Текст книги "Всё имеет свою цену"

Глава 13

Арне Педерсен и Полина Берг прохаживались по лесу после проведения двух допросов, на которые в общей сложности у них ушло менее пяти минут и которые не принесли ни малейшего результата. Летний домик Андреаса Фалькенборга оказался весьма скромных размеров постройкой с крохотным клочком земли. С одной стороны к забору примыкал лес – тот, в котором они в данный момент гуляли, с другой – имение местного фермера: поле, усадьба и снова поле. С лета 1991 года летний домик снимала бездетная супружеская чета детсадовских воспитателей. Женщину они застали дома, однако она так и не смогла ничего рассказать им о человеке, у которого они арендовали дом, ибо никогда его даже не видела. То же самое, по ее заверениям, относилось и к ее мужу. Плату за дом – которая, кстати, была вполне умеренной и ни разу не повышалась – они вносили на счет некой адвокатской компании в Прэстё. Больше ничем помочь она не могла, и инспекторам пришлось расстаться с ней, так толком ничего и не выяснив. Примерно так же, безрезультатно, закончился и их визит к соседу-фермеру, которого они застали во дворе усадьбы ремонтирующим свой трактор. Он тоже не был знаком с Андреасом Фалькенборгом, тем не менее почему-то питал твердую, хоть и ничем не подкрепленную, уверенность, что родители хорошо того знают. К сожалению, отец его только что прилег поспать, а мать уехала в город. Отчаянная попытка Полины Берг заставить его разбудить отца не увенчалась успехом. Тем не менее инспекторам было сказано, что они могут попробовать снова заглянуть сюда приблизительно через час. На чем они и порешили.

Арне Педерсен наподдал носком ботинка лежащий на лесной тропинке камешек. Описав красивую ровную дугу, он скрылся в буковых зарослях. Инспектор попытался развить свой успех, проделав то же со следующим камнем, однако на этот раз промазал – лишь с шумом шаркнул по земле. Тем самым грубо разрушив сладкие грезы Полины Берг, которая в настоящий момент вышагивала в нескольких метрах впереди него, представляя, как он любуется ее грациозным телом. Недовольно поморщившись, девушка сказала:

– Может, все-таки прекратишь? Мне это действует на нервы.

В качестве ответа Арне догнал напарницу и пошел рядом с ней, с шумом задевая ближайшие ветки. Они медленно брели в сторону фермерской усадьбы, сохраняя между собой – как будто по негласной договоренности – некоторое расстояние, исключавшее малейший физический контакт. Чуть погодя Полина решилась первой нарушить молчание, задав сакраментальный вопрос:

– Ну, и что теперь с нами будет?

И сразу же, почувствовав, что Арне будто оцепенел, поспешила предупредить его ответ:

– О’кей, я знаю, что ты можешь мне сказать, если, конечно, на это у тебя хватит духу. Дети значат для тебя больше.

– Да.

– Мне все предельно ясно, и знаешь, что самое удивительное? Я даже сама, в общем-то, толком не знаю, нужен ты мне или нет. Вот только обидно бывает, когда тебя отвергают. Понимаешь?

– Понимаю.

– Но в конечном итоге дело обстоит именно так, верно?

– Похоже, да.

Чувствуя себя голой и уязвимой она, чтобы хоть как-то скрыть свою беспомощность, попробовала пошутить:

– Что ж, на худой конец у меня хотя бы есть дом, где нам обоим вполне хватало места.

– Да, и, должен сказать, превосходный дом. Слушай, Полина, я вот тут подумал… А что, если тебе завести собаку?

– Вместо тебя? Что ж, действительно, стоит подумать.

– Можешь смеяться сколько угодно, но ведь и вправду дом стоит в уединенной местности и слишком близко к лесу. Любой желающий может запросто незаметно подкрасться, а то, глядишь, и вовсе забраться в дом.

– А тебе что, выходит, не по вкусу, что и другие смогут ко мне заглядывать?

– Дело тут вовсе не во мне, а в тебе.

– У меня уже есть кот, и его мне вполне хватает.

– Попробуй отнестись к моим словам серьезно – я ведь не просто так все это говорю.

Девушка на мгновение задумалась, а затем решительно сказала:

– Нет, Горм мне этого никогда не простит.

– Кто такой Горм?

– Мой кот.

Оба весело рассмеялись и вплоть до самого выхода из леса шли, держа друг друга за руку.

Когда Арне Педерсен и Полина Берг вернулись на хутор, на террасе дома их уже поджидали оба представителя старшего поколения семейства фермеров: толстый коротышка с лысым, как коленка, черепом, торчащим у него, казалось, прямо из плеч, как будто шея там вовсе отсутствовала, и сварливого вида пожилая женщина. Они сидели за садовым столиком, на котором стоял кувшин воды и пара граненных хрустальных стаканов. Женщина перебирала собранную клубнику: обрывала черенки и привычным движением отправляла спелые ягоды в стоящий возле ее стула таз. Увидев пришедших, она едва кивнула. Муж ее оказался более учтивым. Махнув коротенькой пухлой ручкой в сторону двух свободных стульев, он произнес:

– Присаживайтесь. Мамочка принесла вам холодной воды – не угодно ли освежиться с жары?

Арне и Полина с удовольствием налили себе по стакану, он же между тем продолжал:

– Сын говорит, что вы приехали из Копенгагена разузнать о директоре Фалькенборге, который когда-то жил вон в том соседнем доме. Что ж, мы много чего о нем знаем. Жутко несимпатичный тип, я правильно говорю?

Вопрос был обращен к супруге, которая вместо ответа недовольно поджала губы.

– Он был из тех, кто ни перед чем не остановится, лишь бы насолить другим. Тут у нас таких не жалуют.

Чувствуя, что разговор вот-вот покинет нужное русло, Арне Педерсен решил прибрать инициативу к рукам:

– А когда именно Андреас Фалькенборг проживал в соседнем с вами доме?

– Ну, этого я точно не припомню, но вот что я вам скажу: этот паразит отравлял тут нам существование весь сезон, да еще и бóльшую часть зимы в придачу.

Совершенно неожиданно, решительно оборвав не в меру словоохотливого супруга, на помощь сыщикам пришла женщина:

– Будь добр, слушай, о чем тебя спрашивают. Инспектору нужно знать, когда именно этот Фалькенборг жил тут. Мужчина в меру своих сил с готовностью закивал. Правда, больше всего эти кивки походили на судорожное потряхивание головой.

– Ага, значит, когда же это было? Должно быть, где-то в середине восьмидесятых, что-то в этом роде. Думается, году в 1987 – да, точно, теперь я вспомнил наверняка – 1987! Супруга прервала его восторги по поводу состояния собственной памяти:

– Чушь! Это было в конце лета 1990 года, а воспитатели въехали в его дом в июле двумя годами позже.

Попытка мужа сохранить лицо прозвучала довольно глуповато:

– Да, дорогая, пожалуй, это еще точнее.

– Он жил здесь постоянно?

– Да, никуда не выезжал.

Жена снова вмешалась:

– Поначалу дважды в неделю он ездил в Копенгаген – с понедельника по вторник и с четверга по пятницу. А потом он и вовсе перестал сюда приезжать.

– А как получилось, что он стал жить в этом доме?

– Попросту купил его.

В подтверждение слов мужа женщина одобрительно крякнула и зашвырнула испорченную ягоду в цветочную клумбу.

– Это я понимаю. Я имею в виду, дом был выставлен на продажу, или же он сам приехал и предложил прежним владельцам его купить?

На этот раз Арне Педерсен адресовал вопрос непосредственно женщине, однако этот номер у него не прошел. Намеренно игнорируя взгляд главного инспектора, она дождалась, пока за нее ответит муж. По всей видимости, ее вполне устраивала разыгрываемая ею роль верховного арбитра.

– Насколько я помню, дом был выставлен на продажу. Его хозяин – мой бывший одноклассник – решил перебраться поближе к сыну на Лолланд [31]31
  Лолланд – один из крупных датских островов.


[Закрыть]. Теперь он уже умер, бедняга.

Супруга вновь сигнализировала о своем согласии с мужем. На этот раз – безразлично хмыкнув, что, по-видимому, должно было означать: «невелика потеря».

– Ну и, насколько я уже смог понять, вы с Андреасом Фалькенборгом не слишком ладили. Позвольте узнать из-за чего – что, были какие-то конкретные причины?

– Он вел себя как ненормальный с тех самых пор, как сюда переехал. Уже на следующий день пришел к нам и начал жаловаться.

Коротышка умолк, ожидая, что жена вставит какое-то свое замечание, однако Полина Берг поспешила ее опередить:

– На что жаловаться?

– Мы тогда возили навоз на поля, вот из-за этого он и распсиховался. Но ведь мы имели на это полное право, если работы велись не в выходные и не в праздники. А если запах ему не нравился, то оставался бы в своем городе. Ведь никто же не заставлял его покупать этот летний домик.

– Вы так ему и сказали?

– Да уж, будьте уверены, хоть он и орал, и корчил из себя невесть что. Поклялся даже, что мы еще за это заплатим, и выплеснул на нас целый поток ругательств.

– С тех самых пор вы с ним и поссорились?

– Да, потому что как раз потом произошел этот случай со свиньей. Пару недель спустя он раздобыл свинью. Причем вовсе не дохлую – позже мы узнали, что он купил ее у какого-то крестьянина в Аллерслеве и специально велел зарезать. И – представьте себе! – приколотил ее гвоздями к старому тополю, который стоит как раз на меже между нашими домами. Точнее, конечно, он не сам это сделал, а нанял четырех работников, которые с помощью веревок, блоков и прочего взгромоздили свинью на дерево и закрепили там. Вы ведь, наверное, даже не представляете себе, сколько может весить такая туша.

– На какое, говоришь, дерево ее подняли?

– Да вот на это самое.

Он указал на старый, слегка кривоватый и давно нестриженый тополь, лучшие времена которого, по всей видимости, были уже позади.

– Если подойдете поближе, вы увидите, что железные скобы, которыми ее крепили, все еще там.

– Мне их и отсюда прекрасно видно. Вот только не пойму, зачем ему все это было надо?

– Правда, не понимаешь? Да это же была чистой воды месть. Здоровенная свинья висела на дереве и гнила до тех пор, пока от нее не остался один скелет. А несло от нее при этом так, что и в самом страшном сне не приснится. Мы даже на эту самую террасу не могли выйти, а временами вонь стояла такая, что невозможно было даже окно раскрыть. Нам и выстиранные вещи приходилось сушить на чердаке, иначе они бы все пропахли падалью.

– Да, но ему-то самому, наверное, тоже приходилось несладко?

– Будьте уверены, не лучше, чем нам, но ему, по-видимому, было на это наплевать – он лишь разгуливал по двору и нагло ухмылялся, а временами даже подходил и издевательски похлопывал по туше.

– Что же вы не заявили на него властям? Ведь подобных вещей делать нельзя. Пусть даже и здесь в… ну, так сказать, в загородной местности.

Женщина так поджала губы, что они стали похожи на куриную гузку, однако муж ее не обратил никакого внимания на оговорку Полины и гордо ответил:

– Нет, у нас тут такое не принято. Но через пару недель терпение мое лопнуло, я пошел к нему и задал ему хорошенькую взбучку.

– Чушь, он просто-напросто спровоцировал тебя и обвел вокруг пальца.

Полина Берг и Арне Педерсен дружно повернулись к женщине, и на этот раз она сама продолжила рассказ:

– Что правда, то правда, побить себя он дал, вот только как-то умудрился заснять всю эту сцену на видео. А потом позвонил и вызвал «скорую», и когда его увозили, стонал и притворялся, что ему попало гораздо больше, чем на самом деле. Через два дня он вернулся, пришел к нам и продемонстрировал запись на такой маленькой камере. При этом он заявил, что напустит на нас полицию и своего адвоката, если мы не оставим свиную тушу висеть на месте и не понесем тем самым заслуженного нами наказания. Вы только подумайте, он прямо так и выразился: «заслуженного вами наказания»!

Еще с четверть часа сыщикам пришлось выслушивать подробности ссоры соседей, однако ничего полезного для себя из этого они так и не почерпнули. Напоследок Арне Педерсен выложил на стол фотографию Анни Линдберг Ханссон.

– Вам она знакома?

Коротышка девушки не знал, о чем и поторопился заявить от имени их обоих. Супруга же его, мельком бросив равнодушный взгляд на снимок, сказала:

– Это Анни, дочь того пьянчуги, что живет у юнгсхуведской церкви.

– В 1990 году она пропала.

– Пропала! Не морочьте мне голову этой чепухой. Здесь вам любой скажет, что девчонка просто-напросто сбежала в Копенгаген.

Глава 14

Через день после своей поездки в Южную Зеландию Арне Педерсен снова отправился в путь – на этот раз в прямо противоположном направлении, на север острова. Конрад Симонсен отправил его в городок Хундестед, где ему предстояло встретиться с человеком, который, возможно, был в состоянии помочь им восполнить пробел в годах учебы Андреаса Фалькенборга. Придя в ресторан задолго до назначенного часа, Арне устроился за столиком, откуда открывался прекрасный вид на гавань Хундестеда – очаровательное местечко, где самым естественным образом сосуществовали последние прогулочные лодки заканчивающегося туристического сезона, промысловые шхуны местных рыбаков, а также паромы, ходившие в Рёрвиг [32]32
  Рёрвиг – город на северо-востоке Ютландии.


[Закрыть], расположенный на противоположной стороне пролива. Нынешний денек был не таким жарким, как накануне. По ясному небу лениво проплывали белые барашки облаков, только что принесенный им кофе был хорошим и крепким; в общем, инспектор имел все основания быть довольным жизнью, если не считать хронического недосыпа.

Человек, с которым у него была назначена встреча, опоздал и принялся неумело извиняться, объясняя свой поздний приход тем, что не сразу смог отыскать Арне в толпе туристов, хотя Педерсен своими глазами видел, как он, выйдя из машины, направился прямиком к его столику. Об этом свидетеле Конрад Симонсен рассказал ему только, что одно время тот служил полицмейстером в этом городке, а также употребил по отношению к нему определение «колоритный», не вдаваясь при этом ни в какие дальнейшие пояснения. Экс-полицмейстеру было немного за шестьдесят; человек он был крупный и держался так весело и непринужденно, что с первой же минуты общения понравился Арне. По всей видимости, такого же мнения о нем были и местные жители, поскольку многие из проходящих мимо их столика тепло приветствовали его. Звали его Ханс Свенсен. Он предпочел сам начать разговор:

– Что Симон рассказал тебе об этой нашей с ним договоренности?

– Боюсь, немного, поскольку он сейчас довольно занят. Как, впрочем, и все мы.

– Симон всегда занят, он таким занятым родился, так что не стоит обращать на это особого внимания.

Арне Педерсен был не согласен. В настоящее время на Конрада Симонсена действительно уйма всего навалилось. Как, впрочем, и на него самого. Впрочем, может, конечно, ему так казалось, потому что за две последние ночи он так толком и не спал. Подумав об этом, он зевнул и сказал:

– Мне известно, что в 1977 году ты встречался с человеком по имени Андреас Фалькенборг, и нас весьма интересует вопрос о том, чем он занимался как раз в это время. Больше я почти ничего не знаю, за исключением того, что в том году ты был полицмейстером в этом городке.

– Ну да, тогда я только начинал – рядовым полицейским. Так оно обычно и бывает.

Ханс Свенсен рассмеялся настолько заразительно, что Арне Педерсен не удержался и последовал его примеру.

– Прежде всего, я кое-что знаю о том деле, которое называют убийством в районе Стевнс Клинт, однако вся история началась значительно раньше. Ты входил тогда в команду старика Планка, когда он вел расследование убийства возле утеса Стевнс?

Арне Педерсен отрицательно покачал головой.

– Ага, так вот, во время следствия по тому делу ко мне обратилась одна женщина, которая живет здесь в городе. Когда она была совсем юной, с ней произошел один эпизод, который во многом напоминает то, что случилось в районе Стевнс Клинт. Я что-то подзабыл, как звали ту несчастную девушку?

– Катерина Томсен.

– Ее имя мне ничего не говорит, так что немудрено, что оно вылетело из головы. Тем более что, в общем-то, это было не мое дело. Так вот, как бы там ни было, в один прекрасный день эта женщина пришла ко мне. Мы с ней давно знали друг друга, так что, помнится, долго сидели и беседовали в моем кабинете. Было это в 1997 году.

– Тогда уже ты был полицмейстером?

– Слушай, что ты так привязался к этому «полицмейстеру»? Нет, не был, тогда у меня был кабинет в мэрии, но это все несущественно. Женщину эту звали Рикке Барбара Видт, и она рассказала, что в 1977 году подверглась такому же нападению. Произошло это в Кикхавне – небольшом тихом поселке в двух километрах отсюда вдоль побережья. Я сразу же вспомнил этот случай – дело в том, что я и сам был тогда отчасти привлечен к расследованию этого происшествия, однако она, очевидно, об этом уже забыла. К счастью, ей удалось сбежать от преступника.

– Как именно на нее напали?

– Как-то вечером, когда она осталась одна в доме своих родителей – да, тогда она еще жила с ними, – в дом ворвался какой-то человек и заставил девушку пойти с ним на берег, предварительно заткнув ей рот и связав руки за спиной. По крайней мере, так она потом рассказывала. – Ты так это говоришь, будто не особо ей веришь.

– Я-то что, ей тогда многие не верили. А у меня просто были некоторые сомнения. Хотя, может, сейчас, по прошествии стольких лет, мне просто так кажется. Но сейчас я говорю о 1977 годе, а двадцать лет спустя, в 1997 году, мне, к сожалению, пришлось поверить каждому сказанному ею тогда слову.

– А почему с самого начала у тебя возникли сомнения? Что, для этого были какие-то основания?

– Дело в ее родителях. Они, мягко говоря, не относились к числу образцовых чад господних – оба, можно сказать, вели самый настоящий преступный образ жизни. Дом их превратился в своего рода склад или перевалочный пункт для разных контрабандных товаров и краденого. В основном это были сигареты, ювелирные украшения, всякая навороченная техника, однако нередко попадались и наркотики, и прочая дрянь. К тому же Рикке родила, будучи и сама еще почти девчонкой и… Ну, а в те времена, в отличие от теперешних, не все были столь терпимы в данном вопросе.

Он махнул рукой и продолжал:

– Я прекрасно понимаю, что нападение это вполне могло быть обычной попыткой приставания, однако в жизни не всегда все складывается так, как бы нам того хотелось. Многие тогда считали, что все это имеет целью запугать ее родителей – то есть очередной разборкой в криминальном мире, в которую законопослушным гражданам лучше не вмешиваться. А некоторые вообще полагали, что она все от начала до конца выдумала, чтобы обратить на себя внимание.

– Сколько ей было лет, когда на нее напали?

– Думаю, лет двадцать пять.

– А она тоже была замешана в криминале?

– Нет, нисколько. Просто многие придерживались такого мнения, поскольку она жила в этом воровском гнезде. Но у нее ведь был маленький ребенок, и в экономическом плане ей было не так-то просто устроить свою жизнь вне родительского дома. Там-то она жила на всем готовом, а старый проходимец, надо отдать ему должное, к своим детям всегда относился неплохо – во всяком случае, обеспечивал их самым необходимым.

– Как же ей удалось сбежать? Я имею в виду, во время нападения.

– Думаю, она просто-напросто дождалась подходящего момента и улизнула; сама она твердо убеждена, что нападавший собирался ее убить. Он ведь вырыл ей могилу, да и вообще вел себя как последний псих, даже если считать вполне нормальным тот факт, что кто-то врывается к тебе в дом и тащит с собой на побережье.

– А она его не узнала?

– Как раз здесь-то и начинаются некоторые странности. Именно из-за этого многие ей тогда не поверили. Она утверждала, что на нападавшем была маска.

– Маска?

– Да, она так сказала. И сейчас я склонен ей верить на все сто процентов, поскольку впоследствии она приводила массу вполне достоверных подробностей. Она потом работала продавцом в книжном магазине и даже была членом приходского совета – то есть стала самым обычным уважаемым гражданином. Однако в том, что касается данного происшествия, она всегда стояла на своем. Описывая эту маску, девушка говорила, что она напоминала лицо призрака. Какой-то платок, свисающий по обе стороны головы, как у египетского принца, но только не белый, а черный. Ну, да ты и сам сможешь чуть позже ее расспросить.

Арне Педерсен удивился.

– Так она что же, жива?

– Слава богу, да.

Старый полицейский вновь заразительно рассмеялся. – Ты наверняка думаешь, так какого же черта ты сидишь тут передо мной и распинаешься? Этому есть свое объяснение, однако с ним стоит слегка повременить и вернуться опять в 1977 год, ибо тогда случилось еще кое-что – последовало своего рода продолжение. Через пару недель после нападения – Рикке тогда как раз только оправилась – ее начал преследовать какой-то незнакомец. Тогда это был маленький городок, каждый человек был на виду, и слухи об этом распространились моментально. Действительно, был такой незнакомец, однако вскоре, стоило ему только показаться на улице, как он тут же становился объектом самого пристального внимания. Тем не менее он все же прожил в местной гостинице еще с полгода – даже удивительно, как ему денег-то на это хватило? Иногда ему удавалось на время уйти от бдительного присмотра, и всякий раз его обнаруживали в районе Кикхавна – либо в его окрестностях, либо на побережье. Рикке была уверена, что именно он нападал на нее, однако никаких примет она не запомнила, поскольку тот мужчина был в маске, что лишало нас всякой возможности вмешаться. Нас – но не ее отца. В один прекрасный день на чужака напали какие-то громилы, и он даже оказался в больнице. – Это помогло?

– Какое там! Спустя некоторое время он снова стал рыскать поблизости. Не то чтобы он делал что-то плохое, однако это никому не нравилось, а кроме того, мы опасались, что в следующий раз папаша займется им всерьез, и нам придется возбуждать дело по факту серьезного преступления. Внезапно все разом закончилось, и я даже сам приложил к этому руку. Произошло это в тот день, когда Рикке решила коротко подстричься. Этого он не смог вынести. Когда он об этом узнал, он совсем спятил: ворвался в парикмахерскую, устроил целый скандал, начал жаловаться, клянчить и рыдать. Владелец салона, разумеется, позвонил нам, и разбираться послали как раз меня.

– И ты его скрутил?

– Скрутил – слишком сильно сказано, поскольку он вел себя, скорее, как неразумное дитя. Я, разумеется, вывел его и доставил в участок. Он же продолжал реагировать на все как истеричный ребенок – хныкал и говорил про Рикке разные гадости. Ясно было, что у него не все в порядке с головой, так что мы продержали его ночь в камере, но потом все же вынуждены были отпустить, напоследок строго-настрого запретив впредь приближаться к салону и Рикке. – Вы допрашивали его по поводу нападения на побережье?

– Насколько я помню, нет.

– И он разнылся исключительно из-за того, что Рикке Барбара Видт коротко остриглась?

– Да, и, надо сказать, у нее действительно были красивые волосы, но ему-то какое дело, решила она подстричься или нет?!

– А у тебя тогда не сложилось впечатление, что она не случайно остригла волосы?

Ханс Свенсен наморщил лоб и с добродушным видом покачал головой.

– Что за вопрос? Люди, как правило, всегда стригутся отнюдь не случайно.

– Разумеется, но я имел в виду нечто другое. Может, существовала какая-то связь между нападением на нее и тем, что она решила коротко подстричься?

– Если таковая и была, то мне, по крайней мере, об этом ничего не известно. Однако ты сам сможешь ее об этом спросить.

– Непременно, так и сделаю. А что же было потом – после того, как вы его отпустили?

– Странно, но он в тот же день выписался из гостиницы и отправился домой, точнее, уехал из Хундестеда, а куда именно – я понятия не имею.

– То есть, как только девица остригла волосы, он потерял к ней всякий интерес?

– Похоже, можно и так сказать.

Арне Педерсен начал подводить итоги:

– Итак, спустя довольно продолжительное время, а если быть точным, то в 1997 году, Рикке Барбара Видт указала на то, что, по ее мнению, существует сходство между нападением, которому подверглась она сама на побережье близ Кикхавна, и убийством Катерины Томсен в районе Стевнс Клинт?

– Правильно, за исключением того, что местечко носит название Кикхавн. Да, об убийстве в районе Стевнс Клинт тогда писали все газеты, прямо как сейчас. И то, что она вычитала там о судьбе Катерины Томсен, заставило ее вспомнить об ужасе, через который прошла она сама. Я связался тогда с Планком, однако через пару дней отец Катерины был арестован и против него выдвинули обвинение, и никакого ответа я так и не получил. Кто-то, по-видимому, все же зафиксировал то мое сообщение, ибо в противном случае вы бы едва ли сегодня обратились ко мне.

Арне Педерсен удивился.

– Я, признаться, думал, что именно ты связался с Симоном.

– Нет, следы моего послания обнаружил один из ваших студентов – я даже и не подозревал, что у вас есть такие сотрудники. Слушай, а что вы там у себя в Копенгагене совсем не разговариваете друг с другом? Может, в столице это вышло из моды?

«На этом у него, по-видимому, пунктик», – сообразил Арне Педерсен.

– Нет, как правило, говорим. Но в данном случае все-таки я кое-чего не понимаю. Тебе самому-то не кажется странным, что женщину эту так никто никогда толком и не допрашивал?

– Да нет, просто все ведь считали убийцей отца той девушки из Стевнс Клинт. Прежде всего, поскольку на пластиковом мешке были найдены отпечатки его пальцев. Казалось бы, все здесь совершенно ясно. А вы сами как все это объясняете – я имею в виду отпечатки?

– Мы думаем, что убийца во время переезда попросил Томсена перенести некую вещь, замотанную в пластиковый мешок. Например, какую-нибудь широкую вазу. Или, может, одну из этих голов на подставке – ну, знаешь, такие сейчас стоят в домах у многих. Однако все это всего лишь предположения. Ты не будешь возражать, если я попрошу тебя взглянуть на несколько фотографий и сказать, не похожи ли изображенные на них девушки на Рикке Барбару Видт, какой она была в 1977 году?

– Разумеется, не буду, но, может, у нее сохранились снимки тех лет, так что ты сам сможешь сравнить. Это было бы разумней, ведь с тех пор уже столько воды утекло.

– Мне бы хотелось прежде всего узнать твое мнение, если, конечно…

Его прервал глухой воющий звук, дважды прокатившийся над гаванью. Все разом оторвались от своих занятий и сосредоточили свое внимание на акватории порта, где идущий из Рёрвига паром едва не протаранил какую-то любительскую яхту. Ханс Свенсен от волнения даже привстал.

– Нет, ты видел этих тупиц?! Они что, не соображают, что такой паром не в состоянии развернуться на пятачке? Эй, приятель, а ну-ка, давай, проваливай! Уф, похоже, ему это все-таки удалось… Ведь бывают же на свете такие олухи! А ведь у него, кроме всего прочего, на борту дети.

Он снова опустился на свое место.

– Ладно, давай посмотрим эти твои фотографии.

Арне Педерсен выложил на стол перед ним снимки. Мариан Нюгор, Катерина Томсен и Анни Линдберг Ханссон – три красивые улыбающиеся женщины, внешнее сходство которых сразу же бросалось в глаза. Лишь мельком взглянув на них, Ханс Свенсен сказал:

– Все верно, они выглядят так же, как Рикке в те годы.

– Да ты ведь едва взглянул.

– У Рикке есть внучка. Девчонка, правда, сейчас немного моложе, чем эти девушки, однако все равно как две капли воды похожа на них. Или как там еще говорят, когда капель этих – аж четыре штуки?

– А на свою бабушку внучка похожа?

– Говорят, что очень, да мне и самому, насколько я помню, так кажется. Она вообще-то большая умница, хорошая девушка, они с Рикке часто гуляют вместе, так что, по-видимому, у тебя чуть позже еще будет возможность увидеть ее.

Пользуясь выдавшимся случаем, Арне Педерсен продемонстрировал собеседнику заодно и снимок Андреаса Фалькенборга, ничего, однако, при этом не сказав. Ханс Свенсен и на этот раз не колебался, хотя ответ его прозвучал после секундного раздумья:

– Да, это он, собственной персоной. Даже после стольких лет у меня нет ни малейших сомнений, что именно его я забирал тогда из салона парикмахера. Так он что же, охотится за ними? Я имею в виду – за красивыми молодыми женщинами с черными вьющимися волосами?

– Мы так предполагаем. Однако он, если можно так выразиться, весьма избирателен. По-видимому, все они должны выглядеть в точности так. Вдобавок есть нечто, что позволяет нам утверждать, что он за ними не охотится, как ты только что выразился. Он вовсе не пытается их где-то там отыскать, обнаружить. Они сами выходят на него, и вот тогда-то он и наносит удар. В настоящий момент нам представляется, что дело обстоит именно так, однако все еще существует множество неясных моментов.

Ханс Свенсен с серьезным видом кивнул:

– Склонен полагать, что вы вышли именно на того, кто вам нужен.

– Мы тоже так думаем. Теперь главная наша задача – доказать это. А теперь скажи мне откровенно, что именно из того, о чем мы сейчас с тобой говорили, ты успел пересказать Конраду Симонсену по телефону?

Для того чтобы вложить в свои слова еще больше обличительного пафоса, Арне Педерсен даже всплеснул руками.

– Я прекрасно понимаю, что должен был бы знать все это заранее, однако, как видишь, не знаю.

– Да ладно тебе, успокойся! Я же прекрасно понимаю, что у всех у вас сейчас уйма дел. Кроме того, если уж на то пошло, то я почти ничего ему не рассказал. Мы и говорили-то с ним всего минуту – по-моему, он решил, что мы вполне сможем все сами с тобой обсудить.

– Думаю, он даже не представляет себе, насколько большое значение может иметь беседа с Рикке Барбарой Видт. Я намерен сейчас же позвонить ему и вызвать сюда, чтобы он также смог присутствовать во время нее. Вряд ли у него сейчас может найтись какое-то дело, которое было бы важнее этого.

К удивлению Арне Педерсена, Ханс Свенсен, очевидно, был вовсе не в восторге от этой мысли. Почесав бороду, он сказал:

– Честно говоря, не уверен, разумно ли это будет.

– А что такое?

– Двое незнакомых людей – по-моему, это уже перебор. Дело в том, что Рикке – весьма эмоциональное создание, если не сказать неврастеничное; одним словом, нервы у нее расшатаны. Приблизительно два года назад она попала в катастрофу: дочь ее при этом погибла, а сама она ослепла. В витрину книжного магазина как раз в тот момент, когда они с дочерью меняли там экспозицию к ежегодной осенней распродаже, въехал автомобиль. Водитель был настолько пьян, что даже не успел затормозить, и машина со всего маха врезалась прямо в них. Сам водитель также погиб. С тех самых пор с ней стало чрезвычайно тяжко общаться даже знакомым ей людям. Так что я решительно не знаю, как она отреагирует, если вы оба заявитесь к ней. Вполне возможно, она не сумеет даже толком поговорить с вами.

– Понимаю.

– Может, мне стоит попытаться для начала связаться с ее внучкой? Она, по крайней мере, сможет сказать, в каком Рикке состоянии – ты ведь понимаешь, что день на день не приходится.

Он поднялся из-за стола и прошел вглубь ресторана. Вернулся он минут через двадцать.