Текст книги "Флибустьер"

ГЛАВА 13

Приготовления к большому празднику продолжались, а от Дункана по-прежнему не было никаких вестей.

Душные дни тянулись медленно, и Фиби старалась придумать себе какое-нибудь занятие, скрывая мучительное беспокойство за неизменной улыбкой и вихрем бурной деятельности. По ночам она лежала без сна в огромной кровати, преследуемая видениями, представляя все варианты ужасной судьбы, которая могла настигнуть любимого ею человека.

Она пыталась читать себе лекции о том, как вредно попадать в зависимость от другого человека, но это не помогало. Ей казалось, что в тех областях, к которым имеет отношение Дункан Рурк, она находится примерно на том же уровне эволюции, что и медуза.

Через десять дней после того, как были разосланы приглашения, начали прибывать гости, подъезжая по длинной аллее в экипажах, фургонах и повозках, верхом на лошадях и мулах, даже пешком. Казалось, что дом битком набит людьми, и Фиби старалась держаться незаметно, не зная, как подать себя. Джон и Маргарет Рурк с гордостью, даже с поспешностью, представляли ее как свою невестку, и Филиппа потчевала всех, кто желал слушать, байкой про монастырь, которую придумала Фиби, чтобы оправдать свою прическу.

Кода в день бала Фиби увидела из окна второго этажа майора Бэзила Стоуна, прибывшего в шикарном экипаже, с ней едва не случился сердечный приступ. Ведь Лукас говорил этой августейшей и весьма опасной личности, что она, Фиби, немая служанка-невольница.

Она отступила, задыхаясь, прижимая одну ладонь к колотящемуся сердцу, другой, вцепившись в штору.

Чьи-то сильные руки схватили ее за плечи, и в первое мгновение радостного ужаса она решила, что в «Трою» наконец явился Дункан. Но она хорошо знала прикосновение своего мужа, они были навеки запечатлены в ее нервных окончаниях, и прошло не более мгновения, как ее затопила смесь разочарования и облегчения.

Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Лукасом.

– У вас тени под глазами, – сказал он мягко. Он был чутким и любезным с Фиби, но как брат, а не как влюбленный. – Боюсь, дает себя знать напряжение, быть женой моего брата нелегко.

Фиби вздохнула и слегка повернула голову, чтобы снова взглянуть в окно на майора Стоуна. По ее телу прошла дрожь ужаса, за которой последовал прилив негодования.

– Прибыл ваш друг, – сказала она, не отвечая на его замечание о своей внешности. – Тот, которого мы встретили в Чарльстоне. Кажется, вы говорили ему, что я немая невольница.

Лукас подошел к окну, поднял штору и выглянул наружу. К досаде Фиби, он усмехнулся.

– Ах, да, – сказал он. – Это Бэзил. Ох, ну и запутанную же паутину я сплел.

Фиби понадобилось мгновение, чтобы справиться с гневом. Совершенно незачем впадать в панику.

– Конечно, майор Стоун услышит от ваших родителей совсем другой рассказ, не так ли? Как вы собираетесь объяснить мой быстрый взлет в обществе? Не говоря уже об эффектном способе, благодаря которому я избавилась от своего недуга?

Лукас бросил на нее взгляд через широкое плечо. В его глазах не было страха, один лишь смех и что-то вроде нежной тревоги.

– Я скажу просто-напросто, что солгал, – сказал он, как будто этот ответ был абсолютно очевидным.

– Но он арестует нас обоих…

– И испортит моей матери чудесный праздник? Поверьте мне, Фиби, Бэзил не настолько дурно воспитан.

– Вы невозможны, – прошипела Фиби. Напряжение, порожденное ожиданием и тревогами, дополненное бессонными ночами и днями непрерывной беготни в попытках на шаг опережать свои страхи, угрожало лишить ее остатка самообладания. – Вы не забыли, что мы говорим о жизни вашего брата? Ваш майор не хочет ничего иного, как надеть петлю на шею Дункану!

Лукас дотронулся прохладными пальцами до ее лица.

– Очень многие люди желают повесить вашего мужа, – сказал он рассудительно. – Майор Стоун окажется в очереди за наградой. Однако человек, желающий казнить моего брата, должен сперва поймать его, а эта задача не всякому по зубам. С ней справятся только те, кто равны Дункану, а таких, к счастью, немного.

Фиби успокоилась только отчасти.

– У него, как и у всякого другого человека, есть свои слабые места, – возразила она приглушенным голосом, вспомнив, что комнаты дома полны гостей самых разных политических убеждений.

Лукас поднял бровь:

– Например?

– Например, вот этот дом, – прошептала Фиби. – Например, вы, Филиппа, ваши мать и отец…

– И вы, – задумчиво добавил Лукас. – Да, я понимаю. Умный враг может использовать вас или любого из нас для приманки в классической ловушке.

– Вот именно.

– Тогда мы должны быть очень осторожны, и не позволить сделать из себя приманку, – сказал он.

– С вами говорить все равно что с чеширским котом! – воскликнула Фиби в приступе отчаяния.

– С кем, с кем? – нахмурившись, переспросил Лукас.

– Неважно, – ответила Фиби. – Он еще не существует. – Она снова выглянула в окно, но майора Стоуна уже пригласили в дом, а экипаж убрали конюхи. – Нужно не показываться, пока все не разъедутся, – пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к своему деверю. В тревоге она едва не забыла о его присутствии.

Но Лукас быстро напомнил ей о себе.

– Мама и Филиппа никогда этого не позволят, – сказал он. – Ведь повод для праздника вы, Фиби Рурк.

Фиби не стала просить его объяснить свое замечание: пока что он не сказал ничего сколько-нибудь разумного, и нечего ожидать, что дальше будет лучше.

Фиби направилась в свою комнату, заперла за собой дверь и принялась ходить от стены к стене. Ее присутствие в этом доме только подвергает Дункана опасности, если он уже не схвачен. Возможно, лучшее, что она может сделать единственное, что она может сделать, покинуть этот дом, прежде чем послужит причиной гибели человека, ради которого готова отдать жизнь.

Но вопрос куда ей идти? Она ничего не знала об окружающей плантацию местности, и даже если ей удастся миновать британские патрули, она может попасть в руки бандитов или враждебных индейцев. Да, двадцатый век не менее опасен, но обыкновенные опасности восемнадцатого века были ей незнакомы, и это создавало заметную разницу.

К закату, несмотря на все свои мучения и волнения, несмотря на шаги от стены к стене, несмотря на попытки думать стоя или лежа на кровати, Фиби была не ближе к приемлемому плану, чем тогда, когда впервые пересекла порог комнаты. Она услышала музыку в саду и против своей воли вышла на террасу, где остановилась, глядя на сказочную сцену.

В ветвях деревьев горели китайские фонарики, отбрасывая золотистый свет на женщин в платьях из блестящего шелка и атласа. На небе высыпали звезды, яркие, как фейерверк, и тихий смех перемешивался со звоном дорогого хрусталя и с тихими звуками скрипок, мандолин и цимбал. Сквозь французские двери, словно дым, плыли звуки клавесина, мелодии других инструментов и увлекали их в невидимом, волшебном танце.

Фиби закрыла глаза, вспомнив гремящую, ураганную музыку другого клавесина. Так отличающуюся от звона и веселого напева того, который слышала сейчас. Вспомнила человека, который играл так вдохновенно, что сам становился инструментом, внутри которого рождались звуки и изливались из кончиков его пальцев, как у волшебника, дирижирующего оркестром стихий.

Тяжесть мужских рук, опустившихся ей на талию, заставила ее вздрогнуть и изумленно вздохнуть.

У нее над ухом раздался его голос хриплый шепот, в котором слышались смех и озорство, страсть и обещания.

– Зайдите в дом, мистрисс Рурк, и встречайте вашего мужа, как положено хорошей жене.

Фиби ощутила сладкую и томительную дрожь в своем теле, по ее жилам промчалось экстатическое предчувствие, гоня мурашки по коже и заставив ее соски стать такими же твердыми, как и пуговицы на корсаже ее бального платья. Она ничего не сказала и не могла бы сказать, даже если бы это было нужно, когда Дункан повел ее через порог террасы, в пустую комнату, где она столько ночей подряд попеременно проклинала и оплакивала его.

В комнате стоял сумрак; она видела профиль Дункана, наблюдая, как силуэт медленно превращается в человека, во плоти. Он был одет в платье фермера простую рубашку, темно-коричневые штаны из какой-то грубой ткани, потертые башмаки. Он был взъерошенным, грязным и слегка похудевшим, и Фиби была так рада видеть его, что отвела руку и изо всех сил влепила ему пощечину.

Дункан схватил ее руку, когда было уже поздно, лаская ее хрупкое запястье, где под прозрачной кожей пульсировала паутинка голубых вен, взбудораженная его возвращением. Его белые крепкие зубы ослепительно блестели во мраке комнаты, отделенной от внешнего мира, но наполненной отголосками разговоров и праздничной музыки, раздающихся в саду.

– Ты скучала без меня, – сказал Дункан.

Фиби ударила бы его еще раз, если бы он не держал ее за руку. Ее охватила страстная дрожь, когда он легким, как перышко, поцелуем прикоснулся губами к теплым пульсирующим жилкам на ее запястье.

– Черт тебя побери, Дункан, – вымолвила она, наконец, жалобным шепотом. – Где ты шлялся? И почему объявился именно сейчас? И как ты попал в эту комнату, хотя я лично запирала дверь?

– Сколько вопросов! – упрекнул он, лаская хрупкую руку, которую только что целовал, и по всему телу Фиби пробегала дрожь. – Но они могут немного подождать, мистрисс Рурк.

Фиби попыталась сдержать тихий жалобный стон, который зародился в ее груди, едва он поднял ее на руки, но было поздно. Она превратилась в сплошную сладкую боль, когда он положил ее на кровать. Дункан снял с нее левую туфлю и поцеловал подошву ее ноги, и Фиби почувствовала, что раскрывается перед ним Вселенной, требующей, чтобы ее заполнили.

Дункан возвышался над женой, чувствуя ее отклик на его ласки и наслаждаясь властью, которую имел над ней. Он зацепил указательным пальцем вырез ее платья и потянул на себя, освобождая из заключения ее нагие груди, полные, теплые, отягощенные желанием услаждать его. И он терзал ее соски краем большого пальца, готовя их к покорению.

Фиби выгнула спину и издала тихий, сдавленный крик. Она больше не могла ждать, она знала: если Дункан поднимет ее юбки, расстегнет свои бриджи и возьмет ее без промедления, то она достигнет вершины наслаждения при первом же прикосновении, но понимала, что он не станет утолять ее жажду так поспешно, и это наполняло ее сладким отчаянием.

Дункан усмехнулся, как будто угадал ее мысли и знал, что она проклинает его изо всех сил, одновременно отчаянно желая, чтобы он вошел в нее, и отстранился от кровати. Он пересек комнату, закрыл двери на террасу и задернул тяжелые шторы.

Теперь исчез даже слабый мерцающий свет звезд и китайских фонариков, и, прежде чем глаза Фиби привыкли к мраку, Дункан снова был рядом с ней. В полной темноте он перевернул ее на живот и расстегнул пуговицы на ее корсаже, затем снова уложил на спину, чтобы стянуть с нее платье. За платьем последовали корсаж, затем пышные кружевные нижние юбки и панталоны. Наконец он снял с нее чулки, с мучительной медлительностью спуская каждый из них все ниже и ниже по ее коленям, икрам, лодыжкам. Фиби, обнаженная, лежала в густом мраке, по-прежнему не видя Дункана, уязвимая перед умелыми движениями его рук.

Она прикусила губу, когда Дункан сел рядом с ней на пуховую перину, накрыл ладонями ее груди, играя с сосками, затем его руки скользнули к ее талии, бедрам, обхватили ягодицы и приподняли ее, трепещущую, с перины. С губ Фиби сорвались звуки его имени.

В ответ она услышала его глухой хриплый смех, окутавший ее, как дым из лампы джинна.

– Я тоже скучал по тебе, – сказал он.

Фиби была совершенно беспомощна, ее дрожащее тело превратилось в инструмент в руках виртуоза, но она чувствовала полную свободу, скрывающуюся за восхитительной беспомощностью. С этим человеком она могла дойти до крайних пределов наслаждения, зная, что с ней ничего не случится и что он нежно и медленно вернет ее назад, к самой себе, когда они насытятся наслаждением. «Пожалуйста» – было единственным словом, которое она могла вспомнить.

Дункан медлил ровно столько, сколько потребовалось, чтобы снять одежды. Фиби не видела, что он делает, вокруг по-прежнему была тьма, но догадывалась по шуршанию одежды и колебанию душного воздуха, вызванному его движениями. Шум бала долетал до них приглушенно и смутно, но музыка не покидала их, обнимала, была частью их любви.

Наконец Дункан вытянулся с ней на пуховой перине. Его тело, кроме низа живота с треугольником спутанных волос, было гладким на ощупь. Фиби коснулась рукой вершины этого треугольника, ощутила восставшую плоть и обхватила ее пальцами. Это была не ласка, а покорение, требование. Дункан издал глухой стон и, когда Фиби кончиками пальцев стала ласкать его, выкрикнул что-то, схватил ее за плечи и накрыл ее тело своим. Найдя ее рот, поцеловал с такой страстью, что от желания у нее закружилась голова.

Фиби снова повторила единственное слово, которое помнила, жалобное выражение своего желания, своей жажды и одиночества:

– Пожалуйста…

Но Дункан не спешил удовлетворить Фиби. Он снова поцеловал ее с той же силой и ненасытностью, что и прежде. Затем проследил губами линию ее щек, напряженные мышцы шеи, изгиб плеч, выпуклость груди. Коснувшись соска, он истерзал его языком и алчно схватил ртом. Новая волна возбуждения поглотила Фиби. Дункан бесжалостно взимал с нее дань, но его пальцы нежно прикасались к ее губам, заглушая крики желания и восторга.

Затем он стал исследовать ее тело, покусывая и целуя, ведя своими теплыми влажными губами по ее ребрам, по ее животу и паху, к дельте волос, которая прикрывала ее женское естество. Когда он раздвинул шелковистый занавес и приник к ней в поцелуе, она в то же мгновение взорвалась, высоко вскинув бедра над кроватью. Ее ягодицы, словно налитые сладким соком фрукты, покоились в его сильных ладонях, и он не отрывался от нее, пока продолжались дикие рывки и судороги ее разрядки, безжалостный, нежный, жестокий.

Оргазм Фиби был таким неистовым, что она не могла себе представить, что же последует дальше. Насытившись до предела, она думала, что будет просто лежать под Дунканом, ожидая, пока он получит свою долю наслаждения. Она будет гладить его спину и плечи, ягодицы и бедра, тихо произнося бессмысленные слова, ублажая его и вымаливая ласки себе, побуждая его идти дальше и плавая в умиротворении, которое он дал ей. Но все оказалось не так. Он покорял ее как завоеватель, сильными, глубокими рывками, которые сразу же пробудили в ней все желания, хлынувшие на поверхность, как лава из действующего вулкана. Она издала долгий, гортанный крик, который Дункан не пытался заглушить, и поднялась, встречая его новый порыв, с жаждой, не менее неистовой, чем его. В ответ он отстранился, но лишь для того, чтобы перевернуть ее и заставить встать на колени. Это было первобытное, изнурительное спаривание жеребца и кобылицы, в котором слились инстинкт и любовь.

Дункан сжимал в ладонях груди Фиби, терзая и лаская их, пощипывая соски, и она порывисто отвечала ему, вбирая его в себя все глубже и глубже. Она безжалостно исторгла из него семя вместе со сдавленным криком удовлетворения и увлажнила его плоть своим собственным нектаром. Он отшатнулся от нее, когда их тела сотрясли последние судороги, затем упал рядом, дрожа от изнурения, крепко прижимая ладони к ее соскам.

Они долго лежали, набираясь сил, и когда Дункан, наконец, поднял голову, он стал целовать маленькие хрупкие позвонки Фиби. Одна его рука скользила вниз от ее груди, по животу и дальше – к нежному и врожденно женственному месту, где сходились ее бедра. Она застонала в подушку, и он начал дразнить ее медленными круговыми движениями пальцев.

– Я не верю! – пробормотала Фиби, с удивлением осознавая, что снова возбуждается.

– Позволь мне убедить тебя, – сказал он.

– Ты имеешь представление, что дом битком набит красномундирниками и тори? – осведомилась Фиби чуть позже, когда ее мышцы снова стали крепкими, и она смогла встать на ноги. Она зажгла лампу и отошла на безопасное расстояние от Дункана, чтобы он не мог дотянуться до нее.

Дункан оставался в кровати, лежа на спине и подложив руки под голову. Он был классическим воплощением мужской лени удовлетворенный и чертовски уверенный, что удовлетворил свою партнершу.

– Я заметил, когда входил, – ответил он. Либо он не понимал серьезности ситуации, либо безрассудство стало для него таким привычным делом, что он напрочь забыл о предосторожностях. – Мы будем в полной безопасности, если только кто-нибудь не услышал, как ты выла волчицей во время наших забав.

К щекам Фиби прилила кровь.

– Ну ладно, – прошептала она. – Допустим, я немного шумела. Но если бы ты был джентльменом, то не упоминал бы о таких вещах.

– Если бы я был джентльменом, – возразил Дункан с ухмылкой, – между нами бы, во-первых, не случилось ничего подобного.

Фиби уже надела корсаж и панталоны; теперь она облачалась в нижние юбки и затягивала пояс. Взгляд в зеркало обнаружил преступный румянец на ее щеках и блеск глаз, и то и другое имело своим источником нечто иное, чем ее постоянное отчаяние.

– Как ты попал сюда? – спросила она, пытаясь не повышать голоса. Сейчас, когда разум Фиби просветлел, ее охватил страх. – Я же помню, что запирала дверь!

Дункан ухмыльнулся еще шире. Если его и беспокоило присутствие майора Стоуна или других англичан, то он никак не показывал этого.

– Запертые двери не остановят меня, Фиби, – поддразнил он. – Особенно если с другой стороны ты с нетерпением ждешь знаков внимания от своего мужа.

Она схватила подушку, лежавшую на канапе рядом с камином, и швырнула в него.

– Не льстите себе, мистер Рурк. Как ни странно, я думала вовсе не о вас. Я размышляла, удастся ли мне сбежать из Трои так, чтобы не лишиться скальпа от рук индейцев и не попасться красномундирникам!

Дункан нахмурился, затем сел и потянулся за бриджами.

– Тебе здесь плохо?

Фиби отвела глаза. Гордость мешала ей признаться, что без него ей всюду плохо.

– Твои родственники были очень добры ко мне, – сказала она тихо. – Но я боялась.

– Чего? – Дункан встал с кровати, натягивая бриджи. Она молчала так долго, что он подошел к ней, взял рукой за подбородок и заставил посмотреть на себя. – Фиби, скажи мне, чего ты боишься.

Она заморгала, потому что хотела плакать, но не собиралась выказывать такую слабость.

– Я боялась, что у тебя хватит глупости явиться сюда, – ответила она, наконец.

– И я была права.

Его улыбка была неторопливой и более чем самоуверенной.

– Не притворяйся, что ты не рада видеть меня, – сказал он. – Это же не так.

Фиби высвободилась из его объятий. В саду играла музыка, раздавался смех, но рано или поздно присутствие Дункана обнаружат. Когда это случится, ничто не спасет его от английской петли ни ее любовь, ни влияние его отца и старшего брата. Ее разъярило, с какой легкостью он шел на риск.

– Здесь, на балу, найдется не один человек, который мечтает тебя повесить!

Дункан философски вздохнул.

– И даже не одна женщина, – согласился он. – Дорогая Фиби, когда же ты прекратишь хныкать? Я избегал эшафота с самого начала войны, и продолжу в том же духе. Кроме того, ты же знала, что я собирался приехать в Трою.

Фиби услышала в коридоре шаги и голоса. Ее сердце замерло, пропустив пару ударов, затем забилось снова, лишь чуть-чуть быстрее, чем обычно.

– Ты плохо рассчитал время, – прошептала она. – Ты мог приехать перед балом или после него, когда угодно, только не сейчас.

Он снова привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

– Я хочу повидать отца, – сказал он. – Как только я удостоверюсь, что он здоров, то немедленно уеду.

Что-то в его поведении, в тоне его голоса встревожило Фиби даже глубже, чем его плохо рассчитанное по времени возвращение.

– И, конечно, возьмешь меня с собой.

Дункан колебался. – Фиби…

Она сложила руки на груди.

– Не утруждай себя речью, что я буду в большей безопасности в Трое, – предупредила она, – потому что это неправда. Едва кто-нибудь из тори или красномундирников узнает, что я вовсе не монахиня и не немая служанка…

От смеха его глаза зажглись и уголок рта пополз вверх.

– Монахиня? Немая служанка? Черт возьми, что все это значит?

Фиби снова почувствовала, как запылало ее лицо.

– Отчасти это моя вина, – торопливо призналась она. – Я сказала Филиппе, что была в монастыре ну, чтобы объяснить, почему у меня короткие волосы. Я больше ничего не могла в тот момент придумать. Но сказку о том, что я немая служанка-невольница, придумал Лукас для майора Стоуна. – Она вздохнула. – В тот момент это была подходящая версия, если учесть, что майор встретил «Принцессу Чарльстона» с эскортом вооруженных солдат и, похоже, имел какие-то подозрения относительно меня. Однако теперь все совсем запуталось, потому что он здесь, на этом балу, а твои мать и отец рассказали всем, что я твоя жена.

– Я вижу, в чем проблема, – сказал Дункан, хотя, похоже, он был не слишком озабочен.

– Видишь? – переспросила Фиби, снова разозлившись. Как такой умный человек может быть столь недальновидным? – Меня самое меньшее допросят, а возможно, даже арестуют.

Он коснулся пальцем ее подбородка, который чуть-чуть дрожал, хотя она упрямо задрала его.

– Нет, – сказал он. – Ты не попадешь в руки англичан ни для допроса, ни для любой другой цели. Ты принадлежишь революции и мне.

У Фиби отлегло от сердца, хотя сознание того, что скоро ей придется покинуть Трою и семью, которая уже стала для нее родной, наполняло ее горькой печалью.

– Каким образом ты проберешься к отцу, когда кругом столько народа?

Палец Дункана скользнул по ее губам, опухшим от его поцелуев. На его лице появилась мимолетная улыбка, как будто он вспомнил что-то, хотя было ли это воспоминание о недавнем, Фиби не могла решить.

– Ты будешь моим посланцем, – сказал он. – Найди отца, если сможешь, и скажи ему, что вернулся блудный сын и жаждет отведать тучного тельца.

Фиби открыла было рот для протеста, но ничего не произнесла, понимая, что это будет потерей времени.

– Хорошо, – согласилась она, наконец, с сомнением, пригладила волосы, которые отрастали и, следовательно, становились непослушными, и расправила смятые юбки бального платья. – Если я не вернусь через пятнадцать минут, считай, что меня забрали и упекли в кутузку.

Дункан недоуменно посмотрел на нее, что порадовало Фиби, хотя, конечно, это было слабым утешением за тот риск, на который приходилось идти по его требованию.

Она повернула ключ в замке, открыла дверь и бросила взгляд в оба конца коридора. Мимо пробежали две девочки, хихикая и приятно шурша накрахмаленными нижними юбками бальных платьев, не обратив на Фиби никакого внимания.

Закрыв за собой дверь, Фиби направилась к лестнице, высоко подняв голову и уверенно шагая вперед, не глядя по сторонам. Нижний этаж дома был полон гостей: пары танцевали в гостиной, превращенной в бальный зал, и прогуливались в саду. В поисках Джона Рурка Фиби старалась избегать Филиппы, Маргарет и Лукаса; любой из них мог понять по выражению ее глаз, что вернулся Дункан.

Наконец Фиби нашла Марву, которая несла через толпу блюдо с фруктовыми пирожными, и спросила ее о своем свекре. Марва кивнула в сторону закрытых дверей кабинета мистера Рурка.

– Он там, мистрисс, – объяснила служанка с усталой улыбкой. – Постучите и скажите хозяину, что Марва напоминает ему об ужине.

Фиби поблагодарила служанку и направилась к личным покоям Джона Рурка. Она постучала в одну из высоких дверей, получила приглашение войти и переступила через порог, не успев подумать, есть ли в кабинете еще кто-нибудь. Затем думать об этом стало слишком поздно.

У холодного камина стоял майор Бэзил Стоун, положив одну руку в малиновом рукаве на мраморную каминную полку и держа в другой бокал с бренди. Взгляд его бледно-голубых глаз остановился на Фиби в то же мгновение, как она вошла в комнату, и было очевидно, что он вспомнил их встречу на причале в день ее прибытия в Чарльстон.

– Ну-ну, – сказал он задумчиво.

Джон, сидевший за столом, поднялся из кресла с широкой отцовской улыбкой на лице. Предотвратить неизбежное было невозможно.

– Вот где вы, моя дорогая, а я уже начал волноваться, что с вами случилось. Майор, могу ли я представить вам мою невестку, Фиби? Фиби, это майор Бэзил Стоун.

Фиби, оцепенев, стояла, как пугало, посреди кабинета, так крепко сцепив пальцы, что заболели суставы. Сердце провалилось в желудок и колотилось там.

– Ваша невестка… – пробормотал майор. – Хитрый парень ваш Лукас. Ни словом не обмолвился, что женился, когда я встретил его в Чарльстоне недели две назад. Собственно говоря, он представил эту прелестную юную леди как служанку.

Фиби попыталась улыбнуться, но знала, что только оскалилась и ее глаза, вероятно, слегка остекленели. Какое-то мгновение ей даже не было нужды изображать из себя немую, как утверждал Лукас. Она не могла бы вымолвить ни слова, даже чтобы спастись от вечных мук ада.

Джон Рурк засмеялся.

– Полагаю, Лукас решил, что вы станете приставать к нему с расспросами, – сказал он Стоуну, который, очевидно, был доверенным другом мистера Рурка. – Моему старшему сыну еще предстоит жениться, хотя, видит Бог, мы с его матерью ждем с нетерепением, когда он остепенится и заведет семью. Фиби жена Дункана.

Наступила гнетущая тишина. Фиби казалось, что ее сердце раздулось до размеров комнаты и, даже стены и половицы пульсируют в такт с его учащенным биением. Пот выступил на ее верхней губе и между лопатками, а она все так же стояла на месте с застывшей на губах глупой улыбкой.

– Фиби жена Дункана, – повторил Стоун после значительной паузы. Его задумчивый взгляд проникал глубоко и видел слишком многое.

Фиби бросила отчаянный взгляд на свекра и в то же мгновение поняла, что он знает о приезде Дункана. Возможно, он все это время собирался выдать своего младшего сына, обманутый чувством политической лояльности…

Джон Рурк глубоко вздохнул и протянул к ней руку, и Фиби, несмотря на все свои сомнения, подошла к нему. Он похлопал ее по руке и бросил на нее взгляд, полный нежности и печали.

– Боюсь, что моего сына нельзя считать джентльменом. Он женился на Фиби, повинуясь импульсу, а затем бросил ее на наше попечение.

– Вы знаете, где ваш муж? – спросил майор Стоун у Фиби, пересекая кабинет и остановившись в нескольких футах от нее.

Фиби боялась даже подумать о комнате наверху, где ждал Дункан и где он совсем недавно с таким упоением занимался, с ней любовью. Она боялась, что майор прочтет правду на ее лице.

– Нет, – пробормотала она, не отрывая взгляда от носа майора, чтобы не смотреть ему в глаза. Внутри нее нарастало напряжение, сопровождаемое щедрым выбросом адреналина, и она разрыдалась. – И я не хочу никогда больше слышать его имени, сэр, потому что он негодяй и мерзавец, и никогда не собирался быть мне верным мужем!

– Ну, ну, Фиби, – умоляюще сказал Джон Рурк, по-прежнему похлопывая ее по руке. – Дункан не стоит ваших слез, моя дорогая. – Он бесстрашно встретил взгляд майора. – Поверьте мне, Бэзил, когда Дункана наконец найдут, я хочу лично поговорить с ним.

– Вы понимаете, – сказал Стоун, отпив глоток бренди, – что давать убежище разыскиваемому преступнику преступление против короны? Даже когда этот преступник одной крови с вами?

– Бэзил, под небесами совершается много разных проступков, – ответил мистер Рурк. – Иногда приходится сравнивать их друг с другом и пытаться выбрать наименьшее зло.

Фиби затаила дыхание, наблюдая за майором краем глаза. Стоун дураком не был и в любой момент мог призвать своих людей и приказать им обыскать дом от винных подвалов до чердака.

– Если этот преступник здесь, – ответил Бэзил, – я найду его.

Рурк только махнул рукой, безмолвно приглашая его действовать. Если бы он не держал Фиби, она могла бы совершить что-нибудь безрассудное, например броситься из комнаты, крича Дункану, чтобы он спасал свою жизнь. Но сейчас все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не упасть в обморок и чтобы ее не стошнило на персидский ковер.

Стоун, с лицом холодным и застывшим, как мрамор, из которого был сделан камин, отставил бокал бренди и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Больше говорить было не о чем.

Фиби повернулась к своему свекру. Ее глаза жгли слезы ярости.

– Как вы могли?! – прошептала она, высвобождая руку и отступая на шаг. – Как вы могли предать своего сына?

– Боже мой! – Восклицание вырвалось у мистера Рурка вместе с горьким вздохом. Его глаза были пустыми от отчаяния, он казался совсем старым и усталым до глубины души. – Он здесь, под этой крышей! И если Дункана не повесят за измену, его наверняка повесят за глупость.