, готовая завизжать.

– Не кричи, – произнес приглушенный голос. – Это я.

– Ты! – Ее колени дрожали и слегка подгибались. Она ухватилась за столбик кровати, узнав этот голос. – Ты хочешь напугать меня до смерти? Никогда больше не делай этого!

Но несмотря на испуг, она лишь яростно шептала. Луис тихо засмеялся:

– Хорошо, мэм. Надеюсь, что это единственный случай, когда мне пришлось влезать в окно твоей спальни.

– Почему ты лазаешь по деревьям, когда прошло так мало времени после твоего ранения? Что, если бы твоя рана снова открылась? – заметила она с тревогой в голосе.

– Она не открылась. В конце концов, это всего лишь пустяковая царапина. Я чувствую себя прекрасно. – Он положил ладонь ей на затылок и поцеловал ее. – Я не мог ждать до утра, чтобы узнать, придется ли нам ожидать целый месяц торжественного венчания в церкви, или мы сможем сделать это гораздо быстрее.

Она положила руки на его плечи, набираясь сил от его горячего, крепкого тела.

– Мы можем пожениться, как только ты этого захочешь, – сказала она, и в ее голосе невольно прозвучала грусть.

Заметив печаль Оливии, Луис снова нежно поцеловал ее.

– Мне жаль, дорогая. Я знаю, что ты хотела, чтобы они были счастливы.

– Да, я хотела этого. Но я поняла, что достаточно эгоистична, чтобы хотеть и своего собственного счастья.

С легким вздохом Оливия прижалась к нему. Она испытывала чувство, которое испытывает человек, возвратившись домой после долгого отсутствия. Когда он прижал ее к себе, она неожиданно осознала, насколько тонкой была преграда, создаваемая ночной рубашкой. Она ощущала тяжелую пряжку его ремня, запасные патроны, рассованные в маленькие петли, и даже пуговицы его брюк.

Раньше она бы напугалась до смерти, если бы мужчина прижал ее к себе так, что она могла чувствовать его тело, но Луис потратил месяцы на то, чтобы приучить ее к своим прикосновениям, вызывая удовольствие от физической близости. Ее охватило возбуждение при мысли, что он хочет ее, и она, не задумываясь, прижалась к нему бедрами.

Его рука скользнула к ее ягодицам, он прижал ее к себе еще сильнее, слегка согнув колени для лучшего соприкосновения. У нее захватило дух от того, как их тела подошли друг к другу.

Луис нагнул голову, чтобы прижаться своими губами к ее губам. Сейчас. Время настало, она сделала выбор, и он не хотел ждать даже одну ночь, чтобы овладеть ею. Возможно, джентльмен ждал бы до свадьбы, но он не был джентльменом – он был мужчиной, который хотел свою женщину. Свадебные ритуалы существовали для общества, главные обеты скреплялись их телами.

Она больше не боялась ни его поцелуев, ни его рук на своем теле. Она содрогалась от удовольствия каждый раз, когда он прикасался к ее груди. Он повторял те действия, которым уже научил ее, испытывая восхитительное ощущение, от которого напряглись его мускулы. Он расстегнул ночную рубашку и стал ласкать рукой ее шелковистые груди, а она нежно застонала, когда ее соски напряглись.

Он отступил назад и, расстегнув ремень, бросил его на стул. Потом стянул с себя рубашку.

Оливия приблизилась к нему, восхищенная гладкостью его кожи, едва различимой в слабом свете. Было слишком темно, чтобы видеть выражение его лица, но она почувствовала, что ей не нужен свет. Она знала эти широкие плечи и твердую грудь, этот мускулистый живот. Повязка на его боку казалась небольшим белым пятном, и ее вид снова заставил Оливию почувствовать боль. Она целовала его, водя губами по его груди в поисках его маленьких сосков.

– Я люблю тебя, – шептала она, и ее дыхание обдавало теплом его кожу.

Он приподнял голову Оливии, прижал свои губы к ее, и его язык медленно проник в ее рот. Его руки прошлись по ее плечам, и ночная рубашка соскользнула с нее до пояса, задержавшись на округлостях бедер. Прежде чем она смогла перевести дыхание, он стянул рубашку с ее ягодиц, и она упала у ног Оливии.

Она застыла, всматриваясь испуганными глазами в его лицо. Ах, если бы сейчас было светло… Она так хотела видеть его. Но нет, нет… Ведь она совсем голая, и он бы тоже видел ее, нагую… Она понимала, что ночь не скроет ее: бледная кожа была отчетливо заметна даже в темноте.

Нагота шокировала ее. Ее руки метались, чтобы прикрыть интимное место, но Лукас мягко, но непреклонно взял ее за запястья и развел ее руки.

– Я когда-нибудь делал тебе плохо? – спросил он, касаясь губами ее виска. Она задрожала.

– Нет, – прошептала она.

– Я буду любить тебя сейчас. Ты полностью станешь моей. Ты знаешь, как это происходит?

Она попыталась сосредоточиться, прояснить свое смятенное сознание.

– Я… не совсем.

– Ты видела, как спариваются животные?

– Нет. То есть да. Однажды я видела пару собак.

Наблюдая эту сцену, она испытывала болезненное любопытство, прежде чем осознала неуместность своего поведения и смущенно кинулась прочь.

Луис улыбнулся, зарыв лицо в ее волосы. Невинная девочка.

– Грубо говоря, принцип тот же самый, – объяснил он, успокаивая ее нежным поглаживанием спины и бедер. – Ты почувствовала, как я напрягся, прикоснувшись к тебе. Для того чтобы заняться любовью, мне придется ввести свое древко в тебя, вот сюда. – И он положил свою руку между ее плотно сжатыми бедрами.

Она отчаянно рванулась, но он удержал ее своей сильной рукой.

– Прекрати, – простонала она. – Ты не должен делать это.

Она задрожала еще сильнее и почувствовала слабость. Ее ноги дрожали и были готовы подогнуться. Она не могла поверить в то, что он трогал ее между ног и что от этого по ее телу пробежал жар. Ей было невыносимо душно, а кожа стала такой чувствительной, что его прикосновения почти заставили ее кричать. Только смутное понимание того, что необходимо соблюдать тишину, удерживало ее от громких стонов болезненного экстаза. Он возбуждал ее и раньше, доставляя удовольствие, которое заставляло ее желать большего, но это нельзя было сравнить с тем, что происходило сейчас. Как если бы он раньше давал ей всего лишь воду, а теперь угощал настоящим вином. Это просто нельзя было сравнивать.

– Давай ляжем, любимая, – прошептал он, снова целуя ее.

Она стояла неподвижно, и он настойчиво гладил маленькую выпуклость между ее ног, стараясь прикасаться как можно нежнее, потому что она занималась всем этим в первый раз. Она содрогнулась еще раз, и он почувствовал, как ослабли ее ноги. Он положил ее на кровать и поспешно снял с себя сапоги и брюки. Все его тело горело желанием, когда он лег рядом с ней.

Она была потрясена происходящим. Он соблазнял ее, и она не могла сопротивляться. Она не хотела останавливаться. Но ей казалось, что она находится на несущемся поезде, который, выйдя из-под контроля, вое избирает и набирает скорость, и она не может спрыгнуть с него.

Она почувствовала, как его твердое древко надавило на ее бедро, и машинально взялась за него, чтобы передвинуть. Как только ее пальцы сомкнулись на этой чужой плоти, она отдернула руку. Луис застонал, слегка выгнув бедра.

– Потрогай меня, – хрипло пробормотал он, учащенно дыша. – Пожалуйста. Я хочу чувствовать, как ты держишь его…

Она заколебалась, потому что это показалось ей невероятно дерзким и порочным. Но все, чему он учил ее раньше, она поначалу воспринимала так же, и все это нравилось ей. Она снова застенчиво обхватила его пальцами и уже в следующее мгновение была восхищена этим ощущением, твердостью, скрытой под гладкой, шелковистой кожей. Она почувствовала первый, слабый укол страха, потому что не понимала, как он мог, по его словам, войти в нее.

Луис надвинулся на нее, раздвигая ее бедра. Ей потребовалось все самообладание, чтобы лежать неподвижно. Ее пальцы комкали простыню. Он почувствовал ее страдание и начал успокаивать ее, тихо шепча слова утешения и нежно целуя. Как только ее мышцы расслабились, он начал ласкать и целовать ее груди. Ее ноги перестали сжиматься. Его умелые пальцы нащупали мягкость между бедер, и ее лепестки раскрылись, как у цветка. Она приглушенно вскрикнула, и ее голова заметалась по подушке.

Он ласкал ее, чтобы пробудить в ней страсть, а она выгибалась и извивалась, и ее тело инстинктивно искало его. Луис почти довел ее до экстаза, потом убрал руку и направил свое древко в нее. Она снова замерла, хотя ее грудь тяжело вздымалась. Он опустился ниже, давая ей почувствовать его вес. Это позволило ему слегка углубиться в нее. Она закрыла глаза, и все ее тело захотело отстраниться от него. Он проник достаточно глубоко, и то, что она ощущала, говорило ей, что это действительно должно было стать настоящей болью.

– Мне больно, – прошептала она.

– Я знаю, дорогая. Но так бывает только в первый раз.

Она лежала под ним, ощущая давление, когда он проникал в нее глубже. Она чувствовала, как ее канал раскрывался и болезненно растягивался, принимая его. Она ощутила болезненное растягивание в глубине, и эта боль стала обжигающей, когда разорвалась ее девственность, чтобы пропустить его в глубь ее тела.

Луис не двигался для того, чтобы утихла ее боль. Его плечо было мокрым от слез, и он принялся успокаивать ее, несмотря на то, что его древко болезненно трепетало. Мягкое давление ее внутренних мышц сводило Луиса с ума, понуждая к получению удовлетворения, которое он еще не мог себе позволить.

Единственным правильным способом успокоить Оливию было довести ее до экстаза, в котором он отказывал себе, чтобы показать ей истинное наслаждение в награду за первоначальную боль. Ему следовало подождать с собственным удовольствием, поскольку важнее было дать облегчение ей. Его рука скользнула между их телами, снова нашла ее мягкую выпуклость, легчайшим движением освободив ее от защищавших складок, и опять начета разжигать страсть Оливии. Он ласкал ее с тяжело давшимся ему терпением, не пытаясь быстро довести ее до вершины наслаждения, а позволяя удовольствию нарастать так, чтобы она ощутила расслабление своих мышц, а потом медленное возвращение возбуждения. Только когда ее бедра начали подниматься под его рукой и стимулировать его движения, он усилил давление и ритм своих пальцев.

Оливия была горько разочарована болью при его проникновении, несмотря на то, что Ди предупреждала ее, что в первый раз бывает больно. Но все предыдущие уроки чувственности были полны жаркого удовольствия, и, несмотря на страх, она верила, что Луис сделает ее окончательную сдачу такой же полной наслаждения, как и все остальное. Вместо этого она испытала боль и острое потрясение от вторжения в ее тело.

Теперь его умелые прикосновения возвращали удовольствие так быстро и так сильно, что оно волнами прокатывалось по ней. Она рванулась под ними, пытаясь впустить его глубже в себя, потому что почувствовала, что это стало частью наслаждения. Охватив его ногами, она задвигалась с усилившейся страстью. Луне громко застонал, ощутив ее движения, и попытался сдержаться, чтобы не войти в нее глубоко и сильно, чего желала каждая клеточка его тела.

Она вскрикнула, и он положил ладонь ей на губы. Затем он ощутил легкие внутренние судороги, сопровождавшие кульминацию ее экстаза. Теперь Луис не мог сдерживаться. Он начал двигаться и через несколько секунд ощутил вслед за ней безумное удовольствие. Опустошенный, утратив способность двигаться, он тяжело распростерся на ней.

Оливия медленно провела рукой по его спине, восхищаясь его развитой мускулатурой. Она ощущала потрясение и испытывала сонливость. Значит, удовольствие все-таки было, удовольствие, столь сильное, что ей показалось, она могла умереть от него. Она жалела не о том, что Луис не стал ждать до свадьбы, а о том, что он не соблазнил ее раньше. Эта новая близость поражала и удовольствием, которое дарила, и узами, которыми скрепляла их двоих. Она более полно ощущала себя принадлежащей ему, чем могла представить раньше, и чувствовала себя сильнее «владевшей им, чем считала прежде возможным. Она любила его, но это слияние их тел было более первозданным.

Через некоторое время Луис пошевелился и приподнялся.

– Мне нужно идти, – сонно произнес он. – Или я останусь здесь до утра, что заставит твоего отца схватиться за ружье. Я приду за тобой примерно в десять. Тебе хватит времени, чтобы собраться?

Значит, это должно произойти так скоро. Он заявил на нее свои права, и не было оснований даже на пару дней откладывать свадьбу.

– Да, – ответила она и поцеловала его. – Где мы остановимся? Или мы сразу же покинем город?

Он не заметил в ее голосе никаких колебаний, только любопытство. Она действительно не беспокоилась о том, где им остановиться. Неожиданно ему захотелось громко рассмеяться, ликуя оттого, что судьба подарила ему Оливию.

– Мы поживем в гостинице, пока не решим, что нам делать.

– Значит, мне не нужно прямо сейчас упаковывать все мои вещи?

Он усмехнулся:

– Я могу точно сказать, что тебе не потребуются ночные рубашки.

Да, они ей не потребуются. Улыбаясь, она смотрела, как он одевался. У нее будет Луис, чтобы согревать ее. Это было самое великолепное будущее из всех, о которых она могла мечтать.

Спускаясь на следующее утро к завтраку, Оливия была спокойной.

– В десять за мной придет Луис, – объявила она. – Сегодня мы поженимся.

На глаза Оноры навернулись слезы, и она поспешно смахнула их.

– Не нужно так спешить, дорогая. Разве ты не можешь подумать еще немного?

Оливия обняла мать:

– Я уже все обдумала. Я люблю его, и ничего не изменится. Отсрочка может быть только в том случае, если вы с папой захотите устроить мне свадьбу.

Вилсон тяжело вздохнул и встал из-за стола:

– Ты не можешь рассчитывать на то, что мы будем праздновать твой брак с таким человеком, как Фронтерас.

– Я бы хотела, но я не рассчитываю на это.

Он склонил голову, расстроенно уставившись в пол. Его возражения в основном были связаны с тем, что Фронтерас не подходил для Оливии, но Вилсон понимал, что они вызваны и тем, что он не хотел расставаться с дочерью. Ему будет ее не хватать, но разлука переносилась бы легче, если бы он был уверен, что отдает ее в надежные руки. Оливия заслуживала большего, чем жизнь, полную опасностей. Она всегда была прекрасной дочерью, послушным, ласковым и любящим ребенком. Она никогда не была необузданной, а, наоборот, всегда проявляла разумную ответственность и уравновешенность. Он понимал, любящие родители обычно ревниво относятся к избранникам своих детей, но было совершенно очевидно, что Оливия выходила замуж за человека, не достойного ее.

Оливия была его ребенком, светом его жизни, и она унаследовала бы все его деньги. Не из-за этого ли женится на ней Фронтерас? Рассчитывает ли он на помощь своего тестя? Оливия, безусловно, заслуживала большего. Но она всегда была склонна видеть в людях лучшее, и ей бы не пришло в голову подозревать Фронтераса в подобных замыслах. Вилсон, человек умный и расчетливый, скопил свое состояние не для какого-то бродяги. Он знал множество мужчин, женившихся ради денег, и не хотел, чтобы это случилось с Оливией.

Не горя желанием видеть этого человека, Вилсон все же отложил свой уход в банк, потому что хотел кое-что сказать Луису Фронтерасу.

Луис прибыл ровно в десять, правя коляской, которую он взял напрокат в конюшне. Оливия, нетерпеливо ожидавшая его, почувствовала, как ее сердце екнуло, когда она увидела, что он не сделал ни малейшей попытки произвести впечатление. На нем были его повседневные брюки и рубашка, на шее был повязан платок, пояс с револьвером низко сидел на его стройной талии и был пристегнут к бедру. Он выглядел точно так же, как всегда, но она и любила его за то, что он не пытался надеть на себя фальшивую маску. Луису не требовалось производить впечатление на кого-либо.

Она открыла дверь, ее лицо сияло от счастья. Подходя к ней, Луис улыбнулся, и его темные глаза засветились. Воспоминания о прошедшей ночи ярко вспыхнули, и у Оливии перехватило дыхание.

– Я готова, – сказала она, указывая на два чемодана, стоявшие позади нее.

Когда Луис нагнулся, чтобы поднять их, Вилсон открыл дверь своего кабинета и произнес:

– Я бы хотел поговорить с вами, если вы не против.

Онора спустилась по лестнице и сжала руки при виде чемоданов. Ее глаза были красными.

Луис выпрямился. Его темное лицо оставалось спокойным.

– Конечно, – ответил он.

Вилсон отступил в сторону и указал на дверь кабинета.

– Наедине.

– Папа, – встревоженно сказала Оливия.

– Тихо. Это между нами.

– Нет! – крикнула она, приближаясь. – Это связано и со мной.

Луис прикоснулся к ее руке и улыбнулся.

– Все будет хорошо, – мягко заверил он ее.

Они прошли в кабинет, и Вилсон закрыл за ними дверь. Возможно, Оливия рассчитывала уехать без объяснений между отцом и Луисом. Но банкир беспокоился о своей дочери, и, черт возьми, Луис был бы невысокого мнения о нем, если бы это было не так. Ради спокойствия Оливии он был готов попытаться развеять тревоги ее родителей.

– Я дам вам пять тысяч долларов, чтобы вы уехали отсюда и никогда не встречались с моей дочерью, – начал Вилсон.

Глаза Луиса сузились, и в них вспыхнул опасный огонек.» Нет»– это было все, что он ответил.

– Если вы думаете, что женитьба на моей дочери сделает вас богатым…

– Остановитесь. Даже не продолжайте. – Темные глаза Луиса стали холодными от злости. – Я женюсь на Оливия, потому что люблю ее. Если вы беспокоитесь о своих деньгах, берегите их. Я в них не нуждаюсь.

Не произнеся больше ни слова, Луис прошел мимо банкира и покинул комнату. Когда он появился на пороге, выражение его лица заставило сердце Оливии забиться и она кинулась к нему и так крепко схватила за руку, что ее ногти впились в его кожу.

– Луис? – испуганно прошептала она.

Его лицо смягчилось, когда он посмотрел на нее.

– Не волнуйся, – сказал он. – Мы можем отправляться.

Они услышали, как позади снова открылась дверь. Онора поспешно вышла, как если бы намеревалась удержать их. Потом она остановилась, не сводя полного страдания взгляда с человека, который отбирал у нее любимую дочь. Луис посмотрел на нее, и его взгляд потеплел. Он понимал горе Оноры и был готов на все, чтобы облегчить его, но он не мог оставить Оливию, как того хотели ее родители. Поднявшись по ступенькам, он взял Онору за руку и сказал:

– Я обещаю, что буду хорошо заботиться о вашей дочери.

Несмотря на свои страдания, Онора ответила на его пожатие. Она цеплялась за него, как бы ища утешения.

– Но где вы будете жить? – простонала она. Луис пожал плечами.

– Где захочет Оливия, – просто ответил он. – Но где бы мы ни жили, я обещаю, что каждый год, без исключения, вы будете видеться с вашими внуками.

Внуки!

Онора открыла и закрыла рот, не произнеся ни звука.

У нее стеснило грудь от нахлынувших чувств. Внуки! Дети ее любимой Оливии.

Этот человек любил Оливию, действительно любил ее. Вопреки своей тревоге, Онора видела это в его глубоких глазах. «Ну конечно, – неожиданно подумала она. – Как можно было не любить Оливию? Фронтерас не является столпом общества, но он сильный и мужественный человек, а иногда эти качества обеспечивают большую безопасность, чем материальное благополучие». Больше всего на свете Онора хотела, чтобы Оливия была счастлива, и, глядя на этого человека, она неожиданно поверила, что он составит счастье ее дочери.

– Вы не могли бы подождать, чтобы я смогла организовать свадьбу? – спросила она.

– Онора! – потрясенно произнес Вилсон.

Луис одарил ее демонической улыбкой, заставившей сердце Оноры забиться немного быстрее.

– Я сочту за честь, если вы будете присутствовать на свадьбе сегодня.

– Я… почему же, конечно, – взволнованно произнесла она, умоляющ посмотрев на Вилсона. – Конечно, мы придем. Я ни за что не пропущу свадьбу Оливии.

– Онора! – повторил Вилсон. Она повернулась к мужу. Она редко возражала ему в чем-либо, но что знают мужчины о других мужчинах? – требовалась женщина, чтобы понять, что нужно другой женщине.

– Я знаю, что я Онора. Неужели ты не видишь, он любит ее?

– Конечно, любит, – уверенно сказала Оливия, улыбнувшись родителям, а ее глаза блестели от слез. – Чего еще вы могли пожелать для меня?

Только луну, подумал Вилсон, и его грудь болезненно сжалась. Но больше всего он не хотел потерять свою любимую дочь, не хотел, чтобы она чувствовала себя нежеланной в его доме. Оливия всегда была рассудительной. Так почему же он не мог довериться ее выбору? Похоже, это было единственное, что ему оставалось сделать. Его глаза стали подозрительно влажными, и он откашлялся.

– Ты права. У тебя есть самое важное. Мы будем на твоей свадьбе, дорогая! Как сказала твоя мать, мы ни за что не пропустим ее.

Вилсон обменялся рукопожатием с Фронтерасом, и хотя взгляд, брошенный им на Луиса, был суровым, они поняли друг друга. Онора снова заплакала, но на этот раз скорее от счастья. Боясь расстаться с дочерью, она предвидела этот день. И она, конечно, всегда плакала на свадьбах.