Текст книги "Герцог в сияющих доспехах"

Как подозревал Ладфорд, они боялись, как бы Эшмонт не передумал, если придется ждать слишком долго, что, собственно, лично он бы и предпочел. Он считал, что Эшмонт не пара Олимпии, и не стал бы винить сестру, если бы она сбежала, скорее напротив: такое решение показалось бы ему вполне разумным, хоть и чреватым. Девушки из высшего общества, такие как Олимпия, не могут удирать с собственной свадьбы, не подмочив репутацию. Ужасающие последствия неминуемы, так что оставалось надеться, что сестра прячется где-то в доме.

Олимпия, которая неделями торчала в этом доме в обществе своих двоюродных сестер, знала здесь множество тайных убежищ, где можно спрятаться, дабы прочитать очередной труд древнего классика или же проштудировать книжный каталог. Ладфорд предположил, что она проделала этот фокус и сегодня, хотя и не мог взять в толк зачем. Подобно отцу, он не утруждал себя размышлениями: заметив отсутствие фляжки, немедленно заподозрил младших братьев.

Чтобы добиться признания, зачастую хватало хорошей взбучки, так чтобы зубы застучали, но на сей раз сорванцы и сами, казалось, были искренне удивлены. Похоже, малыш Кларенс знал или подозревал, в чем дело, но говорить отказывался: упрямец, под стать Олимпии.

И Ладфорд отправился на поиски Кларенса в детскую, куда шалун был заточен после шумной игры, которая закончилась перебитыми бокалами для шампанского. Эндрю, соучастник преступления, был разлучен с братом и выслан скучать в классную.

Ладфорд распахнул дверь детской и провозгласил:

– Ты что-то знаешь, негодник! И лучше бы тебе сознаться, не то я…

Он умолк, заметив, как братец отскочил от окна, в которое смотрел, и лицо его было при этом багровым.

Да, понятно, что парень испугался, когда брат ворвался в комнату с явным намерением устроить ему взбучку, но Кларенс почему-то отскочил от окна так, будто оно вдруг загорелось, и закричал:

– Не знаю! Не знаю! И ты меня не заставишь!

Ладфорд бросился к окну, и как раз вовремя, чтобы заметить, как мелькнуло в кустах белое платье, а за ним – герцог Рипли, не то чтобы бегом, но и не прогулочным шагом.

Ладфорд пулей выскочил из детской.

Было бы неплохо, думал Рипли, преследовать веселую вдовушку в лунную ночь, по садовым дорожкам, петлявшим в саду средь высоких кустов, которые делали бы погоню еще более интригующей.

Увы, ночь сегодня выдалась не лунная, и леди Олимпия Хайтауэр отнюдь не веселая вдовушка. Белые сполохи мелькали впереди, удаляясь с неожиданной прытью, и, свернув на очередную тропинку, Рипли обнаружил, что белое платье пропало из виду. Через мгновение сквозь шум дождя он услышал тихое звяканье металла и бросился вперед. Заросли кустарника здесь были реже, и открылась маленькая прогалина, которая вела к железной калитке в высокой стене, которую и силилась отпереть леди Олимпия.

Несколько шагов по мокрой траве – и он оказался рядом с девушкой. Она на миг застыла, обернулась и взглянула на него.

– А, опять вы, – проговорила беглянка, запыхавшись от бега, так что грудь быстро вздымалась и опадала. – Эта гадкая калитка заперта.

– Разумеется. Хотите, чтобы сюда прибежали все присутствующие, вытоптали сад и поломали рододендроны?

– К черту рододендроны! Как тут вообще ходят?

– Возможно, никак, – предположил он.

– Значит, мы должны найти другой выход, – упрямо заявила дама.

– Мы? – хмыкнул он. – Нет. Вы и я не значит «мы».

Она вдруг застыла, испуганно округлив глаза. Он тоже услышал. С той же стороны, откуда, по его представлениям, пришли они с Олимпией, раздавались голоса.

– Теперь это неважно, – отмахнулась она. – Слишком поздно. Вам придется помочь мне перелезть через стену.

– Нет, я не могу.

– Можете, – возразила она. – Вы здесь, и от вас ничего больше не требуется. Принесите пользу хоть раз в жизни и помогите мне выбраться их этого сада, пока еще есть время. – Она топнула ногой. – Давайте же!

От ее прически ничего не осталось, и теперь мокрые русые пряди облепили лицо, в них застряли листья и сухие цветы рододендрона вперемешку с яблоневыми лепестками. Вуаль змеей обвивала шею, кончик изящного носика украшало грязное пятно.

– Через стену, – повторил Рипли, пытаясь выиграть время.

– Ну да! Не могу же я карабкаться по плющу в этом платье и в этих туфельках. Быстрее! Вы что, не слышите их?

Он пытался что-нибудь придумать, чтобы ее задержать, но голова соображала туго. И только когда услышал крики: сразу вспомнился лай собак и вопли разгневанной толпы, – в его мозгу что-то щелкнуло.

Еще со школьных времен трое приятелей привыкли спасаться от полицейских, а также от разозленных фермеров, священников, торговцев, – в общем, от представителей всех уважаемых слоев общества, не говоря уж о сутенерах, карманниках, шулерах и прочих не столь уважаемых персонажей.

Рипли сплел пальцы рук, нагнулся и скомандовал:

– Ставьте ноги сюда, живее!

Держась грязной рукой за стену, она поставила ногу в грязной мокрой туфельке в его ладони и оттолкнулась от земли. С легкостью, которая непременно удивила бы Рипли, если бы у него еще остались силы чему-то удивляться, леди вскарабкалась ему на плечи и полезла вверх.

Ну и зрелище же ему открылось пусть и всего на мгновение: стройная ножка в чулке и подвязка, далее – белый атлас, нижние юбки и аромат женщины. Рипли едва сумел сохранить трезвость ума, чтобы не схватить леди за щиколотку для пущей устойчивости, а сверху раздалось:

– Поднимите меня повыше, и побыстрее, а то они уже близко.

Голоса и правда становились все громче.

Отбросив в сторону щепетильность, Рипли схватил ее за щиколотки и поднял высоко над головой. Через мгновение его руки перестали ощущать тяжесть – она нашла опору вверху. Он поднял голову и увидел ее ноги: она вскарабкалась на стену и села, – а в следующий миг исчезла из виду.

Голоса были совсем близко.

Минуту назад он не дал себе труда как следует все обдумать, а сейчас было уже некогда. Как только Олимпия исчезла за оградой, он вцепился в спутанные плети плюща, вскарабкался по ним наверх и, перебравшись на ту сторону, огляделся.

Облако белого атласа и кружев быстро двигалось по Хортон-стрит, и Рипли бросился вдогонку.

Глава 2

Нагнал он сбежавшую невесту уже в Кенсингтоне, на Хай-стрит. Она замедлила шаг, но не остановилась, кивком указав на вереницу наемных экипажей, ожидавших пассажиров:

– Карета. У вас есть деньги?

– Сначала помочь вам забраться на стену, – заметил Рипли. – Теперь деньги на экипаж.

– Но вы же зачем-то помчались за мной…

– Ну… да, потому что…

– Это не важно! – оборвала она его. – Просто нужны деньги. Для кареты. – И взмахнула рукой: – Сюда!

Кучер первого в очереди кеба уставился на нее с интересом, но намерения тронуться с места не выказал. Стоило ли удивляться? Леди выглядела так, будто сбежала из приюта умалишенных.

Да и Рипли, если уж на то пошло, тоже имел вид весьма эксцентричный: без шляпы, перчаток и трости, но поскольку он был герцог, притом один из самых скандально известных дворян в Англии, узнать его было легко.

Сопровождать Олимпию надлежало Эшмонту, но поскольку его не было и кому-то следовало присмотреть за его невестой, эта обязанность легла на плечи его друга. Нельзя, чтобы благовоспитанная молодая особа благородного происхождения разгуливала в одиночестве, тем более невеста его взбалмошного друга, не сумевшего ее удержать.

Это, конечно, замечательно: творить сумасбродства и плевать на общество, – но если мужчина просит девушку выйти за него, не следует давать ей повод вовсе не появиться на свадебной церемонии.

Потрясающее разгильдяйство, вот что это такое. Эшмонт был так избалован женщинами, что ему и в голову не приходило, что их надо завоевывать, хотя следовало бы этому научиться.

Рипли положил руку ей на плечо.

– Давайте остановимся и подумаем.

– А я уже подумала, и знаете, о чем? Где этот чертов кеб?

– Вспомните, что у вас за вид: подвенечное платье, фата и прочее. Создается странное впечатление, не находите?

– Мне все равно, – выпалила невеста.

– Положим, – сказал Рипли. – Однако попробуем немного успокоиться и сделать вид, будто мы в здравом уме.

– Почему же это «будто»? Я в здравом уме и совершенно спокойна.

– Очень хорошо. Теперь давайте разбираться в сложившейся ситуации. Куда вы предполагаете отправиться?

Она сделала неопределенный жест рукой.

– Прочь отсюда.

– Прочь, – повторил он. – А поконкретнее?

Она пожала плечами, тряхнула головой, так что остатки прически пополам с кружевом и всем прочим съехали еще ниже на бок, и Рипли понял, что ему, похоже, придется думать за двоих. Обескураживающая перспектива: терпеть не мог напрягать мозг и принимать решения. Он помахал рукой, и первый экипаж в очереди загромыхал колесами по мостовой, направляясь к ним. Девушка тем временем приплясывала от нетерпения. Наконец экипаж остановился, Рипли рывком распахнул дверцу, но едва леди поставила ногу на ступеньку лесенки, как потеряла равновесие и стала заваливаться назад. Пришлось легонько подтолкнуть ее в спину, и она повалилась в солому, которой был устлан пол кареты. На то, как леди поднимается и плюхается на сиденье, без смеха смотреть было невозможно, но Рипли, хоть и с трудом, сдержался. Она расправила юбки, выпрямилась, поправила очки и воззрилась на него, не понимая, что ему резко улучшило настроение.

– Куда ехать, ваша честь? – осведомился кучер.

– Ваша светлость, – поправила она. – Неужели не видите, что у него спеси куда больше, чем у простого лорда? Ясно как день, что перед вами герцог!

Настроение Рипли воспарило еще на одну ступеньку.

Кучер если и услышал ее, то виду не подал, а Рипли, усевшись, скомандовал:

– Баттерси-бридж.

Это было далеко к югу, так что хватит времени решить, что делать дальше; то ли вернуть девицу жениху через разумный промежуток времени, то ли не возвращать.

Преимущество выбранного маршрута заключалось в том, что друзья начнут искать его там далеко не в первую очередь.

А может быть, под ее «прочь» подразумевалось вполне конкретное место? Он спросил, но услышал в ответ:

– Да помолчите вы: я думаю.

Карета пришла в движение, и Рипли заметил:

– Странно. Мы с вами едва перемолвились парой слов, но я уже успел понять, что вы и ваш мозг – два разных государства, пребывающих в состоянии войны.

Леди покачала головой и погрозила ему пальцем в той манере, что сразу отличает пьяницу.

– Этим меня не остановишь: если я хочу говорить, то буду. Ну а вы заодно уж подумайте, окажите любезность, как все это объяснить.

– Объяснить что?

Она указала на грязное свадебное платье и непрезентабельность кареты.

– Вот это: бегство. Я не понимаю, что стряслось, а потому не уверен, что это наилучший выход. Вот и задаюсь вопросом, не велеть ли кучеру доставить нас обратно.

– Нет, – твердо сказала Олимпия совершенно трезвым голосом.

– Видите ли, у меня выдалось довольно утомительное утро: все пошло не так, как предполагалось, и в мои планы не входило путешествие к Баттерси-бридж со скоростью улитки в облезлом наемном кебе, – медленно проговорил Рипли. – Кроме того, я никак не предполагал носиться за пьяной невестой, которая в последнюю минуту решила сбежать с собственной свадьбы.

– Да кто вас просил? – возмутилась Олимпия. – Не только у вас выдалось тяжелое утро. И если не хотите мне помогать, вы вольны остановить карету и сойти.

– В том-то и дело, что не волен. У меня есть особое поручение жениха: я его ангел-хранитель или – в данный момент – вроде подружки невесты. Я не знаю, зачем Эшмонт поручил это именно мне: может надеялся, что я провалю дело, – но знаю точно, что не могу допустить, чтобы леди разгуливала по городу в одиночестве. Мне следовало бы вернуться хотя бы для того, чтобы взять шляпу. Или просто вернуться, а вас бросить на произвол судьбы, но я не смог, потому что, как я уже вам объяснил, у меня важное поручение. Зачем переживать из-за кольца, разрешения на брак, денег и прочего, если невеста убежала бог знает куда.

– У вас мокрые волосы, – словно и не слышала его слов, заметила Олимпия.

Рипли, привыкший к бессвязным пьяным речам, лишь заметил:

– Тут все мокрое, но не беспокойтесь: я не растаю.

– Если и беспокоиться, то не об этом, – сказала Олимпия. – Дело в том… – На минуту она закрыла глаза, но не потерять нить размышлений оказалось для нее непосильной задачей. – Когда вы высадите меня на мосту…

– Любой другой, который предвкушал тихую и мирную свадебную церемонию, хорошее шампанское и изысканный свадебный завтрак – как вам известно, семейство Ньюленд держит превосходного повара, – лишившись угощения, о котором мечтал, мог почувствовать соблазн не высадить вас на мосту, а сбросить в реку. Но я…

– Да, из вас вышла прекрасная подружка невесты, – перебила Олимпия.

– Мне не приходилось топить женщин – вот что я хотел сказать.

– Я найму лодку, – объявила леди таким тоном, будто читала королевский указ или выносила смертный приговор. – Отправлюсь к тете Делии в Твикенем.

– Замечательно! – обрадовался Рипли. – Значит, у вас есть план.

– Да. Мне всего лишь требовался умственный толчок в вашем понукающем обществе.

– А нет ли возможности так вас толкнуть, чтобы вы поведали, от чего, собственно, бежите? – спросил Рипли. – А еще лучше – нет ли возможности заставить вам передумать и вернуться назад? Хоть малейшая возможность чего-то, знаете ли, хотя бы граничащего с разумным?

– Кости брошены, – заявила она так, будто читала указ или провозглашала смертный приговор. – Окажите любезность – уберите с моей головы это уродство.

Поскольку Рипли не был так уж сильно пьян – или не пьян вовсе, как ему казалось, – он быстро сообразил, о чем речь, но все же уточнил:

– Вы о прическе? Разве это не ваши собственные волосы?

– Неужели это архитектурное сооружение вообще похоже на человеческие волосы? Оно съезжает вниз и тянет за собой мои собственные волосы. Это в высшей степени неудобно и совсем не мое. Нельзя сделать конфетку из поросячьего хвостика. Я пыталась это сказать, но меня н-не слушали.

Она вдруг разрыдалась, да так горько, что Рипли растерялся, но потом взял себя в руки.

На мужчин, как правило, слезы наводят панический страх, но Рипли был не из таких. Если бы эта рыдающая особа была его сестрой, он подставил бы ей плечо и даже позволил испортить любимый сюртук и шейный платок, а также испачкать румянами носовой платок, потом дал бы денег на какую-нибудь женскую ерунду. Будь это его любовница, он пообещал бы ей ожерелье из рубинов или бриллиантов – в зависимости от объема и скорости проливания слез, но эта плачущая особа женского пола не приходилось ему ни сестрой, ни любовницей, ни даже матерью. Помимо всего прочего это была нареченная Эшмонта. Таких женщин, как Олимпия, у его приятеля никогда еще не было, так что это положение с плачущей леди было новеньким, прямо с иголочки, и Рипли требовалось время, чтобы обдумать дальнейшие действия.

– Возьмите себя в руки, – заявил он, решив приступить к делу. – Вам хватило храбрости перелезть через стену, и мир от этого не рухнул.

– Нет, рухнул! – сквозь рыдания проговорила Олимпия. – Я все погубила! Кларенс никогда не будет учиться в Итоне, Эндрю не станет корнетом, а я никому не сделаю добра, и у меня не будет даже библиотеки!

Рипли не мог взять в толк, о чем она говорит, и не видел смысла напрягаться, чтобы понять. Часто ли женщины говорят что-то разумное? Каковы шансы на то, что сейчас именно тот случай?

И он сказал ободряющим тоном, будто жокею перед скачкой:

– Умереть – это не выход. Вы же можете вернуться. Эшмонт настолько пьян, что поверит всему, что вы ему наговорите. А завтра и не вспомнит ничего – так, в общих чертах. Я скажу ему, будто вы случайно выпили спиртное, и…

– Я не п-пила.

– Позвольте с вами не согласиться, – сказал Рипли. – Вы не просто выпили, а напились и едва не свалились с лесенки кеба. Вот поэтому мы ему скажем, что вы случайно выпили бренди, подумав, что это… О господи, ну с чем можно спутать бренди?

– С… с чаем, – прорыдала девушка. – Сначала б-бренди был в чае.

– Сначала… – повторил Рипли. – А потом?..

Олимпия извлекла из пышного рукава крошечный шелковый, отделанный кружевом квадратик, сняла очки и, вытерев глаза и нос, водрузила очки на место, поправив пальцем, чтобы сидели как нужно, и пояснила:

– Сначала я выпила тот чай, а потом то, что было во фляжке Стивена, которую я украла вчера вечером, после того как мама рассказала про брачную ночь. То есть скорее намекнула, так что много чего я так и не поняла, вот и подумала, что бренди укрепит мою решимость, подготовит к неизбежному.

– Вашей матушке следовало быть красноречивее, – заметил Рипли. – Но в то же время Эшмонт, знаете ли, не какой-нибудь неопытный болван.

– Вот именно. Он опытный болван!

– В любом случае бояться нечего: все этим занимаются, и никто пока еще не умер – скорее наоборот.

– Да, я знаю: в результате появляются дети, – мрачно сказала она. – Мне следовало разузнать все самой, вместо того чтобы полагаться на маму. Не уверена, что она понимает, как все связано. Акт спаривания и дети. У нее их в избытке. На ее месте я бы остановилась после трех. Или после трех мальчиков. Хорошая, безопасная цифра, не правда ли?

Рипли даже не думал об этом. Слишком долго у него не было женщины, и в данное время поправить положение не представлялось возможным, однако воображение, которое так охотно подчинялось указаниям маленького мозга пониже талии, услужливо подсказало, что можно все исправить прямо сейчас – даже никуда ходить не придется.

Рипли заставил себя сосредоточиться на том, что она говорит. К счастью, леди уже сменила тему:

– Я не могла взять в толк, почему он сделал предложение именно мне. Сомневаюсь, что его положение было таким уж безнадежным. Вы бы удивились, если бы узнали, что девушки в большинстве своем готовы простить мужчине пороки и слабости, если этот мужчина – герцог. Или, может, хотя бы не удивились.

Положим, таких дамочек нашлось бы немало, да только не того сорта, чтобы из них вышла герцогиня, которая требовалась Эшмонту. При всех его недостатках даже у этого оболтуса имелась гордость – к его же собственной невыгоде. Даже в пьяном угаре не женился бы он на девице непривлекательной, низкого происхождения и не знакомой с правилами приличия. Не выбрал бы он особу глупую, скучную или вздорную. Само совершенство – вот что требовалось Эшмонту, и неважно, что он его вряд ли заслуживал.

– Я приказала себе не заглядывать дареному коню в зубы, – сказала Олимпия.

– Почему дареному? – не понял Рипли. – Он вас хочет. Разве этого недостаточно?

Она покачала головой.

– Не вижу смысла.

Должно быть, она действительно близорука. Не носи она на себе клейма «яд», Рипли и сам занялся бы ею давным-давно.

– Все как раз очевидно: будь вы мужчиной, поняли бы.

– Вот я и пошла сегодня в библиотеку, чтобы выяснить подробности.

– Стоило ли тянуть с этим до дня свадьбы? Нет, даже не дня, а до того самого момента, когда вам полагалось сказать «да». Причем в не самом лучшем физическом состоянии.

– Я старалась не думать об этом, но мысли лезли в голову сами собой. Вы когда-нибудь пытались избавиться от каких-нибудь мыслей?

– Мне редко приходится особо уж стараться.

– Вы просто гоните их прочь?

– Да.

– Хорошо быть герцогом, – со вздохом проговорила Олимпия.

– Неплохо, – согласился Рипли.

Гораздо, гораздо лучше, чем сыном герцога, – Рипли знал это по собственному опыту и опыту своих друзей. Он не мог с уверенностью сказать, что их отцы составили бы троицу самых плохих отцов среди британской аристократии, но побороться за этот титул они бы точно могли.

– А вот я не могу, – сказала она. – Если что-то засело в моей голове, мне это нужно понять, а если я не понимаю, это не дает мне покоя. Но в библиотеке я нашла только книгу по скотоводству и только тогда наконец поняла, что к чему. Нас в семье семеро, но девочка только одна. Наверняка те, кто уговорил его жениться или заставил хитростью, твердили ему: «Вот девица Гонерби. Для получения потомства лучше не найдешь. Отличные шансы, что родится наследник, да еще несколько про запас – на всякий случай».

– Зная Эшмонта, я нахожу ваши предположения исключительно малоправдоподобными. Вы наделяете его способностью рассуждать, каковой у него отродясь не было. Насколько я понял, вы привлекли его внимание тем, что в один прекрасный день выказали ему свою доброту.

– Доброту! – воскликнула она. – Просто не могла допустить, чтобы его переехал кеб.

– Вы очень быстро приняли решение и проявили изрядное проворство в действиях.

– У меня шестеро братьев, которые вечно попадают в разные переделки, так что действовала я инстинктивно.

– Он воспринял это иначе, особенно, когда вы доставили его домой. И пока вы ехали, он, похоже, хорошенько вас рассмотрел, и вы пробудили в нем желание. А поскольку вы леди, для этого необходимо жениться.

Вряд ли бедняга Эшмонт мог предполагать, какую веселую жизнь могла устроить ему эта благовоспитанная девушка.

Она покачала головой.

– Нет-нет, тут что-то еще. Я не из тех особ, от которых мужчины теряют голову.

Вполне вероятно, что она права. Скорее всего, Эшмонт сразу забыл бы о том происшествии, если бы не интриги дядюшки Фреда. Впрочем, Рипли не собирался просвещать девицу на сей счет. Он мог бы подсказать ей, как можно управлять Эшмонтом… но нет: она далеко не глупа, быстро догадается сама.

– Я из тех, на ком женятся из практических соображений, – продолжала рассуждать Олимпия. – Чтобы вела дом, брала на себя за все ответственность, произвела наследника и еще несколько – про запас, когда все остальное неважно.

– Эшмонт так не считает.

Она отвернулась к окошку кареты.

– Но з-знаете ли вы… – Слезы опять потекли по ее щекам. – У нас тоже было не все гладко: ведь нас должно было быть девятеро, – и папа с мамой очень страдали. Вряд ли Эшмонт сумел бы меня утешить, случись у нас такое. И я знаю, что еще могли сказать Эшмонту в пользу женитьбы: «И никаких сомнений насчет кукушки в гнезде! Нечего и сомневаться – никто и никогда ее даже пальцем не касался».

Рыдания продолжались, и Рипли становилось решительно неуютно.

– Как я понимаю, мы дошли до стадии пьяного раскаяния, – заключил он, постукивая пальцами себя по коленке.

– Да, понимаю, вам виднее. – Она вытерла лицо бесполезным кружевным комочком. – То есть мне безразлично, как вы это называете, да я и не ждала сочувствия или хотя бы понимания.

– Я стараюсь изо всех сил, – сказал Рипли, – однако мой ум, знаете ли…

– Да, знаю, – проговорила она со вздохом. – Как и у него. Как бы там ни было, я думала, что готова принести жертву, хотя многие сказали бы, что это абсурд – называть жертвой перспективу сделаться герцогиней.

– Я тоже мог бы так сказать.

– Да плевать, что вы там могли сказать, – отрезала Олимпия.

– Какой удар для меня!

– Не знаю, зачем пытаюсь вам что-то объяснить. Уверена, что он сказал все, что следовало, а уж убеждать он умеет, да и у меня были свои резоны согласиться. Я думала, что подготовилась, но брак – путешествие в неизвестность. Вы думаете, что все знаете, потому что один из таких, как он. Да я предвижу все, что вы готовы сказать.

– Сомневаюсь. – Рипли по-прежнему, как ни старался, с трудом понимал, о чем толкует леди.

– Вы скажете, что мне следовало спросить его, почему он выбрал меня. И не говорите, что он меня хочет, потому что это вранье: просто я никому больше не понадобилась.

Рипли не сомневался, что она заблуждается: девушка весьма привлекательна, – но чего он не понимал, так это почему никто еще не делал ей предложения. Не все же мужчины таковы, как «их бесчестья»! В любом случае жениться нужно всем, и мужчины тратят кучу времени и сил на поиски подходящих девушек. Рипли вынул из кармана носовой платок, подал Олимпии и выглянул в окошко кареты. По-прежнему шел дождь. Предсвадебная нервная лихорадка, сказал он себе. В этом все дело.

Он перевел взгляд на ее грязное платье и туфельки, растрепавшуюся прическу, опухший нос… прикинул расстояние через реку до Твикенема и время, которое наверняка понадобится, чтобы справиться с трудностями (а он-то, как никто другой, знал, что они точно возникнут), и, приняв во внимание все детали, заключил, что план леди Олимпии совсем не плох. Все шансы на то, чтобы благополучно передать ее в руки тетушки – уже через несколько часов, задолго до наступления вечера, – так что репутация девушки не пострадает. Если угодно, ее репутацию даже укрепит тот факт, что она сбежала! Хорошо бы, конечно, Эшмонту броситься в погоню за невестой: он просто обязан был это сделать, но он упрямец, каких мало, хотя и ужасный собственник. Протрезвев, он наверняка предпримет меры, чтобы вернуть невесту. И общество будет в восторге, когда увидит, как достойная жена, в конце концов, наставит повесу на путь истинный. Лорду Фредерику такое развитие событий точно бы понравилось.

Эшмонт, привыкший, что дамы сомнительной репутации сами вешаются ему на шею, не справился с задачей, не представлявшей особого труда. Ему никогда не приходилось прилагать усилий в отличие от Блэквуда и самого Рипли. Правда они, как правило, не имели дел с благовоспитанными дамами, и понятно, что в этом случае задача усложнялась. Итак, все к лучшему. Пришло, наконец, время, чтобы кто-то преподал избалованному красавчику урок.

А эта девушка явно заставила его потрудиться: сначала ухаживания, потом свадьба. И наверняка она не даст ему спуску и в браке. Его светлости, если он хочет вернуть невесту, потребуется обдумать свое поведение, прислушаться к советам друзей – по идее, должен справиться.

Не похоже, чтобы леди Олимпия была так уж решительно настроена против брака с Эшмонтом. Если бы не бренди, она, вероятно, сейчас уже была бы замужней дамой, но так уж на некоторых действует спиртное: мелочи вырастают до чудовищных размеров. И тогда наилучшим выходом кажется самый безрассудный.

Уж Эшмонту это известно, как никому другому. То-то народ повеселится, когда попытается справиться со своей невестой – этой самой невестой! – а потом женой.

– Надеюсь, ваша тетушка – дама респектабельная? – спросил Рипли. – Не эксцентричная особа, любительница приключений? Не швыряется в гостей чем ни попадя? Не флиртует с лакеями или конюхом – в открытую, я имею в виду?

Олимпия вытерла глаза и высморкалась.

– Приключения тетя Делия, кажется, любит – по крайней мере, так говорили мама и тетя Лавиния, однако она дружна с самой королевой и время от времени ездит к ней в гости.

– Тогда почему ее не было на свадьбе?

– Небольшое недомогание не позволило ей выдержать тягот путешествия – во всяком случае, так она написала маме, – но я почти уверена, что она не очень-то и хотела присутствовать на этой свадьбе. Тетя находит, что в доме у Ньюлендов слишком шумно: еще бы, с такой оравой детей. Такого же мнения она и о семействе Гонерби, только у них неразберихи еще больше, поскольку в поместье идет ремонт.

– Но она хотя бы будет дома, когда мы приедем?

Олимпия кивнула, и оттого что прическа перекосилась еще больше, девушка поморщилась.

– Как вы можете меня допрашивать, когда эта гадость выдирает мне волосы с корнем? Разве что вам доставляют радость методы инквизиции. Если вы не поможете мне от нее избавиться сию же секунду – я не отвечаю за последствия.

– Полагаете, я испугался? – усмехнулся Рипли. – Знаете, вид у вас вовсе не грозный – скорее наоборот: можно умереть со смеху.

Олимпия поправила очки, съехавшие на кончик носа во время слезной бури, и пристально взглянула на него – то есть настолько пристально, насколько позволяло ее состояние.

– Ну, если вам трудно, я справлюсь сама, но если эта штука угодит прямо вам в лицо, вините только себя.

– Так вот что мешало вам освободиться раньше? – сказал Рипли. – Боялись, что все это сооружение разлетится в стороны?

– У меня нет зеркала, так что я не знаю, в каком состоянии моя голова. Но ничего. Правильно, что не разрешаете мне вас беспокоить.

Она запустила руки в волосы и начала разбирать сплетенное из множества косичек сооружение на макушке. Для этого потребовались движения корпусом, отчего соблазнительно закачалось то, что было непосредственно над вырезом платья и под ним. Ему тут же вспомнились так называемые «египетские танцовщицы», которых он когда-то видел в театре. Наконец Олимпии удалось выдернуть одну-единственную шпильку, и та выскользнула из пальцев и упала в солому. Она что-то пробормотала.

Утраченная шпилька – это ведь не смертельно? У ее тетушки, несомненно, найдутся горы шпилек. Ее движения и воспоминания о танцующих девушках напомнили Рипли, какие позы принимала леди, когда он вытаскивал ее из грязи, и его мужской орган среагировал незамедлительно, и слишком уж живо, учитывая обстоятельства и долгий промежуток времени с тех пор, когда…

Ладно, об этом он подумает позже: сегодня же вечером, возможно, после того как это свадебное недоразумение будет улажено.

Рипли благополучно вручит девицу ее тетке, потом вернется и даст хорошего пинка и несколько полезных советов Эшмонту, и тот ее разыщет. Замечательная выйдет шутка, и приятель непременно ее оценит, как только успокоится. В конце концов, он сам выкинул немало подобных коленец.

– Я решил вам помочь, – сказал он девице. – И теперь хочу соснуть, но это невозможно, пока вы тут ерзаете и проклинаете все на свете.

– Я не…

– Знаете, я ведь понимаю по-французски: до некоторых пределов, конечно, – а все дурные слова в эти пределы прекрасно укладываются.

Нужно благодарить дождь и вековые отложения грязи на окне за то, что в кебе было темно, как в могиле, и все равно Олимпия смогла отлично рассмотреть герцога Рипли. И немудрено, поскольку он занимал почти все пространство кареты.

Олимпию почему-то очень волновало – больше, чем ей бы хотелось, – что его длинные ноги находятся всего в нескольких дюймах от ее собственных.

Она оставила в покое свои волосы и взглянула на герцога. На его лицо падала тень, но все-таки она сумела рассмотреть прямой надменный нос и резкие черты лица: четко очерченные линии скул и подбородка. Что у него зеленые глаза, она заметила раньше, в свой первый сезон, когда их представили друг другу. Это все, что Олимпии запомнилось наверняка. Она тогда ужасно смутилась: отчасти из-за его внешнего вида. Все трое «их бесчестий» были высокие, плечистые мужчины, и все трое не отличались благонравием, однако лишь под взглядом Рипли она почувствовала себя не совсем одетой и от его хищной ухмылки ее язык безнадежно прилип к нёбу.

С другой стороны, тогда она была наивной и неуверенной в себе дебютанткой. В то далекое время три герцога считались повесами, но очень даже годились в женихи, хотя посещать рынок невест явно избегали: даже самые красивые юные леди из благородных семейств их не интересовали.