Текст книги "Мисс Чудо"

Глава 15

Мать Мирабель была похоронена не на погосте в Лонгледже, а в семейном мавзолее.

Построенное в начале прошлого столетия, это округлое сооружение в греческом стиле стояло на склоне холма, на некотором расстоянии от дома, за мостом, перекинутым через искусственный ручей, появившийся примерно в то же время.

Прошло два часа с тех пор, как Мирабель покинула Мэтлок-Бат и теперь стояла у места захоронения матери. Окружающая красота умиротворяла ее душу, пусть даже в тот момент жизнь казалась ей беспросветной.

– Ох, мама, что, скажи на милость, мне делать?

Ответом ей была тишина. Не было на свете ни одной живой души, которой она могла бы открыть свое сердце.

Мирабель не спеша продвигалась от одной колонны к другой, рассказывая матери, а также другим покоящимся здесь предкам обо всем, что произошло за последние несколько дней.

Дул сильный мартовский ветер, заглушая ее голос, а также цоканье лошадиных копыт по мосту. Ей послышалось было негромкое ржание, но ветер сразу же унес звук, и она решила, что это опять чем-то недовольна Софи. Сегодня кобыла вдруг ни с того ни с сего невзлюбила мост, и ее едва удалось заставить пройти по нему. Оказавшись на другой стороне ручья, она не пожелала везти хозяйку вверх по склону к мавзолею, а согласилась лишь спуститься вниз.

У Софи время от времени возникали подобные причуды. И Мирабель, привязав кобылу возле моста, отправилась дальше пешком.

Она стояла по другую сторону здания, глядя на то место, где канал лорда Гордмора должен был прорезать пейзаж. Поэтому она не увидела высокого всадника, который спешился, привязав своего коня рядом с Софи, и стал, прихрамывая, подниматься на холм.

Услышав позади шаги, Мирабель обернулась, и сердце у нее болезненно сжалось.

Она вздернула подбородок, придав лицу высокомерное выражение.

– Мистер Карсингтон? – неприветливо произнесла она.

– Ах ты злая, злая девчонка, – сказал он.

Он раскраснелся, его золотистые глаза сверкали. Стало трудно дышать, как перед грозой.

Она понимала, что гроза – это он сам, а то, что она чувствовала, – это сила его гнева. Его гнев был так же осязаем, как и его обаяние, заставляющее безоглядно влюбляться в него даже опытных куртизанок. Она хотела отступить назад, чтобы избежать воздействия этой непреодолимой притягательной силы, но гордость не позволила ей спасаться бегством.

– Мне безразлично, что вы обо мне думаете, – заявила она. – Ваше мнение не имеет для меня никакого значения.

– Ты лгунья, каких свет не видывал. – Он подошел ближе. Мирабель замешкалась, он привлек ее к себе и обнял. Она попыталась увернуться и опустила голову. Если он ее поцелует – все пропало.

Но он ее не поцеловал – лишь крепко прижал к себе и пророкотал, уткнувшись куда-то в шляпку:

– Значит, Вудфри шарлатан, не так ли? А я хожу во сне и говорю сам с собой, а? А ты не доверила бы свой бизнес человеку, у которого не все в порядке с головой. Разумеется, не доверила бы. Ты не отдала бы свое дело ни в чьи руки. В отличие от своего тела.

Мирабель могла бы высвободиться из его объятий. Он был слишком благороден, чтобы не отпустить ее, но она почему-то не сопротивлялась.

С тех пор как они встретились с ним, он по частицам украл ее сердце, еще немного, и он украдет все. Она понимала, что на этот раз ее ожидают значительно большие страдания, чем те, которые пришлось перенести, когда она порвала с Уильямом.

– Простите меня, – прошептала она, уткнувшись в его плащ.

Мистер Карсингтон, очевидно, без труда расслышал ее извинение, потому что оторвал ее от своего плаща, отпустил на шаг и, держа ее на расстоянии вытянутой руки, взглянул на нее.

– Письмо Гордмору было чудовищным ударом, нанесенным исподтишка, Мирабель. Если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что ты специально соблазнила меня, чтобы заставить всех думать, будто я психически нездоров.

– Ах нет, вы ошибаетесь, – сказала она. – Ей-богу, то, что я говорила вам тогда, было чистой правдой.

– Ты сказала, что испытываешь ко мне сильные чувства.

– Да, но разве от этого кому-нибудь стало лучше? – воскликнула она. – Они ведь не заставят исчезнуть этот ваш проклятый канал? И он все равно будет проложен вон там. – Она кивком указала место, где предположительно должна была пройти трасса канала. – Вы испортите все, наши с мамой труды пойдут насмарку. Это причинит мне невыносимую боль. – У нее перехватило дыхание, а глаза наполнились слезами.

– Значит, это работа твоей матери, – задумчиво произнес он мгновение спустя. Мирабель кивнула, не в силах произнести ни слова. С тех пор как умерла ее мать, она не плакала прилюдно. Слезы – это слишком личное. Да и мужчин они сердят, заставляя испытывать неловкость или смущение.

Он отпустил ее, отошел в сторону и некоторое время стоял, глядя туда, куда она указала. Потом вернулся и взял ее за руку.

– Значит, насколько я понимаю, ландшафт спроектировала она? – спросил он.

– Моя мать обладала даром художника, – сказала она, взяв себя в руки. – Будь она мужчиной, возможно, прославилась бы, как Браун.

Алистер все понял, как только она сказала, что канал испортит вид, созданный ее матерью. Однако Мирабель надо было выговориться, и она продолжала.

Она рассказывала свою историю и историю этой земли. В ее понимании это было единое целое.

Она рассказала, как развивалось поместье и как примерно сто лет назад был построен мавзолей и произведена перепланировка земли. Это была попытка выдержать ландшафт в натуралистическом стиле, мастером которого был художник Ланселот Браун, «мистер Одаренность».

Однако добиться абсолютно удовлетворительного результата не удалось, и со временем разные элементы дизайна исчезли сами по себе, оказавшись неуместными или непрактичными.

Начало этим преобразованиям положила Алисия Олдридж, которая и занималась этим в течение двадцати лет. Она умерла, не завершив своих планов. Однако Мирабель знала все до мельчайших подробностей. С тех пор как дочь подросла настолько, чтобы понимать ее, мать делилась с ней своими планами и заражала энтузиазмом.

– Всю эту красоту создала она, – говорила Мирабель. – На склоне холма, над мостом, стоял летний домик. Она заставила перенести его и спрятала среди деревьев, так, что он возникает перед глазами неожиданно, когда идешь по извилистой тропинке вдоль берега ручья.

Она указала еще одно место, куда сама внесла изменения в соответствии с планом матери. Слушая ее, Алистер без труда понял и масштабы перемен, и их артистизм, и изящество.

Обведя его вокруг колоннады, окружающей мавзолей, и рассказав историю открывающихся видов, она замолчала.

Ему показалось, что она сожалеет о том, что так разоткровенничалась.

Он исподтишка изучал ее профиль. Она, казалось, забыла о нем. Взгляд ее был каким-то отстраненным, как у ее отца. Именно так смотрел на свечу мистер Олдридж, когда Алистер пытался завербовать его в число сторонников строительства канала.

Потом вдруг уголки ее рта дрогнули и чуть-чуть приподнялись.

Глядя прямо перед собой, Алистер сказал:

– Я отдал бы что угодно, лишь бы узнать, о чем ты думаешь.

– Я пыталась обдумать возможности отделаться от вас, но мой мозг не желает мне помогать. Как и сердце. Как и все прочее. Ведь когда я пытаюсь думать, то представляю тебя… обнаженным.

Он так резко повернул голову, что удивительно, как она не слетела у него с плеч.

– Что, что ты представляешь?

– Тебя, – сказала она. – Голым.

Хорошо еще, что он не представил себе ее нагой. Сегодня он всего лишь держал ее в объятиях, причем очень недолго. Во всяком случае, не так долго, как хотелось бы.

Он не поцеловал ее, не попытался снять с нее даже перчатку, хотя отдал бы все на свете, лишь бы снова ощутить вкус ее губ и почувствовать прикосновение рук. Ей было достаточно прикоснуться к его лицу, чтобы изменился весь мир.

Он прогнал эти мысли, теша себя надеждой, что не станет больше совершать глупости.

Однако стоило ей произнести эти роковые слова, как он представил себе юбки, задранные до бедер, идеальной формы грудь с нежными розовыми сосками, мягкие завитки волос между стройными ногами…

Он расправил плечи и упрямо выпятил челюсть.

– Когда мы поженимся, ты сможешь видеть меня голым сколько душе угодно, – сказал он. – А до тех пор лучше не затрагивать этой темы.

– Мы не поженимся, – заявила она.

– Поженимся, хотя, возможно, для этого потребуется некоторое время. – Он повернул ее лицом к себе, стараясь как можно осторожнее прикасаться к ее плечам. – Ни один мужчина, кроме меня, не должен видеть тебя обнаженной.

– Само собой разумеется, – сказала она. – Не подумай, что я перед всеми раздеваюсь, только перед тобой.

– Да, только передо мной. Твоим будущим мужем.

– Однако для леди Терлоу это не было так уж важно, – возразила она.

Черт бы побрал ее тетушку! О леди Терлоу никто не знал. Как она об этом пронюхала? И о чем она думала, когда поставила в известность невинную девушку?

– Не надо колоть мне глаза прегрешениями юности, – сказал он, – хватит с меня упреков отца! Тем более что я пытаюсь исправиться. Иначе я бы воспользовался моментом сейчас, когда нас никто не видит.

И все же ему хотелось воспользоваться моментом, овладеть ею – и пропади пропадом его честь.

Он подошел к ней вплотную, заключил в объятия и поцеловал.

Взяв в ладони его лицо, она ответила на поцелуй, слегка приоткрыв губы.

Он снял с нее шляпку, отбросил в сторону, запустил пальцы в ее непокорные медно-рыжие локоны.

Она сбила с его головы шляпу и рассмеялась. Хотя она была невинна, ее хрипловатый смех возбуждал, и Алистер опьянел от желания.

Он расстегнул ее плащ, и его руки, скользнув по ее груди, спустились к роскошным округлостям бедер и великолепным ягодицам.

Она беспокойно задвигалась под его руками, наслаждаясь и желая большего, доводя его до безумия. Он прислонил ее к колонне и снова поцеловал.

Алистер сбросил плащ с ее плеч, расстегнул и спустил вниз платье. Прервав поцелуй, он уткнулся лицом в ее шею, чтобы насладиться ее запахом. Он проложил поцелуями дорожку вниз по плечу до края сорочки, где начиналась округлость ее грудей, поддерживаемых корсетом.

Она стала гладить его волосы, и он совсем потерял голову. Задрав ей юбки – он запустил руку под панталоны. Мирабель вздрогнула.

– Ах, нет, – простонала она и тут же добавила: – Ах да, пожалуйста.

Он опустился на колени и, поцеловав ее в это самое сокровенное из всех сокровенных местечек, услышал, как она затаила дыхание, а потом прошептала:

– Но ведь это грешно!

Он услышал в ее шепоте едва сдерживаемый смех и сам рассмеялся от радости. Горячая волна наслаждения прокатилась по его телу, унося с собой остатки здравого смысла и моральных принципов.

Он поцеловал родинку над коленом и поднялся, чтобы овладеть ею. Он был возбужден до предела и сходил с ума от желания, его набухшая плоть напряженно тянулась к ней.

Но как только стал расстегивать брюки, налетел порыв холодного ветра, он выл и стонал, и Алистер вспомнил, что они находятся в месте захоронения ее матери.

Он обнял ее за плечи и прикоснулся лбом к ее лбу, пытаясь восстановить дыхание, и когда это ему удалось, произнес:

– Процесс моего перевоспитания проходит не так успешно, как мне хотелось бы. Я был уверен, что не могу позволить себе ничего непристойного возле этой колонны, что смогу устоять.

– А я надеялась, что ты не устоишь, – промолвила она. – Но понятия не имела, что это будет нечто непристойное.

Он поднял голову и встретился с ее затуманенным голубым взглядом.

– Я вижу, тебе нравится играть с опасностью, – сказал он.

– Вовсе нет, – возразила она. – Вообще-то я осторожная и разумная. А ты делаешь меня такой… – она отвела глаза, – такой счастливой. Когда ты рядом, у меня становится легко на душе и я снова чувствую себя девчонкой.

У него болезненно сжалось сердце. Больше всего на свете ему хотелось сделать ее счастливой, но, сам того не желая, он причиняет ей одни неприятности. Ведь всему виной его безумная похоть. Он уже дважды едва не лишил ее девственности. Ах, этот проклятый канал! Главное препятствие, которое стоит между ними, является и его единственной надеждой на экономическую независимость, которая позволит ему предложить ей руку и сердце.

– Хочешь сказать, что я заставляю тебя чувствовать себя глупышкой? – Он заставил себя улыбнуться.

Она рассмеялась:

– Да, и это тоже. Ты напрасно приехал сюда. Тебе надо было принимать это противное лекарство, которое я прописала, и ждать, когда оно тебя вылечит.

– Это когда ты сказала, что мне нужно преодолеть свою страсть?

– Этого я хотела для нас обоих, – объяснила она. Тут она заметила, что полураздета, и подтянула вверх лиф платья. – Взгляни, что ты наделал. Хотела бы я, чтобы моя горничная была хотя бы наполовину такой же проворной, как ты. Даже не верится, что у тебя было всего семь или восемь любовных связей. Ты так умело одеваешь и раздеваешь женщин, будто всю жизнь только этим и занимался.

Алистер подумал, что это единственный талант, которым его наградила природа. Он повернул ее спиной и застегнул ей платье. Он отыскал ее плащ и шляпку. Плащ накинул на плечи, скрепил волосы шпильками и заправил их под шляпку.

– Когда мы поженимся, – сказал он, – первое, что я сделаю, это сожгу все эти отвратительные вещи, которые ты называешь своим гардеробом.

– Мы не поженимся, – заявила она. – Я увлечена вами. Пусть даже это заставило меня забыть на некоторое время о скромности, но я не могу забыть, зачем вы находитесь здесь.

– Я и не надеюсь, что ты забудешь, – произнес он. – Но ты недооцениваешь меня. Уверен, что выход есть.

Она закрыла глаза и, устало вздохнув, снова открыла.

– Думаешь, я не пыталась найти его? Я знаю Лонгледж как свои пять пальцев, прикидывала и так и этак. Я не написала бы лорду Гордмору письмо, если бы надеялась найти решение?

Тут он вспомнил, зачем приехал сюда. Нужно предупредить ее. Нельзя допустить, чтобы она узнала об этом из газеты в среду.

– Мирабель, напрасно ты ему написала, – начал он. – Очень жаль, что ты мне не доверяешь. А теперь у нас вообще не осталось времени.

Он помедлил. Он приехал, чтобы предупредить ее, но забыл о Горди и о том, чем он ему обязан. Это было похоже на предательство. Однако предупредить ее необходимо. Если он этого не сделает, то поступит бесчестно по отношению к ней.

– Твой друг немедленно созовет заседание комитета по вопросу строительства канала, – произнесла она деловым тоном. – Если он не глуп, то сегодня же отправит объявление в газеты, чтобы оно появилось в среду в «Дерби Меркьюри».

Она уже знала. Не зря ее считали умницей. Она понимала, как делаются такие дела. Она, должно быть, знала, что в соответствии с порядком, установленным парламентом, требуется, чтобы извещение о заседании комитета по вопросу строительства канала было напечатано как в лондонской «Газет», так и в местной «Дерби Меркьюри». Не это ли она так тщательно изучала на днях? И не с этим ли был связан ворох юридических документов на ее письменном столе? Неужели она собирается воздвигнуть на их пути юридические препоны?

Как, скажите на милость, в сложившейся ситуации сохранить преданность обеим сторонам?

– Он не хочет терять ни минуты, – сказал Ал истер. – Но ведь мне ты должна верить, что я позабочусь о том, чтобы все было справедливо.

– Если хочешь, чтобы все было по справедливости, отправляйся в Лондон, – заявила она. – Я надеялась, что к этому времени ты уже будешь в пути.

– Я знаю, что ты рассчитывала на мой отъезд, вернее, на то, что меня увезут в Лондон в смирительной рубашке.

– Ты не оправился от стресса, хотя и не хочешь признаться в этом, – произнесла ока. – Ты не можешь защищать и мои интересы, и интересы лорда Гордмора. Они исключают друг друга. Неудивительно, что тебе постоянно снится война, ведь ты не перестаешь бороться с самим собой.

Он подошел ближе и взял ее руки в свои.

– Я управляла своими и отцовскими делами более десяти лет. И это не первый кризис, который мне приходится преодолевать. Я не беспомощна и не глупа.

– Я знаю, – сказал он. – И все же это не означает, что мужчина, который любит тебя, не может попытаться тебе помочь.

– Боюсь, что означает, – возразила она. – Я не могу отстаивать свои позиции, когда ты рядом.

Он сжал ее пальцы. Она осторожно высвободила руки.

– Если ты действительно хочешь, чтобы я победила в этой борьбе, держись от меня подальше. Лучше бы ты уехал в Лондон.

– Я не желаю спасаться бегством, как трус. Она вздохнула, теряя терпение.

– Если лорд Гордмор действительно тебе друг, он заставит тебя уехать. Если же он эгоист, ни за что не отпустит тебя. Если ты будешь настаивать на этом безнадежном…

– Побойся Бога, Мирабель, – прервал он ее. – Ты знаешь мою историю. Я всегда попадаю в безвыходные ситуации. Но еще ни разу не выпутывался из них сам. А мне двадцать девять лет. А я чувствую себя глупым и никчемным.

Она пристально посмотрела на него.

– Я не собиралась обращаться с тобой как с ребенком, – заявила она. – В тебе нет ничего ребяческого. И не надо чувствовать себя глупым и никчемным. Для этого нет причины. Мы все оступаемся. Жизнь ставит перед нами трудные задачи.

– Я хочу решить эту задачу, – произнес он. Она одарила его лучезарной улыбкой.

– Вопреки здравому смыслу, ты заставляешь меня поверить тебе. Ладно. Можешь остаться или уехать – как пожелаешь.

– Не сомневайся, я не уеду, – заверил он ее. Она кивнула.

– Дело твое. – Она отступила на шаг, вздернула подбородок и перешла на официальный тон. – Вы сейчас являетесь представителем лорда Гордмора. Будьте так любезны передать его сиятельству, что я говорю от имени своего отца, который не согласен с тем, что его сиятельство намерен проложить канал на его земле. Передайте ему, что мистер Олдридж категорически возражает против строительства канала в районе Лонгледжа и будет бороться с ним всеми доступными ему средствами, если потребуется, даже в парламенте. Было бы также неплохо предупредить его сиятельство, что средства, имеющиеся у Олдриджей, никак нельзя назвать незначительными. Вы это сделаете для меня, сэр?

Алистера поразил ее холодный решительный тон. Он уже привык к переменам в ее настроении и быстро пришел в себя.

– Разумеется, мисс Олдридж, – с поклоном ответил он. – Что-нибудь еще?

– Пока все, – ответила она. – Если понадобится, я пошлю за вами. – Она жестом отпустила его, хотя он ожидал другого прощания.

Но он уже получил от нее гораздо больше того, на что мог надеяться. Удовольствия, которые едва ли можно было назвать невинными.

Он сам настоял на том, чтобы она относилась к нему как к разумному деловому представителю Горди, и, как его представитель, не ожидал, да и не хотел какого-то особого отношения.

На нежность он может рассчитывать, лишь женившись на ней. Но пока у него нет средств содержать семью. Они появятся, когда они с Горди добьются рентабельности шахт, а это напрямую зависит от строительства канала.

Короче говоря, прежде чем везти на коне прекрасную даму, будущему рыцарю в сверкающих доспехах необходимо победить нескольких драконов.

Алистер вежливо попрощался и пошел прочь. Потом вдруг вернулся, обнял ее и страстно поцеловал.

После чего стал, прихрамывая, спускаться с холма.

Ни разу не оглянулся, но на губах его играла улыбка.

Когда Алистер возвратился в гостиницу, он застал лорда Гордмора в гостиной за кружкой пива.

Алистер тоже заказал пиво. И когда слуга принес его и удалился, передал то, что просила мисс Олдридж.

Гордмор отнесся к сказанному довольно спокойно.

– Ситуация не хуже, чем мы ожидали, – сказал он. – В сущности, даже лучше. Когда ты отправлялся из Лондона, мы предполагали, что все землевладельцы настроены против нас. Но оказалось, что у нас всего один противник. – Он глотнул пива. – Тем не менее я настаиваю на твоем возвращении в Лондон.

– Об этом не может быть и речи, – заявил Алистер.

– Твоя преданность разделилась между двумя конфликтующими сторонами, – сказал его друг. – Зная тебя, я понимаю, к чему это приведет. Ты будешь стараться учесть конфликтующие интересы, а это сведет тебя с ума. Ты и без того плохо выглядишь. Твои родители будут удивлены, почему я спас тебя в Бельгии и не сделал того же в Дербишире. Более того, предполагается, что ты будешь лондонским представителем. Если помнишь, именно так мы первоначально планировали разделить наши обязанности.

– У меня в жизни то и дело возникают осложнения, – проговорил Алистер. – Пора научиться справляться с ними.

– Итак, что ты намерен предпринять сейчас? – спросил Горди. – Ты влюбился в женщину, которая задалась целью помешать выполнению нашего плана. Или я ошибаюсь? Может быть, ты побежал за мисс Олдридж, чтобы рассказать ей о сравнительных преимуществах шлюзов и акведуков или объяснить некоторые тонкости трамбовки грунта?

Притворяться было бесполезно, Алистер не умел скрывать своих чувств к женщине.

– Ты не ошибаешься, – произнес он. – Такая проблема существует, но я полон решимости справиться с ней.

– Каким образом?

– Пока не знаю. Но что-нибудь придумаю.

Горди внимательно посмотрел на него и пожал плечами.

– Спорить с тобой бесполезно. Поступай как знаешь. Я ничего от этого не теряю. А вот ты можешь потерять разум, хотя многим гораздо удобнее обходиться без него. С другой стороны, если бы тебе это удалось, что маловероятно, ты избавил бы нас от многих расходов и волнений. Действовать надо быстро. Расходы с каждым днем возрастают.

Алистер понимал, почему так спешит его друг. Он бы тоже спешил, если бы не любовь.

Если процесс затянется, землевладельцы придумают еще какие-то возражения, что повлечет за собой расходы. Мирабель сделает все, чтобы соответствующим образом настроить соседей.

– Независимо от того, что произойдет на заседании в среду, мы должны поторапливаться, – заявил Горди. – В противном случае твоя любимая леди завалит парламентский комитет ворохом петиций и встречных ходатайств.

Алистер прекрасно понимал все это. Он знал, что Мирабель уже работает в этом направлении. В Лондоне они набросятся на парламент, словно саранча, и найдут массу желающих дать свидетельские показания. А тем временем землевладельцы припомнят десятки других необходимых им построек, и цены на отчужденные земли стремительно подскочат. И на всем этом пути увеличится число протянутых «лап», которые придется «подмазать».

Все это обойдется в целое состояние и продлится целую вечность. Но ни у него, ни у Горди нет ни денег, ни времени.

У Алистера оставалось менее десяти дней, чтобы помешать любимой женщине разорить его друга и его братьев и лишить последней надежды его самого.

Во вторник днем Томас Джексон, доверенное лицо лорда Гордмора, прибыл в Стоун-Милдтон, деревеньку, расположенную примерно в пятнадцати милях от Мэтлок-Бата.

Джексон служил под командованием его сиятельства во время войны и получил в награду свою нынешнюю должность представителя виконта на целом ряде фронтов. Он был так же глубоко предан лорду Гордмору, как управляющий его сиятельства Калеб Финч был предан Калебу Финчу. Однако Джексон полагал, что преданность управляющего составляет величину того же порядка, что и его собственная. Он верил, например, что Финч приехал недавно в Скалистый край с единственной целью всеми возможными способами способствовать интересам своего хозяина.

В этом заключалась первая – и роковая – ошибка Джексона.

В тот вечер он встретился с Финчем, чтобы заручиться помощью управляющего в популяризации среди населения идеи строительства канала.

– Его сиятельство хочет, чтобы отпустили шахтеров и они могли прийти на заседание, – объяснил Джексон после ужина. – Он хочет, чтобы кто-нибудь членораздельно сказал несколько слов в защиту канала. Сказал, например, что от канала во многом зависит материальное благополучие их семей – жен, детей, престарелых родителей.

– Не найдется среди них ни одного, кто способен, как вы говорите, чле-но-раз-дельно говорить, – заметил Калеб. – Не думаю также, чтобы у них были жены, детишки и престарелые родители. – Он отпил из пивной кружки. – Старики давно умерли, упокой, Господь, их души. Детишки тоже, потому что их нечем кормить, а когда болеют – нечем лечить. Но поскольку дело это правильное, можно и поспособствовать, как вы говорите. Для хорошего дела ничего не жалко.

И ничего не жалея ради хорошего дела, Калеб Финч принялся обвинять в плохом положении шахтеров и их семей старшего мастера на шахте его сиятельства. Калеб жаловался на плохую дисциплину, несоблюдение техники безопасности, плохое состояние шахт, непроизводительные методы.

И все потому, что старший мастер, к неудовольствию Финча, оказался честным и старательным работником. Он категорически отказывался понимать намеки Финча на то, что рука руку моет. Более того, сказал, что до него дошли кое-какие слухи о темных делишках Финча в Дербишире.

Естественно, Финчу было важно как можно скорее устранить мастера, полностью его дискредитировав. Поэтому первое, что сделал Финч с утра в понедельник, это выгнал с работы мастера, а потом принялся его чернить. Мастер еще не оправился от удара, и Финч знал, что Джексон передаст лорду Гордмору клевету еще до того, как его жертва успеет в достаточной степени оправиться, чтобы нанести ответный удар.

Но это было отнюдь не самое важное дело, которое он хотел довести до сведения доверенного представителя его сиятельства.

– Меня тревожит, что его сиятельство не знает, с какими противниками ему придется иметь дело, – обратился управляющий к Джексону.

– Все достойные семьи на нашей стороне, – заявил Джексон. – Я и еще полдюжины человек пойдем от деревни к деревне и будем делать все возможное, чтобы заручиться поддержкой.

Как это делается, известно каждому. Доверенные лица будут привлекать на свою сторону людей с помощью денег и щедрой выпивки, как это обычно с успехом практикуется во время парламентских выборов.

– А я слышал, что не все достойные семьи на вашей стороне, – заявил Калеб. – Мисс Олдридж настроена категорически против строительства канала вблизи ее владений.

– Ну, это всего лишь одна женщина, – махнул рукой Джексон.

– Как я уже говорил, – заявил Калеб, – вы не знаете, с какими противниками вам придется бороться. Будь я на вашем месте… – Он поднял обе руки. – Но что говорить обо мне? Ведь это вы отвечаете за политику. А мое дело – приглядывать за собственностью. Вы не желаете прислушаться к моему совету, хотя моя семья жила в этих местах почти так же долго, как и семья мисс Олдридж, и уж я-то знаю, что она собой представляет.

Джексон жестом приказал принести еще пива. Потом он наклонился к Калебу и сказал:

– Я защищаю интересы его сиятельства. Если у тебя есть полезная информация, выкладывай без церемоний, не считаясь с тем, кто и за что отвечает. Мы должны работать вместе.

– Ну что ж, тогда все в порядке, – сказал Калеб. – Все ради правого дела.