Текст книги "Между болью и удовольствием. История глубинной стимуляции мозга и ее забытого создателя"

Лекция психолога Г. Э. Кинга особо привлекла внимание собравшихся светил. Кинг протестировал девять пациентов до стимуляции прозрачной перегородки и четыре месяца спустя. Все пациенты выполнили впечатляющую серию психологических тестов, позволяющих зафиксировать и качественно оценить их интеллект, личность, память, моторные навыки и, конечно, симптомы шизофрении. Кинг провел аудиторию через все, что увидел и измерил в каждом случае. Его выводы были неоднозначны.

Пациентам 2 и 12 стало значительно лучше после лечения, и Кинг более подробно остановился на пациентке под номером 2. Она была юна, всего семнадцать лет, симптомы шизофрении проявились два года назад. В больнице она пробыла год. До операции она пребывала в кататонии и страдала анорексией, находясь на грани голодной смерти. В самой операции похвастаться было нечем. После стимуляции на операционном столе хрупкая девушка забилась в припадке, который продлился несколько минут. Конвульсии продолжались на следующий день, и еще два дня пациентка оставалась в состоянии, подобном коматозному. Но затем появилось улучшение.

Девушка проявила интерес к окружению, начала говорить и есть, а через два месяца, по словам родных, стала «дружелюбной, открытой, непосредственной и веселой – на самом деле больше, чем когда-либо в жизни». Через четыре месяца после операции она была отправлена домой и продолжила учебу. А теперь, через полтора года, ее состояние продолжало улучшаться. У нее больше не было анорексии. Она хорошо училась. Встречалась с мальчиками. Она даже избежала срыва, когда незадолго до конференции потеряла любимую сестру.

– Всего лишь обычное переживание горя, – с очевидным удовлетворением сказал Кинг.

Он прокашлялся и перешел к другим случаям, где результаты, увы, были не столь зрелищны. У пациентов 13 и 17 наблюдалось явное улучшение, но состояние еще четырех не изменилось, а у одного, под номером 8, даже случилось обострение болезни. У команды не было рабочего объяснения, почему одни пациенты отреагировали на лечение, а другие нет.

«Итак, – сказал Кинг, – полученные результаты позволяют сделать вывод, что эта процедура МОЖЕТ сработать, но нужны дополнительные исследования».

На десерт были представлены результаты некоторых представителей контрольной группы – пациентов без шизофрении, прооперированных для сравнения. В частности, Хит и Гарсиа решили простимулировать нескольких пациентов, страдающих от боли. Они хотели проверить идею, что ощущение сильного удовольствия само по себе может блокировать ощущение дискомфорта, просто потому что одно исключает другое. Может быть, операция на мозге не самое очевидное решение в случае серьезной хронической боли, но было известно о кое-каких успехах в облегчении боли через лоботомию, а тулейнские пациенты сами захотели подвергнуться такой процедуре. Они охотно были готовы попробовать что угодно.

Одним из пациентов был мужчина с тяжелым артритом. Еще добровольцами вызвались две пациентки в терминальной стадии рака (у одной женщины был рак матки, у другой – рак груди). У всех троих медицина уже не могла облегчить боль. Удивительным образом небольшая стимуляция прозрачной перегородки вполне эффективно справилась с ней. Одна из женщин прожила еще семь месяцев после операции, и единственный пятнадцатиминутный сеанс стимуляции избавил ее от боли на целую неделю. Но последствия, о которых сообщали эти пациенты, далеко выходили за рамки обезболивания. Пока их мозг подвергался стимуляции, пациенты оживлялись и становились внимательнее. В то же время улучшалось их общее состояние.

Как сказал Хит, это лишь предварительные выводы, но, учитывая их революционную природу, он счел их достойными обнародования. Он признавал, что мысли и чувства человека – его «внутренняя среда» – влияют на болезни тела. Это идея, которую следует развивать дальше.

Изобилие данных, фильмы о пациентах до и после стимуляции, а особенно стоящие за всем этим теории – такой кусок участникам симпозиума было сложно проглотить. В последний день мероприятия, наконец, настало их время – они поочередно излагали свои комментарии по исследованию в коротких, безупречно выстроенных речах. Большинство начинали с похвалы энтузиазму тулейнской группы – чудесно было увидеть столько инициативы. Но затем необходимо было высказать некоторые оговорки. Нет ли в их идеях сумасбродства? Не могли бы они изменить операцию, чтобы сделать ее более легкой для пациента и снизить риск кровоизлияния и инфекции? И если говорить откровенно – эксперименты ведь не проходили надлежащую проверку?

Психиатр Герберт Гаскилл из Индианского университета сдержанно заметил, что улучшение состояния у половины пациентов с шизофренией не так уж много значит. Некоторые ранее заявленные «лекарства» от этого заболевания вначале производили такое же впечатление, но если врач выжидал пять лет, пациенты зачастую возвращались к тому же, с чего начали. Джордж Хэм из университета Северной Каролины был настроен столь же скептически. Хит и его команда, несомненно, наткнулись на интересные факты – особенно в том, что касается биохимических и гормональных изменений у пациентов, но трудно утверждать, что это связано именно с электрической стимуляцией. Не в том ли дело, спросил Хэм, что пациенты получали «активный интерес и повышенное внимание после стимуляции в послеоперационный период»? Не оказалась ли сама процедура «высшей ступенью черной магии» с мощным «нарциссическим вознаграждением индивиду за улучшение»?

Иными словами, не могло ли все это в значительной степени объясняться силой внушения? Эффектом плацебо?

Наконец, достопочтенный Фред Меттлер извлек кинжал своей критики и нанес решающий удар. «По всей видимости, мои энергичные молодые коллеги занимаются выдачей желаемого за действительное, – более чем прозрачно намекнул он. – В некоторых чувствуется почти евангельская вера в этот проект. Возможно даже, что их данные и наблюдения были подогнаны под теории, которые Хит и его группа так хотят доказать».

Повисла пауза. Затем Меттлер закрыл дискуссию: «Я, несомненно, горжусь доктором Хитом, моим бывшим студентом, пусть даже – запомните – я с ним не согласен».

Прощальный ужин в тот вечер был мучителен. Он планировался как праздник в одном из известнейших ресторанов Французского квартала «Antoine’s», но было слишком поздно отменять бронь из-за кислого настроения. Хит вел гостей в ресторан, а по пути слышались пронзительные звуки уличного джазового оркестра. К счастью, внутри было так шумно, что молчания исследователей никто не замечал.

Тулейнская команда была потрясена. Они не могли поверить в такой прием. То, что должно было стать их выступлением на большой сцене, больше походило на опустившийся в финале занавес. Самые темпераментные так разозлились на реакцию «этих старых пней», что откланялись и остались дома. Хит знал, что впоследствии именно ему предстоит вернуть команду в правильную колею. Ему придется объяснять, обещать им, что все их воодушевление, все ночи, прошедшие за экспериментами и в спорах, не пропали зря. Что в долгосрочной перспективе их планы осуществятся. Их методы получат признание.

В тот вечер Хит сидел в дальнем конце стола, и ему было почти больно удерживать на лице фальшивую улыбку. Он оглядывал гостей, пытаясь понять, почему и зачем они так упорно не хотят ничего видеть. Он прекрасно понимал, что на всем протяжении пути встретится с сопротивлением и сомнением. Современность никогда не побеждала устоявшийся порядок без боя. Но это холодное безоговорочное отторжение тяжело ударило по нему. Неужели это и есть то, с чем теперь придется иметь дело? И как долго?

Глава 2. Второе пришествие

– Это не так.

Я непроизвольно шепнула это человеку, сидевшему рядом со мной на одном из задних рядов большого и темного конференц-зала. Брошенный в ответ взгляд не располагал к дальнейшему разговору. На трибуне докладчика голландский нейрохирург только что сказал, что попытки лечить психические заболевания при помощи глубинной стимуляции мозга «начались в 1999 году».

– На полвека раньше, – пробормотала я так тихо, что мой сосед уже не услышал. Но я не могла не произнести это вслух. Докладчик продолжал, ссылаясь на два «инновационных и революционных исследования», так же опубликованных в 1999 году, где с разницей в несколько месяцев бельгийская и голландская группы ученых независимо друг от друга поделились результатами экспериментов по имплантации электродов пациентам, страдающим компульсивным расстройством и синдромом Туретта. Оба исследования охватывали лишь небольшое количество людей, но глубокая стимуляция мозга, похоже, действительно приглушила их симптомы. Этого было достаточно, чтобы открыть путь дальнейшим исследованиям.

– С тех пор, – продолжал докладчик, – мы наблюдаем молниеносное распространение этого метода в психиатрии. Сегодня, пожалуй, нет психического заболевания или состояния, которое бы не попытались лечить вживлением электродов.

Новости об этих экспериментах привели меня в Маастрихт, где почти 700 нейрохирургов в буквальном смысле со всего мира собрались на три дня осенью 2015 года, чтобы обсудить профессиональные темы. Большинство посетителей были мужчинами в одинаковых антрацитово-серых костюмах, которые выглядели так, словно все были куплены в одном магазине. Возбужденный гул голосов разносился по конференц-центру, такому безликому, что, стоило на мгновение закрыть глаза, и я полностью забывала, как он выглядит.

Я чувствовала себя чужой. За годы работы журналистом я привыкла внедряться в среду психиатров, психологов и генетиков. Я освоила их жаргон, их манеру говорить о психике. Здесь же меня окружали люди, болтающие о технологии. Их глаза загорались, как только кто-то начинал рассказывать о каком-нибудь новом типе электродов, направляющих ток в разных направлениях, или об умных аккумуляторах, которые могут работать в теле пациента десять лет. В перерывах между лекциями я наблюдала, как они любовно ласкают продвинутое хирургическое оборудование на стенде – устройства, которые для непривычного глаза походили на современные орудия пыток.

Глубинная стимуляция мозга была теперь авангардом нейрохирургии, именно в этой области хотели работать самые амбициозные хирурги. В такое время казалось неправильным расточать свои силы на традиционную работу по удалению опухолей или устранению разрывов аневризм, тем более что это в любом случае не приносило престижа. Оперировать психику – вот будущее. Нейрохирург стал мастером разума.

Но что-то не давало мне покоя. Среди этого бурлящего моря обращало на себя внимание отсутствие психиатров. В литературе я подсчитала, что эксперименты с использованием глубинной стимуляции мозга проводились на людях с тринадцатью разными психиатрическими диагнозами, и во всем мире было опубликовано около сотни клинических исследований. А в Маастрихте нейрохирурги говорили мне, что не сумели убедить ни одного психиатра присоединиться к ним. Нашлось, вероятно, всего около двух десятков психиатров, непосредственно причастных к экспериментам по стимуляции мозга. Когда хирурги предлагали представить свои выводы на психиатрических конференциях, они получали вежливые отказы. Тема попросту никого не интересовала.

Я приехала послушать, о чем сейчас говорят в этой области, и сравнить ситуацию с историей лаборатории Хита, которую я извлекала на свет. Каждый раз, когда я обращалась к одному из серых костюмов, я упоминала имя Хита. Почти все реагировали с одинаковым отсутствующим выражением лица. Возможно, они приобрели его в том же магазине, что и свои костюмы. «Никогда не слышал», – был типичный ответ. У хирургов была своя история появления метода глубинной стимуляции мозга. Она гласила, что его открыл в 1987 году французский нейрохирург Алим-Луи Бенаби, получивший с тех пор много наград и всеобщее признание за свои достижения. Любой мог пересказать историю, как прорыв Бенаби стал результатом счастливой случайности.

Бенаби находился в своей операционной в Гренобле, готовясь оперировать пациента, страдающего болезнью Паркинсона. Нужно было создать небольшое повреждение области мозга, известной как таламус, что, как ожидалось, прекратит тремор. Такая операция была совершенно обычной. Как всегда, Бенаби ввел электрод в мозг пациента, чтобы выжечь ткани в нужном месте. Но в тот день он решил немного поэкспериментировать. Он воздействовал на пациента не теми частотами, которые использовал обычно. Когда он довел частоту до 100 Гц, мужчина внезапно перестал трястись.

Перенесемся в 2000 год: после почти двухсот клинических экспериментов высокочастотная электродная стимуляция одобрена Администрацией по продуктам питания и лекарствам США для лечения болезни Паркинсона и двигательного расстройства, известного как «эссенциальный тремор». Сейчас это лечение общедоступно.

В то же время оно не было официально одобрено для лечения любых психиатрических заболеваний. Психиатры застряли на экспериментах с лимбической системой, где разрешение следует запрашивать для каждого отдельного случая. По некоторым диагнозам – например, по обсессивно-компульсивному расстройству (ОКР) – результаты постепенно накопились из множества единичных экспериментов. По другим заболеваниям исследования были совершенно бессистемны, а материал малочислен – в одном месте пять пациентов, в другом три, было даже несколько отчетов с единственным пациентом в качестве подопытного кролика.

Один из таких отчетов был датирован 2012 годом. В нем немецкий хирург по имени Фолькер Штурм описывал, как имплантировал два электрода в миндалевидное тело тринадцатилетнего мальчика-аутиста, у которого была сильная тяга к самоповреждению. По заявлению Штурма, она прекратилась. С тех пор Штурм успел уйти на пенсию. Дополнительной информации по этому случаю не найти нигде. Невозможно узнать, продолжил ли кто-то другой это исследование, были ли попытки распространить этот метод и, вообще, велось ли хоть какое-то дальнейшее наблюдение за мальчиком, чтобы увидеть, был ли эффект долгосрочным.

Бродя по конференц-центру, я чувствовала парящий над плечом призрак. История Хита, его старые научные записи, его давно умершие пациенты, известные лишь по номерам, отзывались на все, что я слышала. Можно было провести параллели между эрой Хита и сегодняшним днем, и сходство было поразительным – и даже пугающим. Помимо всего прочего, Хита критиковали за использование недоказанных теорий в качестве обоснования своего метода электрической стимуляции прозрачной перегородки. А на что опираются современные ученые?

Я обратила внимание, что применение стимуляции для лечения депрессии очень близко к изначальному подходу Хита, хотя его имя так и не упомянули. Даже сейчас эту методику описывали как лечение «ангедонии», неспособности испытывать радость, с помощью активации подкрепляющей системы в мозгу. Многие нейрохирурги метили прямо в маленькое прилежащее ядро, расположенное в области прозрачной перегородки, которое Хит вполне мог затрагивать во время своих экспериментов.

Другие «мишени», как хирурги называли стимулируемые области, выбирались на основании старых психохирургических операций. Так было, например, с двумя экспериментами 1999 года, связанными с ОКР и синдромом Туретта. Еще в 1970-е годы было известно, как лечить тяжелые формы обоих заболеваний, создавая небольшие повреждения мозга. Можно было взять и убрать небольшую часть двух конкретных структур таламуса, чтобы унять чрезвычайно буйное поведение некоторых пациентов. Именно в этих областях голландский и бельгийский хирурги размещали свои электроды.

Были и примеры чистых совпадений. Так, наблюдения за пациентами с ОКР подтолкнули нейрохирургов к использованию метода стимуляции мозга в совершенно другой группе пациентов, а именно людей с алкогольной зависимостью. Идея возникла потому, что некоторые пациенты, уже проходившие лечение электрической стимуляцией из-за компульсивного поведения, ощутили «побочный эффект» в виде избавления от алкогольной зависимости. Они сообщали, что им просто меньше хочется выпивать. Исследовательские группы быстро нашли алкоголиков, заинтересованных в том, чтобы поучаствовать в эксперименте. Некоторые специалисты решили, что если можно при помощи стимуляции определенных областей мозга приводить к избавлению от алкогольной зависимости, тогда почему бы не попробовать ее при злоупотреблении героином? Зависимость есть зависимость, разные вещества влияют на одни и те же процессы, протекающие в мозге, – по крайней мере, так считалось.

На момент проведения конференции наркотическая и алкогольная зависимость были включены в «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» Американской психиатрической ассоциации, а компульсивное переедание нет. Тем не менее некоторые психиатры утверждали, что обжорство – еще одна форма зависимости, и многие хирурги получили разрешение провести глубинную стимуляцию мозга у пациентов с патологическим ожирением. Обоснование: области гипоталамуса, регулирующие аппетит и желание есть, подробно картированы. Супружеская пара хирургов, Алессандра Горгульо и Антонио Де Сальес из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (UCLA), резюмировали в статье 2014 года: «Поскольку у нейрохирургов есть прямой доступ к областям мозга, контролирующим пищевое поведение, естественно стремление использовать их профессиональные навыки работы со стереотаксисом, чтобы достичь этих центров и скорректировать их». Это было веское утверждение. Их первые шесть пациентов уже прошли лечение в Сан-Паулу и находились под наблюдением.

В своей статье Горгульо и Де Сальес заявляли, что, раз появились положительные результаты в случае ожирения, логичным следующим шагом станет применение этого метода при анорексии. Эффективного медицинского лечения для этого расстройства нет, психотерапия помогает лишь небольшому числу пациентов. Половина пациентов, страдающих анорексией, становились жертвами хронического голода, уровень самоубийств среди них был пугающим. Четыре исследовательские группы, разбросанные по миру от Шанхая до Торонто, уже сообщили, что электрическая стимуляция мозга помогла более чем половине пациентов с тяжелой анорексией начать есть и набрать вес.

Все это казалось само собой разумеющимся в окружении серых костюмов и профессиональных презентаций в формате PowerPoint. Конечно же, обжорство, героиновых наркоманов и упертых анорексиков можно лечить, правильно размещая электрод для стимуляции в мозгу. Ведь проблема кроется именно там, разве не так?

Да, но только потому, что уже произошла решающая трансформация представлений врачей и широкой публики о разуме и психическом здоровье.

За последние десятилетия психика перестала быть неким эфемерным понятием, а приобрела определенную материальную основу, заключенную в сером веществе головного мозга. Болезни разума, которые, как мы раньше полагали, были вызваны обстоятельствами, условиями жизни и другими внешними факторами, теперь локализованы в тканях мозга, и их следует лечить именно там. Этот переворот вызвал изменение самого восприятия мозга наукой. Представление о мозге как о химическом бульоне было отброшено в пользу представления, что мозг является взаимосвязанной электрическими импульсами сетью. И если когда-то о неврологических и психиатрических расстройствах говорили как о выражении дисбаланса в нейротрансмиттерах мозга – таких веществах, как дофамин или серотонин, – сегодня мы все чаще описываем эти состояния как «патологии замыкания в нейронной сети». Дело в том, что сейчас стало ясно: активность «электрической сети», которую вызывают нейротрансмиттеры, при таких заболеваниях нарушается – она может быть либо слишком интенсивной, либо, наоборот, низкой, или патологической.

Я услышала такой вариант объяснения от докладчика на конференции в Маастрихте: «Мы можем изучать отдельных пациентов, когда применяем стимуляцию определенных отделов мозга, и мы движемся к пониманию того, как конкретное поведение связано с конкретными электрическими цепями и синапсами».

Электроды также совершенствуются, они намного более точные инструменты, чем лекарственные препараты. Психотропные вещества, которые заглатывают пациенты, обычно воздействуют на конкретные рецепторы на поверхности клеток мозга – рецепторы, которые порождают сигнал, когда с ними связываются определенный гормон или сигнальная молекула. Но клетки, несущие эти разнообразные рецепторы, часто рассеяны по всему мозгу, а лекарство не отличает одну область мозга от другой. Лекарство должно свободно циркулировать, чтобы подействовать. Кора мозга, таламус, любая другая зона в целом – неважно, где оно найдет рецептор, чтобы прикрепиться к нему.

Электрическое воздействие фундаментально иное, поскольку каждый электрод воздействует только на одну группу нейронов в его непосредственном окружении. Поэтому можно прицелиться в ту сеть клеток, чья активность создает проблемы, и поправить ее работу.

* * *

Как бы то ни было, теория выглядела так. Я быстро поняла: то, что на самом деле происходит в тканях мозга, все еще довольно туманно – не только для нейрохирургов, но на самом деле для всех. Даже в случае пациентов с болезнью Паркинсона, которых прооперировали десятки тысяч, хирурги не знали, какое воздействие оказывает глубинная стимуляция мозга. Эксперты не могли сойтись во мнениях, вызывают ли электрические импульсы активацию или торможение нейронов в области проводящего конца электрода. По всей видимости, высокая частота стимуляции приводит к торможению активности нейронов, тогда как низкая частота усиливает их активность. Иными словами, можно было повысить или понизить частоту стимуляции и получить разные результаты от одного и того же электрода. Эффект также зависел от того, проникал ли электрод в области, в которых сконцентрированы тела нейронов – серое вещество – или в белое вещество, проводящее импульсы в мозге и состоящее из отростков нервных клеток, объединяющихся в крупные тракты проводящих нервных волокон.

Судя по всему, о том, что происходит на микроскопическом уровне, нам известно мало. Немного информации о функционировании нейронных сетей в мозге. У ученых нет единого мнения, где лучше всего размещать электроды. Различные группы исследователей по всему миру вживляли свои электроды в различные области мозга, даже если лечили пациентов с одинаковым заболеванием и состоянием. По этому поводу даже ходила шутка: стимулируемую область мозга определяет не болезнь пациента, а его почтовый индекс. Как признал блистательный канадский хирург Андрес Лосано из университета Торонто: «Для этой области науки характерен менталитет Дикого Запада, ни одна клетка мозга не может считать себя в безопасности».

Лосано был высок и сутул, с его лица не сходило выражение хронической озабоченности. Он помрачнел еще больше, когда подсчитал количество областей мозга – сорок две, – используемых на сегодняшний день в качестве целей для стимуляции. Для лечения депрессии разные специалисты стимулировали десять разных областей мозга, при ОКР – шесть. И, что еще более поразительно, одну и ту же область часто стимулировали при совершенно разных заболеваниях.

– Мы должны скоординироваться и выяснить, что действительно работает лучше всего, – сказал Лосано переполненному залу, высветив слайд презентации, который напомнил мне карты мозга, выполненные Хитом. Лосано показал, что самой популярной мишенью его коллег было прилежащее ядро. Эту крошечную область стимулировали у депрессивных пациентов, у тех, кто страдал либо анорексией, либо болезненным ожирением, а также она использовалась для лечения ОКР, алкогольной и героиновой зависимости. Прилежащее ядро находилось точно в середине области прозрачной перегородки, с которой работал Хит.

Это явно было не просто совпадением. Но, если уж на то пошло, мы очень мало знаем о психических заболеваниях. Если достаточно долго говорить с психиатрами, они обычно признают, что их область дошла лишь до того уровня, где остальная медицина находилась сто лет назад. На самом деле, лучшее, что они могут сделать, – решать проблему общих симптомов, будь то депрессивные эпизоды или галлюцинации. У них нет биологических механизмов, с которыми можно было бы связать проблемы их пациентов.

Заболевание, нарушение, расстройство. Разумеется, диагнозы были главной причиной, из-за которой мы сидели в темном зале скучного бетонного здания и выслушивали доклад за докладом, но мой личный интерес к электрической стимуляции мозга направляло кое-что совсем иное. Меня больше занимал тот факт, что манипуляция с мозгом представляет собой манипуляцию с потаенными свойствами личности человека – тем самым «я», которое зарождается где-то внутри этой розоватой массы из сотни миллиардов взаимосвязанных нервных клеток. И эта примечательная технология поднимает самый сложный вопрос: что такое «я»?

Сколько я себя помню, это главный вопрос, к которому я возвращаюсь вновь и вновь. Возможно, корни растут из моего детства. Мои родители не подходили друг другу, и каждый хотел, чтобы другой вел себя иначе. Было много разговоров об изменении, отец в особенности верил, что можно стать кем-то другим: «все дело в организации информационных потоков в голове», – утверждал он. Но я видела, что в течение жизни он изменился очень мало. Хотя измениться хотел и свою позицию обычно аргументировал до тех пор, пока у всей семьи не начинало сводить скулы, но он просто ничего не мог с собой поделать.

Мне и самой было хорошо знакомо желание стать кем-то другим. Или, по крайней мере, другой версией самой себя – в чем-то лучшей. Как журналист я гонялась за работами, в которых исследовали пластичность мозга. Но в разговорах с психологами и генетиками, занимающимися вопросами поведения, я узнала, как наши гены определяют контуры личности, которая стремится быть вполне стабильной. Казалось, мне говорят: «Примирись с собой».

Но гены создают личность, определяя способ, которым мозг реагирует на внешние стимулы. Если зайти с другой стороны – воздействовать напрямую на мозг, – личность должна последовать за ним и измениться. Именно это и доказывала электрическая стимуляция мозга.

Возьмем историю пациента B. Всю жизнь промучившись с ОКР, этот 59-летний голландец успешно прошел глубинную стимуляцию мозга в зоне прилежащего ядра. Все прошло гладко, симптомы исчезли. А затем, полгода спустя, возник странный побочный эффект – у него развилась необъяснимая любовь к Джонни Кэшу. До сих пор пациент В. обладал неизменным музыкальным вкусом, ему нравился голландский рок-н-ролл и «Rolling Stones». Музыка в стиле «кантри-энд-вестерн» оставляла его равнодушным. Теперь он не мог жить без «Man in Black» и говорил, что действительно отождествляет себя с песнями Кэша.

Пациент B. ощутил в себе глубокую перемену, но в то же время он мог включать и выключать ее. Его страсть к Джонни Кэшу таяла, как только садилась батарея стимулятора или выдергивался провод.

Этот феномен включения/выключения применим не только к музыкальным вкусам, но и к другим чертам личности. Группа Академического медицинского центра в Амстердаме, оперировавшая пациента В., описала, как еще два пациента с ОКР преобразились после вживления им электродов для стимуляции. Стоило электрическим импульсам хоть немного превысить нужный уровень, как оба отмечали возросшее чувство уверенности в себе и невиданную ранее импульсивность.

Главным хирургом на этих операциях был Рихард Схюрман. Этот высокий худой голландец был единственным на конференции в Маастрихте, кто упомянул про личность. Он начал с описания одной голландки, которая, как и пациент B., избавилась от тяжелого ОКР после глубинной стимуляции мозга. Но вместе с болезнью она утратила и сильную предрасположенность к перфекционизму. Он был одним из симптомов ее расстройства, и женщина почувствовала, что без него ее личность стала слишком вялой. Ей не хватало ее болезни.

У другой женщины ситуация была обратной. Электрическая стимуляция превратила ее из сдержанной интровертной особы в кипучего экстраверта. В результате у нее начались проблемы с алкоголем и сложности в браке. Но, по всей видимости, ее это не волновало. Она сказала, что в восторге от своей новой личности.

В какой-то момент Схюрман спросил у зала: «Что такое идентичность?» Он не ожидал ответа – он лишь указывал, что его наблюдения и наблюдения его коллег поднимают вопросы, бросающие вызов нашему привычному ходу мыслей. Мы думали об идентичности или «эго» как о чем-то вроде внутреннего ядра. Под всеми возможными наслоениями воспитания и культуры должно лежать исконное или истинное «я», которое мы можем определить, если дадим себе труд обратить на него пристальное внимание. Если ваша жизнь покатилась в тартарары, как говорится, нужно просто «найти себя».

Концепция стабильного внутреннего ядра существует давно и прочно, но это иллюзия. Она плохо сочетается с тем, что обнаружила наука. Никто не может указать на какую-то конкретную область мозга или конкретные нейроны, которые создают личность или чувство самоидентичности. На самом деле вот этот бледнолицый Схюрман мог просто выйти и сказать: идентичность – это то, что создали он сам и его коллеги. Результаты указывали только на одно: ни у кого из пациентов не было фиксированной внутренней сущности. Каждый человек является тем, кем его формирует состояние его мозга в каждый конкретный момент времени. Постимулируйте немного эту область мозга, и еще немного вон ту, и вы уже другой человек.

Это осознание влечет за собой огромные последствия, ни одно из которых не обсуждалось на конференции, насколько я знаю. Но если мы намерены признать, что «я» зыбко и пластично, и решим исследовать, как мы можем придать ему форму с помощью технологии, мы должны подумать о допустимых границах нашего вмешательства. Есть ли предел, до которого мы можем дойти в изменении личности при глубинной стимуляции, и будут ли такие пределы очерчены в будущем?

В качестве примера можно привести психопатов. Ученые изучают их мозг на предмет физиологических дефектов – и очень медленно начинают их выявлять. Что, если можно действительно засунуть электрод в голову человеку, который в иных обстоятельствах бесчувственен, и сделать его сострадательным? Оскорбит ли это нашу нравственную интуицию – или же мы решим, что это было прекрасным лечением?

В 2012 году итальянский невролог Альберто Приори заявил, что следует воспользоваться нашими знаниями об анатомии нравственности – как мозг обрабатывает нравственные вопросы и делает нравственные суждения – для развития «стратегий лечения неврологически обусловленного аномального нравственного поведения». В том числе он предлагал использовать глубинную стимуляцию мозга для лечения агрессии и «других форм патологического антисоциального поведения, включая насильников и педофилов».