Текст книги "Странная Салли Даймонд"

Глава 18

Питер, 1974

Отец ошибался насчет того, что я никогда не увижу призрака из соседней комнаты. В середине сентября он сказал, что должен уехать на выходные и в его отсутствие я должен остаться в ее комнате.

– С призраком?

– Да, но она тебя не обидит. Она твоя мать.

Я был в ужасе от такой перспективы.

– Не волнуйся, – успокоил он. – Это всего на два дня, и ты будешь за главного. Она должна делать все, что ты скажешь, а если откажется, можешь отобрать у нее еду. Если она что-то сделает, что тебе не понравится, я разрешаю тебе ее пнуть. Не отвечай ни на какие ее вопросы. Это единственное правило.

– Я думал, пинать людей – нехорошо.

– Она не человек, она призрак. Так что ничего страшного.

Я совсем расстроился и закричал:

– Но я не хочу оставаться с призраком!

– Ты слишком маленький, чтобы оставаться одному на целые выходные, и, кроме того, призрак хочет увидеть тебя. Она умоляла меня об этом… много лет.

– Почему?

– Потому что она твоя мать.

– Она может напасть на меня?

– Я тебя уверяю, что нет.

– Она мертвая? – У меня было какое-то туманное представление, что призраки – это мертвые люди.

– Нет, не совсем.

– Но почему она в той комнате?

– Ты слишком мал, чтобы понимать некоторые вещи. Все, никаких больше вопросов. Я положу тебе спальный мешок, и можешь взять с собой свое любимое одеяло и две любые книги. Еще можешь взять лампу с тумбочки.

Все это никак не уменьшило мой страх.

После ужина в пятницу отец повел меня в ее комнату. Там было темно и тихо, пока он не подключил мою лампу к розетке рядом с дверью. А потом я услышал призрака.

– Питер? Это ты? – Ее голос дрожал, и она вылезла из-под одеяла и потянулась ко мне. Отец подошел прямо к ней и с размаху ударил по лицу.

– Видишь? Вот что нужно делать, если тебе что-то не нравится. Она ничего тебе не сделает. Она знает, что будет, если она как-то тебя расстроит. – Его голос звучал легко, ровно и успокаивал меня.

Отец поставил рядом со мной большой бумажный пакет с едой.

– Это для тебя, не для нее, понятно? У нее есть своя еда. – Она заползла обратно под одеяло, и я не успел как следует разглядеть ее лицо. Отец показал мне спальник, который лежал прямо рядом с дверью, в которую мы вошли. Еще показал, где включается свет в туалете и ванной, и напомнил чистить зубы и умываться каждый вечер. Затем показал холодильник и плиту и сказал, что завтра на ужин она сделает мне пюре с фасолью и беконом. Он вернется в воскресенье утром.

– Мне тут не нравится, – прохныкал я. В комнате было темно, душно и плохо пахло. Отец поднял меня на руки.

– Тебе нечего бояться, обещаю. – Он поцеловал меня в макушку, пошел к двери, и я услышал, как с другой стороны щелкнул замок. Я сразу побежал к двери и начал колотить в нее своими маленькими кулачками.

– Пожалуйста, не оставляй меня здесь! Я боюсь призрака! – кричал я. Но с другой стороны ничего не было слышно. Отец ушел.

Она снова высунула голову из-под одеяла. Потом села.

– Питер, не бойся. Я так по тебе скучала, – сказала она. У нее были длинные и спутанные волосы, а нескольких зубов не хватало, но ее глаза сверкали. На нижней половине щеки расплылся темный синяк. – Я твоя мама, ты не помнишь меня?

Я вжался в дверь. Что-то в ней показалось мне знакомым, но я ужасно боялся ее.

– Ты жил тут вместе со мной, пока он не забрал тебя, когда ты научился ходить, говорить и приучился к туалету. Он иногда отбирал тебя, но я не думала, что тебя заберут насовсем. Я не выходила из этой комнаты уже… Я даже не знаю, сколько лет…

Она говорила очень быстро, слова путались. Призрак поднялась, и я увидел, что одна из ее лодыжек прикована цепью к кольцу в стене. Она могла дойти до туалета и до кухни, но до меня дотянуться не могла. Ее ноги и руки были очень худые, зато живот огромный, и она опустила руки, чтобы поддержать его ладонями. На ней была рубашка до колен и длинная юбка, которая спереди не доходила до пола. На ногах – пара шерстяных носков.

– Какой сегодня день?

Я не хотел с ней говорить. Я быстро побежал в туалет, нажал на выключатель, оставил дверь открытой и пописал в унитаз. Когда я вышел, она уже могла до меня достать. Призрак протянула ко мне руку.

– Я хотела назвать тебя Сэм, в честь папы, но он сказал, что ты будешь Питером. Я родила тебя прямо здесь, в этой комнате.

Я грубо оттолкнул ее руку. Отец сказал, я могу пнуть ее, так что я ударил ее правой ногой.

– Ай, – ахнула она, но не заплакала.

– Открой шторы, – велел я.

Она посмотрела на меня распахнутыми глазами.

– Их тут нет. Здесь нет окон.

Я ударил ее по лицу, как отец.

– Пожалуйста, не бей меня, – прохныкала она. – Он не научил тебя, что бить людей – это плохо?

– Папа сказал, что тебя я могу бить. Почему здесь нет окон? У меня в комнате есть окно.

– Ему нравится держать меня в темноте. Тут было окно, когда я только пришла, но он заколотил его снаружи. – Я знал это заколоченное окно, но в этих сумерках не мог толком сообразить, где оно. Единственный свет шел из туалета и от моей лампы.

– Зачем он это сделал?

– Чтобы наказать.

– А что ты сделала?

– Не помню.

– Наверное, что-то очень плохое.

– Я пыталась бежать, он поймал меня, и тогда я укусила его!

– Ой, – я снова убежал в другой конец комнаты.

– Тебя я не укушу. Я тебя люблю.

Я ничего не ответил.

– Здесь сейчас так приятно и тепло. Хорошо, что он не привел тебя зимой. Сейчас же лето, да?

Я чуть было не ответил, но прикусил язык. Был сентябрь.

– Ты совсем меня не помнишь? Ты знаешь, какой сейчас год? Или месяц?

– Да.

– Скажешь мне?

– Нет.

– Пожалуйста. Это важно. Я здесь с июня 1966 года. Мне тогда было двенадцать. Думаю, ты родился через год, но я не помню, сколько лет назад это было.

– Отец сказал ничего тебе не говорить.

– Сколько тебе лет?

– Где ты была раньше?

– У меня были родители и друзья, и школа, и собственная спальня с окнами. Он говорит, это все мое воображение, но я помню.

– Кто говорит?

– Мужчина.

– Мой папа?

Она кивнула.

– Как его зовут? – спросила она.

Я знал, что его зовут Конор Гири, но не собирался ей отвечать.

– Можешь называть меня мамой. Знаешь, мне бы очень хотелось тебя обнять, подержать за руку… Ты только научился говорить, когда он забрал тебя. Ты знал только несколько слов: мама, кровать, печенье и молоко. И вот тогда он тебя забрал. Не помнишь?

В голове промелькнуло какое-то воспоминание. Я спал рядом с ней на этом матрасе.

– Замолчи.

Какое-то время призрак молчала, но смотрела на меня в темноте.

– Можешь поднести лампу чуточку ближе? Чтобы я могла тебя как следует рассмотреть?

– Нет.

– Я хочу тебе кое-что показать. – Она обернулась к полке за своей спиной и взяла плюшевого медведя. – Ты помнишь Тоби? – Это был милый мишка с красной ленточкой на шее. – Он был моим. А когда ты родился, то стал твоим. Хочешь его назад?

Тоби я помнил лучше, чем ее. Теперь он был совсем грязный, и одного глаза не хватало. Мне было неприятно на него смотреть. Мне очень хотелось взять его, но что-то меня удерживало.

– Нет, спасибо.

– Я думала, что никогда больше тебя не увижу.

– Почему у тебя такой большой живот?

– Думаю, у меня будет еще один ребенок. Ты тоже когда-то находился у меня в животе, как он. У тебя скоро будет маленький братик или сестричка.

– Как ребенок там оказался?

– Из-за него.

– Но как?

Призрак какое-то время молчала.

– Отец запирает меня днем в комнате по будням.

– Значит, сейчас выходной?

– Сейчас пятница, – сказал я, но потом закрыл рот руками, потому что нарушил отцовское правило не отвечать на вопросы. – Или, может быть, четверг, – быстро добавил я.

– Это неважно. Я не скажу ему, что ты мне что-то рассказал. Надеюсь, тебя он никогда не наказывает. Жаль, что тебя он тоже запирает.

Я должен был снова стать главным, как велел отец.

– Он не запирает меня в таком месте. У меня есть огромное окно, и я могу смотреть на сад, и у меня есть книжки и игрушки.

– Мы рядом с морем? Иногда мне кажется, что я его слышу…

Было сложно не отвечать на ее вопросы. Я понимал, что из этой комнаты нельзя услышать море. Тут везде к стенам были прибиты разорванные картонные коробки.

– Если ты спросишь меня еще что-нибудь, я снова тебя пну.

– Ладно. А ты не хочешь что-нибудь спросить у меня?

– Нет. Я хочу, чтобы ты молчала. Я вообще не хочу здесь быть. Я хочу обратно в свою комнату.

Призрак уселась обратно на матрас и громко застонала.

– Хватит издавать эти звуки.

– Я ничего не могу поделать. Беременность – это иногда больно. Это ребенок, твой брат или сестра.

– А кто?

– Я не знаю.

– Почему?

– Потому что ты не узнаешь, мальчик это или девочка, пока он не родится.

– Не хочу сестру.

– Я так хотела забрать тебя!

– Сюда?

– Нет, домой к моим родителям.

Я ничего не сказал. Мне не хотелось, чтобы она была моей мамой.

Я достал из сумки яблоко. Отец всегда говорит, что нужно съесть что-нибудь полезное, прежде чем есть сладкое. Я откусил большой кусок и стал жевать. Она смотрела прямо на меня.

– Ляг обратно под одеяло.

Призрак послушалась, но я видел, что там осталась маленькая щелочка, через которую она продолжала смотреть на меня. Я подошел и ударил прямо туда. Она ахнула, потом снова приподнялась, только на этот раз ее лицо оказалось в крови.

– Прости, прости, – пролепетала она и заплакала.

Мне было неприятно смотреть на ее окровавленное лицо.

– Ложись обратно под одеяло и не смотри на меня. Глупая женщина.

Глава 19

Салли

– Думаю, нам нужно отнести медвежонка, записку, коробку и оберточную бумагу в полицию. Может, они смогут найти там следы ДНК, – предложила тетя Кристин.

– Сомневаюсь, – ответила Анджела. – Вы двое уже смыли большую часть улик. Мы все брали в руки коробку и бумагу. Так же, как и работники почты в Новой Зеландии и Ирландии и во всех промежуточных пунктах. Но, думаю, они смогут извлечь какую-то информацию.

– Судя по виду и возрасту медведя, предположу, что он принадлежал Дениз, – сказала тетя Кристин. – Похоже, ему лет пятьдесят или шестьдесят. Местами он уже изъеден молью.

Анджела кивнула.

– Что, еще раз, говорится в записке?

– «Думаю, ты будешь рада его вернуть». – Подписи нет. Только буква «C».

– Может, Салли как-то называла своего отца? Ты не помнишь, Салли?

Анджела жестом попросила ее остановиться.

– Не думаю, что Салли сейчас нужны все эти вопросы, Кристин.

– Извини, ты права.

– Я хочу пойти в кровать немного отдохнуть, – объявила я. – С Тоби.

Было уже пять часов и абсолютно темно. Обе женщины начали извиняться, говорить, что у меня, наверное, ужасный шок и что меня все эти открытия, наверное, потрясли. Тетя Кристин собралась съездить в деревню купить каких-нибудь продуктов и попозже позвать меня к ужину. Я пошла в свою комнату и предоставила им обсуждать меня и мое ужасное прошлое. Тоби я взяла с собой. Я устала от их болтовни, и мне нужно было время и немного пространства, чтобы подумать.

В своей комнате со старыми обоями в цветочек, которые много лет назад выбрала мама, я пыталась решить, что мне теперь делать. В голове было очень много вопросов.

Чуть позже я проснулась от восхитительных запахов с кухни. Я пошла в ванную и умыла лицо.

Тетя Кристин встретила меня на кухне.

– Дорогая! Хорошо поспала? Анджела останется на ужин. Надеюсь, ты не возражаешь. Я запекла курицу.

– Для нас троих?

– Да, из остатков можешь сделать сэндвичи или суп, как хочешь.

Еще она сделала пюре из картошки, морковки и пастернака, как в каком-нибудь кулинарном шоу.

– Накроешь на стол, дорогая?

Я отодвинула стол от стены, откинула крышку, и он стал таким же большим, как когда мама была жива. Мы с отцом всегда ужинали на подносах перед телевизором. Но обедали на кухне. Теперь все было наоборот.

Хотя это меня немножко нервировало, голос тети Кристин действовал на меня успокаивающе. Она рассказала про блюда на ужин, а потом вспомнила, как они с Джин вместе зашли в «Арротс» и купили одинаковые наборы тарелок, и порадовалась, что мы ими до сих пор пользуемся. Она говорила очень похоже на маму, и с закрытыми глазами я могла представить, будто мама вернулась, хоть это и невозможно. Это была приятная мысль.

– Где Анджела?

– Ей нужно заскочить домой, чтобы покормить собак и сделать еще пару вещей. Но она должна скоро вернуться.

– Мне достать вина из шкафа?

– Ох, думаю, мы сегодня выпили уже достаточно алкоголя. У тебя есть газированная вода?

Я пошла за водой в гостиную, но тут резко остановилась. Понеслась в свою комнату. Разбросала там все белье. Побежала обратно на кухню.

– Где Тоби? – закричала я.

– Милая, я…

– Где он? – Мои щеки запылали. Голова гудела.

В дверь позвонили.

– Это, наверное, Анджела. Она сможет объяснить.

Я впустила Анджелу.

– Где Тоби?

– Успокойся, Салли, вдыхай четыре сек…

– Ты забрала его, когда я спала?

– Да, забрала. Тоби – это игрушка, Салли, но, может быть, удастся выяснить, откуда его прислали. Я отвезла медведя, коробку и всю бумагу в участок в Роскоммоне. Они отправят его в лабораторию в Дублине, и следователи смогут…

– Он был мой!

– Салли, постарайся мыслить здраво…

Я бросилась на Анджелу с кулаками и начала колотить ее по лицу, по животу и по рукам. Она согнулась и подалась вперед, закрывая руками голову, а локтями защищая лицо. Тетя Кристин стала меня оттаскивать.

– Салли! Прекрати немедленно! – Суровый тон тети Кристин был похож на мамин.

Моя ярость угасла так же быстро, как и вспыхнула. Я села на стул в прихожей. Тетя Кристин повела Анджелу на кухню. Я слышала, как они шепчутся. Я поступила плохо. Опять. Я поступила очень, очень плохо. Я начала раскачиваться взад-вперед на стуле. Я не могла контролировать свои эмоции. Возможно, меня стоило где-нибудь запереть.

– Анджела, извини, мне так жаль! Я вышла из себя.

Она прижимала пакет замороженного горошка к челюсти. Тетя Кристин склонилась над ней. Слава богу, крови не было.

Анджела жестом попросила меня замолчать, а потом покачала головой и сморщилась от боли.

– Господи, Салли! Да ты просто как с цепи сорвалась. Я и не думала, что ты можешь быть такой агрессивной. Такое поведение абсолютно неприемлемо.

Я видела, что тетя Кристин тоже злится, и, когда я повернулась к ней, она отшагнула. Она тоже меня боялась.

– Я не понимаю, почему я это сделала, правда не понимаю!

Я почувствовала, что у меня снова горят щеки.

– Этот медведь что-то в тебе пробудил, Салли, – вздохнула Анджела. – И именно поэтому его должны изучить. Если его прислал твой биологический отец, то, возможно, его удастся по нему отследить. Мы не знаем наверняка, но попробовать стоит. Подумай, сколько горя он причинил тебе и твоей родной матери. Со мной все будет в порядке, но ты могла серьезно меня покалечить. У тебя раньше часто случались такие приступы агрессии?

Я подробно описала ей семь инцидентов: три, когда мне было семь лет; один – в восемь; один – в девять. Мама тогда сказала, что это просто детские истерические припадки. Один в четырнадцать лет – с мужчиной на автобусной остановке, и один последний раз в школе, год спустя, когда девочка за задней партой отрезала один из моих хвостиков. Меня чуть не исключили, но я отделалась недельным отстранением. Я сломала ей руку. Мне пришлось написать письмо с извинениями.

– И с тех пор до нынешнего момента – ничего?

– Нет, клянусь. Можно мы заберем Тоби?

– Нет, – отрезала Анджела. – Категорически нет, ты же видишь, как он на тебя влияет.

– Это не самая лучшая идея, – согласилась тетя Кристин.

– Я отправлюсь в тюрьму?

– Нет. Но ты должна понять, насколько все серьезно, Салли. Ты взрослая женщина. Если б я пошла в полицию, они могли бы задержать тебя. Ты больше никогда, ни в коем случае не должна нападать на людей. Ты понимаешь?

– Да, Анджела, но…

– Ты понимаешь?

– Да.

– Учитывая обстоятельства, Кристин, не думаю, что смогу остаться на ужин. Я хочу поехать домой и немного полежать. Ты не против подбросить меня? Я шла из деревни пешком.

– Да, без проблем.

– Спасибо. Это займет всего несколько минут.

Они обе не обращали на меня внимания. Когда за ними захлопнулась входная дверь, из духовки послышалось шипение. Я ее выключила. Курица немного подгорела сверху.

Я попыталась взглянуть на ситуацию со стороны. Я не отправлюсь в тюрьму. С Анджелой все будет в порядке. Тетя Кристин теперь меня боится. Почему я так вышла из себя?

Я разделала цыпленка, разложила овощи по двум тарелкам, открыла бутылку газированной воды и налила немного в стакан для тети Кристин, когда она вернулась.

– Я не знаю, что тебе сказать, Салли. Думаю, Джин правильно беспокоилась по поводу некоторых решений, которые Том принимал по поводу твоего развития. Но Анджела считает, что еще не слишком поздно.

– Для чего не слишком поздно?

– Тебе нужна длительная терапия, дорогая, потому что так продолжаться не может. Это ненормально.

– Мне моя жизнь кажется нормальной.

– В этом и проблема. Том даже не пытался заставить тебя… выправиться. У тебя должны быть друзья, социальная жизнь, работа, партнер, если хочешь. Ты столько упускаешь, и даже не понимаешь этого.

– Отец писал об этом в письме – что он сделал какие-то ошибки, но у меня нет никаких проблем, я просто немного странная.

– Ты только что напала с кулаками на человека, который всегда тебе помогал и был рядом. И теперь тебе надо как-то загладить перед ней вину. Как ты собираешься это делать?

– Я могу послать ей цветы и написать письмо.

– Для начала неплохо, но какие ты можешь дать гарантии, что не нападешь ни на кого снова? Тебе нужна помощь.

Я понимала, что она говорит о психотерапии. Мама тоже хотела, чтобы я на нее ходила, когда я была в школе.

– Думаю, я могу ходить на терапию?

– Анджела вздохнет с облегчением, если узнает об этом. Не забудь упомянуть это в письме.

Этой ночью я легла спать, думая о Тоби и о том, где он может быть.

На следующий день был канун Рождества, и мне просто хотелось побыть одной. Я дала тете Кристин обнять меня, когда мы прощались. Я снова извинилась. Она сказала, что мы теперь будем оставаться на связи и чтобы я навестила их в Дублине после Рождества и нескольких сессий с психотерапевтом. Я в этом сомневалась.

Я начала писать Анджеле письмо с извинениями. Я добавила, что согласна ходить на терапию, если она думает, что это поможет мне не вредить близким людям. Я сказала ей не волноваться насчет пакета с горошком. Я могу легко купить новый на заправке. Я пожелала ей с Надин счастливого Рождества и сообщила, что останусь на Рождество у себя.

Я отправилась в деревню. Повсюду было людно, шумно и везде мелькали рождественские огни. Я вставила в уши беруши и пошла за цветами. Я попыталась уйти оттуда как можно скорее и сразу пошла к дому Анджелы. Я просунула письмо под дверь, оставила цветы на половике и быстро убежала. Я понимала, что такое стыд. Это одна из тех эмоций, с которыми мне приходилось иметь дело.

Глава 20

Питер, 1974

«Глупая женщина» – так часто говорил отец, когда мы смотрели телевизор. Мамы по телевизору всегда хорошо выглядели, были чисто и красиво одеты, пекли своим детям яблочные пироги и лечили разодранные коленки. Этот призрак был совсем никчемный. Она была ужасной матерью, настолько плохой, что ее пришлось приковать цепью, как дикую собаку.

Мы еще долго не разговаривали, но кое-что я все-таки хотел у нее спросить. Она потихоньку высовывала голову из-под одеяла, но на меня не смотрела. Она стерла кровь с глаза. Больше кровь особо не шла.

– Как ребенок выберется из твоего живота?

– В прошлый раз он вышел вот отсюда. – Она показала рукой куда-то себе между ног. – Это было быстро и больно. У малыша вокруг шеи завязалось что-то типа веревки, но он ее снял.

– Папа?

– Да. Он был очень доволен, когда ты появился. После этого он какое-то время был со мной добр. Но я не знала, что он собирается украсть тебя у меня. Тогда мне было тринадцать, кажется, но я не знаю, сколько мне сейчас. Я перестала следить.

– Ты не знаешь, сколько тебе лет? Какая ты глупая.

– Наверное, ты сейчас ходишь в школу? Похоже, ты умный.

– Я не хожу в школу. Отец учит меня здесь.

– А. Но твои друзья наверняка скучают по тебе.

– У меня нет друзей. Отец мой самый лучший друг.

– А тебе не хочется дружить и играть с другими детьми?

Я вспомнил тот день в зоопарке. Кучу разных детей, которые громко болтали друг с другом.

– Тебе не положено задавать вопросы. Глупая женщина.

Я достал свою бутылку молока и налил в стакан на подносе, который оставил отец. Призрак очень странно уставилась на бутылку.

– Ты никогда раньше не видела молока?

– Только когда ты был малышом. Тогда он давал мне молоко, чтобы я могла кормить тебя грудью. Но когда он забрал тебя, больше я его не пила.

Я налил в стакан еще молока и аккуратно протянул ей. У нее очень сильно тряслись руки, и я испугался, что она сейчас все прольет, но призрак впилась ртом в стакан и выпила все за один присест, как жадный поросенок.

Она заплакала.

– Спасибо. Спасибо тебе большое. Я знала, что ты хороший мальчик. Половина тебя – это я. Лучшая половина.

Я выхватил у нее стакан.

– Ты совсем не умеешь себя вести, – сказал я. – Так пить неприлично.

Она опустила глаза в пол.

– Извини, просто… прошло так много времени.

Я подошел к холодильнику и сложил туда бекон вместе с оставшимся молоком, сыром и маслом. Картошку, хлеб, банан, хлопья и банку фасоли я оставил наверху, вместе с шоколадкой и чипсами, которые мне разрешалось есть по субботам.

В холодильнике уже стояло четыре бутылки прозрачной жидкости.

– Что это?

– Моя вода.

– А где твоя еда?

Она пошарила под одеялом и достала оттуда полпачки печенья с заварным кремом.

– Это все, что он мне дает. Можно… можно мне твой огрызок от яблока?

– Я выкинул его в мусор.

– Мне все равно.

Я пошел к мусорному ведру и достал оттуда огрызок.

– Это отвратительно – есть из мусорки.

– Я очень голодная. Твоей еды, ее хватит для нас двоих?

– Он сказал, что еда для меня.

– Но если ты не сможешь все доесть, отдашь немного мне? Пожалуйста? – Ее глаза снова наполнились слезами, и я не знал, какие чувства мне стоит испытывать.

– Нет, – сказал я. – Это против правил.

Я пытался не обращать на нее внимания и читать свои книги, но она хотела их посмотреть. Я не разрешил ей, но тогда призрак попросила почитать ей вслух. Я прочел пять страниц «Путешествий Гулливера». Она сказала, что я прекрасный чтец, и что она гордится мной, и что это просто замечательная история. Я устал сдерживаться. Я заплакал.

– Я хочу к папе.

– О, мой милый мальчик. Он плохой человек. Ты думаешь, правильно держать меня здесь под замком, почти без еды, в темноте, без единой книги? Телевизора тут тоже нет. У наших соседей был телевизор. А у тебя тоже есть? В доме?

Я кивнул. Я не отвечаю на вопросы, если ничего не говорю.

– Ух ты. А дом большой?

Я думал об этом. Мне казалось, что да. В нем было много комнат. Когда мы ездили в зоопарк, то проезжали много домов, но все они были прижаты друг к другу. По телевизору я видел и большие, и маленькие дома. Я решил, что наш дом большой, но не собирался ей этого говорить.

Я подошел к единственному стулу рядом с моей постелью, где отец оставил для меня стопку одежды, и нашел пижаму.

– Тебе помочь переодеться? – спросила она.

Я не обратил на нее внимания и разделся. Я посмотрел на часы. Короткая стрелка была между семью и восемью. Я уже должен быть в постели.

– О, у тебя есть часы! Сколько сейчас времени?

– Время ложиться спать. – Было двадцать пять минут восьмого. Я только недавно научился определять время и хотел похвастаться, но хвастаться перед кем-то настолько глупым было бессмысленно. Отца немного утомило, что я хвастаюсь. Он сказал, что не надо сообщать ему время каждые пять минут.

– Понятно.

– Мне нужно почистить зубы. – Я прошел мимо нее в туалет и на этот раз закрыл дверь.

Я еще раз пописал и почистил зубы. Зеркала здесь не было, и висело только одно тонкое полотенце. Когда я открыл дверь, призрак стояла за ней на коленях. Она широко раскинула руки. Я попытался через нее перепрыгнуть, но она быстро обхватила меня руками, прижалась лицом к моей голове и поцеловала. Я начал отчаянно сопротивляться.

– Отпусти меня! Отпусти!

– Я так сильно тебя люблю, я ничего не могу с собой поделать! Раньше я слышала тебя за стенкой, но он прибил всю эту изоляцию, и мне начало казаться, что это мое воображение. Он никогда мне ничего о тебе не рассказывал. Он сказал, что, если я попытаюсь поговорить с тобой через стенку, он тебя накажет. Я так рада, что ты здесь! – Она сжала меня сильнее, и я закричал ей в подмышку.

Тогда она меня отпустила, и я побежал в свой угол.

– Извини, Питер. Пожалуйста, извини. Мне просто так хотелось обнять тебя всего на секунду.

– Я скажу отцу. Он очень сильно тебя накажет.

– Мне нужно…

– Мне все равно. Замолчи. Не говори больше ничего. Ты плохая и злая.

Я залез в спальный мешок и выключил лампу.

* * *

Я боялся засыпать, но, наверное, слишком устал, потому что проснулся и увидел слабые лучи света, пробивающиеся сквозь заколоченное окно. Какое-то время я не понимал, где нахожусь, но потом вспомнил о вчерашнем ужасном дне. Я включил лампу и увидел, что призрак подобралась ко мне максимально близко и снова пялится на меня.

– Питер? Прости меня. Пожалуйста, давай начнем сначала? Прости.

– Я хочу есть.

– Давай я сделаю тебе хлопья?

Я посмотрел на полку над холодильником. Шоколадки не было. Я оставил ее специально на вечер, как велел отец. Хлеб тоже был наполовину съеден. Банан пропал. И осталась только половина морковки.

– Ты съела мою еду! Ты съела мою шоколадку.

– Съела. Не могла удержаться. Ты разве не видишь? Он морит меня голодом! Но тебе еще хватит всего на ужин.

Я ничего не сказал, просто быстро оделся, завязал шнурки, а потом поднялся и начал пинать ее со всей силы своими кожаными ботинками – много раз, по лицу, по голове, по ее надутому животу. Она свернулась в клубок и начала хныкать и плакать. Отец был прав. Теперь она понимала, кто здесь главный. Она еще очень долго не пыталась заговорить со мной. Призрак забралась под одеяло и продолжала там всхлипывать, время от времени постанывая от боли.

Я крикнул ей, чтобы она замолчала.

Я сам сделал себе хлопья и сел на свой спальный мешок. Я пытался не плакать. Мне хотелось к отцу. Я ненавидел этого призрака. Я немного потряс дверь, а потом посмотрел туда, где находилось окно. Стекла не было. Только деревянные доски. Из-под них падал квадратами свет, но сада я разглядеть не мог. Я почитал книгу и поиграл со своими игрушечными машинками, попытавшись забыть, где нахожусь. Мне не хватало телевизора. Я подумал, что, может быть, отец решил меня так наказать. Но чем я такое заслужил?