Текст книги "Обольстительница в бархате"

* * *

Тем временем в Британском Институте

Сэр Роджер Тикер и мистер Джон Меффат, эсквайр, были среди немногих, кто обратил внимание на то, что лорд Лисберн ушел вместе с мисс Нуаро. Эти два господина появились в Институте вместе с группой почитателей Суонтона, но не принадлежали к их числу, хотя в прошлом были одноклассниками поэта.

Они не относились к любимым одноклассникам, потому что почти год нещадно третировали его, пока лорд Лисберн случайно не узнал об этом и не проучил их. Причем неоднократно. Ведь они не поняли с первого раза, что к чему. Но эти молодые люди оказались не только непонятливыми, но еще и злопамятными.

Они следовали за толпой почитательниц Суонтона в нескольких шагах, отчасти из-за того, чтобы оставаться на безопасном расстоянии от лорда Лисберна.

Тикер проводил маркиза взглядом до лестницы. Как только Лисберн с мисс Нуаро исчезли из поля зрения, он заявил:

– Все, можно не сомневаться, маркиз готов.

– Если кто готов, так это французская модистка, – откликнулся Меффат. – Ставлю десять фунтов.

– У тебя нет десяти фунтов, – заметил Тикер.

– У тебя тоже.

Роджер снова повернулся к поэту. Они понаблюдали, как юные женщины уже вовсе не исподтишка толкали друг друга, чтобы оказаться ближе к своему идолу, а он в это время целенаправленно двигался к Веронезе.

– Надоедливый сопляк, не так ли? – сказал Тикер.

– Всегда таким был.

– Пишет сплошной вздор.

– Всегда так писал.

Никто не смог бы осудить их за то, что они не сделали все возможное, чтобы просветить читающую публику. Перед возвращением Суонтона в Англию эти двое распространили через различные журналы полдюжины анонимных памфлетов, имевших отношение к его поэзии, в дополнение к паре непристойных лимериков. Большинство критиков поддержали их.

Но одна молодая светская особа проигнорировала мнение критиков и купила «Алцинт и другие поэмы» – сборник мрачных стихотворений Суонтона, и, судя по всему, выплакала все слезы. Она рассказала своим подругам о новом лорде Байроне, которого открыла. Потом весть о нем распространилась, и типографщики не успевали удовлетворять спрос, возникший на его книги.[5]5
  Байрон Джордж Гордон (1788–1824) – великий английский поэт, яркий представитель романтизма.


[Закрыть]

Так как наблюдать за поэтом доставляло мало удовольствия, Тикер и Меффат обратили свое внимание на незадачливого художника, который, вновь установив мольберт, пытался подправить свою пострадавшую картину.

Они подошли к нему ближе, чтобы в шутку посоветовать что-нибудь и вроде как невзначай смахнуть на пол принадлежности для рисования, которые он с такой тщательностью выставил перед собой. Советы касались их любимых тем, а кроме того, они начали спорить, напоминает ли то, что написано в углу картины, дамскую шляпку или это женский половой орган. Полностью поглощенные представившейся возможностью помучить того, кто слабее, беднее и не может постоять за себя – впрочем, обычная манера поведения этой парочки! – они совершенно не обратили внимания на молодую женщину, которая оказалась рядом с ними, и заметили ее, когда она уже практически зажала их в угол.

– Мне нужна ваша помощь, – сказала незнакомка. Им хватило ума не поднимать ее на смех, что также было обычным делом, когда не особенно важная персона обращалась к ним за помощью. Они даже не стали делать ей непристойных предложений, что тоже было странно. Ведь незнакомка была исключительно хороша – светловолосая, стройная и юная. Джон Меффат посмотрел на нее раз, второй. Казалось, он был в недоумении. Повернулся и вопросительно глянул на своего друга. Тикер на секунду нахмурился, словно ему в голову пришла какая-то мысль.

Потом ответил предостерегающим взглядом, и Меффат прикусил язык.

Затем Тикер расплылся в любезной улыбке. Лицо у него, должно быть, при этом заныло от боли.

– Почему бы и нет, моя дорогая, – сказала он. – Давайте найдем менее публичный уголок, и вы нам все расскажете.

Глава 2

Хотя дамский туалет никогда не должен привлекать к себе излишнего внимания, чтобы не стать помехой более высоким жизненным ценностям, тем не менее наряд юной леди, насколько бы прост он ни был, является показателем ее вкуса. Поэтому он, конечно, заслуживает особенной заботы с ее стороны.

«Книга для чтения юной леди», 1829 г.

По удушливой жаре лорд Лисберн нес на руках мисс Нуаро через Сент-Джеймс-стрит. Открыв рты, прохожие смотрели на них. Пара экипажей зацепилась колесами друг за друга, а какой-то джентльмен, переходивший улицу, врезался в почтовый ящик.

Софи сочла бы это великолепной возможностью, напомнила себе Леони. Она постаралась забыть о головной боли, о том, что ноет лодыжка, и приняла невозмутимый вид, как будто это была повседневная вещь – прибыть в магазин на руках. На руках древнеримского бога! Который, кстати, даже ничуть не устал.

Подняв на него взгляд, Леони заметила легкую улыбку на его прекрасных губах.

– Смешно, – сказал Лисберн. – Какой номер вы называли? Правильно, пятьдесят шесть. О, смотрите. Какая прелесть! Очень по-французски! Этот паренек в немыслимой сиреневой с золотом ливрее ваш?

– Да. – Леони даже не посмотрела в ту сторону. – Это Фенвик, наш мастер на все руки.

– Он откроет перед нами дверь или будет стоять здесь в качестве украшения?

– Одна из его обязанностей – открывать дверь, – сказала она.

Софи подобрала оступившегося парня во время одного из своих путешествий, Фенфик был учеником карманника. Когда с него соскребли слои уличной грязи, вид у мальчишки оказался прямо-таки ангельский. Он имел успех у дам. Он…

Вот что вспомнила Леони. Софи нашла Фенвика в тот самый день, когда отправилась шпионить за конкурентами. Чтобы проникнуть в ателье миссис Доунс, сестра выдала себя за леди Глэдис Фэрфакс. Оделась так, как, по ее представлению, одевалась леди Глэдис, вспомнив при этом рассказанное о ней леди Кларой и применив свое собственное буйное воображение.

Но у Леони не было сейчас времени, чтобы дальше думать про леди Глэдис. Фенвик распахнул дверь, и лорд Лисберн внес ее внутрь. Все работавшие в ателье девушки были сражены наповал.

Раздались восклицания: «Мадам!», послышались тихие всхлипывания. Они сбежались из своих углов и собрались вокруг нее и маркиза.

– Освободите доступ воздуху, – скомандовал кто-то. Все расступились, потом снова столпились. Они приказывали друг другу подать воды, позвать доктора, принести нюхательную соль и не прекращали спорить между собой. А между тем клиентки оказались предоставлены самим себе, разгуливали по ателье, разглядывали манекены, пока работницы бились в истерике.

К счастью, в главном зале появилась старшая портниха Селина Джеффрис и избавила мисс Нуаро от необходимости восстанавливать дисциплину среди персонала. Она быстро призвала девушек к порядку и провела лорда Лисберна на служебную половину. А там Леони показала ему дорогу в свой кабинет.

Он опустил ее в кресло. Подставил скамеечку для ног, не обращая внимания на заверения, что она все сможет сделать сама. Опустился на колено и осторожно положил больную ногу на скамеечку. От прикосновения его рук какая-то странная волна ощущений промчалась по всему телу, даже в тех местах, которые женщины не демонстрируют друг другу.

– Мне кажется, надо принять чего-нибудь крепкого, – сказал Лисберн, вставая.

Он был абсолютно спокоен. А ей требовалась ледяная ванна.

– Вы не против бренди? – спросила Леони.

– Я имел в виду вас, – заметил он. – Что-то вы не очень хорошо выглядите.

– На глазах последнего лондонского романтика я превратилась в грязную лепешку, – сказала она. – В одном и том же месте споткнулась дважды. Теперь все будут говорить, что я перебрала с алкоголем. Во второй раз я упала так, что подвернула лодыжку. Маркиз Лисберн тащил меня на руках через всю Сент-Джеймс-стрит, развлекая толпу, а потом поверг в ужас моих работниц. У меня все болит с головы до ног, я вся вспотела, и не от того, что много трудилась, а от того, что позволила нести себя на руках. Естественно, вид у меня не бог весть какой. И я вне себя от злости. Или мне сначала стоило поблагодарить вас, а потом уже жаловаться?

– Никаких благодарностей не требуется, уверяю вас. Это самое очаровательное приключение, которое я пережил после того, как мы с Суонтоном вернулись в Лондон. – Он снял перчатки. – Где вы держите бренди?

Леони показала. Он налил себе, затем ей. Потом обошел кабинет, словно был здесь владельцем. Что не казалось странным. Аристократы всегда вели себя так, с тех пор как завладели Англией, и было не важно, владели ли они чем-то конкретно или нет.

Но затем он начал трогать ее вещи!

* * *

Саймон был в восторге.

Вдоль одной стены на трех сверкавших чистотой полках в идеальном порядке выстроились бухгалтерские книги. Письменный стол блестел полировкой. Помимо чернильницы на нем стоял лоток с перьями, все заостренные, как для смертельного сражения. На других стенах висели картинки с образцами модных французских нарядов и несколько литографий со сценами из парижской жизни, расположенные аккуратно, на равном расстоянии друг от друга. Все, что еще было тут, скрывалось за плотно задернутыми шторками и в шкафчиках.

Склонив голову набок, он попытался прочитать написанное на корешках бухгалтерских книг, потом вытянул одну и посмотрел на название на обложке. Пролистнул несколько страниц. Один аккуратный столбик содержал перечень подробно описанных операций. Второй столбец, такой же аккуратный, состоял из цифр.

– Нигде ни единой помарки, – сказал он. – Сами этим занимаетесь? Как вам это удается, столько писанины, столько цифр и ни одной кляксы?

– Милорд, это частная финансовая информация, – уклончиво ответила Леони.

– Ваши секреты не пострадают, – усмехнулся Лисберн. – Для меня это как китайская грамота. Я могу читать это день за днем и не стану умнее. Хотя нет, не совсем так. Я, например, знаю, что означают записи красными чернилами. Мой юрист очень часто лез ко мне с этим. Ровно до того момента, пока я не передоверил это дело Аттриджу, моему секретарю. Он предупреждает меня, когда я забредаю на территорию красных чернил.

– Секретарь занимается вашим капиталом? – Ее голос был преисполнен неподдельного ужаса. – Вы вообще не заглядываете в бухгалтерские книги?

Какой милый у нее почерк! Четкий, упорядоченный и, однако, такой женский.

– Проблема с проверкой бухгалтерских книг заключается в том, что это рождает в человеке чувство неполноценности, – умело обошел он скучную правду. – Я вижу, у вас тут мало записей красными чернилами, мисс Нуаро. Вы это сами все ведете, без всяких там Аттриджей, юристов и тому подобных? Просто записываете каждую вещь, сколько она стоит, сколько за нее заплатили, потом итог, и таким образом все доводите до конца?

– Это моя работа, – сказала она. – Герцогиня Кливдон придумывает туалеты, леди Лонгмор поддерживает репутацию «Модного дома Нуаро» в глазах публики, а я веду дела.

– Хотите сказать, отслеживаете прохождение денег.

– Это лишь часть дела. Я нанимаю и увольняю портних, присутствую при их кризисах и истериках, выдаю всем зарплату, обеспечиваю поставки.

Лисберн закрыл книгу и какое-то время разглядывал мисс Нуаро. Это доставляло ему удовольствие. Прежде всего, у нее было необычное лицо. Большие голубые глаза, пухлые губы и решительный подбородок.

Такой подбородок хорошо сочетался с аккуратными колонками цифр и отсутствием клякс.

Ее платье словно привезли сюда из сказочной страны.

Белые оборки и кружева каскадами спускались к талии, словно морская пена. Из-под кружев виднелись пышные рукава, как подушки. От тонкой талии стекали вниз волны юбок. Верхняя белая была расшита каким-то немыслимым количеством мелких голубых цветочков. Это смотрелось роскошно и безумно женственно. Сразу хотелось помять юбки, чтобы услышать, как шуршит материя.

Ладно, не только ради этого.

Что за наслаждение было нести ее через всю Сент-Джеймс-стрит!

Он смотрел на ее лицо, на это платье, а сам думал о цифрах, выписанных в аккуратные столбцы.

Поставил бухгалтерскую книгу на место.

У нее с губ сорвался какой-то тихий звук.

– Вы хорошо себя чувствуете? – встревожился Лисберн. – Нога по-прежнему болит? Может, еще бренди?

– Нет-нет, спасибо, – отозвалась она. – Я больше не имею права вас задерживать. Вы были так милы и по-рыцарски любезны.

– Для меня это было настоящим удовольствием, уверяю вас. – Он подошел к письменному столу, осмотрел его. – Я думал, что у меня выдастся очень нудная вторая половина дня, что придется выслушивать эмоциональные выплески Суонтона.

Потом маркиз взял в руки опасно оточенное перо и попробовал его кончиком пальца. На пальце осталась отметина. Ничего смертельного. Но вот если с яростью вонзить перо в кого-нибудь… Мисс Нуаро была на это способна, как ему казалось. Лисберн осмотрел тщательно заостренные перья. Вернув их назад на подставку, он почти не сомневался, что услышал, как девушка неровно задышала.

– Вам жарко, мисс Нуаро? – поинтересовался маркиз. – Может, распахнуть окно? Или от этого станет только хуже?

Она недовольно промычала в ответ.

– Если вас одолевает любопытство, милорд, – а я понимаю, что высокородные джентльмены всегда поступают, как им вздумается, – так вот, не изволите ли вы вернуть мои вещи в то положение, в каком нашли их?

Отступив от письменного стола, Лисберн заложил руки за спину. И совсем не потому, что смутился. Просто ему страшно захотелось перевернуть здесь все вверх дном и чтобы она стала частью беспорядка.

Он еще раз осмотрел письменные принадлежности и перья, а потом посмотрел на ряды гроссбухов.

– Э… Нет. В этом-то все и дело. Я могу, конечно, попытаться, но они все равно расположатся по-другому. Вот для чего нужен Аттридж. Понимаете, мне все быстро надоедает, и тогда дела начинают идти наперекосяк. – Это не было такой уж неправдой. Как только Саймон осваивался с какой-нибудь вещью, она переставала вызывать у него интерес. Лишь скуку.

– Ваша одежда в безукоризненном состоянии, – отметила Леони.

Лисберн оглядел себя.

– Странно, не находите? Даже не понимаю, как мне это удается. Тут чувствуется рука Полкэра, моего камердинера. Без него ничего бы не получилось.

Секунду он задумчиво рассматривал свой жилет. Это был его любимый. Лисберн не сомневался, что отлично выглядит в нем. Должно быть, какой-то проницательный дух посоветовал ему сегодня надеть этот жилет.

Нет, то был Полкэр.

* * *

Полкэр: Но милорд не может надеть коричнево-малиновый жилет по этому поводу.

Лисберн: Этот повод называется Суонтон, что означает, что все девицы будут смотреть только на него. Никому не будет дела до того, как я выгляжу.

Полкэр: Никто не знает, кого вы там встретите, милорд.

* * *

Это еще раз доказывало, что Полкэр не только гений среди камердинеров, но еще и оракул.

Саймон поднял взгляд на мисс Нуаро.

Нежный румянец прилил к ее скулам и тут же отступил. Зрелище было роскошным.

– Нужно ли мне рискнуть и снова все разложить по местам? – спросил Лисберн. – Боюсь, у меня не получится в полной мере соответствовать вашим требованиям. Кроме того, я подозреваю, что сейчас вы вскочите с кресла и… – Он задумался. – …И воткнете в меня нож для зачистки перьев?

Саймон не сомневался, что она заставляет себя сдерживаться. Но это было не так легко определить. Выражение ее лица можно было бы описать, как загадочное. Хотя волосы у мисс Нуаро были рыжие, она, странным образом, совсем не краснела. Опять же, несмотря на все недостатки, ему нельзя было отказать в наблюдательности, в особенности если это касалось женщин. В данном случае Лисберн был по-ястребиному внимателен. То, как мисс Нуаро приняла расслабленную позу, не показалось ему бессознательным движением. Он отметил, что девушка заставила выглядеть себя спокойной, опустила плечи.

– Такая мысль у меня мелькнула, – призналась Леони. – Но от тел очень трудно избавляться, в особенности от тел аристократов. Люди легко замечают исчезновение лиц благородного происхождения.

Дверь оставалась слегка приоткрытой. Он понял, что кто-то подошел к ней с той стороны, потому что мисс Нуаро тут же встревоженно выпрямилась.

Затем послышался стук.

– Entrez, – громко сказала Леони, и в комнату вошла девушка, одна из тех, кто толпился в демонстрационном зале.[6]6
  Войдите (фр.).


[Закрыть]

– О, мадам! Простите за мое вторжение, – затараторила вошедшая. По крайней мере, именно это она должна была сказать, прежде чем сделала одолжение и перешла на английский. – Но там леди Клара Фэрфакс и… еще другая леди.

– Другая леди?

Мисс Нуаро просияла и вскочила из кресла, забыв о травмированной ноге. Поморщилась и тихо выругалась по-французски, но глаза ее сияли.

– Проведи их наверх, в комнату для переговоров, и подай прохладительные напитки. Я сейчас буду.

Девушка удалилась.

– Наверх, в комнату для переговоров? – переспросил он. – Вы собираетесь ходить по лестницам в таком состоянии?

– Леди Клара привела сюда леди Глэдис Фэрфакс, – сказала она. – Вы что, не видели ее?

– Разумеется, я видел Глэдис. Ее невозможно не заметить, как невозможно не обратить внимания на падающий дом или сорокадневный ливень. Я вам сам показал ее.

– Я имела в виду ее манеру одеваться, – пояснила Леони.

– Мне пришлось тут же отвести взгляд, хотя недостаточно скоро. Это было чудовищно, как всегда.

Недостаток дружелюбия Глэдис с лихвой восполнялся ее дурным вкусом.

– Верно, – согласилась мисс Нуаро. На ее обычно сдержанном лице отразилось возбуждение, такое же необъяснимое, как и бесподобное. – Но я нужна ей. И поднимусь по этой лестнице ползком, если потребуется.

Вот дьявол!

А ведь день проходил так чудесно!

Пустить сюда Глэдис было то же самое, что позволить старому моряку испортить свадебный пир его унылыми россказнями о былых походах.

– Что за глупости! – возмутился маркиз. – Вам нельзя этого делать. Вы помнете свое платье.

Он пересек комнату и, подойдя к мисс Нуаро, предложил ей руку, прежде чем девушка заковыляла к двери.

– Я отведу вас, – сказал Лисберн. – Но если Глэдис нас увидит, это сделает ее еще более язвительной. Просто ядовитой. И вам ни о чем не удастся договориться с ней. Вы действительно хотите ее видеть? Может, лучше отправить к ней одну из тех многочисленных девушек?

– Передать такую покупательницу обычному сотруднику? – Она оперлась на предложенную руку. – Очевидно, что вам многое известно о бизнесе, милорд.

– А вам не помешало бы больше узнать о Глэдис. Но тут я бессилен, как видно. Некоторые любят набивать собственные шишки.

Он помог ей подняться на следующий этаж, но отступил, как только увидел приоткрытую дверь и услышал голос кузины. Уже громкий и раздраженный.

В памяти сразу всплыло кошмарное воспоминание о том, как он впервые увидел ее в их доме после похорон своего отца. Прыщавую, угрюмую и дерзкую девчонку пятнадцати лет, которую нельзя было выпускать из классной комнаты. И ее папашу! Знаменитого военного героя, который всеми правдами и неправдами пытался заставить убитую горем вдову согласиться на помолвку ее сына с этим чучелом – его дочерью. Лорд Боулсворт держал себя так, словно покойный был одним из его офицеров, павшим в сражении, и теперь ему нужно взять на себя командование вместо него, а все эти чужие жены, сыновья и дочери существуют лишь для того, чтобы маршировать по его приказу. После своего возвращения в Лондон Лисберн столкнулся с ней пару раз. Помимо очистившегося лица, он не нашел в ней иных заметных перемен. Характер тоже не улучшился. Наоборот, Глэдис стала еще больше походить на своего отца.

– Прошу прощения за то, что придется выступить перед вами в роли труса, развернуться и сбежать, – сказал он. – Но я ничем не помогу вам, если буду крутиться рядом. С Кларой все в порядке. Но вот Глэдис – совсем другое дело. Проще говоря, любезностями мы с ней обмениваться не будем. Она увидит меня, и в ней разыграется юмор самого отвратительного пошиба, какой вы только можете себе представить. Так что мне лучше не усложнять вам работу.

Три четверти часа спустя

– Вы что, ослепли? – воскликнула леди Глэдис. – Только взгляните на меня. Это немыслимо, груди вываливаются из платья. Люди начнут думать, что я отчаянно добиваюсь внимания.

Она посмотрела на трех женщин, которые внимательно смотрели на нее. Ее лицо раскраснелось, как у пьяницы.

В голосе звучала злоба. Но в глазах девушки Леони увидела страдание. Ее светлость оказалась трудным человеком: деспотичной, грубой, нетерпеливой, необщительной, обидчивой. Обычной клиенткой, другими словами.

В настоящий момент леди Глэдис стояла перед трюмо в нижней рубашке и затянутая в корсет благодаря стараниям Джеффрис и моральной поддержке леди Клары. Этому моменту предшествовало настоящее сражение. Между тем лодыжка у Леони болела, голова – тоже, но это было неважно. Настолько же неважно, как и отвратительные манеры леди Глэдис.

Такой шанс выпадает раз в жизни.

– Миледи, один из главных принципов при пошиве платья – подчеркнуть достоинства, – сказала Леони. – Мужчины сосредоточивают свое внимание на женской груди. Ваша грудь – ваше величайшее достоинство.

– Не буду спорить по поводу величайшего, если вы имели в виду огромный размер, – пробурчала леди Глэдис. – Это место у меня не как у Сильфиды, я знаю. – Она злобно посмотрела на леди Клару, которая была слишком величественна для того, чтобы ее сочли Сильфидой. И тем не менее она была исключительно хороша собой: белокура, голубоглаза, с жемчужной кожей и женственной фигурой. И с мозгами! А еще и с ангельским характером.

Природа не одарила леди Глэдис никаким из видов классической красоты. Тусклые каштановые волосы. Незапоминающиеся карие глаза, которые, как и рот, были слишком малы для ее круглого лица. Отнюдь не идеальная фигура. У нее почти не было талии. Зато грудь – роскошная, и очень приличные бедра, хотя в данный момент их мог оценить только искушенный знаток.

– Это вовсе не означает, что у вас плохая фигура, – сказала Леони.

– Ты слышала, Глэдис? – спросила леди Клара. – Разве я не говорила тебе, что ты скрываешь лучшие части своего тела?

– У меня нет таких частей! – отрезала леди Глэдис. – Перестань говорить свысока. Я все вижу в зеркале.

– Позволю себе не согласиться, – возразила мисс Нуаро. – Если приглядеться внимательнее, то вы увидите, что этот корсет не подходит вашей фигуре.

– Какой еще фигуре? – вскинулась леди Глэдис.

– Давайте посмотрим, что будет, если мы снимем корсет.

– Нет! Я уже и так достаточно раздета. Моя портниха дома…

– …судя по всему, злоупотребляет алкоголем, – подхватила Леони. – Я представить не могу, чтобы какая-нибудь модистка в здравом уме и доброй памяти могла бы упаковать свою клиентку в это, как… Как сосиску.

– Как сосиску? – взвизгнула леди Глэдис. – Клара, с меня довольно оскорблений от этой особы.

– Джеффрис, будь любезна, помоги леди Глэдис избавиться от корсета, – решительно распорядилась мисс Нуаро. Модистка, которая отвечала за клиентку, должна была еще закрывать ателье – она подрабатывала починкой одежды.

– Ни за что! – остановила девушку леди Глэдис. – Вы не дотронетесь до меня. Я отказываюсь от обслуживания чахоточной девчонкой, которая говорит на отвратительном подобии французского, что оскорбляет мой слух. Город и без того переполнен невеждами.

Джеффрис выросла в трудных условиях. Поэтому такое обращение было почти проявлением материнской заботы по сравнению с тем, что ей приходилось слышать в детстве. Она решительно направилась к клиентке, но стоило ей взяться за шнуровку корсета, как леди Глэдис резко развернулась и, замахав руками, практически зарычала на нее.

Как животное, загнанное в угол.

– Перестаньте, перестаньте, ваша светлость. Не надо бояться моей старшей портнихи, – стала уговаривать ее Леони.

– Джеффрис не может быть больна туберкулезом, – вмешалась леди Клара. – Иначе она уже умерла бы после всего, что пришлось пережить, снимая с тебя платье и нижнее белье.

– Я же говорила, что это будет пустая трата времени!

– А я говорила, что сыта по горло ядовитыми замечаниями некоторых личностей, которые вспоминали о твоих нарядах времен первого сезона. Но ты…

– Мне не интересно, мнение других!

* * *

– Ça suffit,[7]7
  Довольно! (фр.)


[Закрыть] – сказала Леони. – Выйдите все отсюда. Мне нужно поговорить с леди Глэдис наедине.

– Я не собираюсь говорить с вами, – замотала головой клиентка. – Вы просто настоящая… Нет, Клара, не уходи!

Но та уже направилась к двери, Джеффрис – за ней. Они тихо вышли и прикрыли за собой дверь.

В неглиже леди Глэдис не могла броситься вслед за ними. И не могла одеться сама, потому что, как и большинство благородных дам, не знала, как это делается. Она оказалась в ловушке.

Открыв шкаф, Леони достала французский пеньюар. Кремового цвета, отделанный богатой вышивкой из розовых бутонов, нежно-зеленых вьющихся стеблей и листьев. Пеньюар был пошит не из муслина, как это обычно бывает с дамскими ночными туалетами. Он был из шелка. Тончайшего, почти прозрачного.

Она развернула это произведение портновского искусства. Леди Глэдис засопела и насупилась, но не отвернулась. Ее взгляд не отрывался от непристойного куска шелка, и по лицу было видно, как ей сильно хочется выхватить его.

– Вы же не собираетесь предложить это мне, – наконец выдавила она. – Такой пеньюар подойдет только для женщины легкого поведения.

Мисс Нуаро подошла и накинула его на одеревеневшие плечи ее светлости.

Повернулась и посмотрела на отражение в зеркале. Непримиримое выражение лица леди Глэдис смягчилось. Она быстро заморгала.

– Я… Я никогда не носила подобных вещей. Это дурно с вашей стороны – предлагать такое.

В ее голосе Леони услышала затаенное желание, и сердце маленькой портнихи заныло.

Леди Глэдис не была красавицей. Никогда не была и никогда не будет, сколько бы трудов ни потратили на нее искусные портные.

И тем не менее!

– Я не предлагаю вам купить это, – сказала мисс Нуаро. – Пока не предлагаю. Такая вещь потребуется для приданого.

– Для приданого? Смешно!

– Вот что мы сделаем, – продолжала Леони. – Начнем с избавления от этого чудовищного корсета.

– Какая вы все-таки властная и нахальная…

– Я предложу вам что-нибудь более подходящее, пока не сошью то, что необходимо именно вам. – Корсеты были специальностью Леони.

– Я не… Вы не… – Заморгав еще быстрее, леди Глэдис сглотнула.

– Ваша светлость больше никогда не будет носить готовые корсеты. – Леони заговорила деловым тоном. Чем меньше эмоций в обсуждении этой темы с клиентками, тем лучше. Так дамам легче воспринимать слова. – Они ничего не поддерживают и превращают вас в нечто бесформенное.

– А я такая и есть – бесформенная. Или вернее сказать, у меня отличная фигура, если вам нравятся… бочки.

– У вас нормальная фигура, – возразила Леони. – Не классическая. Но для мужчин это не важно. Они не настолько разборчивы, как считают юные девушки. У вас роскошная грудь, и как только мы освободимся от этого ужасного корсета, вы увидите, сколько изящества и стройности в ваших бедрах и ягодицах.

Леди Глэдис посмотрела на себя в зеркале. Сморщилась. Отошла в сторону и рухнула в кресло.

– Давайте оценим и другие достоинства, – продолжала Леони.

– Достоинства? – поперхнулась девушка.

– Помимо того, о чем я уже упомянула, у вас чистое лицо, элегантный нос и прелестные руки.

Леди Глэдис удивленно оглядела свои руки.

– Конечно, декольте – это первостепенно, – заметила мисс Нуаро. – Мужчинам очень нравится смотреть на женскую грудь. В действительности именно туда они бросают взгляд в первую очередь.

Глэдис продолжала рассматривать свои руки, как будто никогда их не видела.

– Мужчины не смотрят, – сказала она. – Они никогда на меня не смотрят. А потом я начинаю говорить, и… – Ее голос оборвался. По щеке покатилась слеза.

Леони протянула ей платок.

– Ваш первый сезон сложился неудачно. – Она вспомнила, что об этом говорила леди Клара. Или Софи? Как бы там ни было, подробностей Леони не знала. Да они ей и не требовались.

Глэдис высморкалась.

– Это еще мягко сказано! Вы знаете. Весь мир знает. Это был полнейший провал. Настолько чудовищный, что я тайком уехала домой в Ланкашир и думала, что никогда сюда не вернусь.

– Но ведь вы здесь, – заметила мисс Нуаро.

Леди Глэдис порозовела. На этот раз более очаровательно.

– Это не имеет отношения к сезону, – торопливо сказала девушка. – Он почти закончился. Большая часть мероприятий уже закончилась. Но я прочла в газетах о том, что лорд Суонтон проведет несколько публичных чтений своих произведений и выступит с лекциями о поэзии. Это… Тут исключительно литературный интерес. Поэтому я и приехала. А не потому, что… В общем, мне не хочется снова проходить сквозь эту серию испытаний – балы, приемы и тому подобное.

– Мне всегда казалось, что для юных леди первый сезон является чем-то вроде участия в борьбе за приз или в скачках, – сказала Леони. – Огромное количество девушек одновременно входят в общество, всем нужны мужья, и поэтому они сражаются, используя нечестные приемы. Ваши соперницы, которые мчатся бок о бок с вами, пользуются не только кнутом и шпорами, но еще и словом.

Леди Глэдис засмеялась.

– Соперницы? Я ни с кем не соперничала. У меня дебют прошел одновременно с Кларой. В такой ситуации только у Афродиты был шанс. А может, и у нее не было.

– Я поняла, в чем трудности, – сказала Леони. – Только давайте не выпускать из виду, что ваш дебют состоялся еще до того, как мы с сестрами поселились в Лондоне. Вас не подготовили соответствующим образом. – Помимо всего прочего воспитательницы и учителя танцев служили ей спустя рукава, так же как и портниха. Ее светлость не умела ходить. Она ступала тяжело, громко топала. И это только один момент. – Конечно, вы и одеты были неподобающе.

– О да, это объясняет все. Если бы вы взяли дело в свои руки, я превратилась бы в королеву бала.

Сделав шаг назад, Леони скрестила руки на груди и критически осмотрела свою новую клиентку. После долгого, напряженного молчания, во время которого ее голова была занята сложными подсчетами, она пришла к окончательному выводу.

– Да, миледи. Вы смогли бы. Точнее, сможете стать ею.

Ранний вечер пятницы, 10 июля

– Ах ты, ябеда! Я всегда ее обслуживаю!

– Всегда? Единожды два месяца назад.

– Как раз на прошлой неделе я занималась мисс Ренфрю, пока ты строила глазки мистеру Бернсу.

– Неправда!

– Правда-правда. Он, может, и не смотрел в твою сторону, но ты-то лезла из кожи вон.

Услышав ругань, Леони заторопилась из своего кабинета в мастерскую, и в это же самое время Джеффрис выбежала из демонстрационного зала, чтобы узнать, что происходит.

К тому времени, когда они прибежали в мастерскую, Глинда Симмонс уже налетела на Джоуни Баркер. Отчаянно завизжав, девушки вцепились друг другу в волосы, принялись царапаться и обмениваться оплеухами. Другие портнихи завизжали. Еще пара минут, и в разные стороны полетят рулоны дорогой материи, коробки с лентами, искусственные цветы, перья и другие предметы.