Текст книги "Суд Линча. История грандиозной судебной баталии, уничтожившей Ку-клукс-клан"

В зале суда справедливость и правда совпадали далеко не всегда, и Ковальски не видел смысла в том, чтобы разоблачать очевидно лживые измышления Ноулза. Он считал минуты до того момента, когда на Ноулза надели наручники, он был арестован и уведен навстречу своему приговору, который, как надеялся Ковальски, будет пожизненным.

Паршивая овца

В тот день, когда Ноулз признал себя виновным в федеральном суде, Генри приехал на автозаправочную станцию «Хадсон ойл» с круглосуточным магазином, находящуюся на дамбе через залив. Теперь он учился управлять этой станцией и скоро впервые в своей взрослой жизни он станет кем-то важным.

Когда его отец продал свои доходные дома на Херндон-авеню, Генри переехал в трейлер неподалеку от дома отца в Теодоре, где Бенни отбрасывал тень на все, что делал или говорил его сын. Но теперь Генри уехал оттуда. Он оставил свою нынешнюю жену и переехал к Дженет Дим, женщине старше себя, которая управляла пятью автозаправочными станциями «Хадсон ойл».

В то утро на станцию приехала вереница полицейских машин. Агенты ФБР сковали руки Генри за спиной, зачитали ему его права и отвезли в центр Мобила. В джинсах, футболке и темных очках, с зализанными волосами он был похож на зеленого юнца, которого арестовали за кражу из магазина. Федералы передали его властям Мобила, и те предъявили обвинение в убийстве. Он был потрясен тем, что все это происходит с ним в этот самый лучший момент его жизни, и шел вперед, спотыкаясь, со скованными за спиной руками, словно во сне.

Бенни прекрасно понимал, что́ ждет его младшего сына. Схватившись за сердце, он крикнул, что Генри невиновен и что все это сговор. Этим криком Бенни не просто давал своему сыну понять, что они с ним составляют единый фронт и должны держаться вместе. Он также защищал себя, своего зятя, остальных членов Клаверны и даже Соединенные Кланы Америки.

Бенни считал, что, поскольку он один из руководителей Соединенных Кланов Америки в Алабаме, а его сын является одним из руководитей Клаверны 900, они заслуживают всемерной финансовой поддержки со стороны СКА, а также моральной поддержки самого Роберта Шелтона. Однако на дворе стояли уже не 1960-е, когда члена Клана, убившего чернокожего, часть общества чествовала и прославляла, хотя другая гневно осуждала. Наступили новые времена, когда тесных связей с возможным убийцей черного юноши следовало сторониться.

Как только Шелтон осознал последствия, которые предъявление членам Клана обвинения в убийстве могло иметь для СКА, он решил выйти из игры. Он не собирался тратить средства СКА на дорогостоящую защиту обвиняемых. Он также отказался и поручиться за невиновность Генри, как ручался за невиновность других членов Клана, обвинявшихся в убийстве в прошлом.

Так что Генри остался совсем один перед лицом угрозы смертного приговора. Только Бенни и Генри знали, что́ отец сказал сыну перед линчеванием и как он давил на Генри, чтобы тот выполнил свое обещание убить какого-нибудь чернокожего. Как бы то ни было, Бенни опасался того, что произойдет, если Генри заговорит и ему самому придется предстать перед судом. Этого было достаточно, чтобы Бенни сделал все, что было в его силах, чтобы помочь своему сыну.

Генри был нужен самый лучший адвокат, и одним из наиболее успешных и дорогих адвокатов в Мобиле был М. Э. «Бабба» Марсал. Два года назад, когда Бенни продал четыре из своих доходных домов на Херндон-авеню, он был человеком со средствами, но большая часть вырученных денег была уже потрачена, и теперь у него и близко не было тех 50 000 долларов, которые Марсал хотел получить авансом за защиту Генри.

Не видя, где еще можно раздобыть такие деньги, Бенни в июле 1983 года решил сжечь свой дом, чтобы получить выплату по страховке. Он и его собратья по Клану вынесли из дома новый дорогой телевизор, прежде чем поджечь его. Затем Бенни обратился в страховую компанию за выплатой возмещения, чтобы отдать эти деньги Марсалу. Однако местному пожарному дознавателю и представителю страховой компании пожар показался подозрительным, и оба начали расследовать его обстоятельства. Так что в то время, как его сын ожидал суда по обвинению в убийстве, Бенни рисковал очутиться рядом с ним в окружной тюрьме.

Сидя в крошечной камере, Генри знал, что показания ближайшего друга могут привести к тому, что его признают виновным и приговорят к смерти на электрическом стуле в тюрьме Холман. Эта перспектива внушала такой ужас, что в своих любовных письмах к Дженет Дим он ни разу не упомянул о своих мыслях в эту сторону.

Генри жалел себя. Он мог бы обрушиться с упреками на Бенни, мог бы заявить, что это Бенни виноват, но вместо этого только горько сетовал на несправедливость. Он не убивал Дональда, и нечестно, что прокурор пытается заставить его отдуваться за кого-то другого. Он только-только начал приводить в порядок свою жизнь и встретил женщину, с которой собирался провести всю оставшуюся жизнь, и вдруг на него обрушилось ужасное несчастье.

Разговаривая с Дженет, Генри плакал и признавался ей, каким слабым он себя чувствует и как ему тоскливо. В разговорах со своим отцом он пытался вести себя как подобает мужчине, но писал Дим: «Начинаю понимать, что не такой уж сильный». Ему совершенно не хотелось встречаться и беседовать с Бенни, и он клялся, что «когда все это наконец закончится, многое изменится». Но сказать этих слов отцу он смог, не мог даже намекнуть ни на что подобное. Сейчас он зависел от отца еще больше, чем когда-либо раньше; вероятно, от Бенни зависела сама его жизнь. Отец сказал ему, что уже потратил на его защиту 63 000 долларов. Целое состояние, а ведь дело еще даже не дошло до суда.

Сидеть в крошечной тюремной камере уже само по себе плохо, но еще больше Генри угнетало то, что ведение защиты оставалось вне его контроля. Всем ведали Бабба Марсал и его отец. «Я никто и всегда был никем, – писал он своей возлюбленной. – Мать думает, что я курю марихуану, отец думает то же самое и считает меня лжецом и ничтожеством, паршивой овцой, а моя сестра обвиняет меня в том, что я холодный и бесчувственный эгоист».

Глубокой ночью Генри просыпался, крича и обливаясь холодным потом.

Преступление, влекущее смертную казнь

Окружной прокурор Крис Галанос был человеком педантичным и дотошным, он вел записи по делам мелким неразборчивым почерком и любил все делать тщательно. У него то и дело случались приливы невероятной энергии, причиной коих были таблетки для похудения, содержащие амфетамины; он ел их, как жареный миндаль, понятия не имея, что стал наркозависим. Работал как одержимый, разделываясь с преступниками, щелкая одного за другим. У него была любимая семья: молодая жена и маленькие дети. И, по его мнению, все было хорошо.

Но Галанос знал, что во время предстоящего суда над убийцами Майкла Дональда перед ним встанет серьезная проблема. Обвинение в убийстве, влекущем за собой смертную казнь, которое он собирался выдвинуть против Генри Хейса, в основном будет базироваться на показаниях Джеймса Ноулза, и тот должен сказать в суде, что он и Генри в вечер убийства выехали из дома с целью линчевать чернокожего. Однако Ноулз упрямо повторял первоначальную версию событий, ту самую, которую он впервые изложил специальному агенту ФБР Джеймсу Бодмену на парковке в центре Мобила и которая сводилась к тому, что они с Генри не собирались убивать Дональда, просто ситуация вышла из-под контроля и приняла трагический оборот. Если Ноулз будет придерживаться этой версии в суде, Генри, возможно, и признают виновным, но не в предумышленном убийстве, за которое его могли бы отправить на электрический стул.

Ноулз понимал, что его слова могут обречь Генри на смерть, и поэтому не хотел их произносить. «Я боялся, что его посадят на электрический стул», – рассказывал он позднее. Он пытался пройти по лезвию бритвы, говоря достаточно для того, чтобы соблюсти условия досудебной сделки, но недостаточно для того, чтобы Генри осудили за умышленное убийство. И он делал это, не имея помощи адвоката и возможности обсудить стратегию с кем-нибудь еще.

Суд должен был начать заседания в декабре 1983 года, а в конце октября Галанос и Бодмен прилетели в Сан-Диего, где Ноулз содержался под стражей в Городском исправительном центре в целях обеспечения его безопасности. Ночью перед встречей двух служителей закона с Ноулзом Бодмен слышал, как Галанос ходит взад и вперед по соседнему номеру отеля. Насколько мог судить агент ФБР, окружной прокурор не спал всюночь.

Утром Ноулз продолжал держаться своей версии событий, из которой следовало, что смерть Майкла Дональда была просто большой ошибкой. Галанос был в ярости от того, что шанс добиться осуждения Генри Хейса за преднамеренное убийство, похоже, уплывает у него из рук. И он попросил Бодмена дать ему возможность днем побеседовать с Ноулзом с глазу на глаз. Предполагалось, что все беседы с Ноулзом должны проводиться только в присутствии федеральных служащих, но Бодмен договорился со своим начальством, и Галанос смог побеседовать с Ноулзом наедине.

Галанос считал Ноулза, убийцу, осужденного федеральным судьей на основании собственного признания, социопатом, которому удалось легко отделаться, хотя он этого и не заслуживал. Окружной прокурор говорил медленно, так медленно, словно диктовал, и слова его были полны гнева.

– Вот что ты подписал, Тигр, – сказал он, показывая Ноулзу подписанное им соглашение о досудебной сделке. – В этом соглашении ты обязался сказать правду, всю правду, но не сказал. Продолжай и дальше в том же духе, Тигр, и ты попадешь прямиком на электрический стул. Я добьюсь его и буду рядом, когда тебя к нему пристегнут, буду смотреть, как тебя поджаривают. И получу от этого удовольствие. Ты понял меня, Тигр?

Ноулз не понимал, что отправить на электрический стул его почти наверняка не смогут. Джеймса охватил ужас, когда он представил себе, как его ведут на казнь.

– Чего вы хотите? – спросил он.

– Я хочу правды, – сказал Галанос. – Не желаю и дальше слышать твою брехню.

– Мы с Генри начали строить планы, как мы убьем чернокожего, еще за несколько дней до того, как это случилось, – признался Ноулз. – Об этом знали и отец Генри, и Фрэнк Кокс.

– Вот что сейчас будет, Тигр, – вставая, сказал Галанос. – Я Майкл Дональд. И ты покажешь на мне, что вы сделали. Ты меня понял?

И Ноулз рассказал Галаносу, как он и Генри убивали Дональда, подробно показывая каждый удар.

***

Вернувшись из Калифорнии, Крис Галанос приехал в свой офис в Мобиле и сразу же уверенно и возбужденно похвастался, что заставил Ноулза сказать правду и что теперь дело об убийстве Майкла Дональда у него под полным контролем. Но о его собственной жизни нельзя было сказать то же самое. Он уже несколько месяцев принимал прописанные ему таблетки декседрина[18]18
  Декседрин, или D-амфетамин – психостимулятор.


[Закрыть] в таких количествах, что они почти полностью переменили его поведение на людях. Он думал, что сможет справиться, но в один прекрасный день его остановил на шоссе полицейский и выписал штраф, обвинив в вождении в состоянии наркотического опьянения.

В начале декабря, за неделю до самого важного суда в его жизни, Галаносу пришлось потратить немало времени на то, чтобы замять дело о своем проступке. Удалось добиться снятия обвинений, но история стала достоянием гласности.

Именно Галанос надзирал за попыткой предъявить обвинение в убийстве Дональда троим ни в чем не повинным каджунам, и теперь он надеялся реабилитировать себя и восстановить репутацию на разных уровнях, сыграв первую скрипку на суде над Генри. Но в конце концов он решил, что окружной прокурор с подтвержденной наркозависимостью не может выступать обвинителем на процессе.

За три дня до начала суда Галанос сообщил своему главному помощнику Томасу Э. Харрисону, что обвинение представлять будет именно он. Несколько дней спустя окружной прокурор сел в машину и отправился в Атланту, чтобы пройти двадцативосьмидневный курс лечения в реабилитационном центре.

Уже несколько месяцев Харрисону и всем остальным, окружавшим Галаноса, приходилось иметь дело со все нарастающей раздражительностью и странностями окружного прокурора – известными побочными эффектами приема прописанных врачом амфетаминов. Галанос мог вспылить по самому пустяковому поводу или начать работу в три часа ночи. Но его коллеги и понятия не имели, что их шеф зависим, и думали, что дело просто в слишком сильном стрессе.

Харрисон был высок, красив, элегантен, он имел волевой характер, всегда четко выражал свои мысли и происходил из влиятельной семьи. Он следил за всеми документами, попадавшими ему на стол, но это вовсе не означало, что он был готов представлять обвинение на суде над Генри Хейсом. За такое короткое время было бы трудно вникнуть даже в более типичное дело об убийстве, предстоящий же процесс будет отличаться от всех ведшихся за последние десятилетия.

Пока Харрисон лихорадочно готовился к процессу, Ноулза уже перевели из Калифорнии в городской изолятор временного содержания, и он сидел там, ожидая, когда его вызовут в суд, где он будет главным свидетелем обвинения. Харрисон решил, что он сможет быстрее и лучше всего изучить дело, если поедет с Ноулзом на место убийства и проведет несколько часов, стараясь как можно подробнее реконструировать все, что произошло в тот роковой вечер. Он договорился, что они проведут эту реконструкцию в выходные и что в поездке на место убийства их будут сопровождать следователь по уголовным делам из Бюро штата и один из агентов ФБР.

Пока эти четверо мужчин ехали в округ Болдуин, Ноулз еще раз рассказал, как происходило убийство, повторяя, что ситуация просто вышла из-под контроля и они с Генри не имели умысла убивать Дональда. Опять пытался сбалансировать стремление соблюсти условия своего досудебного соглашения и желание спасти своего друга от электрического стула. Харрисон старался сохранять самообладание, но он был в бешенстве – ведь если Ноулз повторит эту версию событий на свидетельской трибуне, Генри, скорее всего, не признают виновным в предумышленном убийстве, караемом смертной казнью.

Харрисон знал, что Управление окружного прокурора находится сейчас в таком положении, что ему надо во что бы то ни стало добиться смертного приговора. В последний раз белого казнили за убийство чернокожего в 1913 году. Если Генри приговорят к пожизненному заключению, многие в черной общине города, включая семью Дональдов, сочтут такое еще одним примером отправления правосудия только в интересах белых.

Вернувшись в свой кабинет и просматривая кипы документов, Харрисон обнаружил, что, пытаясь добиться для Генри смертного приговора, он упустил из виду одну важную деталь. В обвинительном заключении большого жюри говорилось, что Генри убил Майкла Дональда, задушив его веревкой во время попытки похищения. Непосвященному это показалось бы достаточным основанием для смертного приговора. Но в законе штата Алабама содержалось особое требование. Чтобы присяжные нашли обвиняемого виновным в предумышленном убийстве, караемом смертной казнью, требовалось доказать, что обвиняемый однозначно задумал совершить преступление, то есть применял силу, запугивал жертву – и ограбил ее после смерти.

Харрисон знал, что за месяцы, последовавшие за предъявлением Генри обвинения в убийстве, Ноулз дал еще несколько признательных показаний разным следователям, во время которых он говорил, что наставил на Дональда пистолет. В одной из таких бесед он отметил, что, когда они ехали на место убийства, он приказал Дональду вынуть все из карманов, а когда тот подчинился, положил бумажник на пол машины.

Читая полицейские отчеты, Харрисон узнал, что в тот вечер Дональд вышел из дома, имея в бумажнике один доллар. Когда бумажник нашли в контейнере для мусора на следующее утро, денег там уже не было. У полиции не было никаких доказательств, что доллар еще находился в бумажнике Дональда, когда он садился в машину, или что Генри что-то сделал с бумажником. Тем не менее Харрисон решил, что Генри совершил вооруженное ограбление, а раз так, он мог обвинить его в убийстве, караемом смертной казнью.

Крис Галанос знал все это уже несколько месяцев, однако не предпринял по этому поводу никаких действий. Теперь, когда начинался суд, Харрисон рассчитывал на то, что он сможет добиться у большого жюри предъявления Генри нового обвинительного заключения, в которое будет включено обвинение в вооруженном ограблении. Надеялся он и на то, что Ноулз скажет на суде правду. Харрисон боялся, что, если ему не удастся достигнуть этих целей, обвинение потерпит сокрушительное поражение, и значительную часть вины за это возложат на него. Все эти мысли отнюдь не способствовали его спокойному сну в ночи с субботы на воскресенье и с воскресенья на понедельник.

Харрисон плохо спал еще и вот почему: до него дошли слухи, что, если он добьется обвинительного вердикта, Клан попытается ему отомстить – а если не добьется, на улицах Мобила начнутся расовые волнения. Обе угрозы были достаточно серьезны, так что Харрисон решил каждый раз ездить в суд на новой машине и добираться туда разными дорогами, постоянно проверяя, не преследуют ли его.

***

Когда в день начала процесса Харрисон зашел в здание окружного суда, он сперва поднялся на второй этаж, где заседало вновь созванное большое жюри, и попросил его членов дать новое обвинительное заключение против Генри Хейса, чтобы он мог предъявить обвинение в убийстве, караемом смертной казнью.

В новом обвинительном заключении говорилось, что Генри Хейс использовал пистолет, чтобы украсть один доллар из бумажника Майкла Дональда, а также сам бумажник, который оценили в два доллара. Если Генри в конце концов сядет на электрический стул, он будет казнен за то, что, совершая убийство, украл бумажник, в котором находился один-единственный доллар.

Входя в зал суда с новым обвинительным заключением, Харрисон был рад увидеть там М. Э. «Баббу»[19]19
  Букв. «братишка» (англ.).


[Закрыть] Марсала, человека, которого он уважал. Все звали этого пятидесятидевятилетнего адвоката Баббой, даже сами судьи. Прозвище считалось на Юге не только ласкательным, но и почетным.

Но когда Харрисон вручил Марсалу текст нового обвинительного заключения, тот рассвирепел.

– Я оспариваю это обвинительное заключение на основании ненадлежащих действий представителя обвинения, – заявил Марсал судье Брэкстону Л. Киттреллу-младшему, даже не пытаясь скрыть свою ярость. – В новом заключении содержится обвинение, которое никогда прежде не предъявлялось. Защита сейчас впервые видит упоминание об ограблении. Почему нам не сказали раньше, что в деле фигурировал пистолет и что были украдены деньги? У меня есть право выяснить все касательно этого оружия.

Харрисон в ответ твердил, что это то же самое дело об убийстве Майкла Дональда, только теперь обвинение переквалифицировало статью, чтобы та более соответствовала характеру совершенного преступления. Судья Киттрел отнюдь не собирался отклонять обвинительное заключение, и он сделал все что мог, чтобы утихомирить Марсала. Дальнейшее откладывание процесса стало бы настоящим скандалом, но судья не мог также допустить, чтобы защитник подсудимого устроил бунт в зале суда.

Второй в рейтинге ненависти

Моррис Селигман Дис-младший зашел в здание суда округа Мобил в первый день суда, едва только двери открылись. Соучредитель Южного центра правовой защиты бедноты носом чуял, что в линчевании Майкла Дональда замешаны не только Генри Хейс и Джеймс Ноулз. Бич правосудия должен настичь и других членов местных Клаверн, а за их спинами маячила фигура Роберта Шелтона, Имперского Мудреца Соединенных Кланов Америки.

Мало ли что он сможет узнать, бродя по зданию суда и болтая с людьми. Пусть процесс не принесет ожидаемого результата и Центр не сможет предъявить гражданский иск, ему все равно приятно было находиться в этих стенах. Дис любил это старое здание суда с его толпящимися в коридорах завсегдатаями, околачивающейся разношерстной шантрапой, снующими туда-сюда полными энергии служителями Фемиды.

Пиджак и галстук говорили о том, что он с уважением относится к неписаным правилам поведения в зале суда, хотя, судя по качеству покроя пиджака, он не очень-то стремился к тому, чтобы выглядеть элегантно. У сорокашестилетнего адвоката была густая грива кудрявых русых волос, жесткие голубые глаза и такие правильные красивые черты лица, что его можно было принять за выходца из старой южной элиты. Однако он был вовсе не из тех, кого аристократы Алабамы именовали «джентльменами» и у кого в жилах текла голубая кровь. Высокий – ростом в шесть футов[20]20
  Ок. 183 см.


[Закрыть] – поджарый Дис был сыном фермера-арендатора. Во время его учебы в старших классах средней школы, после уроков, когда его одноклассники из аристократических семей ездили на своих машинах на курсы бальных танцев, он задавал корм отцовским свиньям.

Закончив в 1960 году юридический факультет Университета Алабамы, Дис не только проявил себя как хороший адвокат, но и вместе со своим партнером по юридической фирме Миллардом Фуллером преуспел на поприще предпринимательства. Эти двое сумели разбогатеть благодаря адресной почтовой рекламе своих товаров. Они знали, что́ продавать и как продавать, хоть праздничные торты и поваренные книги, хоть подушки для тракторных сидений.

В 1969 году, когда адвокат-бизнесмен продал свою компанию за 6 миллионов долларов – то есть примерно за 30 миллионов на нынешние деньги, – он решил основать фирму, оказывающую бесплатные юридические услуги в области защиты гражданских прав, то есть делающую то, чем он время от времени уже занимался. И в 1971 году Дис и еще один молодой юрист из Монтгомери учредили Центр. Он работал именно так, как и рассчитывал Дис, и со своими пятью адвокатами и небольшим вспомогательным персоналом делал огромную работу.

В 1975 году журнал «Тайм» назвал Диса вторым в рейтинге ненависти населения Алабамы. Больше, чем его, ненавидели только федерального судью Фрэнка Джонсона. Дис понимал, что есть много людей, которым очень не понравится, если он вмешается в дело об убийстве Майкла Дональда. Его критики из консервативного лагеря смотрели на него как на перебежчика, человека, который когда-то был сторонником сегрегации, а теперь водил дружбу с теми, кого прежде бы чурался. Его не любили не только правые, небольшое либеральное сообщество Монтгомери также не питало к нему симпатий. Слишком экстравагантен и нескромен, считали либералы. Провокатор. Он затмевал их заслуги. Он работал, не прося у них совета. Он не знал меры. И, что хуже всего, он совершенно очевидно плевать хотел на то, что они о нем думали.

В июне 1983 года, прочитав об арестах членов Клана Генри Хейса и Тигра Ноулза за убийство Майкла Дональда, он сразу же решил, что в это дело следует вмешаться Центру. Он понимал, что к сотрудничеству в этом деле следует привлечь местного юриста, причем такого, который бы хорошо знал местную черную общину. И тут он вспомнил речь, произнесенную как-то раз сенатором штата Алабама Майклом Фигерсом. Этот молодой политик обладал недюжинным красноречием, и Дис считал, что Фигерс мог бы использовать свой ораторский дар в суде.

Дис позвонил Фигерсу и узнал от него, что он приходил в квартиру семьи Майкла Дональда после его убийства, чтобы выразить родным соболезнования и почтить память Майкла. Миссис Дональд не забыла этого его жеста, и Фигерс был одним из тех немногих, кому она доверяла. И Дис попросил сенатора узнать у нее, не захочет ли она, чтобы его некоммерческая юридическая компания подала от ее имени гражданский иск против тех, кто убил ее сына.

Миссис Дональд ни разу не спросила Фигерса, сколько денег сможет получить их семья, если они выиграют этот иск. Ей достаточно было продолжать жить все в той же квартирке, за которую она платила девяносто восемь долларов в месяц и где комната Майкла оставалась точно такой же, какой она была до его смерти. Она хотела одного – доказать всем, что жизнь ее сына имела значение. Она не желала, чтобы ее Майкл стал «просто еще одним цветным, забытым после гибели».

Она не возражала, чтобы от ее имени Клану вчинили гражданский иск. Но недоверие оставалось. Бьюла давно уяснила, что чем заманчивее обещание, тем менее вероятно, что оно когда-либо будет исполнено, и по опыту знала, что это суждение особенно применимо к обещаниям белых.