Текст книги "Холодная месть"

Глава 8

Нью-Йорк

Доктор Джон Фелдер следовал за полицейским фургоном, подпрыгивавшим на ухабах однополосной дороги, пересекающей Малый Губернаторский остров. Для начала октября вечер выдался необычно теплым, на заболоченной местности по обе стороны дороги виднелись там и сям островки скапливающегося в низинах тумана. Поездка на юг от «Бедфорд-Хиллс» заняла меньше часа, и цель уже была близка.

Фургон свернул на аллею давно засохших каштанов. Фелдер не отставал. За деревьями виднелись Ист-Ривер и бесчисленные здания манхэттенского Ист-Сайда. Так близко – и все же так недоступно.

Фургон притормозил у высоких ворот кованого железа. Надпись на бронзовой пластине гласила: «Больница „Маунт-Мёрси“ для душевнобольных преступников». Из будки появился охранник, подошел к водителю. Взглянул на протянутый водителем планшет, кивнул и, вернувшись в будку, нажатием кнопки открыл ворота. В последнее время многие считали, что стоит изменить название на что-либо современное и не столь клеймящее несчастных пациентов. Но, судя по виду массивной пластины, рассчитана она была на долгие годы.

Фургон свернул на мощенную брусчаткой небольшую парковку. Фелдер оставил свой «вольво» рядом с полицейским автомобилем. Выйдя из машины, он посмотрел на огромное неоготическое сооружение, чьи высокие стрельчатые окна теперь были забраны решетками. Это был, наверное, самый живописный, если не сказать необычный, приют для умалишенных во всей Америке. Фелдер затратил немало усилий и времени на то, чтобы перевести сюда нужного человека. Теперь его очень злило то, что человек, обещавший «рассказать все» о необычном пациенте как плату за перевод сюда, бесследно исчез.

Фелдер перевел взгляд на полицейский фургон. Тюремный охранник выбрался с пассажирского сиденья, подошел к задним дверям, вытащил связку ключей на большом кольце и сунул нужный ключ в замок. Из открывшейся двери шагнул наружу полицейский в униформе и с дробовиком. Отошел немного и встал с оружием наготове. Охранник помог выбраться из фургона пациенту.

Глазам Фелдера явилась молодая – лет двадцать с небольшим – женщина с темными волосами, подстриженными коротко и со вкусом. Она поблагодарила охранника за помощь низким, ровным голосом, звучащим сдержанно и старомодно. Женщина была одета в тюремную робу, руки схвачены наручниками за спиной. Но когда охранник повел ее ко входу, она держалась прямо, ступала с достоинством, смотрела гордо и независимо.

Фелдер подошел к ней.

– Здравствуйте, доктор, – приветствовала его пациентка, коротко кивнув. – Я рада видеть вас снова.

– Констанс, я тоже рад.

Входную дверь им открыл чрезвычайно аккуратный и педантичный мужчина в белом халате поверх дорогого костюма.

– Добрый вечер, мисс Грин, – произнес мужчина спокойно и дружелюбно, словно обращался к ребенку. – Мы вас ожидали.

Констанс слегка присела в книксене.

– Я – доктор Остром. Здесь, в «Маунт-Мёрси», я буду вашим лечащим врачом.

– Рада знакомству с вами, – ответила женщина, чуть склонив голову. – Пожалуйста, зовите меня Констанс.

Пациентка и сопровождающие вошли в приемный покой. Там было тепло и слегка пахло дезинфицирующим средством.

– Я знаком с вашим, э-э, опекуном, Алоизием Пендергастом, – сообщил доктор Остром. – Мне очень жаль, что мы не смогли привезти вас сюда раньше, но хлопоты с необходимыми документами, к сожалению, заняли слишком много времени.

Говоря это, Остром многозначительно взглянул на Фелдера. Тот знал: предназначенную для Констанс комнату тщательно обыскали, подвергли основательной чистке – сначала хлоркой, затем бактерицидным антисептиком, а в завершение покрасили трижды масляной краской. Эти меры посчитали необходимыми ввиду того, что предыдущая обитательница комнаты славилась пристрастием к ядам.

– Я признательна вам за хлопоты, доктор, – чопорным тоном произнесла Констанс.

Доктор Остром заполнил бумаги, необходимые для передачи пациента, и вручил их охраннику со словами: «Теперь можете снять наручники». Полицейский снял их, после чего служащий больницы выпустил охранника и полицейского наружу и тщательно запер за ними дверь.

– Отлично! – сказал Остром, легонько потирая руки, словно перевод Констанс сюда доставил ему особенное удовольствие. – Мы с доктором Фелдером покажем вам комнату. Уверен, что вы найдете ее приятной и уютной.

– Доктор Остром, не сомневаюсь, так оно и будет, – ответила Констанс. – Вы очень любезны.

По пути через долгий, отзывающийся эхом коридор доктор Остром рассказывал о правилах поведения в «Маунт-Мёрси» и выражал надежду, что соблюдение их не причинит Констанс неудобств. Фелдер украдкой взглянул на Констанс. Конечно, любому она покажется необычной: старомодный выговор, непроницаемые глаза, почему-то кажущиеся гораздо старше лица. И ни в ее поведении, ни в лице невозможно угадать признаки страшного недуга. Но Констанс была совершенно безумна. Других подобных случаев Фелдер не знал. Она считала, что родилась в 1870 году, в семье, ныне давно забытой, стертой из человеческой жизни. Ее существование подтверждали только разрозненные оставшиеся документы. Недавно Констанс вернулась на корабле из Англии. По признанию самой женщины, во время плавания она швырнула за борт своего сына-младенца. Утверждала, что малыш – воплощение зла.

За два месяца занятий ее случаем – сначала в больнице Бельвью, потом в исправительной колонии «Бедфорд-Хиллс» – Фелдер уделил немало сил анализу этого расстройства. Интерес оттого лишь укрепился, но доктор ни на йоту не приблизился к пониманию Констанс и ее заболевания.

В конце коридора все подождали, пока служащий отомкнет тяжелую металлическую дверь, затем пошли по другому звучному пустому коридору. Наконец остановились возле никак не помеченной двери. Служащий повозился с ключами, и взорам предстала небольшая, скудно обставленная комнатка без окон. Мебель – стол, кровать и единственный стул – были прочно привинчены к полу. На прикрепленной к стене книжной полке стояло несколько томов. На столе красовалась небольшая пластиковая ваза с нарциссами из больничного сада.

– Как вам комната? – спросил доктор Остром.

Женщина внимательно осмотрелась и сказала:

– Спасибо, я полностью ею удовлетворена.

– Рад слышать. Привыкайте, обживайте без спешки. Я вскоре пришлю к вам служащую с новой одеждой, более подходящей для вас.

– Буду вам чрезвычайно благодарна, – сказала Констанс и посмотрела на книжную полку. – Боже правый! «Magnalia Christi Americana» Коттона Матера[1]1
  Матер, Коттон (1633–1728) – известный пуританский проповедник и писатель, вдохновитель процесса «салемских ведьм». (Здесь и далее прим. пер.)


[Закрыть], «Автобиография» Бенджамина Франклина, «Кларисса» Ричардсона. Это ведь книги двоюродной бабушки Корнелии!

– Новые их издания, – подтвердил доктор Остром. – Знаете ли, когда-то это была ее комната, и ваш опекун попросил купить эти книги для вас.

– Ах… – На мгновение щеки Констанс порозовели от неожиданной радости. – Словно вернулась домой! Так чудесно продолжать семейную традицию даже здесь!

В комнате было тепло, но по спине доктора Фелдера пробежали холодные мурашки. Насколько же все безнадежно…

Глава 9

Лейтенант Винсент д’Агоста сидел, уткнувшись взглядом в письменный стол, и боролся с подступающей депрессией. Как только он вернулся из отпуска по болезни, его босс, капитан Синглтон, отправил его заниматься канцелярской работой. Всех-то дел – перекладывать бумаги с одного края стола на другой. Д’Агоста бросил взгляд за дверь, на комнату участка. Там деловито сновали люди, звенели телефоны, происходило оформление преступников. Там делали настоящее дело. Лейтенант вздохнул, снова посмотрел на бумаги. Д’Агоста их ненавидел. Но ведь Синглтон старался ради блага лейтенанта. Всего полгода назад врачи госпиталя в Батон-Руже боролись за жизнь Винсента д’Агосты, прикованного к больничной койке. Пуля зацепила сердце. Еще повезло, что он способен ходить и к тому же вернулся на работу. Да и не вечно ему сидеть за бумагами. Нужно всего лишь поправиться в полной мере, вернуть прежние силы.

Д’Агоста напомнил себе: в жизни есть повод для оптимизма, и еще какой. Отношения с Лорой Хейворд стали чудесными. Она по-настоящему встревожилась, испугалась его потерять – и смягчилась, стала заботливее, нежнее. Лейтенант всерьез рассчитывал, полностью оправившись, сделать ей предложение. Конечно, обычный консультант по семейным вопросам вряд ли посоветовал бы получить в грудь пулю, чтобы улучшить отношения, но ведь сработало!

Ощутив чужое присутствие, лейтенант поднял голову и встретил взгляд молодой женщины. Лет девятнадцать-двадцать, невысокая, одета в джинсы и застиранную футболку с «Рамоунз». На плече висит черная кожаная сумка, усаженная мелкими металлическими заклепками. Волосы перекрашены в жгуче-черный цвет, на предплечье заметна татуировка – копия рисунка Эшера[2]2
  Эшер, Мауриц Корнелис (1898–1972) – нидерландский художник-график.


[Закрыть].

Девица-гот.

– Чем могу помочь, мэм? – раздраженно спросил д’Агоста.

И отчего чертов секретарь не вышибает такую публику?

– Я что, выгляжу как «мэм»? – ответила девица.

– Чем могу быть полезен? – исправился лейтенант, вздохнув.

– Вы – Винсент д’Агоста, правильно?

Он кивнул.

Девица шагнула в офис.

– Он упоминал вас несколько раз. У меня память на имена никудышная, но ваше запомнила – такое уж итальянское, звучное.

– Такое уж итальянское, – повторил лейтенант.

– Да я ничего плохого не имела в виду. Просто на моей родине, то есть в Канзасе, ни у кого таких имен нету.

– Итальянцы так далеко в глушь не забирались, – ответил д’Агоста сухо. – Не поясните ли, кто такой «он», о котором вы говорите?

– Агент Пендергаст.

– Пендергаст? – спросил лейтенант, невольно выдав удивление.

– Угу. Я была его ассистенткой в Медсин-Крике, в Канзасе. Помните серийные убийства, «натюрморты»?

Лейтенант в недоумении уставился на девицу. Ассистентка Пендергаста? Да что такое она несет?

– Неужели он обо мне не говорил? Я – Кори Свенсон.

– Я слегка знаком с «натюрмортами», но не припомню, чтобы Пендергаст называл ваше имя.

– Он про свои дела никогда не рассказывает. Я его возила, помогала обследовать город. Он же у нас как белая ворона был – в черном костюме и всякое такое. Без меня, местной, не обошелся бы.

Лейтенант удивился еще больше, но понял, что она говорит правду, хотя, возможно, несколько преувеличивает. Ассистентка? Хм… Раздражение вдруг сменилось подозрением.

– Заходите! – предложил он запоздало. – Садитесь!

Кори Свенсон уселась, звякнув металлом, отбросила назад челку, открыв фиолетовую и желтую пряди.

Д’Агоста откинулся на спинку кресла и спросил, стараясь не показывать свои эмоции:

– Итак, в чем дело?

– Я в Нью-Йорке уже год. Как раз в сентябре и приехала. Учусь на втором курсе и только что перевелась в колледж уголовного права имени Джона Джея.

– Продолжайте, – сказал лейтенант.

Известие о колледже его впечатлило. Девица явно не дура, хотя и прилагает все усилия, чтобы выглядеть таковой.

– У меня курс по девиантному поведению и социальному контролю.

– Девиантное поведение и социальный контроль, – задумчиво повторил лейтенант.

Такой курс Лора, наверное, прослушала бы с удовольствием. Она неравнодушна к социологии.

– Как часть обучения нам нужно написать курсовую работу по какому-нибудь делу. Вот я и выбрала для работы тему серийных убийств «натюрмортов».

– Не уверен, что Пендергаст одобрил бы такой выбор, – осторожно заметил лейтенант.

– Он-то как раз одобрил. Тут и зарыта собачка. Я ж, когда только приехала, договорилась с ним пообедать. Вчера был назначенный день, а Пендергаст не появился. Я пришла в его квартиру в «Дакоте», но портье меня завернул, и дело с концом. А ведь у Пендергаста есть номер моего телефона. Мог бы и позвонить, отменить обед. Он будто сквозь землю провалился.

– Странно. Быть может, вы ошиблись с датой?

Девица покопалась в сумочке, выудила конверт и протянула полицейскому. Тот вынул письмо, начал читать.

«Дакота»

Западная 72-я улица, д. 1

Нью-Йорк, NY 10023

5 сентября

Мисс Кори Свенсон

Амстердам-авеню, д. 844, кв. 30Б

Нью-Йорк, NY 10025

Дорогая Кори!

Рад узнать о Ваших успехах в учебе. Выбор курсов всецело одобряю. Полагаю, «Введение в криминалистическую химию» покажется наиболее интересным. Я поразмыслил над Вашей идеей курсового проекта. Да, я согласен с его темой и приму посильное участие – при условии, что Вы ознакомите меня с окончательным вариантом работы и не станете разглашать определенные, не слишком значительные подробности.

Кори, не согласитесь ли отобедать со мной? Вскоре я уеду за пределы страны, но вернусь к середине октября. 19 октября могу пригласить вас на обед. Позволю себе предложить «Ле Бернардин» на Западной 51-й улице. Зарезервирую столик на свое имя.

Буду очень рад с вами повстречаться.

С наилучшими пожеланиями,

А. Пендергаст

Винсент д’Агоста дважды перечитал письмо. Действительно, пару месяцев от Пендергаста не поступало никаких известий. Само по себе это не слишком удивительно: агент нередко пропадал подолгу. Но слово он держал всегда. Не явиться, пригласив заранее девушку, уж точно не в его характере.

– Столик был зарезервирован? – спросил лейтенант, возвращая письмо.

– Да. Причем в день отсылки письма. Пендергаст заказа не отменял.

Д’Агоста кивнул, уже не на шутку встревоженный.

– Я надеялась, хоть вам что-то известно. Мне как-то не по себе. Это на него не похоже.

– Я уже давно не разговаривал с Пендергастом, но уверен: его отсутствию есть объяснение, – сказал лейтенант и попытался ободряюще улыбнуться. – Наверное, он занят очередным сложным делом. Я проверю и немедленно с вами свяжусь.

– Ага, вот мой номер. – Она придвинула к себе блок бумаги для заметок, черкнула быстренько ряд цифр.

– Я вам позвоню, мисс Свенсон.

– Спасибо. Зовите меня Кори.

– Отлично, Кори, – проговорил лейтенант задумчиво.

Чем больше он размышлял над исчезновением Пендергаста, тем непонятнее оно казалось. Погруженный в раздумья лейтенант и не заметил, как девушка подхватила сумку и направилась к дверям.

Глава 10

Каирн-Бэрроу

Хай-стрит проходила через центр деревни, за площадью чуть сворачивала на восток и дальше превращалась в дорогу, теряющуюся среди заросших травой холмов у озера Лох-Ланарк. Все дома и магазины в деревне были выстроены из камня серо-глинистого цвета, на крутых высоких кровлях тускло поблескивал шиферный сланец. Из свежевыкрашенных цветочных ящиков на окнах выглядывали нарциссы и первоцвет. Колокола на приземистой колокольне Уи-Кирк сонно прозвонили десять утра. Даже на раздраженный взгляд старшего инспектора Балфура, картина невероятно живописная.

Инспектор быстро шел по улице. У деревенского паба «Старая колючка» стояло с десяток машин. По местным меркам почти транспортный затор – сезон-то уже прошел, отпускники и туристы давно разъехались. Балфур шагнул за порог, кивком приветствовал Филиппа, хозяина паба, ступил в дверь у телефонной будки и поднялся по скрипучей деревянной лестнице в зал – самое большое место собраний на двадцать миль вокруг. Теперь оно заполнилось целиком. Мужчины и женщины – свидетели и просто любопытствующие – сидели на длинных скамьях лицом к дальней стене и большому дубовому столу перед нею. За столом восседал местный коронер, доктор Айнсли, одетый в черное. Иссохшее его лицо бороздили глубокие морщины, выдававшие постоянное недовольство их носителя мирозданием и делами, происходящими в этом мироздании. Рядом за столом гораздо меньших размеров сидел Джадсон Эстерхази.

Айнсли чуть шевельнул подбородком – заметил инспектора, усевшегося на скамью. Осмотревшись, он прокашлялся и начал:

– Данный коронерский суд собран, дабы прояснить и оценить обстоятельства исчезновения и возможной смерти мистера Алоизия Ка-Эл Пендергаста. Возможной – поскольку тело не было найдено. Единственный свидетель гибели мистера Пендергаста – тот, кто, возможно, и стал причиной гибели, его зять Джадсон Эстерхази.

Угрюмый оскал коронера так натянул иссохшую кожу, что казалось, еще немного – и она полопается и обсыплется лоскутами.

– Поскольку у мистера Пендергаста нет живых кровных родственников, можно утверждать, что Джадсон Эстерхази не только причина инцидента, повлекшего возможные неприятные для мистера Пендергаста последствия, но и представитель его семьи. Как следствие, данное заседание не может де-факто следовать обычной процедуре, поскольку тело отсутствует и факт смерти не может быть утвержден достоверно. Тем не менее мы де-юре последуем установленной практике. Эрго, наша цель – установить факты и определить обстоятельства исчезновения мистера Пендергаста, а также установить возможность утверждения факта смерти. Мы выслушаем все относящиеся к делу показания и вынесем определение.

Затем Айнсли обратился к Эстерхази:

– Доктор Эстерхази, вы не станете отрицать, что в данном случае вы – заинтересованное лицо?

– Да, я заинтересованное лицо, – подтвердил тот.

– И вы по собственной воле отказываетесь от адвоката?

– Именно так.

– Хорошо. Перед началом слушания позволю себе напомнить присутствующим пункт тридцать шесть Уложения о деятельности коронеров: целью процедуры не является установление того, в какой мере должна быть применена административная либо уголовная ответственность, хотя мы и можем определить, в какой мере открывшиеся обстоятельства совместимы с предусмотренными законом нормами признания виновным. Определение виновности – прерогатива суда, буде таковой произойдет в данном случае. По этому поводу есть вопросы?

Ответом было молчание.

– В таком случае перейдем к опросу свидетелей. Начнем с Йона Кромарти.

Инспектор Балфур без особого интереса выслушал рассказ хозяина охотничьего домика о Пендергасте и Эстерхази: первые впечатления о гостях, совместный ужин накануне, ошалевший Эстерхази на следующее после ужина утро, явившийся с криками, что подстрелил зятя. Затем Айнсли опросил нескольких постояльцев Килхурна, наблюдавших возвращение растерянного, изнеможенного Эстерхази. После обратился к егерю Гранту. Все это время на лице коронера читалось лишь недоверие и раздражение.

– Если не ошибаюсь, вы Роберт Грант, так?

– Ну да, сэр, – ответил старый егерь.

– Как долго вы работаете егерем в Килхурне?

– Уже тридцать пятый год, сэр.

По просьбе Айнсли егерь описал в подробностях поход к месту происшествия и смерть гончей.

– Насколько обычно для охотников, гостящих здесь, заходить в топи Фоулмайр?

– Обычно? Ну какое ж обычно. Это против правил.

– Значит, Пендергаст и доктор Эстерхази нарушили правила?

– Ну да.

Балфур заметил, как Эстерхази заерзал, очевидно нервничая.

– Подобное поведение свидетельствует о некомпетентности. Почему вы позволили им идти?

– Да я ж помню, они раньше бывали. Хорошие охотники.

– Рассказывайте дальше, прошу вас.

– Была уже эта парочка, лет десять-двенадцать тому. Я их тогда и водил, точно я. Чертовски хорошо стреляли и знали в точности, что делать и как, в особенности доктор Эстерхази. – Грант кивнул в сторону доктора. – Да если б я вообразить-то мог, что они в болота, – без проводника не выпустил бы!

Балфур напрягся. Конечно, он уже знал, что Пендергаст и Эстерхази прежде охотились в Килхурне, – про это Эстерхази рассказывал на допросе. Но известие о том, что егерь сам водил их и считает Эстерхази отличным стрелком, оказалось новостью. Доктор всегда приуменьшал свои таланты стрелка. Балфур обругал себя за неспособность выявить такое простое и важное обстоятельство.

Наступила его очередь давать показания. Балфур описал свое прибытие в охотничий домик, эмоциональное состояние Эстерхази, поиски тела и прочесывание топи, последующие бесплодные поиски среди окрестных гор, пустошей и деревень. Инспектор говорил медленно, осторожно подбирая слова. Айнсли слушал очень внимательно, изредка прерывая его вопросами.

Когда инспектор закончил, Айнсли пристально взглянул на него и спросил:

– Полиция продолжала поиски в течение десяти дней после сообщения о происшествии?

– Это верно, – подтвердил Балфур. – Мы прочесали топь не единожды, а дважды и затем еще дважды. Мы прочесали и все окрестные топи. Мы использовали поисковых собак, чтобы обнаружить след, ведущий от места происшествия. Следа так и не нашли. Хотя в его отсутствии нельзя быть уверенным: шел сильный дождь.

– Таким образом, вы не нашли ни свидетельств в пользу смерти мистера Пендергаста, ни свидетельств о том, что он остался жив?

– Именно так. Мы не отыскали ни его тела, ни личных вещей, включая винтовку.

– Инспектор, считаете ли вы поведение доктора Эстерхази полезным в проведении розысков?

– Большей частью – да. Хотя он определил свои навыки в стрельбе иначе, чем их определил мистер Грант.

– И как же доктор Эстерхази определил свои стрелковые навыки?

– Он назвал себя неопытным стрелком.

– Соответствуют ли его поступки и утверждения типичному образу действий человека, вовлеченного в подобный инцидент?

– Насколько я могу судить, да.

Несмотря на свои подозрения, Балфур не мог вспомнить ни единого поступка или высказывания Эстерхази, которые нельзя было бы объяснить стыдом, горем либо чувством вины.

– Можете ли вы утверждать, что его допустимо рассматривать как надежного и компетентного свидетеля?

Балфур замялся:

– Я бы сказал, по сей день не обнаружилось ничего противоречащего утверждениям доктора Эстерхази.

После недолгих раздумий коронер сказал:

– Спасибо, инспектор.

Следующим давал показания сам Эстерхази. За десять дней после происшествия он в значительной мере вернул прежнюю уверенность и способность держать себя в руках. Но на лице его, осунувшемся от переживаний, по-прежнему читались тревога и озабоченность, лишь усилившиеся со временем. Говорил он тихо, искренне, уверенно. Рассказал о дружбе с Пендергастом, начавшейся, когда агент ФБР женился на его сестре. Кратко упомянул ее жуткую смерть в пасти льва-людоеда, вызвав удивленные восклицания публики. Затем – при мягком подталкивании со стороны коронера – рассказал о событиях, приведших к смерти Пендергаста: охота в горах, спор о том, какого оленя выслеживать, погоня в Фоулмайре, поднявшийся туман, дезориентация, внезапное появление оленя, выскочившего из тумана, инстинктивный выстрел, отчаянные попытки спасти зятя, утопление того в болоте. Когда Эстерхази рассказывал о смерти зятя и о своем возвращении в охотничий домик, самообладание оставило его, он заволновался, заговорил сбивчиво, путано. Публика сочувственно закивала: такое ведь горе у человека! Но Балфур с удовлетворением отметил, что лицо коронера по-прежнему выражает лишь унылое раздражение и недоверие. Айнсли задал несколько вопросов, в основном о мелочах вроде последовательности событий и оценки доктором Эстерхази раны Пендергаста. Опрос Эстерхази занял всего четверть часа. Все ясно, понятно, никаких недомолвок. Чудесный спектакль.

Спектакль, хм. Почему в голову пришло именно это слово?

А потому, что, вопреки всем свидетельствам, Балфур продолжал подозревать Эстерхази. Уличить его он ни в чем не мог. Все говорило в пользу доктора. Но если бы инспектор хотел кого-либо убить и представить убийство несчастным случаем, он действовал бы в точности как Эстерхази.

Инспектор размышлял над этим, пока чередой проходили второстепенные свидетели. Он искоса посмотрел на Эстерхази – тот прикладывал все усилия, чтобы казаться простодушным, искренним, даже простоватым, эдаким типичным заторможенным американцем. Но заторможенным и уж тем более глупым он никак не мог быть. Настоящее медицинское образование, диссертация. Инспектор проверил подлинность и того и другого.

– Как я и оповещал о том в начале слушаний, цель их – установить факт смерти либо ее отсутствия, – сухо и раздраженно изрек коронер. – Свидетельства таковы: по словам доктора Эстерхази, он случайно ранил Алоизия Пендергаста выстрелом из ружья. По мнению доктора Эстерхази как медика, ранение смертельное. Эстерхази наблюдал, как мистер Пендергаст погрузился в топь. По словам инспектора Балфура и прочих, место происшествия было тщательно обследовано и немногие найденные следы говорят в пользу показаний доктора Эстерхази. Инспектор также свидетельствует, что ни тело, ни личные вещи мистера Пендергаста не отыскались на месте происшествия и в его окрестностях. Далее, инспектор Балфур утверждает, что, несмотря на тщательные розыски в окрестных деревнях, следов мистера Пендергаста найдено не было. Также не нашлось и свидетеля, видевшего мистера Пендергаста живым либо мертвым.

Коронер обвел взглядом собравшихся:

– В свете этих обстоятельств возможны два вердикта, согласующиеся с изложенными здесь показаниями: непреднамеренное убийство либо «открытый вердикт». Непреднамеренное убийство квалифицируется как убийство без предварительного преступного умысла. «Открытый вердикт» подразумевает, что причина и обстоятельства смерти, а в данном случае еще и самый факт смерти в настоящее время установлены быть не могут.

Он замолчал и снова обвел комнату циничным раздраженным взглядом:

– Основываясь на данных сегодня свидетельских показаниях, я объявляю в данном случае «открытый вердикт».

– Простите, сэр! – Балфур невольно вскочил на ноги. – Я должен опротестовать этот вердикт!

– В чем дело, инспектор? – спросил Айнсли, хмурясь.

– Несмотря на то что… – Инспектор помедлил, собираясь с мыслями. – Несмотря на то что рассматриваемый случай, возможно, и нельзя классифицировать как убийство, тем не менее он произошел вследствие преступной небрежности. Это решительно говорит в пользу вердикта о непреднамеренном убийстве. Показания самого доктора Эстерхази подтверждают это. Нет ни малейшего свидетельства о том, что жертва выжила, и есть убедительнейшие свидетельства в пользу ее гибели.

– Да, они есть, – согласился Айнсли. – Но, инспектор, позвольте вам напомнить: тела нет. Подтверждения свидетельствам нет. У нас есть лишь показания единственного человека. Независимых свидетельств смерти нет. Мы не можем быть уверенными в том, что убийство вообще имело место. Потому единственно возможный вердикт в данном случае – «открытый».

Балфур, однако, не сдавался:

– Но в случае «открытого вердикта» я не могу предотвратить отъезд доктора Эстерхази из Шотландии!

– Если возражаете, можете обратиться в суд графства с просьбой о пересмотре вердикта.

Собравшиеся начали перешептываться. Балфур искоса взглянул на доктора. Увы, ничего не поделаешь.

– Если больше вопросов нет, объявляю слушание закрытым! – возвестил суровый коронер.