Текст книги "Суд Линча. История грандиозной судебной баталии, уничтожившей Ку-клукс-клан"

– Сынок, когда-нибудь судья Уоллес станет губернатором Алабамы, – сказал Дис-старший, и молодой политик не стал возражать против этого прогноза. Уоллес кивком попрощался с отцом и сыном Дисами и удалился, по дороге перебрасываясь с участниками бала шутками, хлопая мужчин по спинам и пожимая все руки, до которых мог дотянуться.

Уоллес родился в лачуге в Клайо, где было немало и чернокожих, живущих в таких же условиях. Его отец, фермер Джордж Уоллес-старший, с трудом сводил концы с концами. Он был сыном местного врача, однако у него были только одно дышащее легкое, больное сердце, смещенная диафрагма и мигрени, длящиеся по несколько дней. К тому же он много пил. Чтобы смягчить муки похмелья, по утрам заходил в универмаг в Клайо и выпивал порошок от головной боли, запивая его кока-колой. В дополнение ко всему этому он вспыхивал, как порох, и то и дело затевал драки. Когда в 1937 году он умер, ему было всего сорок лет, но выглядел он как старик.

Свою мать Уоллес терпеть не мог, поскольку считал, что она пытается превратить его в жеманного фата. Мозелла Уоллес выросла в приюте и, выходя замуж за сына врача, воображала, что теперь она займет более высокое общественное положение, однако эти ее ожидания совершенно не оправдались. Она какое-то время недолго училась музыке и, убрав со стола после еды и помыв посуду, давала уроки музыки, к которым прибавлялись также и уроки хороших манер. Юный Джордж страшно злился из-за того, что ему приходится пытаться играть на пианино, зря теряя время, которое можно было бы с пользой потратить на развлечение и игры. На ежегодном концерте учеников Мозеллы в актовом зале школы Джордж сел за фортепиано, несколько раз зло ударил кулаками по клавишам и сошел со сцены.

Для Уоллеса пойти на то, чтобы перенять культуру и благовоспитанность, означало бы согласиться со своей матерью. Но вместо этого он всю жизнь оставался гордым невежей и хамом. Другая мать на ее месте посчитала бы, что если она сама не может жить той жизнью, которой достойна, то она должна стараться, чтобы такой стала хотя бы жизнь ее детей. Но Мозелла была слишком ожесточена, чтобы так думать, и, будучи ее старшим сыном, Джордж особенно сильно чувствовал на себе ее презрение. Мозелла не говорила Джорджу, что любит его, она редко его обнимала. Она заставляла его чувствовать себя ущербным. «Думаю, Мозелла оказала на психику Джорджа Уоллеса куда большее влияние, чем можно себе представить», – сказал впоследствии его зять Марк Кеннеди.

Поворот вспять

Бедный паренек обычно делает карьеру, выслуживаясь перед теми, кто стоит выше него. В свое время Уоллес был верен Фолсому, но когда человеку предоставляется шанс, он его использует, и через год после второй инаугурации губернатора для Джорджа Уоллеса настало время действовать. В борьбе за то, чтобы помешать учебе Отерин Люси в Университете Алабамы, этот тридцатипятилетний судья уловил признаки зарождения среди белых нового движения сопротивления и, будучи амбициозным политиком, увидел в нем свой шанс подняться наверх.

Выбранный на свою должность в 1952 году «боевой маленький судья» относился к чернокожим справедливо и никогда не выказывал негативного отношения к их расе. Но никто лучше Уоллеса не понимал страхов и стремлений белого работяги, а этот работяга больше всего на свете боялся того, что чернокожие проникнут в его мир. Уоллес понимал и то, что после исторического решения Верховного суда страны о десегрегации школ сегрегация просуществует недолго, но он знал, что если будет отрицать то, что известно как истина ему самому, то сможет оседлать волну страхов белых и вплыть на ней в резиденцию губернатора.

Эта прагматичная, даже циничная оценка ситуации и определила политическую карьеру Уоллеса. Он понимал, что именно сулит будущее, куда лучше, чем Роберт Шелтон, который был уверен, что сегрегация будет существовать вечно, и посвятил борьбе с интеграцией всю свою жизнь. Джордж Уоллес понимал происходящее намного лучше и чем юный Моррис Дис, который тогда считал, что ответом на расовый вопрос должна быть все та же сегрегация, но такая, при которой положение негров станет немного более достойным.

«Думаю, Уоллес с ранних лет понимал, что рано или поздно сегрегации придет конец», – сказал впоследствии его зять Марк Кеннеди.

«Я знаю, мой отец считал, что расовая интеграция неизбежна, и вполне очевидно, что он использовал этот вопрос, чтобы получить политическую власть», – вспоминал Джордж Уоллес-младший.

Автор биографии Уоллеса, написанной в сотрудничестве с ним самим, Стивен Лешер, согласен с тем, что еще во время своей учебы в колледже герой книги понимал: сегрегация обречена.

Никто в Монтгомери или средствах массовой информации в то время еще особенно не следил за тем, что говорит этот дерзкий молодой судья, но Уоллес в полной мере обладал умением выбрать наилучший момент для того, чтобы продвинуть свою политическую карьеру. Он сразу смекнул, что попытка осуществить расовую интеграцию в Университете Алабамы привела приверженцев сегрегации в боевую готовность и что теперь они с готовностью воспримут то, что он хочет им сказать.

И в тот же самый день, когда газеты по всему штату отдали свои первые полосы репортажам о том, как Отерин Люси бежала из Университета Алабамы, на тех же первых полосах было напечатано заявление судьи Уоллеса о том, что если агенты ФБР явятся в округ Буллок, чтобы проверить расовый состав больших жюри или судов, он отправит их в тюрьму. Он заявил, что сделает это, потому что, как он выразился, «по моему твердому убеждению, подобные действия являются неуважением к суду».

Министерство юстиции отнюдь не собиралось проводить какие-то расследования в округе Буллок и не имело намерений посылать туда агентов ФБР. Когда об этих ни на чем не основанных заявлениях Уоллеса узнал директор ФБР Эдгар Дж. Гувер, он назвал этого молодого политика «паскудником» и заявил, что Бюро не должно обращать на него внимания.

В первый раз в своей жизни Уоллес получил широкую известность. Газета «Монтгомери эдвертайзер» высказала предположение, что если бы судья Уоллес выполнил свою угрозу, «его самого могли бы посадить в тюрьму, предъявив ему обвинение, но в наше время возрождения суверенитета штатов это наверняка бы привело к избранию его губернатором, если не сенатором».

Через несколько дней после того, как массовые беспорядки белых положили конец попытке осуществить расовую интеграцию в Университете Алабамы, Уоллес приехал в Монтгомери из своего дома в Клейтоне, городе, находящемся в семидесяти пяти милях от столицы штата. Он намеревался баллотироваться в губернаторы в 1958 году и в связи с этим принял еще одно важное решение. Он вовсе не хотел, чтобы над ним довлела репутация губернатора Фолсома как человека, занимающего прогрессивные позиции в расовом вопросе.

Когда Уоллес считал, что ему надо что-то безотлагательно высказать, он подходил к своему собеседнику так близко, что становилась видна слюна в уголках его губ, и говорил так громко, что его было слышно на другом конце помещения. Именно так он говорил и сегодня, приехав из гостиницы «Джеффферсон Дэвис» в Капитолий штата, где в коридорах толпились политики и лоббисты. Он ловил всех, кого знал, и уверял их, что Фолсом «дал слабину в вопросе о черномазых» и предает интересы белой расы.

Несколько недель спустя Уоллес был приглашен на собрание Совета белых граждан в Клейтоне. Вместе с 4500 своих соседей он явился на футбольный стадион Клейтона, чтобы послушать, как губернатор Джорджии Марвин Гриффин восхваляет «мужество, с которым Уоллес сообщил сующим свой нос в чужие дела либералам, что посадит прислуживающих янки фэбээровцев в тюрьму». Судья видел, что вопрос борьбы против расовой интеграции становится мощным орудием. Если он сумеет правильно все разыграть, поборники сегрегации поднимут его на щит и вознесут так высоко, как не возносили еще ни одного политика его поколения.

«Кто такой Шелтон?»

Дис хотел, чтобы Уоллес выиграл губернаторские выборы 1958 года, но у него, студента колледжа, почти не было времени для занятий политикой. Он был невероятно занят, но при этом лишь небольшую часть своего времени посвящал учебе. Они с его однокашником и лучшим другом Миллардом Фуллером занимались бизнесом сразу по нескольким направлениям. Во-первых, пара начинающих предпринимателей рассылала родителям письма, в которых говорилось, что всего за шесть долларов их фирма доставит ко дню рождения сына или дочери торт с теплой надписью, адресованной конкретному ребенку. В скором времени они уже продавали по 350 тортов в месяц и зарабатывали на каждом по три доллара. Кроме того, партнеры получили от Ассоциации органов студенческого самоуправления права на публикацию студенческого телефонного справочника. Этот проект принес им более двадцати тысяч долларов.

Благодаря совместным проектам Дис и Фуллер проводили друг с другом больше времени, чем со своими женами. «Находиться рядом с Моррисом Дисом – это как находиться рядом с ураганом, – вспоминала бывшая жена Диса, покойная Беверли Битак. – Он просто не может остановиться. Он все двигался, двигался, двигался, и тебе тоже приходилось двигаться, двигаться, двигаться. А когда он познакомился с Миллардом, то все это удвоилось, и они вдвоем двигались, двигались, двигались. Со дня их знакомства они уже никогда не расставались. И жена Милларда Линда, и я делали все, о чем они нас просили. Все время печатали, печатали и печатали».

Беверли беспокоил не только темп жизни, но и различие их темпераментов. Она заметила, что ее муж совершенно не может оставаться один. Рядом с Моррисом всегда кто-нибудь был, всегда что-то происходило, всегда разрабатывался какой-то план. Ситуация еще больше осложнялась из-за того, что мать Беверли на дух не выносила Морриса. Она считала, что зять украл у нее дочь и лишил ее беззаботных радостей юности, превратив ее в служанку, посвятившую себя достижению Моррисом непрерывных успехов.

Но как бы занят он ни был, осенью 1957 года Дис основал в университете общество студентов, желающих стать юристами. Молодой человек всегда думал на опережение, и он решил пригласить судью Джорджа Уоллеса выступить на собрании. После собрания студенты первых и вторых курсов, изучающие теорию права, волнуясь, подходили к политику и предлагали ему свои услуги на предстоящих выборах.

У Уоллеса была особая причина обратить внимание на молодого Диса. Именно Дис-старший внес те пятьсот долларов, которые малоимущему кандидату в губернаторы Уоллесу надо было заплатить, чтобы его зарегистрировали. Уже одно это должно было бы заставить Уоллеса с интересом послушать родного тезку Диса-старшего, но он к тому же разглядел в нем человека, умеющего добиваться успеха, и назначил этого целеустремленного парня руководителем своей избирательной кампании среди студентов.

Любой из занимающихся политикой студентов отдал бы многое в обмен на такую возможность, а Дис получил ее, хотя ни разу не пытался избраться даже хотя бы на какой-либо пост в студенческом самоуправлении. Он должен был закончить изучение теории и начать учебу в школе права в 1958 году, однако пропустил семестр, чтобы ездить по штату и агитировать за Уоллеса.

Как и Уоллес, будущий студент школы права любил говорить с людьми и мог беседовать с кем угодно на какую угодно тему. Он ездил из города в город, раздавая приглашения и листовки и агитируя избирателей за то, чтобы они голосовали за Уоллеса на первичных губернаторских выборах, поскольку победа на первичных выборах в штате, где почти все всегда голосовали за демократов, была равносильна победе и на официальных.

Работая на Уоллеса, двадцатиоднолетний Дис фактически руководил избирательной кампанией Макдональда Гэллиона, ратовавшего за сегрегацию кандидата на пост генерального прокурора штата. Друг и бизнес-партнер Диса Миллард Фуллер был руководителем избирательной кампании Гэллиона на западе Алабамы. В своей автобиографии «Строить с любовью» Фуллер вспоминает, что произнес тогда десятки речей, в которых выступал за сохранение сегрегации, включая выступление «перед одетыми в капюшоны и балахоны членами Клана». Дис произнес меньше речей, но тогда казалось, что у него есть все данные для того, чтобы стать политиком, отстаивающим сегрегацию.

В первичных выборах участвовало более дюжины кандидатов, но единственными реальными претендентами на звание кандидата демократов на пост губернатора Алабамы были тридцативосьмилетний Уоллес и тридцатишестилетний генеральный прокурор штата Джон Паттерсон. В ходе этой избирательной кампании об отце Паттерсона говорилось почти столько же, сколько и о самом кандидате. В 1954 году, вскоре после того как Альберт Паттерсон был выдвинут кандидатом от демократов на пост генерального прокурора, чему способствовало обещание очистить от преступности Феникс-Сити, его убили на одной из улиц этого гнезда порока. Сын унаследовал его позицию и, выступая в роли отпрыска мученика, выиграл осенние выборы на пост генерального прокурора штата. И сейчас, четыре года спустя, он по-прежнему играл эту роль. «Я пытаюсь выиграть выборы у человека, отец которого пал жертвой политического убийства, – досадовал Уоллес. – Как я могу конкурировать с ним на равных?»

На посту генерального прокурора Алабамы Паттерсон сделал борьбу с расовой интеграцией своей наиважнейшей задачей. Баллотируясь в кандидаты на пост губернатора, он продолжал выступать с позиций бескомпромиссного защитника белой расы. Когда Дис оглядывался на свою деятельность в те дни, ему нравилось думать, что Уоллес, на которого он тогда работал, вел свою кампанию как «поборник интересов простых людей в том же духе, что и Фолсом», и что его позиция по расовому вопросу была «куда ближе к взглядам Большого Джима Фолсона, чем к взглядам Паттерсона». В действительности же Уоллес был таким же ярым приверженцем сегрегации, как и Паттерсон.

Лозунгом избирательной кампании Уоллеса были слова «Алабама да будет верна принципам Юга». Каждый белый мужчина и каждая белая женщина отлично знали, что это значит. Один из тогдашних заголовков газеты «Монтгомери эдвертайзер» гласил: «УОЛЛЕС КЛЯНЕТСЯ БОРОТЬСЯ ЗА РАСОВУЮ ЧИСТОТУ». В своем транслировавшемся по телевидению выступлении в Бирмингеме кандидат Уоллес предупредил министра юстиции США Герберта Браунелла-младшего, что, если он отправит «своих штурмовиков» на юг, чтобы навязывать расовую интеграцию, федеральные войска будут встречены закрытыми дверями школ и бесконечными судебными тяжбами. Ездя по штату с предвыборными речами, Уоллес обнаружил, что его аудитория слушает вполуха, когда он начинает говорить о строительстве новых школ и асфальтировании сельских дорог, и оживляется, только когда речь заходит о сохранении расовой сегрегации.

***

Как и Уоллес, Роберт Шелтон отлично понимал, что расовый вопрос стал главным в повестке дня. За два года, прошедших с тех пор, когда он был одним из тех, кто сорвал попытку Отерин Люси положить начало расовой интеграции в Университете Алабамы, Шелтон, которому теперь было двадцать восемь лет, сделал головокружительную карьеру, став Великим Драконом ККК Алабамы, то есть самым главным клановцем штата. В отличие от своих предшественников, Шелтон считал, что Клан должен открыто участвовать в политической жизни и что когда-нибудь он гордо займет законное место среди тех, кто обладает властью и принимает политические решения.

Поначалу Великий Дракон поддерживал кандидатуру Уоллеса, но затем передумал и стал агитировать за Паттерсона. Шелтон взял отпуск на шинном заводе и отправился в трехнедельное турне по штату на своем универсале «Шевроле» 1956 года выпуска, украшенном стикерами, призывающими голосовать за Паттерсона. Подчиняющиеся Шелтону члены Клана были самой влиятельной из массовых организаций, поддерживавших кандидатуру Паттерсона. Нет, они не сидели в избирательных штабах и не болтались на митингах. «Они могут не только приколотить твои предвыборные плакаты по всему штату за одну ночь, – сказал Паттерсон. – Они могут и сорвать их за одну ночь».

Влияние Клана в штате было куда больше, чем можно было бы ожидать, исходя из его численности, и в ночь после окончания первичных выборов Уоллес уже знал, что дела его плохи. Хотя Паттерсон и не одержал безоговорочной победы, он получил на 35 000 голосов больше, чем Уоллес. Такой значительный разрыв будет почти невозможно преодолеть, разве что перед вторым туром голосования случится нечто экстраординарное.

Неделю спустя Уоллес сменил тон своей кампании, заявив в телевизионном интервью, данном им в Бирмингеме: «Моего противника поддерживает ку-клукс-клан». Еще через три дня газета «Монтгомери эдвертайзер», главная поборница кандидатуры Уоллеса среди средств массовой информации, напечатала подробности этой истории на первой полосе. Здесь же была опубликована копия письма, которое Паттерсон отправил на официальном бланке генерального прокурора штата самым видным алабамским сторонникам господства белых. В этом письме Паттерсон писал, что обратиться к ним ему посоветовал их «общий друг, мистер Р. М. (Боб) Шелтон».

Сначала Паттерсон сказал, что не знает Шелтона, и постарался сделать все, чтобы избежать обостренного внимания журналистов. Так же поступил и Шелтон. Явившись в избирательный штаб Паттерсона на следующий день после обвинений Уоллеса, репортер и фотограф из газеты «Бирмингем ньюс» обнаружили там Великого Дракона, сидящего вместе с братом Паттерсона Моррисом. Увидев журналистов, главарь Клана пулей вылетел из комнаты.

– Кто такой Шелтон? – спросил руководитель избирательной кампании Паттерсона Чарли Мериуэзер. – Я его не знаю. Чем он занимается?

Поняв, что ему удалось выбить своего соперника из колеи, Уоллес обратился к Паттерсону с призывом дать слово, «что никогда не назначит члена ку-клукс-клана на официальный пост». Тыкая пальцем, он сказал: «Если мистер Паттерсон будет избран, произойдет возрождение Клана. Избрание моего соперника заново накрахмалит те грязные простыни, из которых сшиты их балахоны». Похоже, Уоллес говорил именно о той цели, к которой и стремился Шелтон, когда сказал: «Клан желает разрастись до такой степени, чтобы любой претендент на ту или иную выборную должность в Алабаме начал сомневаться, что он может быть избран без одобрения Клана».

Одновременно с осуждением Паттерсона за его связи с Кланом Уоллес обрушился на своего противника за то, что на своем посту генерального прокурора штата тот недостаточно твердо боролся за сохранение сегрегации. Десегрегация городских автобусов в Монтгомери была уже урегулированным вопросом, но только не для Уоллеса. Он критиковал Паттерсона за «отсутствие должного усердия» в использовании юридических полномочий для борьбы за сохранение сегрегации. Он обвинил генерального прокурора штата в том, что тот не только не воспользовался возможностями, предоставляемыми ему должностью, чтобы помешать Отерин Люси поступить в Университет Алабамы, но также и в том, что задачу предотвращения расовой интеграциии главного университета штата пришлось брать на себя протестующим.

Нападки Уоллеса на Паттерсона за его поддержку ку-клукс-клана, вероятно, только принесли его сопернику дополнительные голоса. За четыре года, прошедшие после решения Верховного суда США о неконституционности сегрегации школ, сопротивление осуществлению расовой интеграции превратилось в политическую реальность, затмившую все остальное.

И в этой борьбе Клан был достойным союзником, хотя союз и необязательно признавался публично. Бетти Шелтон вспоминает, что в те годы многие видные алабамцы приезжали в дом Шелтона под Таскалусой. Большинство визитеров не были членами Клана и не желали, чтобы их связи с Кланом стали достоянием гласности.

Главарь ККК Алабамы контролировал империю быдловатых неудачников. Многие из них существовали на задворках общества, были среди них и социопаты. Они были похожи на членов тех полувоенных отрядов Гитлера, которые вели ожесточенные бои на улицах Мюнхена и Берлина в 1920-х годах, когда фюрер рвался к власти. Подобно немецким фашистам, в Клане эти люди обрели себя, цель в жизни и возможность заниматься чем-то интересным, то есть то, чего им не удавалось найти больше нигде. Членство в Клане было главным приключением в их жизни.

Во втором туре первичных выборов Паттерсон одержал над Уоллесом победу с перевесом в 65 000 голосов, то есть с еще большим разрывом, чем в первом туре. Без поддержки Клана эта победа не стала бы такой оглушительной, и, возможно, Паттерсон даже вообще бы не победил.

Выслушав основные итоги выборов, Уоллес сидел на заднем сиденье машины у гостиницы «Грейстон» в Монтгомери, куря тонкую дешевую сигару. Обсуждая сокрушительное поражение со своим помощником Биллом Джонсом, он никак не мог заставить себя зайти в избирательный штаб и прилюдно объявить себя проигравшим в выступлении перед поредевшими рядами тех своих упавших духом сторонников, которые еще не разошлись. Он не собирался произносить речь проигравшего, как бы ни убеждал его Джонс, что выбора у него нет.

Наконец Уоллес понял, что его помощник все-таки прав. Проигравший кандидат открыл заднюю дверь машины и вышел на улицу.

– Ну что ж, ребята, – сказал он, гася свою сигару, – больше ни один сукин сын не сможет меня переиграть.