Текст книги "Cпящий океан"

– О чем ты говоришь, Луиза? – выдохнул герцог, пребывая в своих мыслях.

– О том душевном покое, дорогой мой, который может дать мужчине только женщина. Мужчины нуждаются в нас, именно мы наполняем их чашу любовью и спокойствием, укрывая их на своей груди. Я вижу как ты истощен, тебе нужен покой и спокойствие.

– Мне кажется, сейчас не лучший момент…

Луиза вдруг остановилась и встала перед герцогом, заглядывая в его лицо.

– О твоей тайне знает только один человек на земле и это я. Разве ты хоть раз усомнился во мне? Хоть раз я подводила тебя? И я еще раз повторяю: только мне ты можешь доверять без оглядки. Мы с тобой оба одинокие странники в этом мире. Нас выгнали из наших фамильных поместий без права возвращаться туда. Моя страна сейчас орошается кровью аристократов, их дома разграблены и уничтожены, я вынуждена была постыдно спасаться бегством. И ты тоже должен был покинуть свой дом темной ночью, оставляя все, что у тебя было на произвол судьбы, без права взять то, что тебе дорого с собой. Что ты еще ищешь? Чего тебе хочется, скажи мне, и я одна пойму тебя. Мы в одинаковом положении с тобой, нам нечего терять.

– Ты права. И если бы ты знала, как я тебя ценю за это. Без тебя мне бы пришлось гораздо тяжелее. Очень тяжело жить в чужой стране не имея возможности слышать свой родной язык и видеть милые сердцу пейзажи.

Взгляд Луизы увлажнился, тяжело дыша, она прислонилась к каменной груди Франца-Ульриха, выдохнув:

– О, Франц, как бы я хотела полностью разделять с тобой не только будни, поддерживая тебя в делах, но и внести в твою жизнь счастье и спокойствие. Как я желала бы, чтобы ты заснул у меня на коленях в тепле моей любви беспечным, сладким сном, как обычно спят дети. Когда твоя душа последний раз знавала подобное спокойствие и безмятежность, скажи?

Герцог подавил тяжелый вздох. Глаза его сверкнули черной молнией.

– Луиза, мне тяжело говорить об этом.

– Давай не будем говорить! Доверься моим жестам!

– Я действительно ценю тебя….но дай мне время.

– Забудь ты уже, в конце концов, свои страхи из далекого прошлого. Костер инквизиции давно отгорел. Никто больше не станет преследовать тебя. Никто не отберет у тебя твое самое дорогое. Люди уже не такие жестокие и глупые как раньше, никто и не посмеет указать на тебя пальцем, теперь с твоим положением и статусом в обществе.

Посмотри на меня. Я сильна и я хозяйка своей жизни. Мы могли бы быть отличными партнерами и тебе бы не пришлось ни о чем беспокоиться.

– Ты сейчас рассуждаешь так легко, но не знаешь и частицы той жизни которую веду я в моем обличие. Она совсем не сладка. И никакие прелести мира не могут облегчить мою ношу. И только это и останавливает меня.

– Не переживай! Я прекрасно контролирую себя и смогу победить любое препятствие.

– Жажду крови победить очень тяжело. Ты даже не представляешь эту пытку… особенно по-началу. А я устал скрываться и убегать, устал терять любимых.

– Ты слишком впечатлителен! Словно ребенок в темной комнате, где полно ночных теней. Это всего лишь страхи, Франц. Они уже давно растворились и больше никогда не настигнут тебя. А я здесь и сейчас. Я жива, посмотри и жду тебя. Забудь ты уже ту, которая когда-то совершила глупость по собственной вине.

Герцог вдруг нахмурился и отпрянул от Луизы.

– Как просто тебе рассуждать! Разве ты жила тогда, разве ты проходила через все, что прошел я? Это не была ни глупость, ни собственная вина! Это было то, чего я так боюсь и не хочу больше прикасаться к этому. Как ты можешь с такой беспечностью отзываться о моих чувствах, зная что я испытал. Или ты не любила никогда? Любила ли ты так, что готова была отдать свою жизнь? Не путай это чувство с инстинктом собственичества и эгоизма.

Герцог осекся, побоявшись, что речь его может быть слишком резкой. Однако он действительно так считал. Иногда ему казалось, что Луиза не способна любить, но лишь обладать. Она требовала любви, словно ребенок конфету, и капризничала, когда ей ее не давали. В своем эгоизме она видела лишь себя. Он боялся оказаться правым в своих подозрениях. Он часто искал то, что разделяло его с этой женщиной. В голове его всегда царил хаос, он запутался и устал. Устал от ее игры, от ее слов. Он хотел тишины. Хотелось ли ему любви? Он не знал.

– Прости меня, – услышал он вдруг голос маркизы, – я была слишком резка и не хотела бередить заживающие раны. Ты любил ее, я стараюсь понять твои чувства. Но прошу тебя, живи настоящим. Ты сам выбираешь страдать тебе или быть счастливым.

Прошу поехали ко мне. Тебе нужен отдых.

Франц, совершенно измотанный этой беседой, не нашел сил сопротивляться, повинуясь напору волевой женщины.

Пара вскоре вернулась в зал лишь с тем, чтобы сообщить гостеприимной герцогине о своем отъезде, сославшись на нездоровье герцога.

Ровена в это время находилась в одной из спален, ожидая пока прачки застирают ее наряд и приведут его в порядок. Она так же смертельно устала и чувствовала себя виноватой в произошедшем. Ей хотелось поскорее вернуться домой и уснуть крепким сном. Она чувствовала, как сердце ее разлетается на мелкие осколки снова и снова.

Маркиза де Бриссак, желая претворить свои слова в жизнь, постаралась окружить герцога теплом и заботой. Она старалась быть максимально тактичной и нежной, ненавязчивой, но вместе с тем не отпускала его ни на минуту.

Она побеспокоилась о том, чтобы по пути его ничего не тревожило, направляя все свои жесты к нему с тем, чтобы разрушить ледяную стену. Он то и дело выстраивал ее перед собой, огораживаясь от мира.

Уже у себя, она провела его в самую уютную комнату, где приказала слуге разжечь камин. Накидав подушек и мягких атласных покрывал на кровать она уложила его, словно ребенка, принявшись осторожно массажировать виски.

Франц не сопротивлялся, но и не поддавался ее жестам. Внутри него царила зияющая пустота, которую, казалось, никто никогда не смог бы заполнить до краев. Даже Луиза, со всеми своими ласками, на которые только могла быть способна, не вызывала в душе герцога ничего, кроме холода. Он не раз отмечал этот парадокс, сравнивая настоящее с тем, что ему посчастливилось испытать в прошлом от рук другой женщины. Он категорически не понимал откуда взялась такая разница и почему он остается пуст. Почему он иногда даже испытывает отвращение против своей воли. Почему иногда Луиза кажется ему нелепой в своей любви.

В это время граф Роберт Клифорд со своей дочерью уже добрались до особняка. Всю дорогу они молчали и, выбравшись из экипажа без лишних слов, после краткого прощания разошлись по комнатам. Каждый пребывал в своих мыслях. Граф сетовал на то, что его дочь стала основным лицом в столь неприятной ситуации, хотя он думал еще и о герцоге, надеясь, что произошедшее с ним спрячет от пересудов оплошность с Ровеной. А Ровена же пребывала в совершенно разбитом состоянии, коря себя одновременно и за инцидент, и за то, что явилась причиной плохого самочувствия герцога, и за то, что привлекла к себе излишнее внимание столь важных персон. Она не представляла себя теперь прогуливающийся в парке с тем легким спокойствием, с каким делала то ранее, так как полагала, что теперь непременно станет предметом нелестных сплетен. Она думала как люди будут смеяться над ней, указывая на нее пальцем. Мадам де Бриссак, так любезно болтавшая с ними в тот вечер, теперь, наверное, сделает вид, будто того никогда и не бывало. А Ровена было обрадовалась, что могла бы произвести благоприятное впечатление на эту знатную даму с тем, чтобы потом иметь возможность поближе познакомиться с Францем-Ульрихом.

Только оказавшись в своей спальне, она позволила дать волю слезам и так даже не заметила, как уснула.

Проснулась она ближе к обеду. Утром ее никто не разбудил. Видимо отец так позаботился о ней, он подозревал, что дочь его будет не в лучшем расположении духа.

Ровена более или менее пришла в себя только к вечеру. Тут же собравшись с мыслями и взяв в руку перо, она решила писать Виктору, подумав посвятить ему свободные часы, раз уж не собиралась выезжать в публичные места в ближайшее время.

Юноша только и ждал ее письма, наконец, получив весточку о приглашении в гости. Еще Ровена писала, как с нетерпением ждет уроков по живописи, о которых они договорились ранее.

На следующий день граф уведомил своих домашних, что слишком задержался дома и должен немедленно отбыть на место службы. Он назначил дату отъезда на следующий день, чем опечалил и без того печальную дочь.

Тем не менее он, казалось, пребывал в бодром настроении и кажется совсем забыл о произошедшем казусе.

Вечером после ужина он уединился в своем кабинете с тетушкой Элизабет для разговора, в это время Ровена как раз писала письмо Виктору.

Что до тетушки Элизабет, то та уже знала о чем пойдет речь.

– Вы видите, мадам, какие многообещающие отношения и встречи разворачиваются под этой крышей.

Тетушка с горячностью согласилась с графом.

– Тогда прошу вас не препятствовать им, – продолжил граф, – и с божьей помощью мы очень скоро сыграем свадьбу. Правда я, к сожалению, не имел времени, чтобы узнать у Ровены ее мысли в отношении этого юноши и очень сожалею об этом, все-таки я не совсем внимательный отец. Но у меня есть вы, Элизабет, вы женщина и лучше знаете толк во всех этих женских беседах, поэтому я оставляю все работу на вас и надеюсь на посильную помощь.

– Не переживайте, ваша милость, я сама бы рада выдать нашу красавицу замуж. Уж я то займусь тем, чтобы создать в ее глазах нужный нам образ. И даже если ее мысли не лежат в нужную нам сторону, будьте спокойны, я уж найду способ их туда направить.

Граф вздохнул, успокоенный, немного помолчал и добавил:

– Если у вас будут какие-то сложные ситуации, понадобятся деньги или вам необходим будет совет, пишите мне не задумываясь как можно быстрее, я тут же отвечу вам. И в целом, прошу вас, держите меня в курсе всего. Не смотря на дистанцию между нами мне хотелось бы получать новости так часто и подробно, словно я все еще дома.

8

Граф покинул свой дом рано утром, уезжая он весь пребывал в надеждах, а его лицо озаряла улыбка, которой он не отдавал отчета.

После обеда Виктор уже стоял в гостиной графского особняка, ожидая Ровену. Юноша был свеж, весел и румян, как то полагается влюбленному. В то время как Ровена хотя и старалась обозначить на лице улыбку нет-нет да впадала в задумчивость и грусть, а непривычная бледность ее лица взволновала Виктора. Но Ровена сообщила ему, что прошедший светский вечер поздно закончился и был довольно изматывающим, посему она, не привычная к подобным мероприятиям, слишком устала.

Впрочем, томность и задумчивость ей так шли, что Виктор вскоре и вовсе перестал думать о нездоровье Ровены.

Они прошли в крытую галерею, где хранились картины. Виктор сперва осмотрел все работы, стараясь проявить весь свой вкус и все свои познания в живописи, чтобы показаться в глазах девушки недурно в ней смыслящим человеком. Впрочем, он чаще хвалил ее работы, нежели чем критиковал, влюбленные глаза могли видеть лишь достоинства творений Ровены. Он подмечал легкость ее кисти и нежность цветов, опуская то, что форма и пропорции были часто нарушены. И, таким образом, войдя в раж он взял очередную работу признанную неудачной даже Ровеной, из-за чего она оказалась в стороне, не будучи законченной, а далее успешно забытой.

Виктор подметил здесь необычность композиции и новизну в выборе цветовой палитры.

К счастью, Ровена была так рассеяна и задумчива, что то и дело погружалась в свои мысли. Поэтому неуместные похвалы либо проходили мимо ее ушей, либо оставались где-то на задворках сознания.

День прошел довольно непринужденно, молодые люди провели вместе чудесное время. Ровене удалось все же немного отвлечься, а Виктор получил как всегда истинное удовольствие видеть ее рядом с собой почти пять часов. Его тонкое чувство юмора, внимательность и заботливость заставляли трепетать ее сердце. Ведь никто еще из молодых людей не уделял ей столько внимания, чему Ровена радовалась в глубине своей души и была благодарна Виктору за столь нежную дружбу.

Несколько дней Виктор навещал Ровену в графском особняке. Там, проводя все время в галерее, они погружались в юное, беспечное веселье. Оно позволяло им двоим унестись в безоблачные дали их светлой молодости.

Виктор давал девушке рекомендации, со вниманием слушал ее представления и умозаключения о живописи, в конце концов, они даже взялись вместе писать картину. Тем самым Виктор нашел прекрасный предлог и теперь мог проводить рядом со своей возлюбленной многие часы. И часы эти бежали так быстро, что Виктору можно было не беспокоиться о том, какой бы еще предмет для разговора найти и о том, не слишком ли он докучает своей собеседнице долгим присутствием.

В один из последующих дней молодые люди договорились съездить в деревню навестить Максима и его прелестных сестер, что и было исполнено.

И так, вся компания провела целый день на открытом воздухе, прогуливаясь по лугам и отдыхая на берегу речки под сенью раскидистых вязов. Максим был несказанно польщен визитом своего старого друга, а еще более он обрадовался, когда узнал, что Виктор собирается провести в этих краях некоторое время. Он так же весь просиял от радости, когда узнал, что у Виктора здесь почти нет знакомых, и что он очень надеется на дружбу сына фермера. Для Виктора это общение являлось еще одним предлогом, чтобы чаще видеться с Ровеной, так как он подметил как близка девушка с детьми фермера. Он подумал, что было бы неплохо прогуливаться всем вместе иногда и так, возникавшая между ними время от времени неловкость могла быть легко рассеяна встречами в дружной и теплой компании.

Действительно со своими давними друзьями Ровена расцветала, весело смеялась, одаривая их прелестными улыбками.

Так пролетело еще две недели. Встречи из галереи то и дело перемещались в сады и луга Беркшира.

Отец семейства Бэрроу быстро смекнул то, как обстоят нынче дела и поспешил приобрести своим девочкам несколько добротных платьев, сыну – пару хороших костюмов и умудрился даже купить отличную коляску, из-за чего ему пришлось, правда, торговаться с продавцом в поте лица и вложить в этот сложный процесс всю свою хитрость и весь пыл. Он старался держаться с как можно более важным видом, вовсю расхваливая перед знатными гостями своих детей, устраивая для всей компании пышные обеды и не скупясь на комплименты по поводу и без.

Кстати сказать, благодаря хлопотам графа Клифорда Максиму в ближайшем будущем святило довольно хлебное место в совете городского управления. Осталось лишь утрясти небольшие формальности и заплатить за пост. Таким образом, начиная карьеру с низов, юноше открывались все двери в Королевский Парламент, если бы он только изъявил желание и добавил бы к нему еще некоторую долю честолюбия.

А одна из дочек мистера Бэрроу приглянулась некоему барону и теперь добросовестные родители хлопотали на всех фронтах одновременно: не отпускали из внимания Максима, угождали знатным гостям, обхаживали барона, желая приобрести первый дворянский титул для своей, к слову сказать, не бедной семьи.

Они полагали, что их состояние в четыре тысячи франков даже больше, чем у некоторых баронов и обедневших графов Беркшира, дети их получили достойное образование, вряд ли уступая по знаниям дворянским отпрыскам, осталось только обзавестись дворянским титулом.

Тем более они были рады неожиданно начавшимся частым визитам Ровены и Виктора, что эти встречи вскоре дошли и до ушей знатного семейства претендента на руку Маргарет и как следует подсобили в решимости этого семейства согласиться на брак их сына и фермерской дочери. Они понимали всю взаимовыгодность обмена: баронская семья нуждалась в деньгах, а семья Бэрроу в титуле.

Так что, как видно, вся знакомая компания получала множество преимуществ, помимо прекрасного времяпрепровождения в обществе друг друга.

Как-то в один из вечеров Ровена примостилась на подоконнике, выглядывая в окно. Она очутилась в тишине засыпающего особняка наедине со своими мыслями и думала о том, как приятны ей встречи с Виктором и детьми фермера, а так же поймала себя на мысли, что в компании фермерских детей чувствует себя гораздо более свободной и счастливой, нежели чем в компании с Одилией и Валентиной и уж тем более на светских вечерах, где царили правила, продиктованные строгим этикетом и тонкий юмор, который она имела склонность не всегда понимать. Она предпочитала простые, иногда громоздкие шутки Максима и его сестер, над которыми можно было смеяться так, как того желала душа, каламбурам светских салонов и сдержанным улыбкам дам. Так, Ровена приходила к мысли, что предпочитала бы родиться в семье фермера и вести вольную жизнь и едва ли когда-нибудь пожалела бы об этом.

Затем, ее мысли перенеслись к воспоминаниям о вечере у герцогини Беррийской, а точнее к моментам, когда она находилась в компании маркизы де Бриссак и вдруг увидела герцога, а затем его лицо, когда он посмотрел на нее в момент знакомства, потом в памяти ее ярким светом вспыхнул весь инцидент за карточным столом. То и дело по ее телу пробегала волна мурашек, будоража нервы, сейчас сделавшиеся натянутыми, словно струны. Ладони покрылись испариной и ее вдруг почему-то начало знобить.

Ровена вспоминала свои чувства в тот момент, где-то глубоко в душе отдавая себе отчет в том, что при виде Виктора ее не кидало в жар и она не теряла дар речи, между тем испытывая к юноше самую нежную привязанность. Тогда она удивлялась и спрашивала себя, неужели таинственность герцога фон Ламберга, его странный взгляд и манера поведения могли так влиять на нее. Ужели это ее чувствительное воображение дорисовывало картину, добавляя туда свои совершенно сумасшедшие штрихи?

Не зная какой ответ на этот вопрос мог бы оказаться справедливым, она предпочла, в конце концов, вернуться в мыслях к своим подругам: Одилии и Валентине, решив на следующий день написать им и пригласить прогуляться в Сауфхилл Парке. И так, успокоенная и уставшая, Ровена легла в постель.

9

На следующий день Одилия и Ровена прогуливались по парку. Валентины с ними не оказалось, потому что та должна была сопровождать своих родителей на источники в Бакстон, где семья планировала провести около двух месяцев. Ровена узнала об этом со слов Одилии, так как не получила ответа от Валентины.

Девушки прекрасно проводили время, гуляя по парку, прячась под ажурными зонтиками от палящего солнца.

Ровена почти забыла о происшествии у герцогини и только сейчас подметила, что на нее вовсе никто не смотрит и не указывает пальцем. Возможно, она слишком переволновалась тогда и обвинила нехотя английское общество в излишней любви к критике.

– Кстати, чуть было не забыла! – оживилась Одилия, лишь только Ровена закончила свой рассказ о Викторе. – Моя матушка желает, чтобы я почаще появлялась в свете. Ты же знаешь, она организовывает вечера. Так как мой жених, Джонатан, выходец из очень знатной семьи и знаком с большинством английских аристократов. Она не желала бы, чтобы я отставала от него и хотела бы, чтобы мне тоже было чем сверкнуть. Но ты знаешь, ее вечера такие скучные, там нет никого нашего с тобой возраста, поэтому я всегда старалась избегать их.

Так вот, моя дорогая, я попросила матушку, что приму с удовольствием участие хоть во всех ее салонах, если она позволит мне пригласить моих ненаглядных подруг. Я сразу же подумала о тебе и Валентине. Скажи мне, ты рада? Это ведь такая честь!

Одилия вся сияла от счастья и улыбалась той улыбкой, которая служит признаком скорее собственного удовольствия, нежели чем искренней радости разделить пару вечерних часов с близким другом. Но делала она это так невинно и ребячливо, что Ровена вовсе не заметила данного нюанса, сама являясь еще более невинной и ребячливой.

– Скажи, ты рада, дорогая моя?! – нетерпеливо вымолвила Одилия, желая услышать только лишь бурные восторги своей собеседницы. – Я ведь подумала о тебе в первую очередь! А ты знаешь, моя матушка мастерица собирать самый цвет общества у себя в салоне.

– Мне было бы приятно составить тебе компанию. Так, у нас будет возможность чаще видеться и болтать о том, о сем.

Одилия, не совсем удовлетворенная реакцией подруги подчеркнула:

– Это конечно да, мне тоже не терпится. Но ты знаешь, ведь надо будет следить за собой и тщательно подбирать гардероб.

– О, это я могу. Хотя для кого бы стоило так прихорашиваться? Ведь ты говорила, что в салоне твоей матушки совсем нет людей нашего возраста. Так что мы сможем общаться скорее только между собой, не правда ли? – осведомилась Ровена, наивно приподняв брови. Одилия недовольно повела плечами и ответила:

– Ох, боже мой, какое ты еще дитя! Была бы здесь Валентина, она бы мигом преподала тебе пример.

– Какой пример?

– Такой, что в первую очередь ты должна была обратить внимание на следующие слова: салон моей матушки пестрит знатными дамами и господами. И, знаешь ли, иногда было бы неплохо завести дружбу, которая потом может оказаться очень полезной, кто знает.

– Ах, это! Ты же знаешь, я не преследую подобных целей.

Одилия закатила глаза и вздохнула.

– Иногда ты меня утомляешь, моя милая, надо быть знакомым с тобой поистине глубоко и подробно, чтобы не подумать, что ты не в своем уме. Ужели тебе не хочется обзавестись парой-тройкой высочайших знакомых?

Ровена замолчала, ровно как и Одилия. И так бывало довольно часто. Этой паре очень не хватало Валентины, которая умела всегда сгладить меркантильную расчетливость и тягу к изысканной жизни Одилии и наивную простоту Ровены. Валентина умела превращать эти черты в нечто среднее и часто выступала посредником, передавая речи от Одилии к Ровене и наоборот так, чтобы все острые углы оказывались в итоге сглаженными.

Через некоторое время Ровена соизволила заговорить, найдя предмет для разговора в предстоящей помолвке Одилии. Тема пришлась как нельзя кстати, поэтому Одилия, быстро перестав хмуриться, устремилась описывать предстоящее празднество, семью своего жениха, его достоинства и то, как он за ней ухаживает.

Когда девушки оказались у ворот, где их ожидали коляски, Одилия, прежде чем попрощаться, осведомилась своей подруги:

– Так мне ждать вас на днях в салоне моей матушки?

– Если ты все еще желаешь видеть меня, то я с удовольствием, – смутившись ответила Ровена.

– Какие глупости! Как я могу не желать этого, если я сама лично два часа назад предложила тебе составить мне компанию. Только я была бы несказанно счастлива, если бы ты посоветовалась со мной в выборе наряда. Твое муслиновое платье кремового цвета, например, было бы очень даже кстати.

День о котором говорила Одилия настал достаточно быстро, но впрочем не так быстро чтобы Ровена не успела уведомить тетушку и не испросить ее разрешения на посещение вечеров у мадам Уитклиф. Тетушке до этого не было особо дела, так как только лишь услышав фамилию, она поняла, что речь идет о достойном и уважаемом лице и опасаться за свою племянницу ей нечего. Но она попросила Ровену проявить больше мудрости и вести себя как можно скромнее, чтобы не вызвать никаких поводов для беспокойства у семьи Виктора.

При этих словах Ровена вспыхнула и выпалила:

– Но какое же отношение сюда имеет семья Виктора?

– Самое прямое, моя дорогая. Вы хотите, чтобы вас считали ветреной?

– Вовсе нет. Но отношение Виктора ко мне не изменится. Между нами очень теплая и искренняя дружба.

– Тем оно лучше, раз вы так прекрасно ладите. Но я бы посоветовала ему держать вас на поводу, так как неизвестно чего вам может взбрести в голову.

– Но он точно не будет считать меня ветреной. Ветра во мне значительно поубавилось с той поры, когда я впервые была представлена ко Двору. И почему это вам вдруг стало так важно мнение Виктора?

Тетушка удивленно приподняла брови и ответила двусмысленно:

– Оно важно мне постольку, поскольку вы проводите с ним так много времени, что у меня складывается впечатление, будто он часть нашей семьи.

Ровена вновь покраснела и вымолвила:

– Вы вовсе не то подумали.

Тетушка Элизабет изобразила на своем лице гримасу скептичности, а Ровена, быстро поклонившись, унеслась в свою комнату.

В день визита к Одилии Ровена с аккуратностью подобрала платье, учитывая пожелания своей подруги. То же не избегло и прически.

Так как она не желала привлекать к себе лишнего внимания, то постаралась приехать на вечер как можно раньше. В салоне к ее приходу находилось только три человека. Едва слуга представил ее, как к ней тут же подлетела Одилия, словно фея, в платье из тонкого кружева кремового цвета, вся изящная и счастливая. Она, поприветствовав подругу, тут же взяла ее под руку и повела к камину, даже не дав ей поздороваться с остальными гостями:

– Как я рада, что ты пришла! Ну вот, теперь мне уже не так скучно. Ты даже не представляешь как скучно мне было весь этот час, что я тебя ждала!

– Как?! – испугалась Ровена. – Ты ждала меня целый час?! Но ужин же назначен в семь тридцать…

– Ах, какая разница! В общем я ждала тебя и ожидание мое длилось целую вечность.

Одилия, склонна была все преувеличивать, особенно, когда она пребывала в хорошем настроении, чем иногда пугала своих подруг. Валентина, впрочем, уже догадывалась об этой особенности Одилии, в то время как Ровена склонна была верить всему на свете.

Кстати сказать, до прихода Ровены, юная леди спустилась к гостям максимум как двадцать минут назад и тут же завела беседу с неким пожилым господином.

– Как хорошо, что ты послушалась моего совета по поводу гардероба, только вот все равно не хватает изящности. Надо чтобы ты попросила у своего отца оплатить тебе хорошего парикмахера из Франции. И кстати, надеюсь, ты же не будешь делать таких глупостей, как у герцогини Беррийской?

Ровена хлопала глазами и никак не могла взять в толк, почему вдруг Одилии взбрело в голову рассуждать о таких странных вещах.

– Чтобы ты была в курсе, – продолжала Одилия как ни в чем ни бывало, – сегодня у нас аперитив, потом ужин, а потом мы играем в карты. За игрой в карты будут поданы напитки, постарайся ничего не уронить…

– Но ведь я ничего и не роняла!

– Не важно. Просто веди себя как леди и смотри время от времени на меня, я буду давать тебе знаки.

В конце концов Ровена не выдержала и негодующе осведомилась:

– Но к чему все это? Разве здесь будут настолько важные господа? Или если тебе так неловко за меня, то зачем было отправлять мне приглашение?

– Ох, прости меня, моя милая, я и не думала отчитывать тебя. Напротив, я желаю тебе добра. И вот увидишь, потом ты будешь меня благодарить!

Одилия загадочно улыбалась, глядя на Ровену.

– Это почему?

Одилия открыла было рот, чтобы что-то произнести, но тут подошла ее матушка, чтобы поприветствовать гостью.

Мадам произнесла лишь только то, что обычно произносили при приветствии гостей, но сделала она это с той теплотой и искренностью, с которой обычно приветствуют действительно дорогих гостей. Она тут же отошла от девушек, потому что в гостиную пожаловали другие лица.

– Вы спрашивали меня почему? – протараторила с жаром на ухо подруге Одилия. – А вот посмотрите сами.

В это время слуга произнес имя, услышав которое Ровена вздрогнула. Она обернулась лицом к пришедшим и увидела профиль Франца-Ульриха, а рядом с ним мадам де Бриссак.

Впрочем, она не потеряла ни дар речи, ни даже не побледнела, так как предполагала, что в салоне мадам Уитклиф рано или поздно вполне может столкнуться с герцогом. Тот был одет бархатный костюм темно-синего цвета с бордовой подкладкой. Как всегда пошитый изумительно искусно, костюм сидел на нем как влитой. Темные волосы свободно ниспадали на плечи, обрамляя словно выточенное из мрамора лицо, мужественные скулы и подбородок. Глаза его острые и выразительные блистали, словно в них отражалось звездное небо.

Ровена застыла, глядя на герцога, но пришла в себя от шепота подруги:

– Знайте, я категорически не одобряю ваше увлечение. Не забывайте, что вас с ним разделяют горы!

Ровена сдержала досадный выдох и вымолвила:

– Может быть не горы, а пропасть? Зачем тогда ты так усердно наставляла меня пару минут до этого?

Одилия растерялась, она и сама не знала, чем были продиктованы ее действия. Любопытство? Желание позабавиться?

Она небрежно пожала плечами и бросила:

– Почему бы нет? Пара-тройка полезных советов никогда не бывают лишними, мне думается.

В это время герцог, оглядывая залу на предмет знакомых лиц, встретился взглядом с Ровеной.

Она заметила как он вдруг напрягся и губы его вытянулись в тонкую струну. Взгляд дрогнул. Он сначала отвел его, но потом скорее всего подумал, что нелепо избегать человека, если уже представлен ему. За этот промежуток времени в девушке всколыхнулся огонек страха, так как ей подумалось, будто герцог сердится на нее и вот-вот сделает вид, что они не знакомы. Однако страх ее рассеялся, когда он вновь взглянул на нее и слегка кивнул головой, она поприветствовала его в свою очередь. Тут же подоспела и Луиза, подметив, что спутник ее кого-то поприветствовал, она увидела Ровену. Та снова почувствовала внутри напряжение, ожидая реакции маркизы, она даже задержала дыхание.

Маркиза улыбнулась довольно любезно и даже по-дружески. От чего в груди у девушки значительно потеплело и только сейчас она почувствовала как огромный камень свалился с ее души. До этого она даже не отдавала себе отчета в том, что он там вообще присутствовал.

Гости, словно сговорившись, все прибывали в одно и тоже время. Зала сильно оживилась и круговорот новых лиц спрятал от глаз Ровены герцога и его спутницу. Она тут вдруг подумала, что неплохо было бы извиниться перед ним за неловкость на ужине у герцогини Беррийской. Тем самым она так же желала окончательно рассеять свои подозрения по поводу отношения к ней этой представительной пары.

Подали аперитив. Гости перемещались по залу, беседуя друг с другом. Одилия держала Ровену под руку, словно пленницу, не выпуская руку подруги ни на минуту. Она лила на нее тонны всяких ничего особо не значащих фраз. Ровена, старалась по возможности найти взглядом герцога, незаметно от Одилии и поэтому почти не слушала ее, лишь только поддакивая той постоянно во время пауз. Она все ждала удобного момента, чтобы подойти к герцогу и маркизе, но удобный момент все не наступал.

Вот ударили в гонг и гости отправились в зал, где их ожидал ужин. За ужином подруги вынуждены были расстаться. Вернее Одилия была грустна, потому что Ровену усадили так далеко от нее. А Ровена облегченно вздохнула, надеясь провести время ужина в спокойствии.

Украдкой наблюдая за герцогом фон Ламбергом во время ужина она подметила, что тот почти ничего не ест. Ту же странность она заметила и у герцогини. Не в первый раз уже она замечала странную болезненную бледность его лица.