Текст книги "Обольстительница в бархате"

– Она одета не как прежде, в свои тошнотворные цвета. Ваша работа?

Леони гордо кивнула.

Он опять посмотрел в ту сторону.

– А ведь это Валентайн, которого явно привлекли, чтобы сопровождать ее. Бедный парень!

Лорд Валентайн Фэрфакс был одним из братьев леди Клары. И в отличие от темноволосого лорда Лонгмора являл собою образ типичного Фэрфакса: белокурого, голубоглазого и неумеренно красивого.

– Ведь он просидел здесь все это время, несчастный, – посочувствовал Лисберн. – Сидел и несколько часов лелеял мысль о самоубийстве, вне всякого сомнения. Или скорее – Вал все-таки очень практичный юноша! – решал, как ему прикончить Суонтона, но так, чтобы его не поймали за руку.

– Если мужчинам настолько не нравится поэзия, зачем они пришли сюда? – поинтересовалась Леони.

– Чтобы заставить девушек поверить, будто они чувствительные.

Леони задохнулась от смеха. Сидевшая спереди девица обернулась и негодующе посмотрела на нее.

Достав носовой платок, Леони сделала вид, что утирает слезы. Барышня отвернулась.

Аудитория уже не пребывала в полном молчании, как это было, когда мисс Нуаро заглянула в зал в первый раз. И хотя те, кто устроился в передних рядах, продолжали восхищаться – или спать, если это были мужчины, – то сидевшие поодаль начали шушукаться. С балкона стали доноситься разговоры, временами перекрывавшие чтение со сцены.

Усиливавшийся шум, казалось, совершенно не беспокоил лорда Суонтона. Кто-то научил его читать на публике так, чтобы всем было слышно, и он в полной мере воспользовался приобретенными навыками. Каждое заунывное слово доносилось до дальних уголков зала…

– Нет, хватит! Не затыкай мне рот! – Мужской голос заглушил жужжащую аудиторию.

Леони посмотрела в ту сторону. Недалеко от Фэрфаксов упитанный джентльмен средних лет тянул свою семью к выходу.

– Это пустая трата времени, – продолжал он. – Ради всего святого! Если бы я только знал, то заплатил бы двойную цену, чтобы остаться дома. И еще дешево отделался бы.

Жена все так же пыталась утихомирить разбушевавшегося супруга, и по-прежнему тщетно.

– Читай мне Тома Мура хоть каждый день, – рычал он. – Или Робби Бёрнса. И это ты называешь поэзией? Полнейшая чушь.[10]10
  Мур Томас (1779–1852) – поэт-романтик, песенник и автор баллад. Один из главных представителей ирландского романтизма.


[Закрыть][11]11
  Бёрнс Роберт (1759–1796) – знаменитый шотландский поэт, автор многочисленных стихотворений и поэм, фольклорист.


[Закрыть]

Лорд Лисберн едва сдерживал смех.

Другие мужчины по соседству не стали себя ограничивать.

– Это, похоже, шутка, – вдруг возвысил голос какой-то критик. – Лучше бы мне пойти в «Воксхолл», чем тратить пятничный вечер на это бормотание ни о чем. У них запор, вот в чем проблема. Им просто нужна хорошая клизма.[12]12
  «Воксхолл» (Vauxhall) – парк развлечений в Лондоне, одно из главных мест общественного отдыха с сер. XVII в. до сер. XIX в.


[Закрыть]

Теперь публика ахнула, главным образом дамы, сидевшие рядом.

– Что-то я не слышала, чтобы кто-нибудь интересовался вашим мнением, сэр. – Общий шум перекрыл голос леди Глэдис. – Не смеем вас задерживать, отправляйтесь в «Воксхолл». И уж совершенно точно никто из нас не покупал билеты, чтобы выслушивать вас. Я не видела в программе никакого упоминания о том, что на вечере с критикой выступят необразованные и невоспитанные мужланы.

– Рад оказать вам услугу бесплатно, мадам, – последовал молниеносный ответ. – А что касается необразованных… По крайней мере, некоторым из нас тут хватило ума понять, что король-то голый.

Лорд Валентайн встал.

– Сэр, я был бы признателен вам, если бы вы не обращались к даме в таком тоне.

– Она первая начала.

– О черт! – Лорд Лисберн тоже вскочил. – Глэдис только дай волю. Из-за нее Валентайну сейчас придется вызывать парня на дуэль.

Мужчины начали вставать со своих мест. Лорд Суонтон забеспокоился, поняв, что не все в порядке. Он попытался продолжить чтение своей поэмы, но аудитория перестала обращать на него внимание, переключившись на ссору. Его голос начал тонуть в возрастающем шуме.

Леони поняла, что на балконе началось движение. Она посмотрела туда. Мужчины повскакали со своих мест и двинулись к дверям. Дуэль ужасна сама по себе, но происходящее уже напоминало мятеж.

У нее перед глазами тут же возникли картины того, как яростная толпа движется по парижским улицам, поджигая дома, где жили пострадавшие от холеры… Ее маленькая племянница так больна… Топот сотен башмаков приближается, становится все громче и громче…

Ее охватила паника.

Она крепко зажмурилась, потом открыла глаза. Тряхнув головой, отбросила воспоминания. Пересчитала, сколько рядов в зале, прикинула количество присутствующих, и ей стало спокойнее.

Все-таки это Лондон, совершенно другое место. Другое время и другие обстоятельства. Эти люди умирают от скуки, а не от бушующей эпидемии.

– Дамы и господа, я хотел бы привлечь ваше внимание, – воззвал к публике лорд Суонтон.

– Ты привлекал его три часа. Даже больше, – выкрикнул кто-то. – Мало тебе?

Его поддержали другие зрители.

К этому времени лорд Лисберн уже добрался до своих кузин и взбешенного джентльмена, который разозлился еще больше, если судить по его кирпично-красному цвету лица.

А аудитория становилась все неистовее.

Леони напомнила себе, что многие из ее французских предков сложили свои головы, когда другого выхода не осталось. Никто из них не позволил отправить себя на виселицу. Или заключить в тюрьму.

Марселина или Софи встретили бы этот жребий с повязкой на глазах, сказала она себе.

Проглотив комок в горле, Леони встала.

– Благодарю вас, милорд, за приглашение, – заговорила она, надрывая голос. – Мне хотелось бы прочесть стихотворение миссис Эбди.

– Опять стихи! – простонал кто-то. – Кто-нибудь, повесьте меня!

– Придержи язык, свиная башка! Это же девушка!

Сквозь комментарии толпы послышался голос лорда Суонтона.

– Дамы и господа! Мисс Нуаро… Вернее, мадам из «Модного дома Нуаро» любезно согласилась принять участие в нашем поэтическом вечере.

Леони была одета согласно случаю. Она знала, что привлечет внимание мужчин, потому что молода и вовсе не дурна, и женщин, потому что на ней роскошное платье.

Все говорило в ее пользу, но сердце в груди колотилось неистово, а руки дрожали, их невозможно было остановить. Она приказала себе не глупить, ведь уже привыкла выступать на публике каждый день, в особенности перед своенравными женщинами, и умеет добиваться контроля над их вниманием.

И начала:

 
Моя жизнь одинока…
 

– Так в чем дело? – крикнул кто-то. – Иди, сядь рядом со мной, куколка!

– Замолчи! – откликнулся другой. – Пусть леди читает.

Леони начала снова:

 
Моя жизнь одинока,
Клубы Лондона я ненавижу.
Мне смешны ссоры супругов,
Я вздыхаю, поставив мат.
 
 
Красота мне не поможет,
Хотя я готов чтить ее.
Увы! Моя скорбь и стыд в том,
Что я – второй сын.
 

Взрыв хохота. Такого одобрения она и ожидала. Беспокойство и неуверенность ушли, Делюси взяли в ней верх.

Леони продолжила, на этот раз сопровождая чтение драматическими жестами:

 
Мой профиль, – весь мир признает!
– Лучше, чем у Байрона.
(Она повернула голову туда, сюда.)
Каштановые кудри Ниспадают на лоб.
(Поиграла локонами за ушами.)
Я шести футов роста,
(Вытянулась на цыпочках вверх.)
А моей грации
Завидует сам Дюкруа.
(Изобразила элегантные позы наездника.)
Но к чему фигура и красота
Бедному второму сыну?
 

Помимо мужского смеха послышалось хихиканье женщин.

Она завоевала их!

В очередной раз.

На миг, пока разгневанный джентльмен приходил во все большую ярость, а лицо у него из кирпично-красного становилось фиолетовым, Лисберну показалось, что единственным выходом из ситуации будут пистолеты на заре. Оставалось надеяться только на развернувшееся буйство вокруг. Как только мужчины в зале сойдутся врукопашную, а женщины начнут визжать, Валентайн и этот тип перестанут изображать из себя идиотов.

Когда же он услышал, как Леони обратилась к Суонтону, ему захотелось схватить ее и вытрясти из нее душу. Она что, сошла с ума? Решила чтением стихов отвлечь всех этих мужчин и привести их в чувство? Или подразнить? А он далеко и не сможет быстро добраться до нее.

Сейчас разверзнется ад!

Но он ошибся.

В ней было нечто – особое качество, такое очевидное и не поддающееся описанию. Сила личности, которая привлекла его внимание в Британском Институте, судя по всему, сработала и здесь на целую аудиторию.

Добавим к этому очаровательную манеру держаться, и все – мужчины не могли не среагировать на нее. Она была потрясающе красива, рыжеволосая плюс ко всему, а ее шелковое зеленое – настоящее безумие! – платье было роскошным, пробуждавшим чувственные желания.

А что женщины?

Она покорила их тоже. Все дело было в зеленом платье.

К тому же миссис Эбди помимо множества разной чепухи написала несколько поэм, в которых проявился типичный английский юмор и до которых Суонтону еще было расти и расти.

Любимый лондонский поэт улыбнулся. Он мягко подсказал мисс Нуаро, когда та запнулась на какой-то строфе. Это была длинная поэма. Конечно, не такая длинная, как некоторые из опусов Суонтона, но ведь она читала ее наизусть!

А говорила, что профан в литературе. Плутовка!

Даже разгневанный джентльмен улыбнулся.

– Вот это мне больше по душе.

– Ерунда! – тут же возразила Глэдис. – Это забавный образчик нескладных виршей.

– О вкусах не спорят, – заметил Лисберн. – Новое платье, кузина? Очень элегантное.

К его удивлению, та покраснела и стала почти миленькой.

– Не могла же я надеть прошлогоднее на такое событие.

– Вот, оказывается, в чем дело, – повернулся он к недовольному джентльмену. – Она сегодня надела новое платье, а вы упомянули про «новое платье короля». Собственно, произошла небольшая путаница, и все.

Глэдис возмутилась.

– Лисберн, как ты можешь быть таким непрошибаемым? Хотя что я спрашиваю! Ты ведь отлично знаешь…

– Я понимаю, вы хотели уйти до скандала, – сказал он мужчине. – Всего доброго.

Жена джентльмена взяла его под руку и что-то прошептала. После секундного колебания тот смерил взглядом Валентайна, а потом позволил супруге увести себя.

С кафедры донесся голос Суонтона.

– Благодарю вас, мисс Нуаро, за чудесное дополнение к нашему вечеру. Может, кому-то еще хочется поучаствовать?

Встал Кроуфорд – давний приятель Лонгмора.

– У меня есть лимерик.

– Если он заставит порозоветь щечки наших дам, я с радостью запрещу вам читать, – улыбнулся Суонтон.

– Ах, как он мил! – В кои-то веки Глэдис смягчилась. – Лорд Суонтон – настоящий джентльмен.

– Который любит непристойные лимерики так же, как и следующий парень, – объявил Лисберн. – Если Кроуфорд удержит себя в рамках, он будет последним, кто сделает это. Фэрфакс, я считаю, ты должен увезти дам домой, пока все ведут себя прилично.

– Ты всегда командуешь, – возмутилась Глэдис. Кто бы говорил! – Вечер не закончился, и я думаю, что мы еще останемся.

– А я уверена, что нет, – возразила Клара. – У меня разболелась голова, не говоря уж о пятой точке.

– Ну вот, после стольких часов нытья и трагедий появился, наконец, просвет в виде юмора, а ты хочешь уйти. – Валентайн был недоволен.

– Именно. Пока ты не вызвал на дуэль еще кого-нибудь из-за поэзии, – отрезала его сестра.

«То есть пока Глэдис не устроила еще какую-нибудь ссору, – подумал Лисберн. – Только дай ей волю, и вечер поэзии превратится в массовую драку».

Начинавшийся скандал остановила рыжеволосая портниха тем, что просто встала и прочла несколько поэтических строчек.

Он оставил своих родственников без особых церемоний. Большинство семей и женщин уже направились к выходу. Саймон пошел к тому месту, где в последний раз видел мисс Нуаро в облаке зеленого шелка, декламирующую забавную поэму с мастерством, достойным комической актрисы.

Когда Лисберн добрался туда, ее уже не было.

* * *

Сквозь толпу покидавших зал зрителей он вышел на улицу. Нигде не заметил и намека на зеленое шелковое платье или на кремовую шаль. Возле подъезда скопились наемные и частные кареты. Бранились кучера, ржали лошади, бренчала упряжь. Народ обсуждал поэзию, чуть было не случившуюся драку и модистку в стильном зеленом платье.

А она ускользнула. Сейчас мисс Нуаро уже в районе Сент-Джеймс-стрит, прикинул Лисберн.

Он думал – отправиться ли в ту же сторону, или оставить ее в покое. Было уже поздно, а завтра ей на работу. Ему не хотелось отпускать ее слишком быстро, но пусть это будет не сегодня. Он добился определенного прогресса, правда, не вполне достаточного. Преследовать ее сегодня будет полным безрассудством. Он разрушит достигнутое.

Поэтому Лисберн вернулся в здание и в одном из кабинетов нашел Суонтона.

Поэт раздраженно укладывал в портфель исписанные листы. Саймон отлично знал эту его манеру.

– Я вижу, ты удачно отделался ото всех, – заметил Лисберн. – Девушки не хватают тебя за лацканы и не виснут на фалдах.

Суонтон пачками засовывал стихи в портфель.

– Вот дьявол! Что это за парень, который раскричался? С ним невозможно не согласиться. Это настоящая макулатура!

– Не гениально, конечно, но…

– Надо с этим завязывать, но оно сильнее меня, – продолжал Суонтон. – И самое интересное, что за этот вечер мы собрали столько денег, сколько спонсоры приюта для глухонемых собирают за полгода. Это леди Горрелл сказала. – Он помолчал, потом поднял взгляд от помятых листов со стихами, которые так много барышень считали бесценными. – Я видел, как ты вошел. С мисс Нуаро.

– Она пыталась пробраться в зал до того, но не было свободных мест. Поэтому я отвез ее в цирк.

– В цирк… – повторил Суонтон.

– В Астли, – уточнил Лисберн. – Ей понравилось. Поэтому-то она не испытывала негативных эмоций, когда мы вернулись сюда, и сохранила присутствие духа, чтобы защитить твою прибыль.

Раздраженное выражение лица Суонтона смягчилось. Он заулыбался. Потом весело рассмеялся.

– Я, конечно, хорошо помню мисс Леони. Еще по Парижу. Кто может забыть такие глаза? И таинственную улыбку. Я только забыл, насколько она находчива. Это не просто любезность – то, что она сделала, изменив настроение зала.

– Ты не знаешь и половины всего, – сказал Лисберн. – Она спасла не только твой поэтический вечер. Моя кузина Глэдис практически спровоцировала Валентайна на дуэль.

– Это она отчитала того шумного господина? – спросил Суонтон. – Я ее не видел. Люди начали вставать, а леди Глэдис находилась за колонной. Я не слышал, что именно она сказала. Но ее голос – просто чудо какое-то! Такой мелодичный.

Лисберн никогда не задумывался о том, какой у Глэдис голос. То, что она сказала, было настолько провокационно, что в голову не приходило обратить внимание на то, каким голосом это было произнесено.

– Глэдис лучше всего слушать на расстоянии, – заметил он. На безопасном расстоянии от Лондона до Ланкашира.

Наконец, Суонтон закрыл свой портфель, потом нахмурился.

– Надо поблагодарить мисс Нуаро. Нет, этого недостаточно. Я подумаю, какую услугу ей можно оказать. Если бы не она, тут случился бы настоящий дебош. Это будет мне уроком. Не стоит затягивать такие мероприятия. В будущем, один час, и не более того.

– Но девушки желают внимать поэзии целый день и целую ночь, – напомнил Лисберн. – Половину из них силком увели из зала. Если ты посвятишь им лишь час, они будут чувствовать себя обманутыми.

Поэт продолжал хмуриться.

– Надо придумать, что делать с девушками, – сказал Суонтон. – Они занимаются благотворительностью и тому подобными делами.

– Кто?

– Сестры Нуаро, – объяснил он. – Кто-то говорил мне об этом. Может, сама мисс Нуаро? Или это была Кливдон?

– Я знаю, что они подобрали мальчишку на улице, – сказал Лисберн.

Суонтон закивал головой.

– Они занимаются такими вещами. Нужно как следует над этим подумать. Может быть, стоит организовать сбор средств в их пользу. – Он поморщился. – Но не так уныло и… траурно.

– Я об этом подумаю, – сказал Саймон. – У тебя полно забот. Ведь нужно отгонять от себя всех этих невинных созданий, чьим преклонением ты не позволяешь себе воспользоваться. А у меня нет никаких дел.

Глава 4

Симметричное совершенство.

Миссис Н. Гири, придворный изготовитель корсетов, Сент-Джеймс-стрит, 61, имеет честь сообщить благородным дамам о своем возвращении из Европы и о том, что теперь у нее (в дополнение к знаменитым корсетам с косточками «Corset de toilette») появились самые модные и элегантные корсеты, которые когда-либо производились… В них нет чрезмерного давления на талию, чем отличались все корсеты за последние 300 лет… Две гинеи, деньги наличными.

«Придворный журнал». 16 мая 1835 г.

Понедельник, 13 июля

– Дело первостепенной важности – придерживаться определенного режима. – Леони слышала, как Матрон пустилась в объяснения. – Четыре часа на обучение, четыре – на работу, два – на упражнения и хор, полчаса – на еду. Ваша светлость еще убедится, что Общество по обучению неимущих женщин на модисток – современное предприятие. Мы набираем ограниченное число девушек, нуждающихся в нас. Но пока это только начало. Благотворительное общество, вам это, вероятно, известно, в свое время начиналось с небольшого домика на Кембридж-Хит, а сейчас оно опекает двести детей в Саутворке. Мы тоже рассчитываем на быстрый рост с помощью благотворительности и средств, полученных от продажи вещей, сшитых девушками. Образцы я вам с удовольствием покажу.

Леони стояла в коридоре, и никто из рабочей комнаты не мог увидеть ее. Тем не менее по одной лишь спине она без труда узнала джентльмена, перед которым ораторствовала Матрон.

Ну да, вне всякого сомнения, лорд Лисберн многое бы отдал за то, чтобы полюбоваться результатами работы швеек.

Она задумалась на миг. Не о том, чем бы заняться, это Леони всегда знала. Ей просто стало интересно, что привело его сюда. Понятно, в Лондоне ему скучно. Он говорил, что хочет вернуться в Европу. Между тем казалось, что его интересуют только собственные развлечения, и она – одно из них.

Что ж, пусть! Грех этим не воспользоваться. Дело есть дело. Он был богат и сейчас находился здесь.

Леони вошла в открытую дверь.

– Благодарю вас, Матрон, за подробную лекцию, – сказала она. – Я знаю, понедельник для вас напряженный день. Я продолжу знакомить лорда Лисберна с нашим заведением, а вы возвращайтесь к своим обязанностям.

Девушка подчинилась с плохо скрываемым нежеланием. И кто бы ее осудил? Мужчина был так красив! Так обаятелен!

К сожалению, мужская красота и шарм плохо повлияли на разум Матрон. В другом случае разве она привела бы его в рабочую комнату. Многие девушки в этой светлой, полной воздуха комнате едва вышли из подросткового возраста. Поставить перед ними сногсшибательного мужчину-аристократа означало привлечь беду.

Большинство пребывало в оцепенении. Трое, которые укололись иголками, теперь сидели и с отсутствующим видом потирали пальчики. Верити Симс перевернула рабочую корзинку. А Бриджет Коппи пришила к рукаву своего платья фартук, над которым трудилась.

Теперь на несколько дней от них не будет никакого толка, от большинства из них.

Леони не сомневалась, что романтический туман проник и в ее голову. Прошлой ночью Лисберн приснился ей. А сегодня он появился здесь. Она мысленно представляла его таким, каким увидела в цирке Астли, мальчишкой с открытым сердцем, каким он мог быть когда-то.

Как бы там ни было, Леони быстро вывела его светлость в коридор из рабочей комнаты.

– У нас немного тесно, как вы заметили, – сказала она.

– Однако вы весьма эффективно используете площади, которые у вас есть, – заметил Лисберн. – Учитывая вашу любовь к порядку, я ничему не удивляюсь. Хотя одно дело заполнять гроссбухи аккуратными столбцами цифр, и совсем другое – превратить тесное старое здание в нечто удобное и даже уютное.

Несмотря на то что Леони была настороже, ей трудно было не оценить его лесть. Они с сестрами много трудились, чтобы добиться того, что у них сейчас имелось. А имелось у них не очень многое. Финансовый успех только-только начал приходить, и Леони прекрасно понимала, что на это пока нельзя полностью рассчитывать. В мире моды крах может случиться за одну ночь из-за природной катастрофы или по женской прихоти. Дела Общества модисток они вели с величайшей осторожностью, не увеличивали расходов на него больше, чем могли покрыть из наличных денег.

Сестры учредили его ради кузины Эммы, которая дала крышу над головой и образование трем беспризорным девочкам. Она научила их шить прекрасные вещи и уберегла от бесцельной и бродяжьей судьбы их родителей.

Эмма умерла слишком рано, вкусив лишь самые первые плоды собственного успеха.

Леони холодно его поблагодарила.

– Вообще-то уют для нас не самое главное. Мы бы предпочли расшириться. Например, на соседнее здание.

– Осмелюсь заметить, пространство для расширения всегда найдется.

Теперь они вышли из зоны досягаемости для посторонних ушей.

– Ладно, я в полном недоумении, – сказала она. – Вы просто забрели к нам и решили посмотреть, как тут все устроено, или у вас есть какой-то конкретный план?

– Конкретный, – признался Лисберн. – Суонтон поручил мне ознакомиться с вашей благотворительной деятельностью. Он хочет собрать для вас денег, пока его все обожают. Вы же знаете, как публика непостоянна, в особенности ее женская часть.

– Он поручил вам… – повторила она.

– Если быть точным, я сам вызвался, – сказал маркиз. – С большим желанием. Сейчас у меня всего два дела. Первое – наблюдать за ним и слушать его, когда он сочиняет. Второе – все время находиться рядом, якобы для того, чтобы защищать Суонтона от девиц, одержимых поэзией. Хотя пользы в этом смысле от меня мало. Я лишь обогащаю себя поучительным опытом становиться невидимым для женской половины человечества.

– Не падайте духом, – успокоила его Леони. – Вы не стали невидимкой ни для Матрон, ни для девушек в мастерской.

– Пусть так, но я получил большое удовольствие от знакомства с вашей работой.

У нее в голове сразу же закрутились мысли: «Что? Что он обнаружил? Что увидел? Зачем?»

Внешне, на ее лице не дрогнул ни один мускул.

– Как-то это утомительно звучит.

– Я удостоверился, что у вас проблем больше, чем можно предположить, – сообщил он. – Вы с вашими сестрами странно немногословны насчет своей благотворительной деятельности.

Мысли сразу перестали бешено крутиться: «Ах, это… Тогда все в порядке».

– Тут нечем хвастаться.

– Как нечем? – Обернувшись, Лисберн посмотрел на дверь комнаты, откуда они вышли. – Я всегда жил в защищенном мире. Не думайте, что я когда-нибудь видел в одном помещении столько девушек, которые вели… – Он замолчал, потом, прикрыв глаза, задумался. – Давайте скажем так – бесприютную жизнь. – Лисберн неожиданно открыл глаза и пристально вгляделся в мисс Нуаро, отчего ей стало неспокойно. – Вы добились интересных результатов. Это что-то вроде испытания.

– Это всего лишь работа, – сказала она. – Некоторые девушки начинают проявлять больше способностей, чем другие. Для «Модного дома Науро» мы отбираем самые сливки. Обучаем их и натаскиваем и, разумеется, знаем, что получаем в ответ. Они нам интересны, не то что вашим герцогиням и виконтессам. Но это не филантропия в чистом виде.

– Факт остается фактом – вы подбираете их на улицах, в сиротских приютах и работных домах.

Леони улыбнулась.

– Нам это обходится недорого. Иногда вообще даром.

Она провела его в маленькую комнатку, где в витринах были выставлены образцы работ, выполненных девушками.

– Если ваша светлость соблаговолит купить какую-нибудь безделушку, сделанную их руками, они будут в восторге.

Подойдя к одной из витрин, Леони открыла стеклянную дверцу.

Лисберн постоял секунду, разглядывая подушечки для булавок, носовые платки, шарфы, кошельки и все в таком роде.

– Мисс Нуаро, – позвал он.

Она подняла на него глаза. С пораженным видом маркиз продолжал разглядывать содержимое витрины.

– Все это сделали девушки? Девушки из той мастерской?

– Да. Помните, Матрон сказала, что мы пополняем наш фонд, продавая их работы?

– Помню, – сказал он. – Но я не… – Неожиданно он отвернулся и отошел к небольшому окну. Сложив руки за спиной, стал смотреть на улицу.

Леони была сбита с толку. Она взглянула на витрину, потом на его спину в отлично подогнанном сюртуке.

Ей показалось, что прошло много времени, когда Лисберн отвернулся от окна. И с легкой улыбкой вернулся к витрине.

– Я тронут, – сказал он. – Чуть ли не до слез. И очень рад, что пришел сюда вместо Суонтона. Он бы обрыдался здесь, а потом написал бы элегию из пятидесяти строф о потерянной невинности, или о надругательстве над невинностью, или еще какую-нибудь ерунду. К счастью, здесь только я, и теперь публике не угрожает страдание от стихов, вдохновленных этим местом.

На миг она растерялась. Но быстро справилась с собой, логический склад ума пришел на помощь. Он мог испытывать настоящее сочувствие к девушкам, а мог разыграть страдания большого и щедрого сердца, как это часто делают аристократы. Филантропия для них была сродни обязанности, и они выставляли ее напоказ, в действительности не переживая ни о чем. Если бы, по крайней мере, половина из них проявила настоящую заботу о таких девушках, Лондон стал бы другим городом.

Но совершенно не важно, что он чувствует на самом деле, пришлось напомнить себе Леони. Девушки – вот что важно. А деньги – это деньги, предлагают ли их от чистого сердца, или чтобы покрасоваться.

– Мне кажется, поэзия вашего друга заразила вас непомерной чувствительностью.

– Может, и так, мадам, но я хотел бы посмотреть на человека, который смог бы устоять перед этим. – Он показал в сторону витрины. – Взгляните на эти маленькие сердечки, на цветочки и причудливые завитушки, на лилии, на кружево. Все это сделали те, кто не понаслышке знаком с потерями, нищетой и насилием.

Леони посмотрела на перчатки и носовые платки.

– Девушки никогда не видели картин Боттичелли, – напомнила она. – Если им хочется присутствия красоты в их жизни, они создают все это.

– Мадам, – сказал Лисберн. – Вам обязательно разбивать мне сердце окончательно?

Леони посмотрела в его зелено-золотистые глаза и подумала о том, как легко утонуть в них. Эти глаза, как и его низкий голос, казалось, обещали целый мир. Они словно приглашали открыть завораживающие глубины характера и секреты, которыми больше никто не владел в целой вселенной.

– Итак, означает ли это, что вы что-нибудь купите?

Особняк Лисберн-Хаус, в тот же день, позже

Суонтон разглядывал предметы, которые его друг разложил на одном из письменных столов, очистив его от стопок писем и писчей бумаги, покрытой небрежным поэтическим почерком.

После паузы, показавшейся бесконечной, Суонтон, наконец, поднял на него взгляд.

– Там осталось хоть что-нибудь?

– Было очень сложно выбрать, – объяснил Лисберн.

– А еще утверждаешь, что это я всегда позволяю продать себе больше необходимого.

– Мисс Нуаро этим не занималась, – возразил Лисберн. – Как настоящая деловая женщина, она просто воспользовалась моментом моей слабости.

Он так и не мог понять, откуда в нем взялась эта слабость. Ему уже доводилось посещать благотворительные учреждения. Вместе с отцом он бывал на завтраках для филантропов, в приютах, сиротских домах и в школах для неимущих. Он видел их обитателей, одетых в характерную униформу с эмблемами, стоявших навытяжку, или маршировавших перед проверявшими, или певших молитвы богу, монарху, а может, и великодушным богачам.

Саймон был привычен к таким вещам. Но все равно ему хотелось сесть, уткнуться лицом в ладони и оплакать всех этих девушек с их изящными маленькими сердечками и носовыми платками, с вышитыми анютиными глазками, фиалками и незабудками.

Проклятый Суонтон все-таки затянул его в этот омут чувствительности!

– Я думаю, ты просто не догадывался, насколько она умна.

– Не догадывался, – согласился Лисберн. – Она чертовски хороша как деловая женщина.

Разбив его сердце на куски, мисс Нуаро очистила витрину от образцов, как и его кошелек, а потом весьма изящно избавилась от посетителя.

– Рад, что тебя там не было, – сказал он Суонтону. – Тебя бы это убило. Я сам чуть не умер, когда она сказала: «Девушки никогда не видели картин Боттичелли. Если им хочется присутствия красоты в жизни, они создают вот это».

Суонтон быстро заморгал, но эта уловка ему редко помогала. Эмоции брали верх в девяти случаях из десяти. Данный случай десятым не был. Он сглотнул, глаза наполнились слезами.

– Не вздумай разрыдаться, – приказал Лисберн. – Ты превращаешься в переполненный бассейн, прямо как те безумные барышни, которые ходят за тобой по пятам. Возьми себя в руки. Это ты предложил пополнить благотворительный фонд «Модного дома Нуаро». Я все разузнал для тебя. И принес обильные свидетельства их деятельности. Будешь сочинять скорбный сонет на данный случай, или мы с тобой обсудим практические шаги?

– Тебе легко говорить – «возьми себя в руки». – Суонтон вытащил носовой платок и высморкался. – Это ты у нас не думаешь, куда поставить ногу, чтобы не наступить на какое-нибудь юное создание. А мне приходится быть очень осторожным, чтобы не ранить их нежных чувств и в то же время не сказать чего-нибудь, что может быть воспринято как намек на разврат и соблазнение.

– Да-да, это, конечно, дьявольски тяжело, – усмехнулся Лисберн. – Если завтра захочешь вернуться во Флоренцию или в Венецию, я с радостью составлю тебе компанию.

И он поехал бы. Что ему делать здесь, кроме как пытаться оградить Суонтона от проблем с сумасшедшими девицами? Взрослый человек, способный, казалось бы, отвечать за самого себя, временами был жутко рассеян. Это делало его легкой добычей для малоприятных женщин, вроде Альды – младшей дочери леди Бартэм.

А что касается мисс Леони Нуаро…

Если Лисберн завтра уедет в Италию, заметит ли она его отсутствие, или просто найдет другого джентльмена, чтобы, завязав интрижку, опустошать карманы растяпы?

Суонтон взял в руки одну из подушечек для булавок, от вида которой на сердце у Лисберна становилось тяжело.

– Это работа Бриджет Коппи, – сказал Лисберн. – Мисс Нуаро объяснила, что такая форма подушечки – традиционная. И обычно они красного цвета. Но девушка тренировала свое воображение и поэтому сделала ее белой с коралловой отделкой, чтобы уравновесить разные цвета. Шнурок нужен для того, чтобы вешать подушечку на талию.

– Цветочки просто очаровательны, – восхитился Суонтон. – Какое изящество!

– Бриджет станет искусной вышивальщицей, – заметил Лисберн.

– Моей матери понравится такая работа, – сказал Суонтон.

– Давай сами займемся их распространением. Кое-что из этого можно подарить моей матери. И ее новому мужу. Им обоим понравится.

Его мать с таким же умом выбрала себе второго мужа, как и первого. Лорд Раффорд – добрый, щедрый человек – сделал ее счастливой. И стал другом своему пасынку, что было настоящим подвигом.

– Ты, оказывается, дьявольски торопишься вернуться в Италию, – удивился Суонтон.

Лисберн засмеялся.

– Может, и так. Я ведь такой космополит, а рыжеволосая французская модистка взяла надо мной верх. Что если мне от стыда хочется тихонько скрыться.

– Позволю себе усомниться, – заметил Суонтон. – Ты совершенно далек от этой мысли, потому что сейчас пытаешься понять, каким образом француженка сумела обойти тебя, чтобы одержать над ней победу в следующей схватке.