Текст книги "После первой смерти"

Глава 17

Я взял со стула ее сумочку, открыл ее, вынул свою двадцатку. Она не проронила ни слова, только смотрела. Я закрыл сумочку и положил ее обратно на стул. Потом сел на кровать и придвинулся вплотную к стене, давая ей возможность пройти к двери. Она посмотрела сначала на стул, потом на дверь и затем на меня.

– Джеки. Она ждала.

– Ты можешь одеться. Я не трону тебя. Одевайся и, если хочешь, уходи. А можешь одеться, присесть, и мы немного поговорим. В этом случае ты получишь назад свои двадцать долларов. В любом случае ты уйдешь отсюда. Я не убийца.

– Ну да.

– Я никогда никого не убивал.

– Я знаю, это ты. Я узнала.

– Да, я – Алекс Пенн.

– Сначала та, другая девушка, потом – Робин...

– Я не причинил вреда ни той ни другой.

– Ну да.

Я показал на стул.

– Сначала оденься. Потом решишь, нужны тебе двадцать долларов или нет. Если решишь уйти, тебе даже не придется бежать. Можешь спокойно выйти.

– Я не...

– Одевайся.

Она прошла к стулу и начала одеваться. Не обращая на нее внимания, я надел ботинки и застегнул рубашку. Теперь она оделась еще быстрее и четче. Потом повернулась ко мне. Похоже, она подыскивала нужные слова.

Я вынул двадцатку и протянул ей. Она покачала головой и сделала шаг назад. Я пожал плечами и положил деньги на изголовье кровати.

– Они останутся у тебя, – сказала она.

– Как хочешь.

– Мне они не нужны.

Она достала сигарету, но спичка никак не хотела зажигаться. Я встал с кровати и, чиркнув спичкой, предложил ей прикурить. Она боялась подойти ко мне, я уловил этот страх и улыбнулся, и она почувствовала себя чуть свободнее. Она глубоко затянулась и, выдохнув, выпустила дым.

– Ты хочешь поговорить.

– Да, верно.

– Ты, значит, снял меня, чтобы поговорить. О Робин.

– Верно.

Она немного поразмыслила.

– Ты не убивал Робин.

– Нет.

– И другую тоже – ты так сказал, Дуг... Послушай, до сих пор я звала тебя Дугом. Я, конечно, знала, что тебя зовут по-другому. Никто не говорит девушке своего настоящего имени. Но ведь как-то человека звать нужно, верно?

– Конечно.

– Как мне тебя называть? Александр?

– Просто Алекс.

– Алекс. Мне нравится. Алекс. – Некоторое время она смаковала имя, потом сказала: – Если ты не убивал Робин, тогда кто ее убил?

– Я и пытаюсь это узнать.

– Но ты ведь пошел с ней той ночью, ведь так? В «Максфилд»?

Я познакомил ее с краткой версией событий, происходивших в ту ночь и на следующее утро. Я рассказал ей, как ко мне вернулась память, как я со всей ясностью понял, что нож сжимала чужая рука, как другой человек сделал так, чтобы вина пала на меня. Она вслушивалась в каждое слово, не спуская глаз с моего лица.

Когда я закончил говорить, мы довольно долго стояли в этой маленькой комнате и глядели друг на друга.

Она в конце концов произнесла:

– Знаешь, это, наверное, безумие, но я тебе верю.

До сих пор ни один человек не сказал этого.

На Восьмой авеню мы поймали такси. Она сказала, что в гостинице нам оставаться нельзя, что это небезопасно.

– Есть одно место, там безопасно. Господи, я, наверное, сошла с ума. У меня квартира на Восемьдесят девятой улице, я никогда и никого туда не вожу.

И вот мы ушли из отеля и взяли машину. Я сел так, чтобы водитель не видел в зеркале моего лица. Она назвала ему адрес, и он принял нас за солдата и шлюху, которым нужно добраться до постели. Мы сидели, храня гробовое молчание, пока таксист не высадил нас на Восемьдесят девятой улице, между Коламбус-авеню и Амстердам-авеню.

Когда он уехал, получив с нас положенную плату и чаевые, она взяла меня под руку.

– Нужно пройти еще квартал в сторону парка. Если потом он вдруг и вспомнит твое лицо, то все равно не сможет назвать точного адреса.

Об этом я не подумал.

Мы прошли к дому, где она жила, – здание из коричневого кирпича в ряду других таких же. Ее квартира находилась на четвертом этаже. Мы поднялись по лестнице, и она ключом открыла дверь. Когда мы вошли внутрь, она заперла дверь и закрыла ее на дополнительный запор – стальной засов уходил в плиту в полу и припирал дверь.

– Я не пью, поэтому спиртного у меня тут нет. Могу предложить кофе.

– Не беспокойся.

– Нет, я приготовлю кофе. Садись, я сейчас.

Она ушла на кухню, и я услышал, как потекла вода. Я стал осматриваться в гостиной. Мебель была старая, ковер потертый, но в целом комната выглядела уютной. Я подошел к окну. За ним была глухая стена вентиляционной шахты, но я все равно задернул штору.

– Вода кипит, – сказала она. – У меня только растворимый, надеюсь, ты не против.

– Я пью растворимый.

– Молоко, сахар?

– Просто черный.

– Ты как я. Только я еще всегда кладу кубик льда, так быстрее остывает. Хочешь, положу тебе лед?

– Давай, попробую.

С чашками черного кофе мы уселись на диване. Она поджала под себя тонкие ноги, и я на мгновение подумал, что у меня дежа-вю. Через минуту я понял, в чем дело: два дня назад точно в такой же позе сидела Линда.

Она сказала:

– Я живу здесь уже почти три года. До сих пор я никого сюда не приводила. Даже когда был весь этот шмон и в гостиницы не пускали вообще никого, даже тех девушек, которых они хорошо знают. Я всегда смогу найти другую гостиницу, куда меня пустят, например на Двадцать третьей. А если нет, я лучше пропущу ночь, но сюда клиентов приводить ни за что не стану.

– Я польщен.

– Ты – другое дело. Сам знаешь, тебе опасно находиться рядом с Таймс-сквер. По-моему, ты здорово придумал с формой, но даже так тебя рано или поздно узнают. А здесь тебя не знает никто. Кроме меня.

Я зажег нам сигареты.

– Если копы тебя поймают, считай, ты покойник.

– Знаю.

– Я бы с радостью сказала тебе, что видела, как кто-то пошел за вами с Робин к «Максфилду». Но я даже не видела, как ты с ней разговаривал. Я была с клиентом.

– Ты говорила.

– Слушай, в тот момент я в любом случае не сказала бы ничего другого. Чтобы не связываться, понимаешь?

Она отхлебнула кофе.

– У тебя есть идеи насчет того, кто это сделал? Кого ты подозреваешь?

– Да так, ерунда.

– Расскажи.

Я рассказал. На этот раз я выдал ей полную версию без сокращений, от начала и до конца. Она была первым человеком, который выслушал историю целиком, и, закончив рассказ, я почувствовал себя лучше. Более внимательного слушателя трудно было себе пожелать. Она не пропускала ни одного слова, кивала, давая понять, что успевает за мной, останавливая меня то и дело, когда хотела что-то для себя прояснить. Линда вызвала у нее отвращение, Макьюэн ее напугал, а задача найти настоящего убийцу, видимо, заинтересовала ее.

Мой план подобрать девушку и задать ей вопросы показался ей неудачным.

– Никто тебе ничего не расскажет, – сказала она. – Просто убегут.

– Ты не убежала.

– Слушай, я уже сказала тебе, я – сумасшедшая. – Она задумалась. – Просто я решила поверить тебе.

– Я тоже верю тебе.

– Это необязательно. Что я-то могу тебе сделать?

– Позвонить в полицию.

– Я? – Она засмеялась. Потом подняла два пальца, сложенные вместе: – Мы с полицией не совсем в таких отношениях.

– Даже если так.

– Мне не хотелось тебе говорить, такими вещами не хвастаются, но меня арестовывали. Я сидела в тюрьме. И не один раз.

– Наверное, это было не очень приятно.

– Не очень приятно! Знаешь центр временного содержания? В Гринвиче?

– Знаю.

Она отвела глаза.

– Не нужно было тебе говорить. И так ты обо мне невысокого мнения.

– Я был за решеткой всего один раз, но зато гораздо дольше, чем ты.

– Это не одно и то же.

– Может быть, в чем-то. Мне кажется, Джеки, я тебя понимаю лучше, чем ты думаешь. Тебе не нужно волноваться из-за того, что ты говоришь мне.

Долгое молчание. Потом:

– Есть кое-что и похуже.

– Да?

– Впрочем, ты, наверное, уже догадался. Я еще и поэтому не могу все время сидеть в гостинице – мне нужно приходить сюда.

Ее глаза бегали, и она нервно втягивала носом воздух. Я знал, о чем идет речь.

– Видел мои руки?

– Конечно.

– Значит, ты знаешь.

– Конечно. Ты колешься.

– Да.

– И что?

Молчание затянулось. Потом:

– Мне нужно принять дозу. Я не хочу, чтобы ты видел меня. Тебя стошнит.

– Не стошнит.

– Да нет, не в том смысле, просто, если ты это увидишь, я не буду тебе нравиться. Я уйду в другую комнату.

– Ладно.

– Алекс...

– Что?

– Я сейчас.

– Ладно.

– Ты будешь здесь? Не уйдешь? Мне кажется, я смогу помочь тебе. Ну то есть помочь найти того, кто это сделал. Не уйдешь?

– Куда мне идти?

– Не знаю. Уйдешь и все.

– Никуда я не уйду.

– Хорошо.

Тыльной стороной ладони она терла себе глаза. Затем встала и быстро вышла из комнаты.

– Я сейчас вернусь, Алекс. Это займет не больше минуты, я сейчас вернусь.

Глава 18

Когда она вернулась, перемена была разительная. И дело было не в одних только расширенных зрачках. Ее лицо, нервное и оживленное до того, как она укололась, выглядело теперь совершенно бесстрастным. Она передвигалась медленно, как будто на ватных ногах, плечи обвисли. Она села на диван, вытянула ноги и сказала:

– Слишком светло, слишком светло.

Я прошел и выключил все лампы.

Немного спустя она сказала:

– Я продержалась целый год. Не работала. Со мной был один человек. Он жил в Скарсдейле. Знаешь, где это?

– Да.

– Я там никогда не была. Там хорошо?

– Да.

– Он был женат. Он оплачивал мне квартиру и давал мне деньги, а я ни с кем больше не встречалась. Мы виделись днем, а иногда он оставался на ночь.

Она закрыла глаза. Ее сигарета догорела до фильтра, я осторожно вынул ее из ослабевших пальцев и затушил. Потом она открыла глаза и взглянула на меня.

– Мы любили друг друга, – сказала она.

Ее голос звучал очень мягко, она говорила медленно, ровно. Только губы шевелились. Перед тем она жестикулировала во время разговора, теперь руки неподвижно лежали на коленях.

– Час тут, час там. А летом он всегда уезжал с женой в Европу, на два месяца. Детей он отправлял в лагерь в Новой Англии, а сам с женой уезжал в Европу, так каждое лето. В то лето, когда мы встречались, он собирался оплатить мне путешествие. Он хотел дать мне денег, чтобы я купила себе новые шмотки, и отправить меня в Пуэрто-Рико. Сказал, что оплатит гостиницу, билет, понимаешь?

– Да.

– Я этого очень ждала, Алекс. Ты сам из Нью-Йорка?

– Нет.

– А откуда?

– Из Огайо.

– Там хорошо?

– Обычно.

– Понятно. А я родилась в Нью-Йорке и никогда нигде не была. Всю жизнь здесь, в Нью-Йорке. Поэтому я ждала этой поездки. Начала ходить по магазинам и покупать вещи, а потом этот человек признался, что его дела идут не так уж хорошо и такое путешествие он не потянет. Сказал, что даст мне немного денег, но на поездку этого не хватит.

Она снова закрыла глаза. Я докурил сигарету до половины, когда она, по-прежнему не открывая глаз, сказала:

– Он, как и раньше, мог отправить детей в лагерь и отвезти жену в Европу, но не смог потянуть для меня поездку. Понимаешь?

– Понимаю.

– Мне было очень обидно, Алекс, и когда он вернулся из Европы, меня уже не было в том месте. Я снова начала работать, водить клиентов, и снова начала колоться, и перестала любить его, и когда он вернулся, меня уже там не было.

Она снова замолчала. Я посмотрел на нее, и мне захотелось коснуться ее лица.

Она сказала:

– Человеку нужна опора, вот в чем дело. То, что держит его на плаву.

Она открыла глаза.

– Я говорю тебе то, о чем никогда и никому не говорила. Алекс, как получилось, что ты выбрал именно меня?

– Мне нужно было узнать, как...

– Нет-нет-нет. Я видела тебя на улице. Ты ходил взад-вперед, взад-вперед. Сегодня на улице было полно девушек. Почему ты выбрал меня?

– Ты была самая красивая.

Она распахнула глаза и слегка повернулась ко мне. Наверное, правда заразительна; я не собирался ей говорить, не хотел признаваться в этом даже себе, но все получилось само собой. Она очень внимательно посмотрела мне в глаза.

– Ты очень хороший, Алекс.

Я растерянно взглянул на нее.

– Да, Алекс, – очень мягко сказала она, отвечая на вопрос, который не был задан. – Мне очень хочется этого.

И я поцеловал ее.

* * *

Она целовалась жадно, самозабвенно, как влюбленная школьница в припаркованной машине. Ее губы были влажными и горячими, ее руки крепко обвивали мою шею. Ее губы были мягкими и сладкими, и я проводил пальцами по ее шее и гладил ее, как испуганного котенка.

Шатаясь, как пьяные, мы пошли в ее маленькую спальню и снова в дверях остановились и стали целоваться. Она вздохнула и пробормотала мое имя. Не зажигая свет, мы вошли в спальню и разделись. Она сняла покрывало, и мы легли на кровать.

– Не сразу, но мы все-таки добрались до постели. Кто мог подумать?

– Тсс...

– Алекс...

Мы поцеловались, она прижалась ко мне, и я ощутил ее невероятную мягкость. Каждый сантиметр ее тела был мягким и гладким. Я не мог от нее оторваться. Я трогал ее грудь, живот, спину, ноги. Мне нравилось, какие они на ощупь.

Она лежала совсем тихо, закрыв глаза, тело расслаблено в сладкой истоме героина, а я тем временем «пел гимны» всем прелестям ее плоти. Я гладил ее и целовал ее, и наконец ее тело стало сладко подрагивать, дыхание установилось в такт этим движениям. Она стала тихонько постанывать, тоненько, еле слышно. Я перестал думать, я полностью растворился в ее запахе, вкусе, близости. И наконец она сказала, неожиданно настойчиво:

– Ну же, милый, иди ко мне.

Я лег сверху на ее маленькое мягкое тело, ее рука обхватила и направила меня. Она билась подо мной изо всех сил в сладкой агонии. И причиной этому был я. Я услышал ее крик и почувствовал ее дрожь, а потом сам растаял внутри нее в неизъяснимом блаженстве.

* * *

Она вернулась из ванной. Я не шевелился и не открывал глаз. Она забралась в кровать рядом со мной и сказала:

– Тебе не нужно беспокоиться, я не больна.

– Я и не беспокоюсь.

– А зря.

– Нет.

– У меня три раза был триппер. Не повезло.

Ее голос звучал ровно.

– Кем я только не была, чего у меня только не было. Черт возьми, как хочется быть кем-то другим.

– Не нужно.

– Я проснусь, а ты уже ушел.

– Нет.

– В своем военном мундирчике.

– Нет.

– Обними меня, Алекс. Мне холодно.

Я обнял ее и снова почувствовал, какая она маленькая и мягкая. Я поцеловал ее. Она на мгновение открыла глаза, потом снова закрыла и расслабилась. Я дал сомкнуться своим векам и тут только понял, как устал. Наступал спасительный покой, и я ждал этого.

Она сказала:

– Часы и бумажник. И сумочка Робин.

– А?

– Завтра.

– Я не понимаю тебя.

Она говорила с усилием, выдавливая из себя слова.

– Человек, который их убил. У меня появилась идея. Завтра. Сначала – спать.

Мы заснули, обнимая друг друга.

Глава 19

Когда ближе к полудню я проснулся, Джеки принесла мне чашку кофе и сладкую булочку.

– Я обычно завтракаю в кафе на углу, – сказала она. – Но чем меньше ты будешь выходить на улицу и появляться среди людей, тем лучше. Булочка сойдет?

– Более чем.

– Я купила тебе носки и нижнее белье. Надеюсь, размер тот. Из сэконд-хэнда на Коламбус-авеню, но вещи чистые.

Я оделся. Носки и нижнее белье были моего размера. Снова надевая форму, я чувствовал себя как-то по-дурацки, но она по-прежнему казалась удачной маскировкой. Я прошел на кухню, налил еще одну чашку кофе и прошел с ней в гостиную.

Мы курили и пили кофе. Судя по ее виду, она приняла дозу около часа назад. Движения ее были медлительны и как бы заучены, но ее состояние не так бросалось в глаза, как накануне вечером. Ее лицо, чистое и свежее, выглядело очень ранимым.

Она время от времени бросала на меня быстрые взгляды, а потом переводила глаза на сигарету и кофе.

Потом я сказал:

– Ну, мне, наверное, пора.

– Это кто сказал?

– Слушай, я...

Она отвернулась.

– Иди, если хочешь. Не нужно оставаться ради меня.

Я отложил сигарету и поставил пустую чашку на журнальный столик, но не вставал с дивана. Я не читал сценария и не знал своей роли. Она была шлюха, а я – клиент, она была ангел милосердия, а я – человек, попавший в беду, она была Джейн, а я – Тарзан и так далее. Я не знал, как мне себя вести.

Не глядя на меня, она сказала:

– Помнишь, о чем я начала говорить вчера ночью? Часы, бумажник и сумочка?

Я забыл.

– Дело в том, что они не вписываются в общую картину, – продолжала она. – Я подумала, что если зайти с этого конца, можно продвинуться вперед. Понимаешь, к чему я?

– Мне так не кажется.

– Послушай, Алекс, что стало с твоими часами и бумажником?

– Наверное, их украли.

– А сумочку Робин?

– Я не помню, чтобы у нее была сумочка.

– У нее всегда была с собой сумочка. Как и у меня. Как только я зашла в комнату с парнем, я сразу должна получить деньги. Потом сверху сумки я кладу плащ или еще что-нибудь. Ну там на стул или на туалетный столик. Я точно знаю, что и Робин всегда делала так.

Я закрыл глаза и попытался вспомнить. Со временем мне делалось все сложнее сосредоточиться на событиях того вечера. Сейчас мне казалось, что я помню сумочку, как она взяла у меня деньги и спрятала их в сумочку, но, возможно, мне это только казалось.

– Может быть, у нее и была сумочка. Не знаю.

– Алекс, я просто уверена, что была. Многие цветные девушки не носят сумки. Им больше нравится оставаться в лифчике. Туда они и засовывают купюры. Но большинству клиентов это не нравится – ну, когда девушки не снимают лифчика.

– Ага.

– В общем, сумка у нее должна была быть. А у тебя были часы и бумажник, так?

– Я об этом почти не думал. Я просто решил, что их украли раньше.

– Но они у тебя были, когда ты пришел с Робин.

– Разве?

Она всплеснула своими маленькими руками.

– Ну это же ясно. Ты заплатил Робин, ведь так? Ты дал ей деньги?

– Двадцать долларов.

– Ты должен был дать ей деньги – за любовь. Значит, когда ты пришел с ней в номер, у тебя были часы и бумажник.

– Наверное, ты права. – Я посмотрел на нее: маленькие внимательные глазки, голова наклонилась вперед, выражая сосредоточенность.

– Но какая разница? Если в тот момент они у меня и были, на следующее утро, когда я проснулся, у меня их точно не было. А значит...

– А куда же они делись?

– Мм-да.

– Алекс, теперь ты понимаешь, о чем я?

– Я об этом даже не думал.

– Ну ясно, ты был слишком занят мыслями о том, кто мог это сделать, а потом все время думал о случившемся. А у меня первая мысль после твоего рассказа была о том, что часы и бумажник пропали. И сумочка Робин тоже. Ведь когда ты проснулся, ее не было?

– Я, во всяком случае, ее не видел.

– А ты бы ее заметил?

– Не знаю. Но часы и бумажник пропали. Разве что они были в сумочке.

– Думаешь, их взяла Робин?

Я кивнул.

– Нет, – сказала она, тряхнув головой в полной уверенности, – Робин их не брала. Робин никогда не крала.

– Никогда?

– Нет. Я тоже никогда не краду. Было как-то раз, уже давно. У мужика, который вырубился. Мы даже не успели заняться любовью, он только лег, как сразу отключился. А я залезла в его бумажник и взяла деньги. Не бумажник, только деньги. Почти сотню долларов. Я потом жалела об этом. Не то чтобы я сидела и плакала, но я жалела об этом.

Она замолчала, взгляд ее обратился внутрь, сосредоточившись на воспоминаниях, на том, что она чувствовала тогда.

– Больше я никогда так не делала, – сказала она. – Очень многие девушки воруют, почти все, но я – никогда, и Робин была такая же. Я это точно знаю.

– Значит, часы и бумажник...

– Возможно, их взял убийца.

– Но зачем?

Она пожала плечами.

– Деньги все любят.

– Но не тот, кто подставил меня. У меня в бумажнике было мало денег, да и часы тоже стоили не больно-то дорого. Тот, кто подстроил все это, не стал бы мараться из-за нескольких десятков долларов. Не имело смысла.

– Может быть, он кого-нибудь нанял.

Мысль о такой возможности посещала меня, но всерьез я ее не принимал. Стоило допустить это, как все мои усилия по ограничению числа подозреваемых сходили на нет. Например, то обстоятельство, что Расселл Стоун не был в Нью-Йорке в ночь на воскресенье, теряло всю свою ценность, – стоило допустить, что он мог нанять кого-нибудь и этот кто-то совершил убийство вместо него. И все же, нравилось мне это или нет, такая возможность оставалась. В то же время могло быть и так, что нанятый киллер не постеснялся бы взять часы, бумажник и сумочку в качестве добавления к гонорару.

– О сумочке и бумажнике мы можем забыть, – продолжала она. – Он, конечно, взял только деньги, а от остального избавился. Может быть, бросил в мусорный бак. Нам от этого пользы мало.

– А часы?

– Часы – наша единственная надежда. – Она в задумчивости покусывала верхнюю губу. – По-крайней мере, это были не самые дешевые часы? Не такие, какие продают на каждом углу за десять девяносто пять?

– Новыми они стоили где-то около сотни. Может, чуть больше.

– Отлично, это в нашу пользу. Помнишь фирму?

– "Элджин". На циферблате было написано: «Лорд Элджин».

– Если увидишь их, узнаешь?

– Думаю, да.

Я сосредоточился.

– В браслете не хватало одного звена, а еще...

– К черту браслет. Браслет, наверно, уже поменяли.

– Секундочку. Думаю, что смогу узнать их и без браслета. На корпусе рядом с циферблатом была царапина. Уверен, если увижу их, то узнаю. Но как? Как мы их найдем?

– Если он оставил их себе, то никак. Разве что ходить по городу, пока не увидишь их у кого-нибудь на руке. Но если он украл их с целью продать, то с тех пор прошло меньше недели, и они, наверно, все еще в магазине. Чтобы сдать часы стоимостью около сотни, не нужно далеко ходить. Никакие скупщики тут особо не требуются. Просто заходишь в первый попавшийся ломбард и тут же получаешь десять, а то и пятнадцать долларов. Двадцать, если повезет, но скорее всего десять или пятнадцать. Так что если мы пойдем покупать часы, то наткнемся на них...

– Но это невозможно, Джеки.

– Ты так думаешь?

– Ты сама сказала. Сколько в городе ломбардов? А сколько часов? Они могут быть где угодно.

– Скорее всего, где-нибудь в центре. Есть несколько мест, куда он мог пойти.

– Все равно...

– У тебя есть предложения получше?

– Нет, но...

– Я знаю кое-кого в комиссионках.

Ее рука рассеянно потянулась к предплечью. Места уколов прикрывал рукав, но накануне вечером я их хорошо рассмотрел.

– Все мое барахло постоянно переезжает в ломбард и обратно. Так что знакомые у меня там есть.

Она была права. С этого можно было начать.

– Попробуем, – сказал я.

– Я только надену плащ.

– Хорошо.

В дверях я сказал:

– Джеки, зачем ты это делаешь? Зачем тебе все это?

– Какая разница?

– Я просто спросил.

Она пожала плечами и ничего не сказала. На улице светило яркое солнце, и она достала из сумочки солнцезащитные очки и надела их. Мы пошли к парку ловить такси. Пока мы ждали, она сказала:

– Хочешь, я тебе кое-что скажу? Ты мне нравишься, Алекс. Не очень много людей, которые мне нравятся. С которыми я могу говорить и чувствовать себя свободно.

Я взял ее за руку. Она была маленькая, мягкая и прохладная.

– Алекс, а я тебе нравлюсь?

– Да.

– Только правду скажи, а так – не надо.

– Ты мне нравишься, Джеки.

– Надвинь фуражку поглубже. Лицо будет лучше скрыто.

– Все смотрят только на форму.

– Надеюсь.

– Ты отличный человек, Джеки.

Мы стояли и ждали. Но свободных такси не было. Я зажег нам сигареты. Она сказала:

– Только, пожалуйста, не делай из меня святую. Как знать, может, у меня свой интерес? Так живешь и ничего не происходит. А тут – есть чем заняться.

– Да, конечно.

* * *

В ломбардах она была неподражаема. Перед тем как войти в первый магазин – на Восьмой авеню, сразу за Сорок седьмой улицей, – она провела со мной инструктаж:

– Теперь нужно вести себя так, как будто я в тебя влюблена и хочу купить тебе подарок. Там, куда мы пойдем, знают, что я проститутка. Они должны думать, что ты – мой мужчина, пусть мы будем для них проститутка и ее мужчина, тогда они не побоятся показать нам краденые часы, а иначе могут.

Проститутка. Странно было слышать от нее это слово. В отличие от жаргона и эвфемизмов, оно прозвучало просто и по-деловому, без обычного подтекста. Проститутка и ее мужчина.

Мы опробовали сценарий в первом заведении, а потом вносили в него изменения и поправки. Сперва мы стояли снаружи, рассматривая часы, выставленные на витрине. Потом, уже внутри, она говорила продавцу, что мы хотели бы купить часы. Приличные часы, с секундной стрелкой – у моих часов была секундная стрелка, – так с первых же слов круг поиска резко сужался.

– Золотце, так какие часы, ты сказал, тебе нравятся?

– "Лорд Элджин".

– Точно. У вас есть такие?

«Элджины», как правило, были, это распространенная марка. И на прилавок одну за другой ставили коробки с часами. Мы придирчиво рассматривали часы, а Джеки еще то и дело указывала на те или другие, спрашивая, как они мне нравятся, а я каждый раз под разными предлогами отказывался. Мы очень старались походить на обычных покупателей. Если в ломбарде имелся хоть один «Лорд Элджин», мы непременно просили показать его.

Мы переходили из одного магазина в другой, смотрели часы, но мои среди них по-прежнему не находились.

Мы сделали перерыв, чтобы наконец позавтракать – поесть яиц с беконом в забегаловке на Шестой авеню. Я сказал:

– Ну что ж, мысль была неплохая.

– Мы найдем их, Алекс.

– Даже не знаю, смогу ли я их узнать. Я сегодня уже видел столько часов. Может, мне их уже показывали, а я прохлопал.

– Ты бы обязательно их узнал. Давно ты их носишь?

– Не знаю. Лет восемь, может быть, десять. Мне их подарила Гвен.

– Твоя жена?

– Да.

– Понятно.

Она отхлебнула кофе.

– Если ты все это время их носил, то, увидев, обязательно узнаешь. Мы еще не всюду были. Мы найдем эти часы.

– Может быть.

– Тебе не нравится то, что мы изображаем, да?

– Не понимаю.

– Ты прекрасно понимаешь. То, что ты – мой мужчина.

– Я не против.

– Правда? – Она заглянула мне в глаза, потом отвернулась.

– Я не виню тебя, – сказала она.

– Я действительно не против.

– Ладно, не важно.

Мне захотелось переменить тему.

– У Робин был кто-нибудь?

– Почему ты спросил?

– Не знаю. Если был, он может что-нибудь знать.

– Был. Его звали Дэнни. Но он умер примерно за две или, может, за три недели до нее. Наверное, за две. От передозировки. Героин.

– Он тоже кололся?

– Да, еще как. А Робин приходилось работать за двоих. Сам понимаешь, двое наркоманов. Тот, кто говорит, что двоим можно прожить на те же деньги, что и одному, не знает, что такое наркота.

Она заерзала на месте.

– Мне как-то не по себе, как будто пора пойти на квартиру и сделать укол. Но еще рано. Наверное, все от разговоров на эту тему. Иногда так бывает от одних мыслей, понимаешь? О чем мы говорили?

– О друге Робин.

– Да. Не знаю. То ли он что-то напутал с дозой, то ли сделал двойную, чтобы кайф был больше, а может, еще что. Он умер с иглой в вене, а Робин была дома, когда это случилось. Господи! Мне не хочется больше говорить об этом.

– Не будем.

– Слушай, пойдем отсюда.

– Хочешь вернуться в квартиру, Джеки?

– Нет, со мной все в порядке.

– Ты уверена?

– Да, я в порядке. Я просто иногда на этом зацикливаюсь, но знаю, как с этим справляться.

Она взяла меня под руку.

– Мы найдем твои часы, – сказала она. – У меня предчувствие.

И мы действительно нашли их, в третьем или четвертом магазинчике, в трех или четырех кварталах ближе к центру и еще квартал к западу. В магазине подержанных вещей, на витрине которого вперемешку были разложены радиоприемники, фотоаппараты и пишущие машинки, мы посмотрели несколько часов, а потом Джеки спросила меня, часы какой фирмы нравятся мне больше всего, и я, как мне полагалось по сценарию, назвал «Лорд Элджин». Тогда маленький старичок без пиджака вспомнил, что у него есть один «Лорд Элджин» – в прекрасной сохранности, выгодная покупка, – он может уступить их необычайно дешево, и часы, которые он показал мне, были моими часами.

Он заменил ремешок, как и предсказывала Джеки. Но часы остались те же, и я мог бы узнать их за милю.

– То, что нужно, – сказал я. И добавил: – Их-то мы и искали.

Джеки потянулась забрать их у меня, одновременно толкнув меня ногой. Я догадался, что это значит: мне полагалось замолчать и предоставить действовать ей. Она повертела часы в руках, потом поинтересовалась, сколько они стоят.

– Сорок пять долларов.

Она медленно положила часы на прилавок.

– Мы подумаем, – сказала она, – мы еще вернемся.

– Сорок долларов, – предложил продавец.

– Мы хотим выйти на улицу и обсудить с глазу на глаз.

– Сорок долларов за такие часы – просто гроши. Я сам приобрел их за умеренные деньги, поэтому могу уступить вам за такую цену. Знаете, сколько стоят такие же, только новые?

– Нам нужно поговорить, – сказала она, и мы вышли оттуда.

Мы дошли до угла. Она сказала:

– Алекс, ты уверен, что это твои часы? Понимаешь, здесь не должно быть ошибки.

– Никаких сомнений. Я узнал бы их где угодно.

– Хорошо. Я знала, что рано или поздно мы их найдем. У меня было предчувствие. Теперь нам нужно придумать, как выведать у него, где он их взял. Дай-ка подумать.

Я закурил сигарету. Внутри меня начало закипать раздражение. Мне хотелось вернуться в лавочку и схватить маленького человечка за горло.

– Я вытрясу из него правду, – сказал я.

– Нет.

– Он скажет нам. Зачем ему молчать?

– Нет. Подожди минуту.

Я ждал.

– Если бы не эта проклятая форма, тебя можно было бы выдать за копа, – сказала она. – Но сейчас уже не выйдет. А есть ведь, как это называется, войсковая полиция?

– Военная полиция, ВП.

– Да. Ты можешь быть оттуда? Нет, после того, что мы там представляли, пожалуй, не получится. Дай подумать. У тебя будет пятьдесят долларов?

– Думаю, да.

– Проверь.

Я достал деньги. У меня оказалось семьдесят долларов с мелочью.

– Останется немного, – сказал я. – Но это ничего.

– Хорошо.

– Почему пятьдесят? Он сказал, сорок.

– Сорок за часы. Еще десять – ему, чтобы он вспомнил, где взял их. Нам нужно одновременно напугать и подкупить его. Пошли.

Мы вернулись в магазин. Продавец заметно удивился, увидев нас. Часы он уже убрал. Он снова вынул их, и я протянул ему сорок долларов пятерками и десятками.

– И еще налог...

– Никакого налога, – сказала Джеки.

– Послушайте, не я устанавливаю правила.

– Вы устанавливаете цены. Вы получаете тридцать пять долларов, вы знаете это лучше нас. Налог входит в цену.

– Ладно, давайте так...

– А кроме того, – сказала она, держа часы в руке, – хотелось бы узнать, кто вам скинул эти часы, а?

Он молча посмотрел на нее.

– Их украли в ночь с субботы на воскресенье, – продолжала она. Такой твердой, жесткой интонации в ее голосе я прежде не слышал. – Сюда их принесли утром в понедельник. Расскажите-ка кто.

– Вы, мисс, наверно, говорите о каких-то других часах. Эти лежат у меня в магазине уже четвертый месяц и...

Она покачала головой:

– Нет.

– Многие часы похожи. «Элджины» встречаются часто...

– Нет.

Он ничего не сказал. У него были деньги, а у нас – часы, и перевес был на нашей стороне, но он этого пока не понимал.

Она сказала:

– Вы получили сорок долларов – это то, что вы за них заплатили, плюс навар. Нам лишь нужно его имя.